Я достала нож. Прочертила линию на запястье, прижала кровоточащую руку к стволу. Мне все еще иногда казалось, что я парю над тем озером, будто не давая ему снова замерзнуть — а сейчас это ушло, горячий травяной запах обжег горло такой волной уже почти забытых ароматов, что я задохнулась. Но руку от ствола не отвела, еще и лбом к нему прижалась, закрыв глаза. Вслушалась в себя. Тук. Пауза. 'Тук-тук', — продолжило сердце. Солнце пронизывало мою листву, переливалось и дарило энергию для фотосинтеза. Многочисленные процессы внутри ощущались щекоткой. Она даже древоточца, засевшего в корнях, жалела, поняла я с удивлением, краешком сознания уловив простые какие-то и вместе с тем непривычно сложные для дерева образы ее 'мыслеощущений'. Деревья не мыслят — так, как люди. Но они умеют вспоминать.
Тень от росшего рядом клена временами загораживала ей солнце — тогда она сникала, повесив руки-ветви. Но он никогда не жадничал, сдвигал пару веток так, что сквозь роскошную крону — как ей когда-то хотелось такую же! — проникал пусть единственный, но лучик. И березка-я, мы тут же оживали, а редкие сережки в нашей кроне чуть слышно звенели от переполнявшей деревце радости — быть, расти, чувствовать свет...
'Хочешь со мной?' — спросила я, свивая вокруг нее пряди ветра. Как ленты. Березовые листочки звенели, как монетки на юбке танцовщицы.
Заставлять ее я б все равно не стала...
Вздохнула, с усилием отшатнулась от ствола.
— Ну, вот и все, — сказала я Эри, снова впав в шок от его вида, но шок счастливый.
Конь фыркнул, встал, расправив крылья. Он рвался в бой. Как и тогда, игнорируя свое состояние в своей готовности сделать для меня все. Не знаю, что бы я ему ответила — наверное, правду. Вот только в этот момент кто-то с любопытством фыркнул у меня за спиной.
Я медленно обернулась.
Там, где только что стояла береза, сидела большая белая тигрица с золотистыми полосками, и удивительными зелеными глазами, цвета юных березовых листиков. Вот только она была не одна. Рядом, недовольный и мрачный, топтался черный тяжеловоз с черно-алой гривой, переливающейся, будто осенняя листва. Клен?..
Я помолчала. Вот призвала так призвала... Да уж. Но любым духам нужны имена.
— Бьерк и Акеро? — спросила задумчиво.
Тигрица переглянулась с конем и оба кивнули. А потом она подошла совсем близко, такая высокая, что ее холка почти доставала моего подбородка, и опустилась в траву, чтоб легче было взобраться.
Мда. Узнает Император — мне еще надают по шее за таких Хранителей! Тигр и конь. Я посмотрела на нетерпеливо перебирающего копытами коня, коснулась густого теплого меха, услышала отдаленный смех березки — и без каких-либо колебаний села на нее верхом. Тигрица плавно поднялась и пошла легким и стремительным галопом (или как у тигров называется быстрый бег?). Жеребец несся за ней, временами чуть отставая, и деревья перед нами расступались. У меня было трое суток, чтобы добраться до Лиена и найти Максину. Потом они вернутся в свой лес. Пока же я судорожно хваталась за пышный мех, и старалась не сорваться, гадая, а не лучше ли было поехать на лошади? Все же тигры бегают совсем не так, как непарнокопытные. Сам бег мягче, легче — но рывки задних лап поначалу казались ужасающими, когда большая кошка отталкивалась перед прыжком. С другой стороны, и скачки получались впечатляющие — вряд ли лошадь смогла бы разом перемахнуть 8-11 метров за один темп.
Иногда Бьерк уставала, переходила на плавную легкую рысцу, удивительно осторожно ставя лапы, так, что мне казалось, я сижу в кресле. Потом снова срывалась на бег. Жеребец упрямо выдерживал темп. В итоге расстояние, в лучшие времена занявшее у меня б сутки или полтора, они преодолели за несколько часов. Увы, перед Ашером деревья никогда не расступались...
