Понятно! Утратив оружие со склада в кузнице, мадариане вышли на Гаспеха, и забрали все его запасы.
Мы по-быстрому расстались. И я остался один. В тревожном и мучительном ожидании. Ничто так не изводит человека, как неизвестность.
Я примирился с худшим, по моему мнению, самое большее, что грозило мне — изгнание.
Но не таков был король. Он избрал более изощренный способ для мести. Я провел в неведении три дня! За эти три дня я передумал и перебрал тысячи вариантов.
Я сходил к Кафирии. Меня отказались принять! Если бы это был кто-нибудь другой, я бы отреагировал спокойно.
Но это была герцогиня Джоку. Неужели та женщина, что ненавидела короля, помогала Турмону, тайно шпионила и помогала неберийцам, могла отказаться от дружбы со мной, только потому, что я в опале?
Но выходит, что так.
'Что, я уже попал в разряд отверженных'? — зло думал я.
Был еще один человек, который много знал и он мог мне помочь. Я отправился в Черный Город, к Башне набларийца.
Но на мой стук никто не ответил.
-Кажется, его нет в городе,— крикнул мне один прохожий.
Оставив всякую надежду прояснить и здесь хоть что-то, я столкнулся с Черным бароном на другой улице, пройдя квартал.
Поведение Рантцерга повергло меня в еще большее замешательство — происходило что-то похожее на то, когда у вас из-под ног вышибают дощечки моста — одну за другой.
-Приветствую вас, Рантцерг!— сказал я,— мне сообщили, что вас нет в Черном Городе.
-Да, — сказал он,— это действительно так,— я уезжал по делам.
Взгляд его был холодный и чужой. Он смотрел на меня — графа, благородного человека воина, так, словно я был никто.
Меня это взбесило! Что же, демон тебя разрази, происходит! Но я сдержался.
-Вы не хотите мне что-нибудь рассказать?
-Что вы хотите услышать,... кэлл?
-Обычно вы рассказывали мне о том, что происходит во дворце. Вы много знаете.
-Да, я много знаю и то, что я знаю, боюсь, не очень приятно будет вам услышать от меня.
-Говорите же!
-Вам очень скоро понадобится помощь. Это все, что я знаю. И, в память о ваших добрых услугах для моей семьи, я предложу вам ее. Приходите ко мне, когда задумаетесь о будущем. Я дам вам работу.
-Вы? Мне?!
-А почему — нет? Я могу даже сейчас назвать свое предложение. В скором времени, когда вам будет совсем нечем заняться, вспомните ко мне. У меня есть интересы в Бонтилии. И в Кильдиаде. И в других местах. Помощь ловкого, умного человека будет очень кстати. Я хорошо плачу тем, кто на меня работает.
-Вы предлагаете мне, кэллу, графу, служить у вас шпионом?! Что, мои дела так плохи?! Вам известно об этом?
Кажется, голос у меня задрожал.
-Всем известно, кто хоть немного знает Тамелия. Но вы оказали ему неоценимую услугу — вы дали ему повод избежать бунта. Он должен быть вам благодарным. Увидите, как он вас отблагодарит. Его благодарность не знает границ. Граф Сэвенаро, например, верно и преданно служивший ему, узнает о королевской благодарности, когда исполнит последнюю волю своего господина!
-Рантцерг, вы сошли с ума,— белея от бешенства, сказал я, и, резко повернувшись, пошел прочь.
Можно было многое вытерпеть: малодушие принца, предательство Кафирии, но нестерпимее всего была мысль о том, что Рантцерг, наблариец Рантцерг, обращается ко мне как к сэллу! Он смеет предлагать мне работать на него!
Чтобы там ни было в его прошлом: графство и положение, теперь он все равно навсегда останется Черным бароном! В городе, где проживает шваль и мразь. И он первый указал мне мое новое место!
Я, полный самых дурных предчувствий, вернулся домой, а там меня уже ждал человек из дворца.
Он передал мне конверт, скрепленный печатью королевской канцелярии.
