Теперь Пуже снова умолял о подкреплении и боеприпасах. Спокойный голос Вадо звучал как у старого учителя, пытающегося объяснить трудную задачу несколько туповатому ученику:
— Будь благоразумным. Ты знаешь ситуацию, так же хорошо как и я. Где ты хочешь, чтобы я нашел роту? Я не могу дать тебе ни одного человека и даже ни одного снаряда, мой мальчик.
Но в тот момент, примерно в 04.00 у капитана Жана Пуже осталось в живых и способных сражаться около тридцати пяти человек на всю высоту. Очевидно, считал он, дальнейшее сопротивление при таких обстоятельствах было бы совершенно бессмысленным и он запросил у Вадо разрешения покинуть «Элиан-2» и прорываться в направлении «Элиан-3». Есть две версии того, что последовало дальше. По словам Жюля Руа, Вадо сказал: «Ты десантник. Ты здесь для того, чтобы тебя убили». По словам самого Пуже, Вадо сказал ему, что он должен продолжать сражаться: «В конце концов, ты десантник и должен сопротивляться до смерти — или, по крайней мере, до утра».
Больше между этими двумя людьми не было ничего, что можно было бы сказать. Дьенбьенфу больше ничего не мог сделать для замученного «Элиан-2», и Пуже, чей радист был убит, больше не нуждался в передатчике.
— Понятно. Если Вам нечего добавить, я уничтожу свою рацию. — сказал Пуже.
Спокойный голос Вадо казался очень далеким, гораздо дальше, чем просто 400 метров изрытой снарядами грязи, которая фактически разделяла двух людей. Вадо также придерживался протокола радиосвязи французской рации.
— Конец связи.
— Пока не уничтожайте свою рацию, — сказал вьетнамский голос по-французски. — Президент Хо Ши Мин предлагает вам послушать «Песню партизан».
Это был голос радиста Народной армии, прослушивающего французский командный канал. И по командному каналу, можно было отчетливо услышать любимые слова, которые пело французское Сопротивление в черные дни, когда они боролись с нацистскими оккупантами. Пуже прослушал его, начиная с первого куплета, в котором говорилось о черных воронах, то есть, иностранных оккупантах, летающих над землей, до самого последнего куплета, в котором говорилось о черной крови, высыхающей завтра на дорогах и заканчивающегося навязчивой строкой: «Товарищи, Свобода слушает нас ночью…»
Затем Пуже выпустил три пули в свою рацию и вышел с командного пункта.
Снаружи над «Элиан-2» опускалась странная тишина, когда у последних выживших из 2-й и 3-й рот 1-го колониального парашютного батальона заканчивались боеприпасы, или они были сокрушены медленно наступающей пехотой Вьетминя. К настоящему моменту обе стороны, в основном, сражались ручными гранатами. Согласно приказу, Пуже оставался на «Элиан-2», медленно отступая на север, мимо корпуса танка «Базейль». Он вытащил предохранительное кольцо из своей последней гранаты и держал ее в правой руке. Наконец, он был загнан в угол траншеи. Его последняя горстка людей сложила в траншее тела в подобие баррикады с одной стороны, чтобы дать последний бой приближающимся бойцам Вьетминя. Когда они были на расстоянии пяти метров, Пуже бросил свою последнюю гранату и был контужен прилетевшими гранатами противника. Когда он очнулся, он был пленным.
Все еще оставались сержант Шабрие и его маленькая команда. Он стоял в траншее на коленях, оказывая помощь тяжело раненому сержанту из 3-й роты, когда штурмовой отряд Вьетминя прыгнул к нему в траншею. Когда его уводили, он внезапно услышал хриплый и медленный кашель крупнокалиберного пулемета. В обгоревшем остове танка «Байзель» сержанты Брюни и Баллай все еще вели огонь по приближающемуся врагу. Было 04.40 7 мая 1954 года. Они расстреливали последние патроны на «Элиан-2».
