— Или же Крикса просто-напросто пырнут ножом, — мрачно сказал Дарнторн. — Если я хоть немного понимаю Римкина, он должен был проинструктировать своих людей, что в случае каких-то непредвиденных событий следует лучше убить дан-Энрикса на месте, чем позволить ему скрыться.
— Если уж на то пошло, Крикс не беспомощный ребенок и не немощный старик, — нахмурившись, сказала Лейда. — Он сумел спастись от Призрака без нашей помощи, а еще раньше вывел Ингритт с Олрисом из леса, который кишмя-кишел Безликими. Так что давайте понадеемся, что он и в этот раз не даст себя убить. Все равно других вариантов у нас нет. Придется рисковать.
Лорд Ирем благодарно кивнул Лейде.
— Совершенно верно. Разумеется, неплохо было бы предупредить дан-Энрикса о наших планах, но увы, своих людей в охране городской тюрьмы у меня нет. А потому...
Речь Ирема прервал стук в дверь и приглушенный голос Лара.
— Мессер Ирем... извините, можно мне войти?
Ирем нахмурился и раздраженным жестом отшвырнул перо.
— Это невыносимо, — высказался он. — Честно говоря, я уже начинаю удивляться, как хоть кто-то в этом городе умудряется натягивать штаны без моего особого распоряжения.
— И вправду, как такое могло получиться?.. — пробормотала Лейда как про себя, но так, чтобы лорд Ирем мог ее услышать.
Настроения мессера Ирема это определенно не улучшило.
Подойдя к двери, он распахнул ее так резко, что державшийся за ручку двери Лар едва не налетел на коадъютора и спасся только тем, что в самую последнюю секунду ухватился за косяк.
— Я же велел меня не беспокоить, — процедил лорд Ирем. — Что у вас опять стряслось? Пожар? Или потоп?..
— Пришел советник Хорн. Он хочет видеть вас.
— Какого Хегга ему нужно? — резко спросил Ирем. Никаких добрых чувств по отношению к советнику он сейчас не испытывал. Если этот болван опять пришел просить его о помощи и сетовать на беспорядки в городе, то пусть убирается ко всем фэйрам. Разве они с Римкином не добивались, чтобы дан-Энриксы и Орден перестали вмешиваться в их дела? Пусть теперь наслаждаются последствиями.
— Он говорит, у него важное сообщение от Крикса. Я подумал, что вам стоит это знать, — пояснил Лар своим обычным извиняющимся тоном. Хотя, если уж на то пошло, то извиняться следовало не стюарду, а самому Ирему. Не стоило рычать на Лара, не успев узнать, в чем дело, с запоздалым сожалением подумал рыцарь. Новость в самом деле оказалась важной.
Правда, была в сообщении Линара одна странная деталь, царапнувшая слух мессера Ирема.
— Ты точно ничего не перепутал? Не "о Криксе", а "от Крикса"?
— Да, господин. Он говорит, что он пришел по поручению лорда дан-Энрикса.
Собравшиеся озадаченно переглянулись. Сообщники мессера Ирема смотрели на него так, как будто бы он мог понять из слов Линара больше, чем всем остальные. Ирем выразительно повел плечом.
— Не знаю, с какой стати Хорну вздумалось брать на себя роль посыльного, но, если он солгал, чтобы заставить меня его выслушать, я ему не завидую... Дождитесь меня здесь, я постараюсь вернуться побыстрее. А ты, Лар, веди советника в мой кабинет.
* * *
Этим утром, идя в ратушу, Юлиус наткнулся на черный, обугленный остов здания на месте хорошо знакомого трактира и остановился посреди дороги, онемев от изумления. Вся площадь перед ратушей была покрыта хлопьями серого пепла. Когда Юлиус попробовал узнать, что здесь случилось, ему объяснили, что трактир сожгли сегодня ночью. Воспользовавшись уважением, которое часть горожан все еще сохранила к городским властям, Юлиус быстро выяснил подробности.
