"Прошлый пророк наш предостерёг от опасности полузнания. Но великие мысли Шуджума были неверно истолкованы Правоверными. Мы на шесть веков отвернулись от части божественного Света, считая, что свет Знания может ослепить глаза и затмить свет Веры. Тем самым мы подвергли сомнению мудрость и всемогущество Божие и впали в большой грех. Ныне мы осознали опасность зашоренного взгляда и пытаемся исправить свои ошибки и вернуться на верный Путь".
Патриарх и советники отметили, что, назвав Шуджума "прошлым пророком" Йолур недвусмысленно высказал претензии на свою миссию пророчества в собственноручно написанном документе. Это было на грани того, что дозволялось самому пророку, и вызвало некоторую настороженность.
"Осознав, насколько мы отстали в восприятии Света Знания, насколько мы забыли, что Бог есть Знание и что вера без Знания крива на один глаз, мы осознали заодно, что глаза и души наших людей отвыкли от восприятия ослепительного и часто обжигающего Света Знания. Поэтому нам остаётся склониться перед дружественной верой и смиренно попросить помощи в восстановлении правильного Пути. Мы напоминаем, что тягчайшим грехом перед Богом Единым является отказ в помощи нуждающимся и осознавшим свои ошибки. Бог Единый безжалостно карает веры и народы, ограничивающие доступ к Свету Знания достойным его увидеть и переставшим развивать свои Знания и Умения и открывать новое. А мы на грани такого. И мы надеемся, что вы последуете божественному порядку не только для своих людей, и посему просим вас принять в ваши Великие монастыри сотню достойнейших наших монахов и мастеров, и осторожно, дабы глаза их не ослепли от нового Света, ввести их в круг знаний. Громадной ошибкой наших единоверцев было то, что они перестали посылать своих людей в ваши Великие Монастыри, опасаясь, что те перейдут в вашу веру".
"Мы твёрдо помним и будем неуклонно соблюдать главный принцип взаимодействия двух светлых религий: "На чужой земле исповедовать, но не проповедовать". Наши обучающиеся не будут вести разговоры о нашей вере, кроме как ежели собеседники сами вызовут их на это, и не будут публично сравнивать две веры, кроме как они окажутся вызваны вашими людьми на публичный диспут. Но даже в таких случаях они не будут ни превозносить нашу веру, ни хулить вашу. Молиться они будут по возможности в специально отведённых вам для этого помещениях и при закрытых дверях".
"И в заключение мы просим Пресветлого Отца обеспечить своим авторитетом принятие наших наблюдателей как полноправных судей и официалов Имперского Суда, как только Кунатал окажется под знамёнами нашего толка веры. Мы при этом не возражаем, если представители другого толка останутся наблюдателями, каковыми сейчас являются наши".
"Перед вами распростёрся и целует землю ничтожный муфтий Киски, Крисьяр и многих других земель Йолур".
Послание в целом оказалось весьма позитивным. Но в нём было немало тонких мест. Начались длительные переговоры, в которых стороны отчаянно торговались за каждую букву. В конце концов было решено, что вызов на диспут считается, лишь если он исходит лично от Настоятеля Великого Монастыря или Патриарха. Что даже если люди веры Победителей сами вызывают Единобожников-студентов на разговор о вере, публично обсуждать это нельзя, и священники Победителей будут в таких случаях утихомиривать и увещевать своих людей. Что разговоры о вере, кроме диспутов, можно вести лишь по инициативе конкретного почитателя веры Победителей, в закрытом помещении либо на безлюдном просторе, и не более чем с тремя, а желательно с двумя, собеседниками одновременно. На самом деле, напутствуя послов, Йолур такие уступки отметил как не очень желательные, но допустимые. И главным приоритетом поставил заключение взаимоприемлемого соглашения, не допуская срыв переговоров из-за амбиций одной из сторон. Тем самым Йолур точно рассчитал линию уступок, и соглашение о принятии в ученичество Единобожников оказалось полностью его устраивающим.
