— Мы можем позаботиться обо всех детях вашей общины, — подтвердил я.
— Завтра я приведу их к вам. — И я вдруг понял, что теперь звучало в её голосе.
Уверенность.
Рин.
Мелисса не явилась следующим утром. Не пришёл и никто из её детей. Тэннри нервничала и украдкой плакала. Я упросила Стэна отправить в поселение небольшую группу — проверить, что случилось. Стэн посомневался, но всё же дал согласие. Мы с Дэем плюнули на конспирацию и отправились вместе с бойцами, хотя лица всё-таки пришлось спрятать.
Ещё по дороге мы поняли: что-то не так. Не поднимался к небу дым от костров, не шли женщины к колодцу.
На улицах поселения было пусто. Не потому, что все ушли. Я заметила, как шевельнулось покрывало, заменяющее входную дверь в одном из подвалов, будто кто-то хотел отгородиться от происходящего снаружи. Где-то там, за тряпками и стенами, прятались люди, мы почти физически ощущали на себе их взгляды. У высохшего фонтана — одного из многих здесь — лежала женщина. Она уткнулась лицом в песок, неловко раскинув руки и ноги. По светло-голубой замызганной хламиде я узнала мать Тэннри.
— Мелисса!
Я рванулась к ней, на ходу избавляясь от очков и капюшона. Моё лицо в её теперешнем состоянии должно напугать меньше, чем безликая маска. Сквозь седеющие волосы, собранные в тугой пучок, сочилась кровь. Ударили по голове. За что, за попытку покинуть секту и уйти к нам? Или причина в другом?
Женщина с трудом открыла затуманенные болью глаза.
— Я не хотела его отдавать.
— Кого, Мелисса? Что здесь произошло?
— Нарена. Мальчика, который видел демона...
Так вот как его зовут.
— ...Но старейшины решили, что демону нужна ещё кровь, чтобы не становиться женщиной каждый день. Чтобы у него... появилось тело.
— Куда они его увели? — Дэй понял сразу, а мне чуть дурно не стало от этого "ещё".
Не в первый раз, значит. Сволочи.
— Театр. Театр на набережной.
— Приём, база! — Дэй сорвал с пояса рацию. — Нам нужно подкрепление. В театре эти уроды собрались приносить жертву. Встретимся там, времени почти нет. В посёлке нужен медик для Мелиссы и все остальные, чтобы обошлось без попыток перепилить горло другим детям. Приём, как поняли?
Сквозь треск помех донёсся краткий ответ.
— Побудь с женщиной, — а это уже одному из автоматчиков. — Головой за неё отвечаешь. Остальные — за мной.
Он вдруг рывком содрал очки и повязку. Расплавленным золотом сверкнули глаза на тонком смуглом лице.
Я никогда не видела Дэя в таком бешенстве.
Дэй.
Хорошо, что Стэнов запрет ходить на территорию общины не касался всего остального города, и мы успели неплохо его облазить. Улицы уже не казались похожими одна на другую, как в первые дни, и мы неслись к набережной, грохоча ботинками по гранитным лестницам и запылённым плитам площадей. Только бы успеть. Большая часть фанатиков не сразу приступает к основному действу, любит нагнать тумана и всякого мистического бреда.
Держись, Нарен. Сопротивляйся. Не дай им прирезать тебя как цыплёнка на кухне. Я научу тебя стрелять и заводить машину без ключа, говорить с духами дороги и делать побрякушки из гильз. Покажу белоснежную собаку, живущую у хорошего парня Лаана Вейде. Просто продержись подольше, хотя бы пару минут, потому что за поворотом уже блестит тёмно-серым металлом море.
На группу Стэна мы буквально налетели. Ухитрились почти одновременно выскочить на площадку перед театром с разных улиц.
Главный вход оказался завален. Кажется, на него обрушились колонны, поддерживавшие выступавшую вперёд крышу, и вместе с ними вниз полетела черепица, обломки лепнины и прочие архитектурные навороты. Внутрь пришлось пробираться через пролом в стене. Ведущая наверх служебная лестница сквозь него виделась костью под ссохшейся кожей древней мумии. До чего мерзкая ассоциация.