Я вскрыл его и стал читать.
'Граф Улон, Вам надлежит явиться завтра в час Белой лошади в Красный зал Дори-Ден, в полном рыцарском облачении.
Где будет произведена над вами рыцарская казнь.
Ваше отсутствие в силу любых причин будет рассматриваться как неуважение королю и измена. За что последует более суровое наказание'.
Послание это было подобно ведру холодной воды, вылитой на мю голову.
Так вот, о чем знал наблариец! Что означает рыцарская казнь, я знал. Меня лишат титула, дворянского звания, я стану изгоем!
Король жаждал расправы, и ритуальная жертва была выбрана. Король проявил милосердие! Казнь, заключение в крепости — все это скучно! Он выбрал более изощренный способ мести.
Потрясение, вызванное тем, что мне грозит, на какое-то время лишило меня способности здраво рассуждать. Оно меня вообще лишило способности рассуждать. Я впал в свое рода состояние полной прострации, словно она помогала мне отгородиться от моих переживаний.
Я отчетливо помню день, назначенный для 'казни', как мне было приказано явиться и я явился, ловя повсюду насмешливые и презрительные взоры, кое-где мелькали и сочувствующие, но они, словно, холодный ветер скользили по мне, не вызывая в тот момент никаких чувств.
Меня провели в Красный Зал, с одной стороны — заседали король, рыцари и оруженосцы, герольдмейстер, герольды и их помощники, на другой — было приготовлено возвышение. Мне было приказано подняться туда. Я был в полном вооружении.
Когда ноги коснулись этого помоста, чувство отчаянного протеста охватило меня. Несправедливость которая должна была совершиться надо мной возмутила мой подавленный разум.
'Нет! Этого не будет-закричал внутри меня яростный и отчаянный человек. -Что будет в твоей жизни после этой казни, кем станешь ты, дворняниин, воин? Жизнь полная позора по милости людей недостойных судить тебя. Коварство короля, малодушие принца — и я никто?! Нет. Нет. Этого не будет.
Лицо мое побелело и я понял, что именно сейчас предоставляется шанс изменить ход моей судьбы, ход истории. Вот он мой враг, в пределах моей досягаемости. Он, пославший Наденци убить моего отца, он отобравший у меня Лалулию, он...по вине которого погибли Паркара и Влару. Он заплатит за все. Меч еще был при мне. Было время.
Герольдмейстер начал зачитывать высоким и пронзительным голосом прокламацию о лишении меня всех прав, титулов и рыцарского звания.
И этих минут мне хватило на смерть и спасение. Убийство короля привело бы меня только к одному финалу — на плаху. Но я уже был готов к этому исходу. Терять то все равно теперь нечего, потому что я осознал, что жизнь, лишенная чести, не имеет смысла. Но когда созрело это самоубийственное решение, ко мне нежданно пришло спасение. Среди холодных, презрительных лиц появилось нечто знакомое и чудесное. То, чему я поверил.
По белому камню камина пробежал огненный зверь. Саламандра! Она обернулась женщиной и, в упор глядя мне в глаза, прошептала: 'Нет'!
Вдруг я увидел нечто страшное. Король Ларотума мертв. А вот погибаю я. Но не один. А в компании Брисота и Караэло. Герцог Сенбакидо и Родрико тоже мертвы.
-Ты видишь?-шепчет мне саламандра,-так будет. Не тронь короля.
Что за наваждение!
'Уйди,— сказал я ей зло сквозь зубы. — Уйди'.
'Ты должен жить. Должен'!,— шептала мне саламандра, и от ее шепота веяло не жаром, а холодом. Мозг мой совсем отуманился. И я потерял ценные секунды, пока оружие находилось еще в моих руках.
Я понял, что не смогу поставить жизнь моих друзей на карту. А я отлично знал, что с ними произойдет, когда я осуществлю свое намерение.
'...в виду недостойного дворянина поведения — неуважении к его величеству, тайных действиях, направленных против законной власти и аморального поведения',— продолжал герольдмейстер. 'Интересно: в чем это выражалось?'— вяло думал я, пока происходило 'представление'.