Последний день
Когда 7 мая рассвело, над долиной Дьенбьенфу выдался еще один грязный день муссонов с дождевыми шквалами и низко нависшими облаками, окутывающими окружающие горные цепи. Ни одному из шестнадцати имевшихся на тот день самолетов С-119 не удалось совершить вылет в Дьенбьенфу, но двадцать две «Дакоты» С-47 продолжали выполнять полеты до 17.00. Французские военно-воздушные силы, казалось, были полны решимости устроить Дьенбьенфу зажигательные проводы. В дополнение к шестнадцати истребителям-бомбардировщикам французских ВМС, и одному тяжелому «Приватиру», двадцать пять Б-26 и тридцать истребителей время от времени пробивали низкий облачный покров и сбрасывали свой смертоносный груз как на друзей, так и на врагов. На данной момент позиции Вьетминя и французов были настолько тесно переплетены, что было трудно поразить одних, не задев других, а весь ближний тыл позиций Вьетминя был заполнен французскими пленными из подразделений, смятых прошлой ночью. Майор Тома и лейтенанты Кледик и Лекур-Гранмезон чуть не погибли в то утро от французских бомб, после того как в течение пятидесяти шести дней избегали пуль коммунистов. Они маршировали со связанными за спиной руками по скользкой грязи к востоку от «Элиан» в направлении густого леса.
На том, что осталось от французской позиции на «Элиан-4» ситуация была неописуемой. Теперь на изрытой снарядами высоте собрались почти все уцелевшие герои французских десантников: Брешиньяк, Ботелла, Кледик, Фам Ван Фу, Маковяк, Ле Паж и многие другие. Они выдержали последнюю атаку противника в 05.30 и удержали север и юг. Но теперь, как и у Пуже на «Элиан-2» у них заканчивались боеприпасы. И там были раненые. Каким бы невероятным это ни показалось, на «Элиан-4» также располагалась воздушно-десантная хирургическая бригада №6 под руководством доктора Видаля и перевязочные пункты 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка под руководством доктора Журдана, также как и 5-го вьетнамского парашютного батальона под руководством доктора Руо. Если это было вообще возможно, тяжелое положение раненых в нишах и щелях на обратном скате «Элиан-4» было еще хуже чем у бойцов, у которых, по крайней мере, было достаточно свежего воздуха и был шанс быстро умереть от пули, а не быть похороненным заживо в разрушающихся блиндажах. Доктор Журдан был серьезно ранен около 06.30, как и капитаны Гильмино и Фам Ван Фу и лейтенант Латанн из вьетнамских десантников. Тем не менее, ошеломленные выжившие могли видеть, как свежий батальон войск Вьетминя собирается на виду у соседнего «Элиан-1» для нового штурма. Они знали, что этого не переживут.
В штабе де Кастра быстро собирали плохие новости за ночь, чтобы дать Ханою четкое представление о ситуации. Все понимали, что ситуация была скверной, но ее еще не оценивали как отчаянную. Насколько могли видеть Лангле и Бижар примерно к 07.00, «Элиан-10» и «Элиан-4» можно было бы удержать, а «Элиан-2» временно отбить, если даже для этого всем оставшимся механикам и клеркам за печатными машинками нужно было взять винтовки. Фактически, подполковник Лёмёнье, командир иностранных легионеров в укрепрайоне, явился к 07.00 в полной боевой выкладке, собрав всех иностранных легионеров, которых он смог найти. Он собирался присоединиться к Клемансону на «Клодин», чтобы перекрыть угрожающую брешь между опорным пунктом «Лили» и «Клодин-2», согласно одной версии, или усилить «Элиан-4», согласно другой. Но Лангле остановил его, сказав, чтобы тот подождал контратаки на «Элиан-2». Если бы только «Элиан-2» можно было отбить и удержать, на следующую ночь была бы предпринята операция «Альбатрос». Но контратака на «Элиан-2», разорванный на части миной и покрытый мертвыми и умирающими людьми со обеих сторон, так и не состоялась. Генерал Зиап решил не давать французам никакой передышки.
