Позвоночник горел огнём, словно по нему тёк расплавленный металл. Высосанная из меня за девять ночей энергия концентрировалась в плотном коконе посредине живота. Мышцы натянулись, как у беременной женщины перед родами, а сгусток из ростков и энергии продолжал разрастаться внутри. Реальность становилась эфемерной, физический мир смешался с первым слоем тонкого мира, утратив границы. Савия открывала мир энергий слой за слоем, используя накопленную силу. И мне не нужны глаза, чтобы видеть и чувствовать изменения здесь.
Стенки брюшной полости не выдержали и лопнули, раскрывшись подобно экзотическому цветку. Из его сердцевины в глубинные слои мира энергий устремились крохотные песчинки — семена. Они получали жизнь в полной тишине, чтобы когда-нибудь появиться в физическом мире с единственной целью — размножиться. Какое существо может выдержать подобное? Кто в состоянии понять, что такое катарсис боли? Похоже, что я дошла до своего предела выносливости и всё же, непостижимым образом это продолжалось секунда за секундой. Разум рассыпался на части, теряя себя в бесконечной, невыносимой агонии.
— Когда будет совсем плохо, когда не останется сил терпеть, вспомни Эбилл, подумай обо мне и мы встретимся вновь, — из памяти возник знакомый голос. Я потянулась к нему, как за последним глотком воздуха, как к единственному свету и увидела дорогой сердцу лик.
— Я сделала, что могла и теперь готова прийти, мой бог, — мысль, пронзившая невероятное расстояние, достигшая далёкого Эбилла.
Немедленный отклик потянул меня прочь из Мотейры. Душа покидала истерзанное тело, в котором чудом теплилась жизнь. Магический источник вцепился в отлетающую душу мёртвой хваткой. Прочь от боли и темноты. Духу не нужны глаза, чтобы видеть и слышать.
Дверь спальни бесцеремонно вышибли ногой, и она с грохотом ударилась о стену. На пороге стояла Аяна с красными от злости глазами и сжатыми кулаками. Единорог вырвалась из ловушки и теперь жаждала отомстить. Аура пылала багряными росчерками. Но увидев моё тело со вскрытым животом, гнев схлынул без следа. Она застыла в секундном шоке, а потом закричала. Аяна кинулась к опустевшей оболочке, которая некогда была её подругой и упала рядом на колени, прямо в лужу крови.
— Родная, что угодно, только не это! Пожалуйста, не покидай меня! Что мне сделать?! Скажи, я на всё готова. Только не бросай, не оставляй! Только не ты! Ты не можешь так со мной... Я не смогу без тебя!!! Я не хочу без тебя!!!
Аяна захлебывалась в словах, кричала, а руками пыталась собрать разорвавшуюся кожу на моём животе. Обрывки расползались под скользкими пальцами, но девушка соединяла их снова и снова, будто это имело теперь какое-то значение. Она запрокинула голову и протяжно, горько завыла, вкладывая в леденящий душу вой весь надрыв и тоску.
В мире пробуждалось утро нового дня, только меня в нём уже не будет. Рассвет коснётся старого дома, постучится в занавешенные окна и лес вокруг очнётся ото сна. Новая жизнь оказалась не по плечу Паулине Кейб. Я покинула Мотейру под жалобный плач Аяны и устремилась туда, где нет боли и страданий, туда, где меня давно ждут.
Глава 26
Густой туман повис над тихой водой. Молочно-белый саван укрыл от звуков и красок, он обступил со всех сторон, но не угнетал, а скорее убаюкивал тишиной и покоем, дарил то, о чём так отчаянно мечталось. Даже сквозь плотную занавесь проглядывались два ярких пятна вверху, одно из которых непрерывно пульсировало. Их нельзя спутать ни с чем другим и невозможно забыть. Через пелену тумана просачивались мельчайшие лучи двух светил Эбилла. Под их неярким светом моя душа наполняла сосуд плоти — дар хозяина этого мира. Она вновь ощущала, как пробуждается жизнь в каждой клеточке юного тела. После пережитых немыслимых страданий опять почувствовать надежду почти больно, страшно, едва ещё возможно. И всё же...
