— Домой, — прошептал он псу. Он не имел представления, где находится, или в какой стороне деревня, но Ролло знал. Пес медленно попятился, по-прежнему вглядываясь в серые тени, — они переместились, те тени?
Он пошел быстрее, так же пятясь назад, чувствуя наклон земли через подошвы мокасин, ощущая присутствие Ролло по шуршанию шагов пса, слабое подвывание слышалось время от времени за его спиной. Там. Да, тень пошевелилась! Серая фигура, далеко впереди и показавшаяся на очень короткий миг, чтобы узнать, но все же это он, — вполне узнаваем по одному своему присутствию.
Если был один, могло быть и больше. Они не охотились в одиночку. И хотя они пока не приблизились, он повернулся и почти побежал. Не поддаваясь панике, несмотря на страх в глубине живота. Быстрый размашистый шаг, походка горцев, которую его дядя показал ему, с ней можно было бы преодолеть крутые бесконечные мили шотландских гор: постоянное движение без истощения. Он должен беречь силы для схватки.
Он обдумывал эту мысль, искривив в усмешке рот, отдирая на ходу хрупкие сосновые ветки со своей дубинки. Минуту назад он хотел умереть, и возможно, захотел бы снова, если Эмили... Но не сейчас. Если Эмили... И, помимо прочего, был пес. Ролло не бросил бы его: они должны защищать друг друга.
Рядом была вода: он слышал ее журчание сквозь ветер. Но принесенный ветром, послышался и другой звук, длинный, нечеловеческий вой, который заставил снова похолодеть его лицо от пота. Второй отвечал ему, с запада. Все еще далеко, но они охотились, перекликаясь друг с другом. На нем была ее кровь.
Он повернул в поисках воды. Это был небольшой ручей, не более нескольких футов в ширину. Он бросился в него без раздумий, рассекая кожу об лед, сковавший тонким слоем поверхность, ощущая укусы холода ногами и ступнями по мере того, как промокали его гетры и наполнялись влагой мокасины. Он остановился на долю секунды, снимая мокасины, чтобы их не унесло течением: Эмили сделала их для него из шкуры лося.
Ролло пересек ручей в два гигантских прыжка и остановился на противоположном склоне, отряхиваясь и разбрызгивая холодные капли воды со своей шерсти, прежде чем идти дальше. Хотя Йен достиг берега, он оставался в воде, плещущейся возле его щиколоток, намереваясь стоять так столько, сколько сможет вытерпеть. Волки охотились по запаху, приносимому ветром, так же хорошо, как по запаху, оставшемуся на земле, но незачем было облегчать им задачу.
Он засунул мокасины за воротник своей рубашки, и ледяные капли побежали вниз по его груди и животу, пропитывая набедренную повязку. Его ступни окоченели: он не чувствовал круглых камней на дне ручья, но время от времени его нога слетала с одного из них, скользкого от водорослей, и он накренялся и покачивался, чтобы удержать равновесие.
Он слышал волков все более ясно: хотя, что хорошо, — ветер изменился и теперь дул в его сторону, принося их голоса. Или это лишь означает, что они были сейчас ближе?
Ближе. Ролло был возбужден, мечась туда и сюда на дальнем берегу, воя и рыча, убеждая его двигаться коротким лаем. С той стороны к ручью подходила оленья тропа: он, шатаясь, выбрался на нее, тяжело дыша и сотрясаясь от дрожи. Потребовалось несколько попыток, чтобы надеть мокасины снова. Промокшая кожа задубела, и его руки и ступни отказывались работать. Он должен был положить палку и использовать обе руки.
Он как раз натягивал второй мокасин, когда Ролло с призывным рычанием внезапно ринулся вниз по склону. Он развернулся на мерзлой грязи, хватая палку, успев заметить серую фигуру размером с Ролло на другой стороне ручья, ее бледные глаза — поразительно близко.
Он хрипло вскрикнул и рефлекторно швырнул палку. Она проплыла по воде, ударилась рядом с волчьими лапами, и зверь растворился, словно по волшебству. Он мгновение стоял неподвижным столбом, вглядываясь. Ему точно не привиделось это?