Похоже, именно этой лестницей и пользовались. Пыль, покрывавшую некогда тёмную ковровую дорожку, здорово утоптали. Даже нам, чистильщикам, иногда становилось жутко от того, как хорошо здесь, на юге, сохранялись вещи.
Наш то ли штурм, то ли рейд больше напоминал попытку влезть в мышеловку. Планировку театра мы не знали, но боялись не нарваться на засаду, а не успеть.
За лестницей открылся узкий коридор без окон, по обеим сторонам угадывались двери то ли гримёрок, то ли подсобок. Ни украшений, ни фотографий актёров или афиш, видимо, зрителей в эту часть театра не пускали. Мелькнула мысль, что надо бы выключить фонари, чтобы не выдать себя, но тут Стэн вскинул руку, призывая к тишине, и мы ясно расслышали, как где-то рядом текут заунывные фразы то ли молитв, то ли заклинаний. Слов было не разобрать, но казалось, что они идут откуда-то из стен, как во всяких страшных байках про замурованных заживо.
Очередной проём без двери. Не выбили — её там и не предполагалось. Тонкий луч фонарика запутался в пыльных складках занавеса, и Стэн наконец-то отключил его.
— Приготовиться, — тихо шепнул командир, пытаясь рассмотреть происходящее в узкую щель. Солнечный свет широкими потоками лился сквозь проломы в крыше, так что люди в зале неплохо обходились без свечей или факелов. — Стреляем на поражение.
Возражений не нашлось.
Рин.
— ...И просим его принять нашу смиренную жертву, — раскатился под потолком голос одного из старейшин. Хорошая здесь акустика. И мой выстрел прозвучал громом небесным. Старик вскрикнул, роняя нож, и схватился за простреленное запястье. Дэй, к чьим ногам отлетело грубое подобие ритуального кинжала, отбросил его подальше, куда-то за кулисы. Стэн торопливо резал верёвки, которыми Нарена примотали к импровизированному алтарю.
— Ты как, в порядке? — Глупый вопрос, затёртый тысячами телесериалов и фильмов, кто же будет в порядке после такого, но именно он первым срывается с языка. Мальчишка, явно оглушённый происходящим, вряд ли меня слышит. А я вдруг обращаю внимание на то, что давно следовало бы заметить: глаза у него карие. Не такие, как у меня или Дэя, просто тёмно-карие, как у многих уроженцев южных областей.
Вот, значит, как. И от потенциально опасных избавиться, и демона потешить.
— Почему... — хрипит жрец. — Неужели эта кровь... Не чиста?
Вместо ответа Дэй без малейшего намёка на угрызения совести стреляет ему в голову. Так, с автоматом в руках, он подходит к самому краю сцены. Все взгляды устремлены на него. Медленно-медленно течёт время. Замирают бойцы, не знающие, что делать: безоружные не воспринимаются ими как цель. Да, им приходилось стрелять в совершенно обезумевших людей, готовых бросаться с голыми руками на автоматчиков. Но те психи всё равно оставались угрозой, а эти...
Детей в зале нет. Мужчины, почти все немолодые. Женщины. Несколько парней возраста Дэя.
Неожиданно я нахожу источник омерзительной вони, шибанувшей в нос с первых минут. Оркестровая яма на треть полна костями. До них не добрались ни грызуны, ни гниение, и многие костяки обтянуты пергаментно-жёлтой высохшей кожей. Некрупные скелеты, хрупкие кости.
Сколько лет они убивали своих детей?!
Я смотрю в зрительный зал, на окаменевших от происходящего мужчин и женщин. Они ждали этого пришествия, ждали и боялись. И совершенно забыли, что демонов невозможно умилостивить, если они выбрали своим пристанищем твой разум. Воздух вязок от трупной вони и религиозной истерии.
Кричит женщина.
— Что мы сделали не так? Дай нам своё слово, и мы исполним...
Дэй морщится. Его лицо кажется постаревшим на века, хотя не прибавилось ни морщин, ни складок у рта. Это лицо не человека, а древней и вечно юной статуи, найденной в покинутом городе под слоем пепла. А затем камешками в тёмную вечность падает:
— У меня нет для вас слов.