Уже почти у города мне пришлось попросить ее притормозить. Надо было создать хотя бы видимость того, что она ездовое животное. Впрочем, и Бьерк и Акеро сообразили мигом. У нее на шее появился ошейник в виде переплетенных березовых ветвей с вкраплениями бриллиантов в форме капелек росы, и нечто вроде то ли декоративного намордника, то ли небольшой сумки, висящей у горла. Плюс к тому, мы из веревки соорудили нечто роде шлейки, а она по своему вкусу украсила ту узорами из листьев той же березы. Акеро поворчал для порядка, но обзавелся вполне соответствующим седлом, и уздой без трензеля, черной, кожаной, с вкраплениями темных рубинов. Он замечательно запомнил немногочисленных путников. Пришлось только седло перевернуть, и установить ему на спину, а не оставить болтаться в районе живота, как ему представлялось изначально.
В общем, при въезде в Лиен, я снова привлекла внимание — но теперь совсем по другим причинам. Верхом на белой, брезгливо чихающей и вымеряющей каждый шаг тигрице, с конем в поводу и чем-то вроде четвероногой мыши на шее, я определенно выделялась в толпе. Впрочем, пропустили меня без особых проблем — кто здесь только не бывал! Необходимый минимум для безопасности граждан я выполнила, а новый образ идеально подходил для того, чтобы здесь меня не узнали.
Как я искала гостиницу, договаривалась с хозяином, размещала в непривычных денниках свою живность, разбиралась с их пропитанием, пропущу. Ничего особенного, обычное дело. Да и в памяти мало что сохранилось. Но, наконец, когда я, уладив конфликт с ревновавшим тигрицу к дворовому псу конем, поднялась наверх и упала на кровать в своей, отвоеванной в жестокой словесной баталии, комнате, осторожно ссадив рядом Эри, я чувствовала себя так, словно вторые сутки без передышки грузила камни.
Моя комната оказалась на самом верху, и я прекрасно слышала, как на крыше воркуют голуби. Сквозь трещины в ставнях пробивался теплый свет луны. Ее сестра ко мне так и не заглянула. Курлыканье птиц успокаивало — если голуби воркуют, значит, чувствуют себя спокойно. Безопасность. Полузабытое слово.
Мне казалось, что так, как я, чувствует себя гончая над следом — будто что-то тянет вперед. Что ж... С утра посижу в трактире, послушаю. Может, узнаю что-то полезное, прежде чем лезть в авантюру.
Меня насторожило мое же 'может'. И только тогда накатило лавиной — голуби молчали. Вокруг мошкой в хрустале замерла тишина. Я пошевелилась, прикусила губу, сдерживая стон. Все тело задеревенело. Сколько я здесь сижу?..
Тихо скрипнуло дерево под не достаточно аккуратно поставленной ногой, кто-то негромко выругался — и все стихло. И, еще полминуты спустя, вдруг робко курлыкнул голубь.
Чувство безопасности всегда обманчиво. Я выглянула из небольшого оконца, но увидела лишь стену напротив, да взбирающийся по ней вьюнок. Можно не беспокоиться — гости не ко мне. В это оконце у меня голова не пролезла толком, а тут целый воин! Хотя, конечно, ребенок какой-нибудь бы пролез... Даже смешно — но в Империи Света куда больше детей-убийц, чем у нас. Самые жестокие семьи годами учат своих потомков, прежде чем впервые выпустить в мир. У нас полагают, первое задание накладывает отпечаток на всю оставшуюся жизнь, а потому детей стараются готовить с раннего детства, а выпускать — лишь совершеннолетними и подготовленными.