Нет, Ролло неистовствовал, рыча и оголяя зубы, хлопья пены летели из его пасти. На краю ручья лежали камни: Йен схватил один, второй, сгреб пригоршню, другую, обдирая пальцы в спешке об скалы и мерзлый грунт, держа перед собой рубашку наподобие мешка.
В отдалении снова завыл волк, другой неподалеку ответил ему, так близко, что волоски встали дыбом на шее Йена. Он швырнул камень в направлении воя, повернулся и побежал, крепко прижимая к животу остальную груду камней.
Светало. Сердце и легкие рвались от крови и воздуха, но в то же время казалось, он бежит так медленно, будто плывет над лесной землей, как дрейфующее облако, не в силах двигаться быстрее. Он видел каждое дерево, все иголки ели, которую миновал, по отдельности — короткие и толстые, мягкого серебристо-зеленого цвета на свету.
Его дыхание стало затрудненным, зрение — нечетким и смазанным, поскольку слезы затуманивали его глаза, он моргал, избавляясь от них, но слезы наполняли глаза снова. Ветки деревьев хлестали его по лицу и ослепляли, их запах врезался ему в нос.
— Красный кедр, помоги мне! — выдохнул он, слова каньен`кехака сорвались с его губ, как будто он никогда не говорил по-английски или не призывал Христа и Его Мать.
"Сзади". Тихий голос, вероятно, не более чем голос его собственной интуиции, но он тут же развернулся с камнем в руке и метнул его со всей силы. Еще, и еще, и еще, он бросал так быстро, как только мог. Послышался треск, тяжелый удар и визг, и Ролло повернулся и остановился, стремясь возвратиться и атаковать.
— Пошли-пошли-пошли! — он на бегу схватил огромного пса за загривок, разворачивая его и увлекая за собой.
Сейчас он слышал их, или думал, что слышал. Ветер, что пришел с рассветом, шелестел среди деревьев, и они шептали сверху, указывая ему этот путь, а не иной, направляя его во время бега. Он не различал ничего, кроме цвета полуслепой от напряжения, но чувствовал их объятия, остужающие его ум: покалывающее прикосновение ели и пихты, кору белой осины, гладкой, как кожа женщины, липкой от крови.
"Иди сюда, давай этой дорогой", — звучало в его голове, и он следовал за звуком ветра.
Вой послышался позади них, сопровождаемый отрывистым лаем и другими характерными звуками. Близко, слишком близко! Он швырял камни назад, не останавливаясь, не глядя, не имея времени развернуться и прицелиться.
Камней больше не осталось, и он уронил пустой подол рубашки, качая руками, чтобы бежать быстрее, в ушах — тяжелое дыхание, которое могло быть как его собственным или его собаки, так и звуками тех тварей, что преследовали его.
Сколько их? Как далеко бежать? Он начинал пошатываться, красные и черные полосы мелькали перед его глазами. Если деревня не рядом — у него не было никаких шансов.
Он рванулся в сторону, ударился о пружинистую ветку дерева, которая согнулась под его весом, а затем потянула его вверх, грубо поставив на ноги. Он потерял ускорение и ориентацию.
— Куда? — выдохнул он деревьям. — Каким путем?
Если они и ответили, он не слышал этого. Сзади были рычание и глухие удары, сумасшедшая схватка с воем и лаем собачьей драки.
— Ролло! — он развернулся и бросился через заросли сухих вьюнов, обнаружив пса и волка, извивающихся и рвущих друг друга в сплетенном клубке шкур и сверкающих зубов.
Он ринулся вперед, пинаясь и крича, яростно нанося удары, довольный, наконец, возможностью кого-то избить, сопротивляться, даже если это было последнее сражение. Что-то расцарапало ему ногу, но он почувствовал лишь вибрацию от столкновения, когда жестко врезался коленом в бок волка. Тот завизжал и откатился прочь, тотчас возвращаясь к нему.