Он объяснял дело, излагал подробности и называл свидетелей. Ими были маркиз Гиводелло, маркиз Фэту.
Мне запрещено было под страхом смертной казни посещать Мэриэг, наниматься на службу к членам королевской семьи, участвовать в турнирах.
Прозвучала барабанная дробь, и настало молчание: с меня постепенно снимали доспех за доспехом, начиная со шлема, пока совсем не обезоружили. Каждый раз при этом герольды громко объявляли: "лишаем тебя меча, вероломный воин, недостойный его носить!', 'Лишаем тебя шлема, рыцарь, предавший своего господина, недостойный его носить!' и так далее, перечисляя цепь, кольчугу, наколенники. Плащ ордена Дикой розы был жестоко разорван и затоптан свиньей, которую специально запустили в зал. Многие демонстаритвно посмеялись при виде этого зрелища. Разжалование закончилось тем, что щит мой был раздроблен молотом на части.
Валедо Орантон тоже присутствовал на этом собрании. Он хранил ледяное молчание — ему было опасно выступать. По глупости этого человека, я попал в отвратительную ситуацию, взяв его вину на себя, и он это отчетливо понимал.
Быть обязанным кому-то и при этом испытывать к нему добрые чувства — несвойственно человеческой натуре. Более того-благодарность давит изнутри того, кто должен нам быть благодарным. А у Валедо Орантонского, кроме нее, имелось множество причин, чтобы с радостью избавиться от меня.
О, он не был до конца подлым человеком. Я чувствовал, что его грызли угрызения совести. Но у этого человека уже давно имелся рецепт для избавления от них — он глушил их большим количеством вина и многочисленными связями с женщинами.
Выпивка и любовницы отвлекали его от ненужных размышлений.
Чем больше он грешил — тем больше он пил, чем больше он пил-тем больше он грешил. Я был принесен в жертву обстоятельствам с философской миной герцогом Валедо.
Кроме него, было много достойных и важных людей, собравшихся, чтобы наказать мою скромную особу, изгнав навсегда из своего круга, круга благородных людей.
Глядя на этих достойных людей, окруживших короля, я все время подавлял в себе желание выкрикнуть им в лицо вопрос, мучавший меня: почему вы, достойные, участвуете в недостойном вас деле?
Допустим, многие из них были введены в заблуждение, они не знали меня достаточно хорошо, но были и такие, которые знали много обо мне и они не должны были верить так легко в то, в чем меня обвиняли. Но они отводили свои взгляды, когда я пытался смотреть им в лицо. Им было проще признать меня виноватым, чем опровергнуть мнение короля. Конечно, они и не могли это сделать, потому что это был бы открытый бунт, но, ни один не высказался в защиту меня.
Я был уверен, что будь герцог Брэд жив, он не стал бы участвовать в столь откровенном фарсе. Я не мог не прийти на это собрание. Дело в том, что если бы я не явился, то все обернулось бы куда хуже — меня могли обвинить в бунте и заговоре заочно, и все могло закончиться не изгнанием, а плахой. Такие были законы в Ларотум.
Не глядя ни на кого, я покидал важное собрание. Шаги мои отдавлись гулким эхом в моей голове, утратившей способность ясн видеть и остро соображать. Но не я один потерял в этом мире почву под ногами.
На ступеньках крыльца сидела сгорбленная фигурка. Ринна.
'Странно, что она здесь делает'?— равнодушно подумал я, — 'встречается со своим очередным учителем по части власти, лжи и предательства'?
Эта женщина совсем не интересовала меня. И я был слишком поглощен собственным горем, чтобы сразу заметить внезапную перемену происшедшую в ней. Она тихо окликнула меня.
-Что вы хотите? — хмуро спросил я.
-Я вам сочувствую,— тихо сказала она, — они поступили с вами очень подло.
-Оставьте свое сочувствие себе, вы в нем больше меня нуждаетесь.
