Итак, десять тысяч человек сядут на русские корабли в любом случае — эти корабли за ними и прилетели. Десять тысяч инженеров и рабочих, плюс какое-то количество членов их семей. Некоторые взяли с собой семьи, а зря, как оказалось, ну да всего не предусмотришь.
После того, как последний русский поднимется на борт корабля, и ни минутой раньше, придет черед местных. Ну, не звери же Соломин и его люди — примут, сколько могут. Правда, при условии, что процесс в недрах планеты не достигнет критического уровня — тогда крейсера будут до последнего вытаскивать своих, и не станут рисковать ими ради непонятно кого.
За состоянием планетарного ядра следят с корабля, следит за ним и местная исследовательская станция. Рядом с ними неотрывно дежурит малый разведбот, прозванный в народе "Бешеной табуреткой" — без установленной на станции аппаратуры невозможно точно определить, когда будет взрыв, а осваивать ее у русских нет времени. Поэтому дежурят индусы — им обещали, что вывезут их и их семьи. Русские держат слово, это известно всем, и персонал не волнуется, делает свою работу, они-то выживут точно. А семьи... Семьи уже вывезли, чтобы не терять потом времени.
Но и всех подряд на борт никто принимать не собирается. Сначала — дети, как можно больше детей. С ними много проблем, но они занимают меньше места, им надо меньше воздуха и воды. Потом — женщины, причем молодые, чтобы ухаживали за детьми. Ну и плюс — у них детородный возраст, что выгодно с точки зрения выживаемости человечества, как вида. Никаких эмоций — один голый расчет. Ну а потом... Да не будет никакого потом, чего уж себя-то обманывать. Даже детей не факт, что удастся вытащить всех, что собрались сейчас в районе космодрома. Время, время и еще раз время, оно важнее даже, чем все прочие ограничения, вместе взятые.
А хуже всего то, что местные не понимают простой истины: их номер — десятый. Да, они хотят жить, и они лезут на охраняемый периметр, не понимая, что никто не станет ради них бросать своих. И десантники стреляют, вначале поверх голов, но когда это перестает помогать, звучат выстрелы на поражение. Толпа откатывается, давя друг друга, бурлит, но лежащие на бетонных плитах обожженные трупы пока что сдерживают ее порыв. Ведь взрыв планеты — это еще нечто абстрактное, он произойдет еще не сейчас, через несколько дней, а безликие, закованные в матовую боевую броню десантники с бластерами наперевес — вот они. И они уже стреляют.
Тем временем на космодроме идет погрузка на боты. Именно погрузка — посадкой это назвать нельзя. Паники нет, нет и беспорядков, все четко организовано — уж что-что, а спасательные операции проводить русские за свою историю научились. Однако людей, загоняя в боты, буквально трамбуют. Из ботов еще на кораблях сняли все лишнее, включая сидения — так больше влезет людей. Машины взлетают с бешеной перегрузкой, и что чувствуют пассажиры страшно даже представить, ну да лучше грязный гюйс на шее, чем красивый флаг на гробе. Все это понимают и не пытаются роптать. Можно потерпеть, не так это и долго.
На борту их уже ждут — быстро, быстро, вывести людей из бота и увести с посадочной палубы, пока не прибыла следующая машина. А потом самое сложное — всю эту ораву надо как-то разместить на неприспособленном для этого корабле. Максимум, который может принять "Эскалибур" сверх экипажа — две тысячи человек, да и то эта возможность предусмотрена на случай, если придется зачем-то перевозить группу неприхотливых десантников. Возможности "Альбатроса" еще скромнее, но и он принимает людей, на его палубах работа кипит ничуть не меньше, чем на флагмане.
Приходится потесниться — людей размещают в каютах экипажа, в помещениях для десантников, в кают-компании и на гауптвахте... Единственные места, где не селят — это медотсек и помещения, откуда идет управление кораблем. Рубки, мостик, посты управления огнем, машинное отделение — там гражданским делать нечего, это уже вопрос выживания всего корабля, все же прочие помещения стремительно заполняются народом.
И этим людям еще повезло, их селят в более-менее человеческих условиях. Лучшее — своим! А вот индусов придется размещать в трюмах — а где еще? Боевой корабль — не лайнер, особых удобств не предусмотрено.
Между тем на планете десантники справлялись уже с трудом, выстрелы гремели почти непрерывно. Похоже, местные окончательно уверились, что русские, забрав своих, немедленно покинут планету, и это их никак не устраивало. Десантники вели огонь на поражение, в ответ тоже зазвучали выстрелы — кто-то пришел с оружием, надеясь, очевидно, силой добыть себе место на корабле. Однако причинить вред хорошо защищенным десантникам им не удалось, и волна нападающих отхлынула, как прибой от утеса. Не хватило им духу, не хватило, а ведь был шанс завалить немногочисленных десантников трупами, смять числом и прорваться. Но — не смогли, и эвакуация, не прерывавшаяся ни на минуту, продолжилась в нормальном ритме.