Зверь прыгнул, и его лапы ударили Йена в грудь. Он отступил назад, вскользь ударившись обо что-то головой, на секунду теряя способность дышать, и, придя в себя, обнаружил, что его рука обхватывает истекающие слюной челюсти, изо всех сил отталкивая их от собственного горла.
Ролло вскочил на спину волку и Йен разжал хватку, рухнув под весом воняющих шкур и корчащейся плоти. Он выбросил руку, нащупывая что-нибудь — оружие, рычаг, то, за что можно зацепиться, чтобы высвободиться, — и ухватил что-то твердое.
Он вырвал предмет из его мшистого ложа и раскроил волку голову. Обломки окровавленных зубов взлетели в воздух и попали ему в лицо. Он ударил снова и снова, задыхаясь от рыданий.
Ролло скулил высоким пронзительным звуком... нет, это был не он. Йен еще раз обрушил камень на размозженный череп, но волк прекратил борьбу, зверь лежал поперек его бедер, подергивая ногами, глаза остекленели, он умер. Йен оттолкнул его в неистовстве отвращения. Зубы Ролло погрузились в вытянутое горло волка и разорвали его, в завершающем фонтане крови и теплой плоти.
Йен закрыл глаза и застыл. Представлялось невероятным двигаться или думать.
Спустя некоторое время показалось, что он может открыть глаза и, наконец, дышать. За его спиной было большое дерево: он упал возле его ствола, когда волк ударил его, этот ствол служил ему опорой и сейчас. Среди перекрученных корней зияла грязная дыра, в том месте, из которого он выдернул камень.
Он по-прежнему держал этот камень: было ощущение, будто тот врос в его кожу, — Йен не мог разжать руку. Когда он всмотрелся, то понял, — это произошло потому, что камень разбился вдребезги: острые осколки изрезали его руку, и кусочки камня приклеились к руке на засохшую кровь. Используя пальцы другой руки, он отогнул стиснутые пальцы и вытащил раскрошенные кусочки камня из ладони. Он оторвал мох с корней дерева, скатал его в комок между ладонями, затем дал скрюченным пальцам снова сомкнуться на нем.
В отдалении завыл волк. Ролло, который улегся, было, возле Йена, поднял голову с тихим "уофф!". Вой повторился и словно спрашивал о чем-то взволнованным тоном.
Он впервые посмотрел на тело волка. На мгновение ему показалось, что зверь пошевелился, и он помотал головой, чтобы прогнать видение. Затем взглянул снова.
Он шевелился. Рыхлый живот медленно поднялся, осел. Теперь полностью рассвело, и он мог видеть крошечные шишечки розовых сосков. Это не стая. Пара. Вернее, была пара. Волк неподалеку завыл снова, и Йен склонился в сторону, его вырвало.
Некоторое время спустя, Поедающий Черепах нашел Йена сидящим, возле ствола красного кедра рядом с трупом мертвого волка, большой Ролло прижался к нему своей тушей. Черепаха, балансируя на пятках и наблюдая, присел на корточки, в некотором отдалении.
— Хорошая охота, Брат Волка, — сказал он в итоге с уважением. Йен почувствовал, как узел между его лопатками немного расслабляется. В голосе Черепахи звучали успокаивающие нотки, но не сочувствие. Значит, она жива.
— Та, с кем я разделяю очаг, — начал он, избегая называть ее по имени. Произносить имя вслух означало навлечь на нее злых духов. — Она в порядке?
Черепаха закрыл глаза и приподнял брови и плечи. Она была в порядке и в безопасности. Все-таки человеку неподвластно знать, что будет дальше. Йен не упоминал о ребенке. Не сделал этого и Черепаха.
Черепаха пришел с оружием, луком и, конечно, ножом. Он вытащил нож из-за пояса и непринужденно передал его Йену.
— Ты захочешь снять шкуру, — сказал он. — Обернуть твоего сына, когда он родится.
Йен почувствовал, как сквозь тело прошел импульс, подобный вздрагиванию от внезапного дождя на голой коже. Поедающий Черепах увидел его лицо и отвернул голову, избегая встречаться с ним глазами.