Коротко и зло выстукивает дробь автомат. На серых от пыли одеждах гротескными розами расцветают раны. Смерть сошла со сцены в зал. Кого-то очередь настигает в проходе между рядами, одного мужчину, рванувшегося к сцене — вымолить прощение? — буквально отбрасывает назад.
Какая-то минута — и всё кончено. На зал обрушивается тишина. Фальшивым золотом в пламени свечей блестят гильзы. Последний акт сыгран в нарушение законов жанра. Немая сцена затягивается.
— Мне придётся написать рапорт, ты знаешь? — спрашивает Стэн, и эхо доносит его слова до самых дальних и тёмных углов, словно монолог трагического героя. — Извини, Дэй, но это слишком похоже на нервный срыв.
— Это твой долг. Но скажи честно, ты хотел бы суда? — Голос Дэя шелестит как дождь по стёклам. Мне впервые в жизни страшно взглянуть на него. — Рассказов о каждом случае? Оправданий? А расстрельную команду пришлось бы выбирать тебе, Стэн. Кому из парней ты бы приказал?
Он первым спустился в оркестровую яму и вынес останки на белый свет, сам развёл погребальный костёр, не пожалев дефицитного бензина. Мы бережно опускали мёртвых в огонь, как укладывают в постель задремавших на руках малышей. И ждали, пока кости не рассыпались в пепел, а пепел не унёс ветер.
Предстояло забрать выживших из города, в основном женщин и детей. Нужны были еда, лекарства, прививки, работа психологов и психиатров. И ещё много-много терпения. Но это время принадлежало мёртвым.
В умирающее пламя скользнула узкая срезанная прядь. Словно он отправил в костер частицу себя. Не знаю, что за лица мерещились Дэю в пляске пламени на костях, но едва ли он почувствовал, как я взяла его за руку. Может, тени всех девчонок и мальчишек встали перед ним, безмолвно прося не забывать. А за ними толпились другие, сбежавшие из дома, не выдержавшие насилия или равнодушия родителей, погибшие на дорогах, загнувшиеся от наркоты в подвалах и подворотнях — все те, кого он, отчаянный и везучий, просто не мог спасти, и за кого ему теперь приходилось жить. Наверное, если этому миру предназначался бы настоящий конец света, как в Божественных Книгах, его обвинителями стали бы погибшие дети.
Стэн разрывался между доверием к другу и стремлением во имя этой самой дружбы отобрать у Дэя оружие и вкатить ему лошадиную дозу успокоительного. В идеале ещё и запереть, но запереть было негде. А я к вечеру поняла: если не случится чудо, я потеряю любимого человека.
Значит, надо совершить чудо.
...Девушка лет двадцати с распухшей рукой — кажется, перелом. Мальчик — волосы буквально шевелятся от вшей. Бесчисленное количество детей и взрослых, которых необходимо осмотреть, сделать им прививки, а то и назначить лечение, чтобы ненароком не пропустить какую-нибудь заразу. Тэннри ни на шаг не отходила от матери, лежащей в госпитальной палатке. Нарен спал, завернувшись в чей-то спальник — Джори дала ему успокоительное, но на всякий случай оставила здесь же, в импровизированном медпункте, чтобы приглядывать за мальчишкой.
Я несла к яме у окраины лагеря бумажный мешок, безобразно раздувшийся от всякого медицинского мусора — ватных тампонов, одноразовых шприцов, пустых ампул. Третий или четвёртый за тот бесконечно долгий день.