Но вот последний русский вывезен, пришел черед местных. И вот тут начался самый настоящий бардак. Русские не боялись — их страх прошел, как только прибыли корабли. Они знали, что их спасут. Местные же готовы были вцепиться друг другу в глотки за место в боте, воистину, страх лишает разума. Но русские смогли навести порядок и сейчас. Развернулись огневые башни стоящих на космодроме ботов — и первые ряды толпы исчезли в пламени. Они состояли почти сплошь из мужчин, здоровых, сильных мужчин, которые, оттеснив более слабых сородичей, пытались первыми попасть на борт. Они попали первыми. В лучший из миров.
Это жестоко — но это необходимо, нет ничего страшнее толпы. И ошарашенная громом и вспышками толпа остановилась, мгновенно придя в себя. А дальше вновь пошла в ход жестокая необходимость.
Дети. От трех до четырнадцати. Меньше — нет смысла, они просто не переживут полет. Больше — это уже, простите, не дети. Плач, вопли... Одна женщина на двадцать детей — чтоб было кому ухаживать. А народ все прибывает, и снова звучат выстрелы... А самое паршивое, что детей все привозят и привозят. Кто-то ведь сохранил остатки разума и старается теперь спасти как можно больше именно детей. И всех не вывезти никак — просто не успеть!
Работа была воистину адова, но к середине третьих суток Соломин отдал приказ отходить. Не потому, что планета взорвется через минуту — ученые гарантировали минимум восемнадцать часов. Нет, все проще — два корабля приняли на борт двадцать четыре тысячи шестьсот человек, десять тысяч своих и четырнадцать с лишним тысяч индусов, слегка разбавленных представителями других народов. Больше, чем рассчитывали, но дети все же занимают места и потребляют ресурсов меньше, чем взрослые, да и рука не поднималась оттолкнуть их. Выделили часть помещений в машинном отделении. Заблокировали системы управления огнем и внешние терминалы — и пустили людей на боевые посты и на мостик, сами ютясь в боевой рубке. Но корабль не резиновый, а система жизнеобеспечения — не вечный двигатель. И вот пошел приказ — и боты опустились на планету, чтобы забрать десант. Эвакуировалась база сейсмологов. Все. Надо было уходить, ничем помочь они больше не могли.
Это было страшно — уходить, осыпаемыми проклятиями, хотя проклинать индусам следовало бы не русских, а собственную метрополию, так и не приславшую ни одного корабля. А ведь могли, но — не прислали. И другим наплевать, да и в любом случае не успели бы. Это чистая случайность, что рядом оказались русские пираты, но теперь уходили и они. Последними спасенными оказались сотрудники космопорта — те, кто безо всяких понуканий и обещаний до конца были на своих рабочих местах, те, без которых эвакуацию проводить было бы стократ сложнее. Десантники буквально выдернули их с рабочих мест и закинули в боты — такие люди погибать не должны. А потом старт, стыковка со своими кораблями — и прочь, прочь из системы. А Брахмапутра взорвалась только через сутки.
Сразу после старта Соломину предстояло решить, куда вести набитый под завязку людьми корабль. С одной стороны, индийская метрополия была достаточно близко, четыре дня боевого хода до ближайшей планеты. С другой, он не был уверен, что его там примут с распростертыми объятиями. Индусам он не доверял — станция дальней связи на Брахмапутре действовала в автоматическом режиме и до конца передавала кадры того, что происходило в космопорту. Очень компрометирующие кадры, особенно когда по мирным жителям стреляли. И не докажешь никому, что не было другого выхода. Да, конечно, он русский, но когда их порвут на волне народного гнева... Империя отомстит, отомстит обязательно, императору даже в голову не придет поступить иначе или хотя бы придержать своих адмиралов. Русская кровь не останется неотмщенной, чересчур уж это фундаментально, но будет это потом, и месть ничего не исправит. А то, что найдутся подонки, которые захотят сыграть на происшедшем и разыграть русскую карту, капитан ни на миг не сомневался. Их вряд ли будут волновать жизни тех, кто потом погибнет под русскими бомбами — политические дивиденды важнее.
С другой стороны, курс на владения Российской империи был чреват другими проблемами. Неделя ходу при перегруженной системе жизнеобеспечения, когда воду приходится выдавать по урезанной норме, менее ста граммов в сутки, и поменьше двигаться, чтобы не расходовать зря кислород. Не дай Великий Космос, что случится — и как тогда быть? А ведь вероятность подобного исхода увеличивалась с каждым лишним часом. Да и дома по головке не погладят — ведь всех этих людей надо принять, прогнать через карантин, поселить, снабдить хотя бы минимальными средствами для жизни. Потом их как-то надо будет отправить в Индию... А ведь это еще, в большинстве, и дети. Ладно, тот вопрос, что он привез с собой толпу, по большому счету, ненужных Российской империи нахлебников, еще замнут, но геморрою все равно будет в пять слоев. И все же, по здравому размышлению, путь в империю выглядел предпочтительнее, к тому же, все равно Соломину нужно было прибыть в империю для все того же серьезного разговора, и решение было принято. Русские корабли возвращались туда, где были когда-то построены. Русские возвращались домой.
Чуть позже. Место не установлено.
— Ну что же, наш общий знакомый опять вляпался в историю...