-Я не обижаюсь, потому что понимаю, что заслужила...презрение.
Еще раз, взглянув на нее уже внимательнее, я увидел все ту же великолепную красавицу, украшение Дори-Ден и любого другого дворца. Все та же улыбка победительницы, чудесные глаза, роскошные волосы. Ее по-прежнему добиваются и любят.
Но что-то изменилось в ней. С недавних пор я очень хорошо начал видеть скрытую сущность человека. Он мог быть успешным, ярким, богатым, но все его внутренне несчастье, что он тайно носил в себе, выходило наружу под моим взглядом. И это никакие бриллианты скрыть не могли.
Ринна получила власть, но потеряла любимого человека. И вглядываясь в ее внутреннюю сущность, я ужаснулся этой выжженной золотоволосой пустыне.
Способность подниматься в небо, ходить по воде, играть со стихией, околдовывать и очаровывать — прибила ее к земле.
Передо мной сидел человек с единственным вопросом в глазах: 'зачем мне все нужно'?
Покоряя все более крутые вершины магии, Ринна стала терять себя. Но самое болезненное, что поняла она: единственным человеком на земле, который нуждался в ней, был граф Олдей, — беззаветно преданный ей, и которого предала она.
И даже если есть магия, способная вызвать к жизни мертвых, никакая магия не дарует их прощение, не изменит предательства.
'Что я наделала'? — вопрос, застывший в безумно-красивых глазах, останется с ней до конца ее дней.
Мне нечем было облегчить ее участь, и я пошел дальше.
Шаги! Сколько их в нашей жизни? Все ли верны? В том ли направлении мы шагаем? Унося ноги из дворца, я думал об этом.
Никогда не поздно спросить себя — по той ли дороге ты идешь? Подумать: может то, что хочешь получить, не стоит цены, которую платишь. Уверен ли ты, что хочешь за это платить? Тебе и в самом деле это надо? Я заплатил за свои ошибки.
И побрел домой, на улицу Стойкости. Точнее не придумаешь! — усмехнулся я. Теперь, как никогда, мне требовалась стойкость, чтобы окончательно не пасть духом. Рядом не было моих товарищей, и как знать, каким бы образом сложилась бы моя судьба, окажись они в ту минуту со мной рядом. Но все вышло так, чтобы я смог остаться один — наедине со своим бесславным поражением.
Глава31 Отъезд. Слежка черного мага Троньена. Передача шкатулки в Ниме банкиру
Я вяло собирал свои вещи, решив с раннего утра покинуть Мэриэг. Ночь моя прошла пусто, без сновидений.
И те же лучи солнца, что встретили меня около года тому назад в этом городе, сопровождали теперь мой отъезд.
Я еще не знал куда поеду.
Покинув город своей мечты, я интуитивно выбрал тот самый путь, по которому прибыл в него. Первое место, куда я направился, была Нима. И пока конь мой неспешно скакал по Белой дороге, обгоняя пеших путников, у меня было время подумать.
Я старался не заглядывать в глубины своей души, и не отдавал себе отчет в том, что причина всех моих неприятностей прячется глубоко внутри меня.
Я испытывал сильное разочарование — мне казалось, что дорога чести, по которой я должен идти, приведет меня к вершинам мира, но все оказалось не так просто.
Первый рыцарь страны повел себя самым бесчестным образом, и это разрушило идеалы, сложившиеся в моей душе. Я привык думать о короле, как о первом среди первых. Но история в Сенбакидо, положившая начало моим сомнениям и то, что случилось в замке Брэда, не могли не привести меня к полному разочарованию в своей искренней вере.
Наблюдения за жизнью двора дали серьезную пищу для моих размышлений.
При многих своих недостатках, ни один из прежних рыцарей, которым я служил, не обладал столь явной распущенностью нравов. Напротив, они скорее служили для меня эталоном мужской доблести и рыцарской чести. Но то, что я увидел в Мэриэге, превзошло самые скромные из моих познаний о низости человеческой натуры.