Лагерь продолжал жить своей жизнью, всё больше похожей на жизнь маленького городка. У костров толпились бывшие сектанты, кто-то из наших возился в кузовах машин, выгружая и загружая какие-то ящики, искал тёплые одеяла, разбивал дополнительные палатки. Приём беженцев — есть ли что-то более привычное за последние шесть лет? Действительно, как город, готовящий дома для новых жителей. Живой город — несмотря на то, что сгинет через несколько недель, будет разобран, загружен в грузовики, а песок юга быстро скроет пепел наших костров. Всё равно этот город, при всей его эфемерности, был живым. Тот, что остался за моей спиной, оказался пропахшим мертвечиной склепом. Там очень не хватало хорошего пожара — чтобы пожрал ветшающие особняки, ажурные беседки, одичавшие сады и навеки опустевшие отели. Чтобы языки пламени бежали по истлевшему занавесу театра, чтобы вспыхнул слежавшийся в мастерских реквизит и полуоторванная обивка кресел. Может, где-то и есть желающие любоваться красотой разложения и дышать пылью старых могил. Я не из их числа. И именно поэтому я — чистильщик.
Искушение очистить это место огнём оказалось настолько велико, что я невольно нащупала в кармане мятый коробок. Тут даже бензина не надо, жаркое южное солнце высушило всё на совесть, хватит пары спичек. От огненной судьбы опустевший город спасало только то, что даже пламени сотен пожаров не хватило бы, чтобы растопить лёд в глазах Дэя. Да и Стэн бы не одобрил — не любит он самодеятельность за пределами приказа.
Избавившись от мешка, я пошла к палатке, где мы ночевали. Пусто. Блокнот, забытый на спальнике, пустой магазин от автомата, моя чёрная тень, протянувшаяся от входа к противоположной стене. Когда я уходила утром, Дэй ещё спал — и я не стала будить его. Даже не поцеловала, побоялась спугнуть чуткий сон.
— Он на пляже. — Подошедшая Джори положила мне руку на плечо. — Командир не стал его задерживать, после такого многим необходимо одиночество.
— Дэй не такой непрошибаемый, как всем кажется. — Хотелось разреветься, но слёз почему-то не было.
— Стэн верит во всех своих людей, — отозвалась Джори. — В тебя. В меня. В Дэя. Может, тебе тоже стоит?
Я обернулась.
— Иди к нему, — без обиняков заявила рыжая. — Делать уколы и перевязывать умеют почти все. А вот нашему плохому мальчику ты сейчас нужнее.
...Совершить чудо. Только и всего...
Дэй.
Море. Грязный песок побережья не очистила даже катастрофа, после которой береговая линия вообще изрезана по-другому. Наверное, он сам на две трети состоит из мелкого мусора. Ненавижу.
Самое смешное, что ненавидеть некого. Жизнь описала круг, я узнал цену своего поступка, что мало кому удаётся. И смог избавиться от его последствий, что вообще получается у единиц. Убивать старейшин ещё раз для удовлетворения жажды мести мне не хотелось. Воевавшие любили бросить про какого-нибудь гада, мол, просто пули для него мало. Не знаю, по мне — так вполне достаточно. С лихвой и процентами. Это не месть, это зачистка. От слова "чистильщик", да. Грязь нужно убирать, пока в ней не утонул весь мир. Мне везёт на совпадения. Иджин, Элли, Эрик. Можно было бы догадаться, что и здесь предстоит поставить точку.
Вот почему мне не давала покоя та история с Эйслетом. Непройденная дорога, требовавшая последних шагов.
Интересно, отчего так паршиво? Что, я раньше не видел, как люди зверели, почуяв полную свободу?
Чувство вины? Не смешите.
Просто я впервые в жизни решил судьбу других людей. Не одинокого психа, палящего во всё вокруг, не бандита, а целого поселения. Взял на себя ответственность. Влез-таки в латы мифического Иного народа — и они оказались тяжелы, как грех.
Песок заструился меж пальцев, почему-то заставляя вспомнить не о ручейках воды, а о разбегающихся в разные стороны дорогах. Вот всё и встало на свои места. Слышал я однажды песню, герой которой предлагал сыграть на струнах пройденных дорог. Жаль, я не умею играть на гитаре.
Иногда миру нужно отдать всё, а иногда — всё и ещё чуть-чуть.
Рин.
Я заметила его издалека — и сердце сразу же застучало ровнее, не проваливаясь куда-то вниз при каждом ударе. Дэй сидел на покорёженной металлической конструкции, глубоко ушедшей в песок, вроде упавшей стрелы крана или вышки.