Я расслабленно качалась на воде, окружённая белым облаком и вдруг отчаянно захотела ощутить себя по-настоящему живой. Рука медленно потянулась к лицу, пока её очертания не обрели ясность. Тоненькие, длинные пальчики с аккуратными ноготками и гладкой кожей, складочки на сгибах, голубые змейки едва заметных вен, но никаких ран и язв, никакой боли. Из глаз брызнули слёзы, бог мой, я снова могла плакать! Как отблагодарить тебя за все эти подарки? Обе руки коснулись лица, но кроме холодка от стекающей с пальцев влаги, ничего больше не почувствовалось. Я боялась поверить, что мне совершенно не больно.
Ладони выловили из воды длинные пряди волос. По локонам снова бежали яркие искорки огня, моего живого приглушенного пламени. Я смотрела, смотрела и не могла оторваться, а обильные слёзы стекали с ресниц. Вода мягко поддерживала пробуждающееся тело, принявшее измождённую душу с тяжёлым шлейфом памяти о пережитом. Он душил, давил горечью воспоминаний.
— Я жива?
И самой не разобрать что это — вопрос или утверждение? Жизнь или посмертие, обещанное Оракулом. Не могу понять, чувства смешались и метались к полюсам эмоций. Что ждёт впереди, как существовать дальше?
— Ты жива, любимая, — раздался сквозь туман знакомый голос, от звуков которого хотелось кричать на весь мир.
Радость вспыхнула ярким фейерверком. Рядом послышался тихий всплеск, и из молочного марева возникла мужская фигура. Не в силах больше сдерживаться, я опустила ноги на дно, выпрямилась и кинулась навстречу.
— Аморан!
Сердце зашлось от восторга, когда родные руки обхватили меня за талию и прижали сильно-сильно к груди. Клеймо Кейб потеплело на коже от соприкосновения с другим, точно таким же. Я обвила мощную шею и склонила голову на плечо Аморану.
— Как давно тебя не видела, — совершенно счастливо шептала я хозяину Эбилла и любимому мужчине.— Без тебя так плохо, мне было так плохо!
— Знаю, моя сладкая тайна, знаю.
Он хотел окунуться в мои эмоции, этот мужчина всё знал и понимал, но желал, чтобы я чувствовала к нему именно это. А я раз и навсегда приняла его волю и перестала разделять человека и бога. Они словно два зеркала напротив, бесконечно отражали друг друга, множество раз повторяли и сливались в одно. А Паулина Кейб лишь свеча между зеркалами, а значит, её свет мерцает в бесконечном зеркальном коридоре. Она одинаково светит и человеку и богу.
— Там, на Мотейре я умерла?
Подобный вопрос должен вызывать панику, страх или хотя бы печаль. Но в этих нежных объятьях ничего подобного не испытывалось, рядом с Амораном я расплывалась радужным облаком и могла только любоваться удивительной зеленью глаз, движениями чуть припухлых губ, родинками на подбородке и растрёпанными волосами в туманной дымке.
— Разве ты не чувствуешь сама? — бровь удивлённо ползёт вверх.
— Всё что ощущаю — это безумие от твоей близости, — счастливо засмеялась я, окинув голову назад.
С волос капала вода, стекала по спине и бёдрам холодными бодрящими струйками. Загадочный туман приглушал звуки, закрывал от остального мира, но от этого становилось лишь уютней.
— Рад, наконец, услышать эти слова от тебя, Паулина.
Аморан довольно улыбнулся и склонил голову на бок, таким знакомым жестом. Я поднялась на носочки и чмокнула его в нос, а потом снова заливисто рассмеялась. Хотелось прыгать от переполнявших эмоций и ощущения себя здоровой, полной сил, прекрасной и желанной.
— Твоё тело, что осталось на Мотейре, живо. Ты сможешь вернуться, когда захочешь. Если захочешь, Паулина. Люблю это слово — "ЕСЛИ", оно только для тебя.