Встряхнув головой, прикрыла окошко потрескавшимся ставнем, заперла дверь на засов, и попыталась заснуть. Сон никак не шел. В ожидании оного я медленно прокручивала минувшие события, пытаясь выстроить хоть какую-то схему. Если мои подозрения верны, и Император Света вернулся... Это объясняло и ослабление силы нынешнего правителя светлой империи, и частично давало ключи к заварившейся каше. Ключ... Я машинально хлопнула себя по груди, и вдруг опять наткнулась на ключ. Простой хрустальный ключик, отданный мне Лаки. Рассуждая логически, ключи создают для того, чтобы ими что-то открывать. Ключ отдал мне Лакинсторм. Следовательно, так как я не собиралась говорить про ключ Лису, мне было б неплохо поговорить с вампирами. С другой стороны, Лаки явно не хотел, чтобы кто-то о ключе знал. Может, сначала у Тириэла спросить, как найду? И у Кэмрона — кстати, надо не забыть узнать, откуда взялось столько королей мэйнов. Кэмрон же вроде бы тоже — кронпринц. Добавим пункты к списку. Ох, какой перечень получился! Найти 'пропажу', вытащить оттуда, где они сейчас, расспросить хорошенько, отомстить разрушившим Храм, заодно сломав им игру — чтоб не мелочиться. Чтоб 'сломать игру', ее хотя бы нужно понять, что само по себе процесс не слишком быстрый. Еще мне нужно разобраться с Ликом, выяснить, что от меня нужно драконам, найти всех выживших братьев и сестер во Тьме, придумать способ отомстить Императору Тьмы, и вот теперь — еще и узнать, что открывает мой ключик. Потом можно будет и умирать. Эри вцепился мне в мочку уха, без всякой магии ощутив направление моих мыслей. Чтоб спасти от дырочек под дополнительные сережки второе ухо, мне пришлось прижать его ладонью. Кусаться он не стал, но змеиным шипением высказал мне все, что думал о моих рассуждениях.
'Он прав', — поняла я. Абсолютно прав. Надо только начать. Но как искать на огромной территории Империи Максину — я не представляла. А если ее нет в Лиене? А если... Слишком много если. Мне еще хорошо бы выяснить, что за сны я все время вижу, почему их вижу, и кто эти двое, вернее, трое, если включать список Светлого Принца, кто меня спасают регулярно...
Строптивый бог сновидений, испугавшись масштабов зарождавшихся в моей голове замыслов, подошел и накинул на меня вуаль сна. Сон был хорошим и теплым, светлым, как чувства березки. И очень, очень уютным, не смотря на временами повторявшийся раздраженный рык Эри.
Отрывок из дневника. 'Заметка на будущее. Завести себе альбом, куда буду вносить перечень того, чего никогда больше не буду делать. Пункт один — 'я никогда больше не буду вести никакие записи', — сказал дракон, свалив на себя половину библиотеки. М-да... И как же тогда все это запоминать?! Подумав, он завел себе абсолютную память. Чем я хуже? Приписка внизу: узнать, а как ее себе заводят?'.
Я все же слишком устала. Поэтому проснулась, лишь когда носок тяжелого подкованного железом сапога врезался мне под ребро.
— Вставай! — рыкнул грубый голос. — Комиссия по Надзору!
Слетев с кровати, предварительно врезавшись в стену всем телом и отскочив от нее как мячик, я рухнула на пол, услышав, как хрустнули ребра, и кое-как приподнялась на руках, пытаясь распахнуть глаза. Суматошно огляделась — Эри нигде не было, но чувствовать я его не перестала. Ура! И только убедившись в этом, взглянула на 'визитеров'.
В комнатке как-то ютилось человек десять. Кроме двоих у дверей, имевших в облике какие-то следы аристократизма, остальные были как на подбор высокие, плечистые и с лицами, не обезображенными лишним на такой работе интеллектом.
— Чему обязан нашей встречей? — спросила я с максимально возможным высокомерием.
'Комиссия по надзору' — была такая организация в Империи. Падчерица ныне сгинувшей частично инквизиции, столь же любимая, как налоговая инспекция любима населением, но куда более эффективная. Под эгидой защиты общества они занимались чем угодно — но чаще выслеживали уже признанных виновными.
Из собравшихся вокруг меня двое были чем-то вроде следователей или детективов — а остальные, скорее всего, ломовой силой. Щитом от магов. Либо — умело расставленной ловушкой. Сглотнув кровь, я посмотрела на спокойно изучающих меня мужчин. Подозрительно спокойно. Значит, искали именно меня, и этот захват — не ошибка. Не очень это здорово, но — куда деваться?.. Я собиралась подняться и что-нибудь изобрести, но в этот момент тот из 'детективов', кто смотрелся помладше, шагнул ко мне и раздавил хрустальный шар перед моим лицом.