— Этот ребенок был дочерью, — сказал Черепаха, констатируя факт. — Тевактеньонх сказала моей жене, когда пришла за шкурой кролика, чтобы завернуть тело.
Мускулы в его животе напряглись и задрожали: он подумал, что сейчас его собственная кожа лопнет, но нет. Его горло пересохло, и он один раз мучительно сглотнул, затем отряхнул мох и протянул свою израненную руку за ножом. Медленно склонился, чтобы освежевать волка.
Поедающий Черепах перебирал с интересом испачканные кровью остатки разрушенного камня, когда вой волка заставил его подняться и вглядываться.
Он отозвался эхом в лесу, этот вой, и деревья шевелились над ними, тревожный шелест был наполнен звуками потери и опустошения. Нож быстро вспорол бледный мех живота, разделяя два ряда розовых сосков.
— Ее муж скоро будет здесь, — сказал Брат Волка, не поднимая глаз. — Иди и убей его.
* * *
МАРСАЛИ ВНИМАТЕЛЬНО смотрела на него, едва дыша. В ее глазах по-прежнему была печаль, но она несколько убавилась, сокрушенная сопереживанием. Гнев оставил ее: она забрала Анри-Кристиана и обеими руками прижала толстый сверток с ребенком к груди, прильнув щекой к большой округлости его головы.
— Ах, Йен, — тихо произнесла она. — Mo charaid, mo chridhe.
Он сидел, глядя вниз, на свои руки, вяло сцепленные на коленях, и, казалось, не услышал ее. В конце концов, он все-таки пошевелился, похожий на пробуждающуюся статую. Не поднимая взгляда, он пошарил за пазухой и вытащил маленький круглый сверток, перевязанный бечевкой из шерсти и украшенный каплями ракушек.
Он развязал его и наклонился, расправляя выделанную шкуру нерожденного волка на плечах ребенка. Его большая костлявая рука пригладила неяркий мех, сжав на мгновение руку Марсали там, где она держала малыша.
— Поверь, кузина, — сказал он очень мягко. — Твой муж расстроен. Но он вернется, — затем он поднялся и ушел, бесшумно, как индеец.
Глава 37. LA MAITRE DES CHAMPIGNONS.
НЕБОЛЬШАЯ ИЗВЕСТНЯКОВАЯ ПЕЩЕРА, которую мы использовали как конюшню, в данное время служила приютом только козе с двумя новорожденными козлятами. Все животные, родившиеся весной, теперь достаточно подросли, чтобы выпускать их в лес, для выпаса, вместе с их матерями. Однако козе по-прежнему приносили еду, состоящую из отходов с кухни и небольшого количества дробленого зерна.
В течение нескольких дней шел дождь, и утро выдалось облачное и влажное, с каждого листа капало, а воздух был наполнен ароматами смолы и сырых палых листьев. К счастью, облачность удерживала птиц от полета; сойки и пересмешники быстро учились и не спускали глаза-бусинки с приходивших и уходивших с едой людей — они регулярно пикировали на меня, как только я пробиралась на холм со своей миской.
Я была настороже, но, не смотря на это, смелая сойка в мгновение ока сорвалась с ветки и залетела в миску, испугав меня. Прежде чем я смогла отреагировать, она схватила кусок кукурузной лепешки и упорхнула, так быстро, что я почти засомневалась, видела ли ее вообще, если бы не мое колотящееся сердце. К счастью, я не уронила миску. Я услышала торжествующий щебет с деревьев и поспешила проникнуть в хлев прежде, чем друзья сойки попытались бы использовать ту же тактику.
Я удивилась, увидев, что верхняя створка голландской двери была приоткрыта на дюйм или два. Конечно, не было никакой опасности побега коз, но лисы и еноты вполне могли забраться через нижнюю створку. Поэтому обе двери обычно запирались на ночь. Возможно, мистер Вемисс забыл; это была его работа вычищать использованную солому и проверять запоры на ночь.
Однако, как только я открыла дверь, я поняла, что мистер Вемисс не был виноват. Послышался громкий шорох соломы у моих ног, и что-то большое переместилось в темноте.