По утверждению соседей злополучного трактирщика, погром начался за полночь, когда в трактир напротив ратуши явилась многочисленная и не слишком трезвая компания мастеровых. Хозяин объяснил, что закрывает заведение, но посетители отказывались уходить. Надавав вышибале по морде, они быстро вошли в раж и принялись ломать стулья и выбрасывать посуду, мебель и попавшиеся под руку припасы из окна второго этажа. Хозяин и его охранник, сплошь покрытые кровоподтеками и синяками, бросились на улицу — звать стражу с Северной стены и созывать соседей на подмогу. Но никто из тех, кто жил неподалеку, из домов так и не вышел. Только когда погромщики подожгли трактир, вдоволь полюбовались на пылающее, словно факел, здание и удалились, люди стали понемногу выходить на улицу и помогать тушить пожар. Стража явилась слишком поздно, и когда бледный от ярости трактирщик начал обвинять дозорных за медлительность, их капитан витиевато обматерил его и сообщил, что люди из его дозора разнимали групповую дракой с поножовщиной, и им было не до того, чтобы спасать его задрипанный трактир. И пусть, мол, прекращает голосить, как резанный, и радуется, что его жена и дети в эту ночь гостили у своей родни, а им с охранником не проломили головы и не свернули шеи.
Закончив, наконец, опрашивать свидетелей и придя в ратушу, Юлиус быстро понял, что работа у него не ладится. Стоявшее перед глазами зрелище обугленного, черного скелета дома вызывало в Юлиусе давящее ощущение своей вины, но еще больше его угнетало осознание того, что еще пару лет назад на крики, стук и звуки бьющейся посуды сбежался бы весь квартал, и уносить оттуда ноги пришлось бы не содержателю трактира, а его обидчикам. В то время люди верили в законность и порядок и не опасались, что погромщики могут вернуться следующей ночью и поджечь в отместку их собственный дом.
Юлиус отложил свои бумаги, устало прикрыл глаза — и почему-то вспомнил ту октябрьскую ночь, когда в распахнутых окнах сгоревшего трактира горел свет, играли скрипки и незнакомые друг другу люди обнимались, хлопали друг друга по плечам и пили за дан-Энрикса. Советнику со страстной силой захотелось вернуть время вспять и еще раз увидеть, как подвыпивший гуляка машет кошельком над головой, крича, что он поставит выпивку любому, кто захочет пить за Эвеллира. Странно было вспомнить, что в ту ночь всеобщее веселье вызывало в нем только глухое раздражение. Бурные восторги горожан по поводу дан-Энрикса тогда воспринимались исключительно как доказательство того, что они дали Ирему и его партии перехитрить себя и потерпели поражение.
Знать бы тогда, как будет выглядеть победа...
Юлиус поднялся и, ни к кому в отдельности не обращаясь, объявил, что он неважно себя чувствует и хочет отлежаться дома, чтобы не разболеться перед предстоящим заседанием суда. Хорн в самом деле собирался поступить именно так, как он сказал, то есть пойти к себе домой, выпить горячего оремиса и посидеть перед камином с какой-нибудь книгой, отвлекающей от неприятных размышлений — но, поддавшись непонятному порыву, повернул в сторону примыкавшей к ратуше тюрьмы. Если встретившая Юлиуса у дверей охрана удивилась его появлению, то вида ни один из них не подал.
— Как арестант? — осведомился Хорн у коменданта, торопливо спускающегося по лестнице навстречу гостю. Тот с готовностью ответил — уточнять, о каком арестанте идет речь, конечно, не потребовалось:
— Все в порядке. Не буянит, не пытается втянуть кого-то из охраны в разговор. По правде говоря, он большую часть времени лежит на своей койке, так что я не думаю, что он что-нибудь затевает.
Юлиус нахмурил брови.
— Может, он болен?..
Комендант пожал плечами, явно удивившись этому вопросу.
— Нам он ни на что не жаловался.
— А вы спрашивали? — спросил Хорн, начиная раздражаться. — Когда вы были у него в последний раз?
Глаза у собеседника забегали.
— Несколько дней назад, — звучало это так натянуто, что Юлиус сразу понял, что на деле комендант не посещал дан-Энрикса со дня последнего заседания суда. И мысль о том, что его должность требовала раз в неделю совершать обход тюрьмы, лично осматривать все камеры и спрашивать каждого заключенного, есть ли у него какие-нибудь жалобы, явно не слишком беспокоила начальника тюрьмы — во всяком случае, до той минуты, пока не явился глава городского капитула и не начал задавать ему разные неудобные вопросы.