Уже через пару месяцев, которые понадобились, чтобы закрепить плоды побед, соратники начали слегка подозревать, что слишком уж сильно влияет на пророка его жена. Многие начали посылать жён или дочерей ходатайствовать о своих делах через Агинат. А когда Йолур вернулся в Киску, перед окошком в дверях его жены, затянутым занавеской так, чтобы можно было видеть, кто снаружи, но не внутри, стали роиться десятки просителей. Сам Йолур теперь жил не в келье, а в большом доме, конфискованном ранее Диритичем у чиновника, бравшего не по чину и попавшегося, сбежавшего в Кунатал к Первосвященнику. Денег жена пророка и её евнух не брали, но драгоценности и благовония порою принимали. А затем евнухи иногда продавали их на базаре. Агинат наряжалась по-прежнему исключительно скромно, и, когда принимала других дам и девиц, они по сравнению с ней выглядели раззолоченными куклами. Она носила мало украшений, но каждый раз меняла их. Она уже была на восьмом месяце беременности. Ей предсказывали сына, и она с нетерпением ожидала момента, когда станет матерью будущего Первосвященника. Ведь сами пророки пока что ни разу не возводились в этот сан, хотя частенько Первосвященник и Император правоверных плясали под их дудку. А вот потомки пророка были очевидными первыми претендентами на высшее духовное достоинство.
События в Крисьярэ задержали поход на юг на восемь месяцев. И вот наконец-то было объявлено, что армия готова и выступает завтра.
* * *
Уч-Чаниль Агаши связывал с походом на Кунатал самые радужные надежды. Но перед самым выступлением его назначили комендантом захолустной крепости на восточных границах земель, признававших Йолура и Диритича. Само имечко этого места наводило уныние: Низкое Члухтё. Коменданту выделили полсотни ветеранов, считавшихся уже негодными к дальнему походу, и дали деньги на первое время и для набора ещё пятидесяти-ста воинов из местных. Больше чем сто ему строго запретили набирать. С отрядом ехал на осле священник, судя по всему, исполнявший роль йолуровского комиссара, а формально посланный окормлять гарнизон и окрестные поселения. Пару раз он так вежливо и непреклонно просил командира отменить приказания, что оставалось лишь послушаться. Так что даже единоначалия не предвиделось.
* * *
Перед походом на Кунатал Йолур напутствовал первую сотню специалистов и монахов, отправляющихся учиться, и заодно миссионеров, направляющихся в Аколлар.
— Сначала о поведении. Ни в коем случае не ругайте чужую веру, а если кто ругает нашу, либо уйдите, либо вежливыми словами заставьте его призадуматься или перейти на личные оскорбления. Используйте каждый случай, чтобы молиться принародно, не допуская ни демонстративности, ни скрытности. Но если вы очевидно можете поспеть к часу молитвы в молитвенное помещение, делайте это, иначе опять получается демонстративность. Миссионеры, вы можете разговаривать о нашей вере прилюдно, лишь открывая второй глаз нашему единоверцу. Используйте каждый удобный момент, чтобы это делать, но, если видите, что ваши разговоры начали раздражать иноверцев, немедленно прекратите их и не возобновляйте время, потребное, чтобы страсти утихли полностью. Не публично говорите о вере с иноверцами: с ненадёжным человеком лишь один на один, с теми, кому можно немного доверять, не более чем с двумя. С доверенными не более чем с тремя. Разговор сами не начинайте, пусть начнёт видящий лишь Знание и боящийся обратиться к Богу без посредников. Если кто-то ещё из иноверцев появится во время разговора, прекращайте разговор, не стесняясь признать себя побеждённым. Ваша задача не побеждать, для этого есть воины, а осторожно освещать и обращать.