В 08.05 началась последняя атака коммунистов на «Элиан-4» и «Элиан-10». В 09.00 главнокомандующий коммунистов позвонил командиру 308-й дивизии, генералу Вуонг Туа Ву и сказал ему:
— Есть признаки замешательства в рядах противника. Они могут массово сдаваться, но они также предпримут внезапную попытку прорыва. Отдайте приказ своим людям держаться поближе к врагу и не дать никому из них сбежать.
Наконец, через несколько минут после 09.00 северо-восточный фланг «Элиан-4» окончательно рухнул, когда вопящие орды свежих войск Вьетминя, теперь полностью облаченные в новенькую французскую камуфлированную десантную униформу и американские стальные шлемы (без сомнения, из упавшего на стороне противника снаряжения), затопили то, что осталось от «Элиан-4». Ничуть не дрогнув, лейтенант Маковяк и горстка десантников удерживали ходы сообщения вокруг командного пункта.
Примерно в 09.30 Брешиньяк снова связался с Бижаром и Лангле. Разговор, прерываемый отчетливо слышимыми криками раненых на «Элиан-4» был в том же тоне, что более ранний разговор майора Вадо с капитаном Пуже. На «Элиан-4» не было боеприпасов и не было больше резервов, но их не было нигде и в другом месте. Командиры батальонов на высоте, Брешиньяк и Ботелла, останутся со своими людьми на позиции. Доктор Пьер Руо тоже останется. Те, кто из офицеров и солдат еще был способен на это, будут прорываться через «Элиан-10», который тоже должен будет смят. Используя в последний раз позывные, которые они использовали для своей голосовой радиосвязи, Брешиньяк заговорил первым:
— Брешь вызывает Брюно (Бижара). Это конец. Не бейте по нам (артиллерией). Здесь слишком много раненых.
Затем настала очередь капитана Ботелла:
— Деде вызывает Брюно. Все кончено. Они на КП. Прощайте. Скажите этому парню Пьеру (Лангле), что он нам очень понравился.
В рации зазвучал третий, более молодой голос. Это был оставшийся офицер штаба Ботелла, уроженец Монако лейтенант Жан Арманди. Арманди также отказался бросить своего начальника и его раненых товарищей на «Элиан-4» и собирался пойти ко дну вместе с ними, как командир корабля идет ко дну со своим кораблем.
— Я собираюсь уничтожить рацию — сказал молодой голос на «Элиан-4» а затем радиоволны с «Элиан» донесли в последний раз боевой клич французских десантников:
— Гип-гип-гип-ура!
Но было слишком поздно для уцелевших выживших прорываться с «Элиан-4». Лейтенант Лекур-Гранмезон и его горстка людей остались на высоте с Брешиньяком. Они были слишком измучены для еще одной гонки со смертью по выжженным огнем подступам к Нам-Юм. Полное истощение стало теперь ежедневным явлением, и доктор Гровен теперь начал сообщать о случаях, когда люди внезапно умирали на боевых постах без признаков боевых ранений. Они умирали от пятидесяти пяти дней без сна, без еды и без отдыха. Но неутомимый Кледик из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка попытался уйти. В сопровождении двух оставшихся лейтенантов, Альберика Потье и Шарля Сезарини, с горсткой десантников, он буквально скатился по грязному склону «Элиан-4» в ход сообщения, ведущий к «Элиан-10», но слишком поздно. На «Элиан-10» Вьетминь также разгромил последние остатки 6-го колониального парашютного батальона Бижара, под командованием майора Тома. Рядом с Кледиком разорвалась ручная граната, контузив его и ранив Сезарини, и солдаты Вьетминя прижали их обоих к земле. Через несколько минут, они присоединились в плену к офицерам 6-го колониального парашютного батальона.