— Смогу вернуться? Но как возможно сохранить жизнь в том истерзанном куске плоти? На нём нет живого места, почти не осталось кожи, разворочен живот...— моих губ коснулась влажная ладонь, останавливая горькие рассуждения, и я умолкла, хотя в горле стоял ком невысказанных слов.
— Ты сильнее, чем сама себе кажешься. Маги живучие создания, а уж их Водящая, тем более. Твоя упрямая сущность держится за жизнь. К тому же Аяна зашила разрывы, остановила кровь, а маги наложили сохранное заклинание. Сосуд не исцелится, но его состояние и не ухудшится. Он замер, ждёт возвращения души.
— Они же подумают, что я умерла, как дочь Хегельга сто лет назад. Тогда источник поддерживал жизнь в теле, но душа покинула его безвозвратно. Нужно вернуться! — заволновалась я.
— Ты вернёшься, но не сейчас, девочка моя. А маги и единорог знают, что сейчас нужно просто ждать.
Аморан взял за подбородок и заставил вновь посмотреть на него. Я вздрогнула. Бездонные глаза бога на человеческом лице вновь показались провалами в бездну. К их пронзительности и бесконечности невозможно привыкнуть, так же, как к боли.
— Откуда они могут знать? — голос стал неуверенным, как всегда, когда мне разрешалось взглянуть на божественное проявление.
— Я им дал это понять.
— Ты? Неужели Оракул сам снизошёл до объяснений и вмешался?
— Паулина, я сделал так, как считал нужным. Всё изменилось с момента твоего прибытия на Эбилл.
— Что изменилось? О чём ты? Я по-прежнему непонятно кто: не человек, но и не маг, немного жрица, чуть-чуть Водящая. Меня называют многими именами, но я так и не знаю, какое из них действительно моё. Дух-хранитель Мотейры не принял души. Проклятье не снято. Я гощу в теле, подаренном тобой, а собственная плоть балансирует на грани истощения и смерти.
— Ошибаешься, девочка. Да, я создал сосуд, полностью повторяющий оригинал, но ты не гостья в этом теле. Душа связана с ним точно так же, как и с другим, оставленным сейчас на Мотейре. Что же до остального, то Хранитель уже принял решение о тебе и гораздо раньше, чем сам предполагал. Собственно, никто сейчас ничего определённо не знает, будущее туманно, планы меняются постоянно.
— Как это связано со мной? Как я могу влиять на столь могущественных сущностей?
— Ты — эпицентр. Ещё не понимаешь и не замечаешь, но вокруг тебя закручивается вихрь, способный развеять предопределённость и привычный ход событий даже для божественных сущностей. Вот и дух-хранитель столкнулся с необходимостью пересмотреть незыблемые порядки. Твоя чаша на его весах переполнилась, и цена за душу оказалась достаточной, даже с излишком. Как только вернёшься на Мотейру, то сможешь это почувствовать и пообщаться с хранителем. Теперь тебе это доступно и под силу. К тому же ты Водящая или смертная Мать своего народа. Воплощение многих молитв и чаяний, пусть смертное — разве это не особый случай?
— Что-то я не ощущаю себя богиней, ни сейчас, ни все десять предыдущих ночей, — проворчала я, вздрагивая от гнетущих воспоминаний.
Вдруг появился страх закрыть глаза хоть на миг, потому что память непроизвольно разворачивала свою нить и душила, оплетала пережитым ужасом. Эмоции зашкаливали, бросаясь из крайности в крайность, контролировать себя удавалось едва-едва.
— Глупенькая, никто бы не выдержал того, что довелось испытать тебе, никто из смертных. Испытания даются по силам и не более того. Это ещё раз подтверждает уникальность твоей сущности.
— Только не говори, что это очередной урок. Я многое познала в себе, но, бог мой, какой ценой!!!
— Паулина, вся твоя новая жизнь это урок — "Умри, или познай!".
— А меня кто-нибудь спросил, хочу ли я этого?
— Ну, вообще-то да, — Оракул криво улыбнулся, — Хегельг получил твоё согласие, Паулина, вспомни. Без этого ничего бы не случилось.