— Если, паче чаяния, вас начнут гнать за веру, не проклинайте гонителей и не сопротивляйтесь. Если можете, уйдите, если невозможно, молитесь за гонителей своих и за судей неправедных. Мщение оставьте тем, кто носит сабли. Гибель за веру — величайший подвиг, но излишнее рвение в вашем деле уничтожает все, самые великие, заслуги. Помните, что внушить излишнее рвение в благом деле — один из сильнейших и коварнейших методов Князя мира сего. Ваше дело не погибнуть, а просвещать. Вы как хирург, осторожно снимающий бельмо с больного глаза: одно неверное движение, и человек навсегда искалечен.
— Важнейшей целью вашей является извлечь свет знания из покровов тьмы заблуждений Унылых и принести его правоверным. Но, помимо этой великой заслуги, вы можете достичь и других. Подмастерья, отправляемые на чужбину, получают полные права мастеров. И второй их великой заслугой будет привезти сюда жену, тем самым обратив её к свету. А ещё большей заслугой является, если в беседах с коллегами один на один вы постепенно покажете им свет лучшей веры и принесёте не только знания, но и носителей их. Но страшнейшим грехом, уничтожающим все ваши заслуги, будет, если вы окажетесь неосторожными и дадите повод, а ещё хуже причину, обвинить вас в нарушении принципа "Исповедовать, но не проповедовать". Так что будьте ласковы, не настаивайте на своём, а понемногу вселяйте в души заблуждающихся свет высшей веры и разрушайте их предубеждения о невозможности прямого обращения к Богу Единому.
— И ещё. Если кто из слепых на один глаз прозреет, пусть он произнесёт вначале новый символ веры наедине. Объясните ему, что он должен полностью излить свои сомнения и разрешить их, чтобы иметь право произнести символ веры публично. И пусть он при иноверцах или сомневающихся высказывает свои сомнения, а вы продолжайте убеждать его. И лишь по вашему знаку он должен прилюдно обратиться к Свету Знания. А если кто из иноверцев прозреет, пусть он произнесёт символ веры лишь перед отъездом на землю нашу или уйдя в общину Единобожников, дабы не раздражать зря иноверцев.
Так наставлял своих засланцев Йолур.
Полтора месяца шло войско Йолура к столице Правоверных. Двигались средними переходами, две третьих пути уже шло по землям народов и племён, признавших Йолура, и войско снабжалось из заранее подготовленных магазинов, одновременно пополняя идущий за ним обоз. Без боя вошли на землю "неприятеля", и почти без столкновений двигались дальше, лишь порою кто-то давал отпор йолуровским фуражирам, после чего на это племя следовал карательный набег и, как правило, присоединение почувствовавших силу и решимость противников кочевников к армии Йолура.
Несколько крепостей не захотели признать новый символ веры. Первой из них оказалась Аллария на самой границе "зрячих" и "слепцов": небольшое, но хорошо выстроенное укрепление с сотней гарнизона. Йолур лично, несмотря на опасность, выехал на переговоры с комендантом Эх-Хаджаджем. Вояка, бедно одетый, но с драгоценной саблей и с медальоном за высшую храбрость на груди, счёл позорным оказаться осторожнее и тоже выехал навстречу вождю похода.
Йолур внимательно посмотрел на него. Испытующий взгляд прищуренных глаз выказывал недюжинную волю. Смуглое лицо со шрамами казалось воплощением холодной смелости и безжалостности, доходящей до крайней жестокости. Видно было, что этот человек уже считает, что живёт взаймы у Бога и совершенно не боится смерти, ни своей, ни своих людей и близких. Он приветствовал Йолура как обычного муфтия, но от благословения демонстративно уклонился.
— Доблестный воин, неужели тебе хочется оставаться на стороне тьмы? — произнёс Йолур, сразу же сочтя бесполезным апелляции к возможным жертвам, силе своей армии и слабости гарнизона.
— Свет бывает разный. Я вижу огонь в твоих глазах, но он может быть адским, — непреклонно ответил Хаджадж. — Лучше умереть, чем ввергнуть свою душу и души вверившихся тебе в пасть адскую.
