Сегодняшним днем была Страстная Пятница— самый строгий день Великого Поста. Все готовились к главному празднику года — Пасхе. В пятницу соблюдались строгие ограничения в еде, многие даже не завтракали, дожидаясь выноса Плащаницы в церквях, которое обычно проводилось в 3 часа, и после возвращения из церкви уже принимали пищу.
Мы тоже решили так сделать, уточнив, где находится ближайший храм. Оказалось, что это — Спасо-Конюшенная приходская церковь или церковь Спаса Нерукотворного образа. Она уже тогда была каменной, но не вмещала в себя всех прихожан. Чуть позже, в 1816-1823 годах она будет перестроена и приобретёт тот вид, который мы можем видеть и сегодня. Именно в этой церкви в 1837 году будут отпевать Пушкина. Но надеюсь, я вмешаюсь в эту историю и изменю её, уж эту бабочку я истопчу с большим удовольствием.
Туда отправились Никита и Даша, а мы решили посетить этот храм на обратном пути, он был совсем рядом с нашим временным пристанищем.
А сейчас нашей целью была знаменитая Пятиугольная церковь Успения Богородицы с трехъярусной колокольней, которую называли еще и "Спас на Сенной", так как она располагалась на одной из главных торговых площадей города — Сенной. Церковь была возведена в середине 18 века, а снесена в 1961 году. Так что нам было интересно посмотреть на этот утраченный собор, а заодно и посетить и прославленную Николаем Алексеевичем Некрасовым площадь.
Поэтому мы решили так— сначала прогуляться по городу, пройдя пешком по центру, сколько сможем, посетить "Спас на Сенной" и зайти на знаменитую площадь. Оделись мы скромно, но достаточно тепло — с утра дул прохладный ветер, было всего около 5 градусов тепла. Но было так приятно после долгого сидения в тесной карете размять ноги, наслаждаясь свежим воздухом города. А он действительно был свежим, но достаточно сырым от многочисленных каналов и рек, а также близости Балтики.
И мы шли, любуясь на город начала 19 века и его главную улицу— Невский проспект, который всегда был центром города, его сердцем. Мы видели на улицах города множество людей, их было так много, что центр города походил на муравейник. Лучше всего утренний город описал Пушкин в "Евгении Онегине":
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.
Здесь можно было встретить людей всех сословий: дворяне, купцы, духовенство, мещане, ремесленники, крестьяне, но больше всего нам попадалось военных. В городе и его окрестностях располагалось множество воинских частей — и гвардейский, и армейских. Не стоит забывать и о военных учебных заведениях — училищах и академии. Воистину, Петербург 1812 года — город военных, город мужчин, которых значительно больше, чем женщин.
Работали фабрики, на которых применялся исключительно мужской труд. Из деревень приезжали в столицу люди, желающие освоить новую профессию. Наиболее востребованными были каменщики, ремесленники, извозчики, плотники, которые испокон жили отдельными словодами.
Смесь людей разного чина всегда была свойственна столице. Современники отмечали, что 'можно смело сказать, что только вокруг Зимнего дворца, на Невском проспекте до Аничкова моста, в двух Морских и в двух Миллионных была Европа, далее повсюду выглядывала Азия и старинная предпетровская Русь, с своею полудикостью и полуварварством',— так описывал известный литератор Булгарин город начала XIX века.
Мы обратили внимание, что на Невском проспекте, куда мы вышли, через каждые полтораста шагов находилась полицейская будка с двумя попеременно дежурившими будочниками с алебардами. Имевшиеся у них свистками они передавали сигналы от будки к будке и таким образом выполняли функции и ППС— ников, и полицейских из будущего.
Утром на проспекте больше кипела простонародная жизнь -мы видели крестьян, торговцев, прислугу, которые достаточно бодро двигались по своим делам. Пространство от Мойки до Фонтанки, по которому мы неспешно шли, оглядывая незнакомый— знакомый город, представляло собой бульвар или булевар, как тогда говорили, так как посередине Невского проспекта на этом участке находилась аллея.
Тротуары были вымощены плитами, а проезжая часть булыжником, отчего стоял невыносимый грохот, который нас буквально оглушил после тишины дороги. Мы шли по тротуару, по аллее, а в стороне от нас ехали нагруженные с верхом телеги и фуры. Но начинали попадаться и первые кареты, украшенные гербами, и щегольские коляски. Миша загляделся на одну из карет, остановившись посреди дороги, и когда я спросила, в чем дело, он закричал:
— Рессоры! Вы понимаете, рессоры!
Я, конечно, ничего не поняла, но Миша пояснил, что увидел карету на рессорах, а значит, они уже изобретены и можно приобрести такую карету, что облегчит во многом наш обратный путь. Действительно, в 1805 году каретный мастер Эллиот придумал лежачую рессору, которая служила пружинящей 'прокладкой' между колёсной осью и кузовом экипажа, что значительно облегчало ход кареты и делало его мягким и легким. Он загорелся прямо сейчас мчаться искать такую, но мы его несколько остудили — дело это не терпит суеты, надо посмотреть да поискать подходящую, да и вряд ли сегодня кто-то будет торговать такими вещами.