— Да уж, ему на это прямо везет.
— В одной старой книге я читал, что везение или невезение — это физическая величина, не менее реальная, чем любая другая. Как бы это нам впоследствии не помешало.
— Я не думаю, что все это так уж страшно. Пока что он справлялся со всем, за что брался. Не волнуйтесь, наш капитан — серьезный профессионал...
— Кому вы это рассказываете? Думаю, я знаю его как минимум не хуже вас. Вызов, кстати, ушел к нему давным-давно. Как скоро он будет здесь? И вообще, почему он отправился решать вначале свои да ваши дела?
— Ну, во-первых, они не терпели отлагательств, а во-вторых, позволю напомнить, вы сформулировали вызов как приглашение. Так что...
— Вы что там, совсем одичали в ваших Европах? Мое приглашение положено выполнять по команде бегом! Эх, не будь я таким отходчивым...
— Так точно!
— Что так точно? Что так точно? У моего деда вы давно бы орлов с погон лишились. Ладно, замнем пока что. Так когда он прибудет?
— Думаю, через два-три дня его корабль войдет в пределы империи. Вряд ли он попрется сюда со своим табором на борту — значит, высадит их на первой попавшейся планете...
— И какая планета будет первой попавшейся?
— Северная Пальмира.
— М-дя... многообещающее название. Что там у нас?
— Да, считайте, ничего пока. Населения тысяч сто, может, чуть больше — ее только начали колонизировать. Но принять и разместить смогут всех — сами знаете, строим мы с размахом.
— Очень хорошо. Распорядитесь, чтобы оказали ему всяческое содействие.
— Уже.
— Лихо вы. Нет, я когда-нибудь точно разозлюсь и отучу вас всех принимать решения, не согласовывая со мной.
— Тогда зачем вам надо было требовать от нас проявлять инициативу?
— Требовать, требовать... Будем считать, что я перестарался. Что дальше?
— Дальше он, скорее всего, пробудет у планеты минимум неделю. Пока высадит пассажиров, пока приведет в порядок корабль... Я боюсь даже представить, что творится у него на борту. Ну и экипажу надо отдых дать. Орбитального терминала там нет, поэтому какое-то время провозится.
— Хорошо. Дальше?
— А дальше ему неделю еще добираться, если, конечно, двигатели форсировать не будет. Но без крайней нужды, я думаю, он этим не станет заниматься — выигрыш во времени невелик, а перебирать двигатель лишний раз... ну, сами понимаете.
— Понимаю, естественно — сам не первый год в космосе.
— Да я знаю.
— Все-то вы, разведчики, знаете. Ладно, подготовьте встречу. И постарайтесь, чтобы он сразу отправился ко мне, а не зарулил по дороге в какой-нибудь кабак с борделем. А то знаю я вас, пиратов...
— Я не пират.
— А работаете так, что любой пират от зависти удавится. Ладно, действуйте.
— Слушаюсь! Разрешите идти?
— Идите уж... И не забудьте — сразу ко мне. Бордели он и потом навестить сможет, если времени хватит и сил.
Конец второй части.
Солдаты великой империи.
Глава 1. Придворные танцы.
Мне так сегодня наплевать на короля
Но в замке счастливо не пожили мы с ней
Король в поход послал на сотни долгих дней
Не ждет меня мой идеал
Ведь он король, а я вассал
И рано видимо плевать на королей
(В.Высоцкий)
Соломин рассматривал дом с некоторой не то чтобы тоской — скорее, с ностальгией. Нет, он никогда в нем не жил и вообще бывал здесь считанные разы, но все же этот дом значил для него очень многое. Наверное, и не только для него — для очень узкого, но всем известного круга людей. Людей, о которых знали все, но вряд ли хоть кто-то со стороны смог бы назвать более десятка имен из их числа. Проще говоря, этот дом был родовым гнездом императорской фамилии, местом, где, собственно, и жил император и где принимались все наиболее важные для человечества решения.
Вообще, спросите у любого: "где живет император" — и он почти наверняка не задумываясь ответит — "в столице, во дворце". Простой, всем понятный и очевидный ответ, который даст среднестатистический и средне информированный человек. И будет неправ.
Дворец — это парадное жилище. Там проводятся встречи, приемы, праздники... Собрание новейших технологий, шедевр архитектуры, роскошь, комфорт... А вы попробуйте пожить в таком здании. Ощущения — как от громадного общежития. Там от одной прислуги не протолкнуться, и не пошлешь ее подальше — по этикету положено. В общем, приемы там проводить можно, а вот жить и работать — затруднительно.
На самом деле для жилья император пользовался этим вот домом — небольшим, двухэтажным, архаичным, но очень удобным и уютным. То, что надо, в общем. Соломин вообще заметил, что большинство сильных мира сего предпочитают уединенные жилища, подобные этому. На Новом Амстердаме было, к примеру, то же самое. Не все, конечно, но большинство — все-таки каждому надо иметь место, где можно не думать о том, как на туфлях шнурки завязаны, а по-простому сунуть ноги в стоптанные, но удобные и привычные тапочки и хоть немного побыть самим собой.