Глаза коменданта тоже вспыхнули отнюдь не добрым огнём.
— Воин, адское пламя жестокости горит в твоей душе, и благодатный свет рассеет его и смоет все тяжкие грехи твои. Я вижу, что ты непреклонно идёшь Путём доблести, но уж очень много зла совершил на своём Пути. У нас в армии ты получишь тысячу, а не жалкий гарнизон, и сможешь продолжать идти своим Путём.
— Если ты мутанабби, лжепророк, то ты мудр. Посланец Кришны не может быть дураком. Нас мало, но крепость в полном порядке, провианта хватит надолго, внутри есть колодец. Гарнизон пойдёт со мной туда, куда я укажу. А ты не убедил меня, и я прикажу сопротивляться до последнего человека, а если вы ворвётесь в крепость, перебить всех жён и детей, чтобы они не стали вашими рабами.
Воины хотели напасть на дерзкого, но Йолур спокойно отпустил его в крепость и оставил две сотни блокировать, приказав принимать к себе перебежчиков. Но таковых не оказалось. А Хаджадж предпочёл сидеть в осаде, потому что окрестные племена перешли на сторону Йолура и блокада, даже если он разобьёт осаждающих, всё равно продолжалась бы, а подкреплений ждать неоткуда. Подобным же образом поступили с ещё одной крепостью, комендант и гарнизон которой тоже наотрез отказались замиряться. Три крепости просто перешли на сторону Йолура. Возле остальных разыгрывались сцены, подобные состоявшейся у стен Вадди-Аттах.
Комендант побоялся выйти на переговоры, выкрикивал со стены оскорбления, демонстрируя свою храбрость. Но после первого же залпа огненными стрелами выслал вестника со знаменем мира и предложил сдать крепость в полном порядке, если ему и воинам разрешат уйти со всем имуществом. Диритич, улыбнувшись, согласился. Через несколько часов из крепостных ворот вышел пёстрый караван. По благословению Йолура, его окружили самые красноречивые муллы. Да и солдаты на присущем им языке тоже уговаривали беженцев не тупить и перейти на их сторону, вернуться в свой дом, пока он ещё не разграблен и не занят, и служить новому пророку и Диритичу. Так что с комендантом ушла едва ли треть воинов. Почти все семейные вернулись, произнеся новый символ веры. Они были приятно удивлены целостью оставленных жилищ.
Племя Адс чуть ли не единственное организовало не просто набег, а сопротивление. Остальные, набежавшие, подвергались карательному ответному набегу, после чего присоединялись к армии джихада. Преследующие адситов воины захватили семью их вождя Аль-Антары. Поражённые красотой дочери вождя Айли и убедившись в её невинности, воины решили преподнести её Йолуру. Тем более что жена его, пожелавшая, невзирая на беременность, сопровождать мужа, как раз родила сына, и такой подарок в честь первенца был вполне в обычаях правоверных, чтобы верному не приходилось долгое время тосковать одному в постели.
На самом деле такие подарки преподносились и раньше, но холодная и расчётливая Агинат сразу же уговаривала мужа подарить рабыню отличившемуся воину либо мулле. Отсутствие любви, полностью скрытое для мужа ласками и тонкой лестью, позволили супруге полностью приковать к себе пророка. А здесь Агинат лежала в повозке в состоянии очищения после родов, и вдобавок заболела горячкой. Пока её вылечили, муж уже успел очароваться Айли.
Айли оказалась полной противоположностью Агинат. Страстная и искренне полюбившая мужа, она грозила существенно потеснить в его сердце старшую жену. Привлекало Йолура и то, что Айли, как девочка, радуясь подаркам и драгоценностям, никогда не пыталась повлиять на мужа в делах, зато всегда готова была рассеять его мрачное настроение и снять усталость. Агинат же каждую ночь нашёптывала что-то мужу, и в результате он часто следовал желаниям супруги.