Должно быть, выражение лица у Юлиуса было достаточно красноречивым, потому что комендант побагровел и стал оправдываться:
— Честное слово, господин советник, я ни в чем не виноват. Спросите господина Римкина, я сразу доложил ему о том, что Меченый лежит в кровати и почти не ест. А он сказал — ничего страшного, раз он лежит в кровати, то ему и не должно хотеться есть. И я подумал — ну а правда, чем еще заняться в камере, как не лежать? Ходить туда-сюда?..
Юлиус покривился. Римкин... Снова Римкин. Судя по тому, как Хорна встретил комендант тюрьмы, он был уверен, что советники из городского магистрата озабочены одним-единственным вопросом — не готовится ли Меченый к побегу.
— В следующий раз докладывайте лично мне, — сказал он мрачно. — А сейчас пойдем туда, я хочу посмотреть на него сам.
Как и говорил тюремщик, Меченый лежал лицом к стене, завернувшись в тонкое шерстяное одеяло. Юлиус рассудил, что он не спит — спящий человек, разбуженный скрежетом отпираемых замков, наверняка бы обернулся в сторону двери, а Меченый остался совершенно неподвижен.
— Здравствуйте, мессер, — сказал Юлиус Хорн, остановившись у двери. — Это советник Хорн. Вы не могли бы уделить мне несколько минут?..
Дан-Энрикс медленно и неохотно обернулся.
— Что вам нужно? — голос Меченого звучал хрипло, как у человека, который молчал несколько дней подряд. — Вы пришли сказать, что Трибунал назначил день для вынесения вердикта?
Юлиус нахмурился.
— А разве вам не сообщили? Последнее заседание суда было назначено на двадцать шестое февраля.
Меченый озабоченно наморщил лоб.
— Двадцать шестое? Подождите... так... какой сегодня день?
— Двадцать четвертое, — ответил Хорн.
Меченый сел на койке и провел руками по лицу, как будто бы надеялся, что ему снится страшный сон, и он вот-вот проснется.
— Хеггов рог... два дня!
Отчаяние и смертельная тоска, прорвавшиеся в этом восклицании, заставили советника поморщился. Что бы он там ни думал о дан-Энриксе после последнего заседания суда, но сейчас ему было его жаль. Юлиус мысленно сказал себе, что Меченый — убийца, который сам навлек на себя все свои несчастья, но это трезвое рассуждение ему не слишком помогло.
— Мне очень жаль, что вас не известили вовремя, — искренне сказал он.
Меченый посмотрел на Хорна исподлобья — так, как будто в самом деле мог увидеть собеседника. Он постепенно овладел собой, и даже смог придать лицу насмешливое выражение.
— Ну и кто, по-вашему, должен был меня известить?.. — с сарказмом спросил он.
Юлиус прикусил губу. Конечно же, он мог бы догадаться, что советник Римкин постарается держать дан-Энрикса в неведении — так, просто на всякий случай... Человек, который понимает, что у него остается совсем мало времени, способен на какой-нибудь отчаянный поступок, так что с точки зрения Эйварда Римкина вполне логично было утаить от Меченого дату приговора. Но Хорн не дал себе труда задуматься об этом — вероятно потому, что тогда пришлось бы идти к Меченому самому, а видеть Крикса ему тогда совершенно не хотелось. При одной лишь мысли о дан-Энриксе в душе у Хорна тут же разгорался гнев.