— Ты прав, ничего бы не случилось. Меня бы просто переехало пианино, похороны, поминки с пирожками и нелепые статьи в газетах об совершенно идиотской смерти гражданки П.
Я говорила с досадой, но по привычке, потому что на самом деле не испытывала этого чувства. Прошлая жизнь совершенно стёрлась из памяти, лишь события последнего дня по-прежнему держались в голове, но и они покрылись туманом забвения, как тот, что окутал нас сейчас. На самом деле безразлично, что стало со старым телом, что подумали бы соседи. Не помню их лиц и имён, словно и не было меня прежней, моих родителей, родных и подруг. Ничего не было, а последний день на Земле — просто сон. Какой же глупой я себя чувствовала, о какой ерунде думала. Утешало лишь то, что память ещё возможно вернуть, ведь я разделила воспоминания с Аяной. Она сохранит их для меня и если всё закончится, попрошу вернуть.
— Но ведь всё произошло по-другому, Паулина. Ты дала согласие, не понимая, на что соглашаешься и благодаря этому до сих пор жива.
— Можно ли теперь воспользоваться новым статусом и узнать кое-что? — решила немного обнаглеть я.
— Мы поговорим с тобой, о чём захочешь, ты получишь ответы, для которых пришло время. Всё это будет, но не сейчас.
— Не сейчас?
— Нет, моя девочка. Вспомни, о чём ты мечтала, о чём молила все десять ночей, пронизанная савией, терзаемая страхом и болью.
Аморан говорил тише, и я уловила момент, когда черты его лица вновь стали родными и человеческими. Он склонился ко мне и прикоснулся губами к мочке уха.
— Мне хотелось почувствовать себя здоровой и полной сил, хотелось забыть о боли и проблемах, а ещё мечталось просто заснуть и видеть сны. Но больше всего я скучала по тебе.
— Плеяда со своими проблемами подождёт, потому что я желаю дать тебе гораздо больше чем грёзы.
За спиной Аморана раскрылись огромные орлиные крылья, гладкие, в переливах белого, серого и чёрного. Ни одно существо не смогло бы управлять такими, но не хозяин мира, в котором ему подчинялось всё: пространство, магия, плоть. Сердце сладко заныло от предвкушения полёта, от манящих обещаний, от запаха и близости любимого мужчины. Он крепко обхватил меня за талию, а я обвила его бёдра ногами. Мокрые и нагие мы взмыли вверх. Мощные крылья разгоняли молочный туман, он разлетался клочьями от размеренных взмахов. Оба солнца Эбилла светили всё ярче, пока мы не взмыли над белым саваном и не зажмурились от их ярких прямых лучей.
Я отпустила шею Аморана и раскинула руки в стороны, как крылья. У меня нет магии сейчас, но я в руках своего бога. Что может быть надёжней? Откинув голову назад, подставляла лицо потокам воздуха и дышала полной грудью. Вокруг только бескрайнее небо, меняющее оттенки из-за пульсирующего светила. Я закрыла глаза и закричала от переполняющего душу восторга. Дышать им и раствориться в безумной радости, вот чего хотелось. Крик уносил из души грязный осадок, он очищал от накопившихся слоёв страха и отчаяния. В руках любимого, паря под небесами божественного мира, блекли душившие меня воспоминания, они стирались под напором светлого и чистого счастья. Да, боль идёт со мной рука об руку, да, испытания сводят с ума жестокостью и изощрённостью. Но мне даровано то, что я никогда бы не смогла испытать, прожив тихой обычной жизнью. Не ощутила бы восторга полёта, не познала бы такую любовь. Если подумать, я много чего никогда не узнала бы.
Неожиданно перед нами возникли белые горы, и мы аккуратно приземлились на плоскую вершину самого высокого пика. Места хватало лишь, чтобы поставить ноги, так мала гладкая площадка. Я тесней прижалась к Аморану и с интересом рассматривала изменившийся ландшафт.
— Придёт время, Паулина, ты вернёшься сюда навсегда. Весь мир станет твоим новым домом, послушный маленьким пальчикам юной хозяйки, — Аморан поймал мою ладошку и поднёс к губам, поочерёдно целуя каждый ноготок.