Перламутровый туман ласково коснулся кожи, я попыталась воспротивиться, но все же, вдохнула его, получив удар с солнечное сплетение, и отключилась. Последняя мысль, о которой помню, была удивительно логична. 'Все-таки подготовились'.
Кабинет. Из спален доноситься храп, а им сегодня достался кабинет. Стол, два стула, софа и стопка каких-то ярких непристойных журналов. Книжные шкафы и маленькие, будто бойницы, окна за надежной преградой закамуфлированных витражами решеток. Он не собирался зря рисковать...
— Ненавидишь? — тихий вопрос сорвался сам собой.
Полумрак комнаты казался тяжелым, и вместе с тем влажным, и еще прижимался к коже, как саван. Гладко обтекая формы тела, но скрадывая большую часть ощущений.
— Люблю и обожествляю! — ехидный, хоть и очень слабый, голос.
Парень, белый и шатающийся, сидел у огня, грея ладони, почти не чувствуя пламени у самой кожи.
— Что за странные вопросы? — спросил без смеха, едва скосив взгляд, стараясь не шевелиться, будто двигаться больно.
Боевик, высокий, накачанный сверх меры, но все еще изумительно приятный внешне мужчина, смотрел на его руки.
— Обожжешься.
Парень вздохнул, повернув все же голову.
— Нет. Слишком часто горели костры, теперь у меня иммунитет, — и снова перевел взгляд на пламя, будто то было смыслом его жизни.
Жан-Жак рассеяно разглядывал блики света на его щеке — вторая будто таяла во тьме. А все же больно, вон, как вздрагивают ресницы. Но чтоб заметить, нужно быть... цепным псом КпН. Мужчина улыбнулся, встряхнул головой. Выпав из пучка, рассыпались черные вьющиеся волосы, с влажным шелестом живого тела стекли на простой деревянный пол.
Пленник, подслеповато щурясь — а может, пересиливая усталость отвыкших от света глаз — на пламя, смотрел, невольно любуясь роскошной гривой. Впрочем, его собственные длинней, и жестче, струятся без этого живого звука, присущего только шелку. Шелк и платина с лунным камнем. Все мысли не о том. И не понять, всерьез он или шутит. Все они... Жан многих видел. Сотни, иногда казалось, тысячи судеб совсем рядом, прежде чем он сам или с его участием оные прерывались на костре или в застенках. Герои, трусы, злодеи, святые... Для него все они являли собой лишь материал, давно потерявший объем и форму, имеющий лишь признаки, по которым он ювелирно подбирал метод работы. Тот или иной нюанс обработки.
Почему же этот кажется живым? Почему... его не хочется ломать?
— Эй... — пленник помялся, вздохнул. — Простите мне мое неведение, но как к вам принято обращаться?
— Патер, — почему-то неловко пробормотал тюремщик, стараясь не обращать внимания на насмешливо приподнятую бровь своей добычи.
— Скажите, патер... — пленник будто попробовал слово на вкус, темно и сладко улыбнулся огню, от которого снова не отводил взгляда.
Мило и простенько, и без тени магии — но от одной его улыбки делалось жутко. Должно быть, именно так усмехаются друг другу демоны. Друг другу? Надзиратель вздрогнул, обнаружив, что парень говорил уже какое-то время, а он все пропустил мимо ушей. Переспросить? Ни за что. Жан-Жак сам не знал, почему нет. Чувствовал, что нельзя. Своему чутью он верил. А пленник — как там его, Вираэл, судя по письму герцога, — сидел и ждал ответа. И без того бледное, лишившись улыбки, лицо стало каким-то стеклянным, как готовая разбиться маска. Любого можно сломать, но он не чувствовал в нем слома. Скорее... усталость. Тугую и черную усталость, как после боя, когда организм требует передышку перед тем, как снова наполниться энергией.