Подумать только, он чуть было не поверил в то, что Меченый ни в чем не виноват! Да и не только он один... Если бы не внимательность Эйварда Римкина, они бы точно оправдали Крикса и, пожалуй, еще извинились перед ним за неоправданные обвинения! Но гнусная история с останками мнимого Призрака напомнила советнику о том, о чем он сам чуть было не забыл — что противостоять аристократии и Ордену их заставляла прежде всего жажда справедливости и невозможность примириться с существующим порядком. Устроенный мессером Иремом подлог еще раз показал, что высшие сословия всегда будут отличать презрение к закону, произвол и абсолютная уверенность в собственной безнаказанности. Подписывая приговор какому-нибудь мелкому контрабандисту, Юлиус не мог не размышлять о том, что, если этот человек заслуживает наказания, то уж никак не меньше, чем Аденор, который, судя по упорным слухам, вел дела со всеми "сумеречниками" и контрабандистами в столице и окрестных городах, оставаясь в то же время лордом и главой городского казначейства. Юлиуса дико раздражала мысль, что безотчетная и совершенно иррациональная симпатия к дан-Энриксу едва не перевесила весь его предыдущий опыт, принципы и убеждения.
Даже сейчас воспоминание о своей глупости вызвало в нем мучительное раздражение. Юлиус резко развернулся к коменданту, все еще стоявшему в дверях.
— Почему вы не сообщили принцу дату приговора? — резко спросил он. Глаза у коменданта округлились.
— Господин советник... мэтр Римкин приказал...
— Подите вон! — яростно рявкнул Хорн, почувствовав, что не желает больше слышать это имя. Если бы не Меченый, он с удовольствием сказал бы коменданту все, что думает о Римкине и о его распоряжениях. Пока они с Эйвардом Римкином боролись против произвола Ордена, Римкин казался ему человеком безупречной честности. Но факт оставался фактом — сейчас Римкин делал то же самое, за что они обычно осуждали лорда Ирема, и, судя по всему, ничуть не сомневался в своей правоте.
Дверь за тюремщиком захлопнулась. Юлиус осознал, что его пальцы стиснуты в кулак, и медленно разжал ладонь. Он обернулся к Меченому, удивленно наблюдавшему за этой сценой. Юлиус постарался убедить себя, что он не вышел из себя, а поступил пускай и слишком импульсивно, но вполне продуманно — все равно ему необходимо было побеседовать с дан-Энриксом с глазу на глаз. Если он хочет знать, как с арестантом обращаются его тюремщики, то коменданта в любом случае стоило выставить из камеры.
— У вас есть какие-нибудь жалобы? — спросил он арестанта.
— Нет, — сказал дан-Энрикс отстраненно. Хорну показалось, что он размышляет над чем-то очень далеким от его вопроса.
— Вы здоровы?
— Правильнее было бы сказать, что я ничем не болен. Слушайте, советник... вы могли бы кое-что для меня сделать?
— Смотря что, — сказал советник осторожно. — Если вам нужны какие-нибудь вещи, я бы мог распорядиться...
— Вы прекрасно знаете, что никакие вещи мне тут не нужны, — перебил Крикс. — Не беспокойтесь, я не попрошу вас ни о чем, что бы шло вразрез с законом или с вашей совестью. Даже совсем наоборот. Дело серьезное; если бы вы знали лорда Ирема так хорошо, как знаю его я, то вы бы поняли, что он приложит все усилия, чтобы меня спасти. Я не могу сказать, что именно он будет делать, но я точно знаю, что ничем хорошим это не закончится. И я хочу, чтобы вы помогли мне его остановить.
Юлиус Хорн почувствовал, что совершенно неприлично таращится на собеседника.
— Простите, но я, кажется, не очень понял вашу мысль... Вы хотите помешать мессеру Ирему устроить вам побег? — уточнил он, не понимая, как реагировать на это заявление. Или дан-Энрикс над ним просто издевается, или надо признать, что кто-нибудь из них двоих сошел с ума.
Меченый покачал головой.
— Если вы немного поразмыслите, то вы поймете, почему я против этого побега, — сказал он. — Ирем наверняка надеется на то, что дело обойдется малой кровью — ну, а я уверен, что он ошибается. Сто шансов против одного, что все пойдет совсем не так, как хочет Ирем, и все кончится кровавой, грязной, совершенно безобразной свалкой. А учитывая обстановку в городе, ни к чему хорошему это не приведет. Стоит кому-то одному сорваться и начать побоище, и навести порядок будет невозможно... я уже не говорю о том, что Орден тут же превратится из хранителей порядка в одну из воюющих сторон. Этого допускать нельзя. Анархия и хаос в городе — это именно то, что нужно, чтобы взять столицу голыми руками.