Иностранцы исстари называли Невский проспект улицею веротерпимости. Убедились в этом и мы, поскольку на небольшом участке улицы увидели стоявшие рядом многочисленные не православные церкви, построенные для общин петербуржцев-иностранцев, которых всегда было очень много в этом городе. Здесь по-соседски разместились голландская, немецкая, финская, шведская общины. У всех были свои церкви, которые сохранились до наших дней.
Так, голландская реформаторская церковь спокойно располагалась рядом с участком немецкой общины с небольшой лютеранской церковью Петра и Павла, которая славилась своим органом, считавшимся одним из лучших городе.
Хотя обычно реформаторы и лютеране не очень дружат друг с другом, тут они вполне мирно уживались.
Интересной была и история финской и шведской церквей, которые располагались совсем рядом. Первоначально существовала шведская церковь святой Екатерины, в которой попеременно шли службы и для финнов, и для шведов, но постепенно разногласия привели к тому, что произошел раскол, и шведы и финны поделили между собой территорию, разделив её стеной. Первым досталась сторона участка вдоль Малой Конюшенной улицы, которая тогда называлась Большой Рождественской. За вторыми остался старый деревянный храм со стороны Большой Конюшенной улицы, даже первое время в стене существовала калитка, соединявшая храмы, но после её заделали.
Затем финская община построила свою церковь святой Марии в классическом стиле, с колоннами, очень красивую, похожую на дворец. К великому счастью, она сохранилась и до наших дней.
А шведская община осталась пока в старом еще деревянном здании, но уже в 1767 году было построено новое здание храма, и даже для лучшего подхода к храму был проложен переулок, названный Шведским. Здесь же были школа для мальчиков и девочек и приют. Среди прихожан были семьи Нобель и Лидваль, позже Фаберже, Маннергейм, ёё посещали рабочие завода Нобеля, служащие Финляндской железной дороги, персонал шведского посольства.
Так что люди разной веры и происхождения, соединившись на Русской земле, вполне мирно соседствовали, отринув прошлые разногласия и противоречия.
Напротив, на нечётной стороне, вольготно раскинулся красивейший дворец графа Строганова. За ним виднелись еще дома с большими участками, а далее простирался совсем свежий, только построенный в 1811 году знаменитый Казанский собор, еще без скульптур Кутузова и Барклая-де-Толли. Но мы решили не переходить дорогу, а посетить это прославленное сооружение в следующий раз, на Пасхальную службу.
Обо всем этом я, как заправский экскурсовод, рассказывала своим попутчикам, используя материалы современных путеводителей, которые читала в будущем. Мой рассказ больше всего заинтересовал Варвару, которая призналась, что была в Санкт-Петербурге, тогда Ленинграде, очень давно, еще с мужем. А теперь пребывание в этом городе, да еще и в прошлом времени, очень ее возбуждало. Да и Миша с большим восторгом крутил головой по сторонам, рассматривая город. Он был здесь на недельной экскурсии, поэтому многое не успел посмотреть. А теперь такая медленная и интересная прогулка по городу ему очень нравилась. Да и я, сравнивая город будущего и настоящего— прошлого, находила для себя много забытых интересных мелочей, исчезнувших во времени, революции и войнах.
Перейдя Екатерининский канал (ныне канал Грибоедова), мы вышли к зданию католической базилики святой Екатерины Александрийской, которое тоже сохранилось до наших дней. Несколько лет назад в ней был захоронен последний польский король Станислав Понятовский, а через год захоронят наполеоновского маршала Моро. И именно в этой базилике через несколько лет будут венчаться убийца Пушкина Жорж Дантес и Екатерина Гончарова.
Здание храма имело форму латинского креста с поперечным трансептом-нефом— вытянутым помещением, где можно находится прихожанам, и было увенчано большим куполом. Храм был очень большой, он одновременно вмещал около 2000 человек. Фасад был завершен высоким парапетом, над которым возвышались фигуры Четырех Евангелистов и двух ангелов, держащих латинский крест.
Варвара почему-то шепотом спросила, можно ли туда зайти. Я ответила, что, конечно, можно, в этот храм можно зайти свободно человеку и православной веры. Мы все уже немного устали и поэтому с удовольствием присели на скамеечки, любуясь на прекрасный вид внутри и на на купол, через который лился свет.
С католической общиной соседствовала армянская община. Их Екатерининская церковь, как и базилика, тоже выходила на Невский проспект. Само здание, с изящным бело-голубым куполом, хоть и небольшое, привлекало своим летящим легким видом, стройностью и величием.
Вот такая смесь зданий различных религий, многие из которых сохранились и до наших дней и действуют сейчас, поразила и захватила нас на Невском проспекте и прилегающих улицах.