Лейтенанту Потье повезло больше. Отстав во время спуска с «Элиан-4», он был за поворотом траншеи, когда Кледик был захвачен в плен, сумел выбраться и найти дорогу к мосту Бейли, где два выведенных из строя, но подвижных танка, удерживали небольшой плацдарм, с помощью счетверенных «пятидесятых» с ОП «Ястреб-перепелятник». Еще одним везунчиком был лейтенант Рене Ле Паж, из 6-го колониального парашютного батальона. Он и двое его десантников пролезли через вентиляционный люк в крыше блиндажа на «Элиан-10» и перепрыгнули через траншею, заполненную вражескими войсками. Катясь по грязи на подступах к Нам-Юм, они избежали захвата. Через несколько секунд, они, пошатываясь, ввалились в блиндаж Бижара, покрытые грязью с головы до ног и рухнули. Лангле, который жил бок о бок с Бижаром на протяжении всей битвы и видел, как он стойко принимал самые тяжелые неудачи, впервые увидел, как тот реагирует с чувством личной потери. Его любимый 6-й колониальный парашютный батальон, который он вывел из ада Туле, где им пожертвовали в 1952 году, чтобы замедлить продвижение Вьетминя на северо-западе Тонкина, и с которым 28 марта отбил вражеские зенитки к западу от «Клодин», погиб.
Склонившись над одним из покрытых грязью тел, которое только он смог узнать, Бижар взял его за руку и тихо сказал:
— Ле Паж, о мой бедный Ле Паж.
В госпитале доктора Гровена также произошел внезапный приток, словно вышедших из галлюцинаций, глиняных статуй, некоторые из них на одной ноге, все они были почти обнажены или обнажены под грязью. Одним из них был доктор Альфонс Ривьера из 6-го колониального парашютного батальона, а остальные были его ранеными. И здесь враг снова явил пример своего удивительного фронтового рыцарства. Когда бойцы Вьетминя захватили перевязочный пункт, они заставили раненых выбраться из под мертвых и умирающих и сказали им: «Возвращайтесь в госпиталь и скажите своему врачу, что мы скоро придем». Когда бойцы Вьетминя зачищали оставшиеся траншеи и блиндажи в ожесточенном рукопашном бою, в блиндаж внезапно зашел вражеский солдат с ручной гранатой, чека из которой уже была выдернута. Раненые французы в блиндаже начали кричать, и один сержант, лежавший парализованным на носилках, отчаянно замахал в воздухе двумя забинтованными руками и закричал по-французски:
— Мы раненые! Мы раненые!
Вражеский солдат кивнул, повернулся и бросил ручную гранату в открытую траншею снаружи.
Теперь настало испытание лежащих в низине «Элиан-11», «Элиан-12» и «Элиан-3» на юге. Из них только «Элиан-3», опять удерживаемый легионерами из 1-го батальона 13 полубригады под командованием капитана Кутана мог рассчитывать на то, что он обеспечит длительную оборону. На «Элиан-11» и «Элиан-12», оставшиеся тай майора Шенеля и марокканские саперы под командованием капитана Фазентье после уничтожения десантников были не в состоянии противостоять Вьетминю. Через несколько минут после 10.00 Фазентье мрачно заметил, что некоторые из его марокканцев в передовых окопах размахивали белыми полотенцами, обвязанными вокруг стволов винтовок. Они будут смяты в 12.10.
В 10.00 де Кастр переговорил с генералом Коньи по радиотелефону. Хотя этот разговор, как и последний контакт около 17.00 был записан на пленку, существует несколько противоречивых версий относительно того, что было сказано в тот день. И были выдвинуты обвинения в том, что записи были позже подделаны. Существующие письменные стенограммы, которые видел автор, также отличаются от доступных магнитофонных записей. Тем не менее, было достаточно внешних свидетелей разговора в Ханое, включая американского репортера Дэвида Шенбрунна из «Columbia Broadcasting System», чтобы можно было утверждать, что полная сумма различных доступных записей действительно дает полную картину того, что было сказано в тот день.