Проспект еще не принял свой классический вид, многие здания, прославившие его, будут построены позже, но уже сейчас чувствовался его потенциал, он уже поражал приезжих и жителей города. Недаром Иван Пушкарев, один из авторов того времени, писал:
"Вот Невский проспект, предмет водевилей, эпиграмм, повестей и рассказов. Не бывавши даже в Петербурге, вы может быть слышали о Невском проспекте в какой-нибудь отдаленной деревеньке, в кругу семейств, посещавших нашу северную столицу. Добрые помещики любят развлекать однообразие сельской жизни, скуку семейных вечеров разговорами о Невском проспекте, о пышности и великолепии его магазинов, кондитерских, гостиниц, о красоте и ловкости магазинщиц и необыкновенной услужливости магазинщиков, о превосходной перспективе для прогулок, для приятных ощущений".
Так и мы, я думаю, в имении будем вспоминать о городе, "которого уже нет" в будущем, но который предстал перед нами во всей красе здесь и сейчас в прошлом— настоящем.
Пока же за Фонтанкой была ещё преимущественно частная купеческая застройка с большей степени деревянными домами, с огородами и заборами. Параллельно Невскому проспекту за Фонтанкой селились дворцовые служащие, там и сегодня улицы и переулки сохранили свои названия по их занятиям (Свечной, Кузнечный и т.п.).
Торговые здания располагались от Екатерининского канала (ныне канал Грибоедова) и до Садовой улицы по нечётной стороне. Больше торговых точек в то время было на Садовой улице от Невского проспекта и до Сенной площади, на которую мы и шли. На углу канала и проспекта располагались Милютинские ряды с лавками, за ними дом купцов Яковлевых, далее каменная аркада Серебряных рядов, за которыми виднелась Башня городской думы
А уже за Думой располагался знаменитый и поныне Гостиный двор — торговый центр Петербурга, а уж за ним и Садовая улица, на которую мы должны повернуть, чтобы попасть к Спасу на Сенной.
Гостиный двор был открыт, но мы только прошли мимо, торопясь в храм, но запоминали, что интересного можно посмотреть. А посмотреть есть на что — сквозь зеркальные стекла, как в калейдоскопе, пестрели различные изделия с волшебными прилагательными: аглицкое, голландское, италианское, французское. Но очень часто они выходили из-под рук чухонских или русских мастеров и только выдавались за иностранные, как и сейчас, когда итальянские или французские товары чаще всего сделаны в Китае.
Оставалось пройти еще чуть менее половины пути, но мы уже устали и поэтому по общему решению стали искать извозчика, который довез бы нас до места. А вот и он, сам с шиком подлетел к нам.
Извозчики были, как правило, из крепостных крестьян, приходивших в город, чтобы заработать денег на оброк. От извозчиков требовалось знание грамоты, чтобы они могли название улицы и номер дома прочитать. Но требование это соблюдалось с трудом — грамотных среди крестьян было мало. Проезд на извозчике стоил дорого — до 80 копеек в зависимости от расстояния. Примерно столько же составлял дневной заработок мелкого чиновника, поэтому горожане предпочитали ходить пешком. Но, поскольку, нам оставалось доехать совсем немного до заветного места, мы сторговались за 15 копеек.
Итак, наш "таксист", свернув на Садовую улицу, с шиком стал подгонять лошадку и мимо нас проносились здания одно за другим по разным сторонам дороги, у нас даже в глазах зарябило от быстроты смены картинки и не успели мы оглянуться, как очутились около Апраксина двора, в складских и торговых помещениях которого велась бойкая торговля, несмотря на Великий Пост. Здесь мы резко остановили нашего извозчика, поскольку решили дальше пройтись пешком.
На рынке, также как и сейчас, можно было купить практически все: от ягод, грибов и кур с поросятами, до редких ценных книг, золота и оружия. Даже названия линий Апраксина двора говорили о их назначении: Курятная, где торговали курами, Суконная — на ней торговали сукном, Фруктовая линия, Ягодный проезд и Яблочная площадь. Приказчики зазывали нас, но мы решили сделать покупки позже, специально приехав за ними.
При входе на Сенную площадь располагалась Гауптвахта. Перед ней ещё в начале XIX века устраивали публичные порки крепостных, о которых и писал Некрасов. Помните:
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя...
И Музе я сказал: "Гляди!
Сестра твоя родная!"
Ну а чуть далее и возвышалось здание Пятиугольной церкови Успения Богородицы с трехъярусной колокольней, которую называли "Спас на Сенной", и к которой мы так стремились. Она сразу привлекала наше внимание — его величественное и просторное здание увенчивали пять куполов, расположенных на многогранных барабанах. Стоявшая рядом трёхъярусная колокольня завершалась слегка удлинённым куполом, к ней примыкала высокая трапезная. Здание как бы парило в небесах, удивляя своими пропорциями и изяществом.
