-У нас в России очень много доброхотов, следящих за чистотой помыслов человеческих и нравов. — сказал он и полез в карман пиджака за конвертом. — Поглядите, поглядите.
И он вытащил на свет божий чертов конверт с фотографиями, на которых Уинем — Рич мгновенно узнала и лавку Асафа, и ковры, и партнершу, и узнав, протрезвела почти мгновенно. Кровь ударила ей в лицо.
На фотографии обнаженная Кристина Уинем — Рич, секретарь британской торгово — дипломатической миссии в Москве, сжимала в объятиях свою верную подругу. Кристина быстро перетасовала снимки — ни одна пикантная подробность не ускользнула от объектива невидимого фотографа.
В первую минуту Кристина готова была провалиться сквозь землю от стыда. Она была подавлена и унижена, сидела, опустив голову, и чувствовала на себе пристальный взгляд русского. Когда она подняла глаза, к ее немалому удивлению русский вовсе не смотрел в ее сторону, а отвернувшись к окну, уставился на уличный пейзаж. Снимки были убраны в конверт...
...Мужчины не представляли для просвещенной Кристины интереса и не влекли ее. Первым и сильнейшим всплеском еще не разбуженной чувственности стало знакомство с преподавательницей в колледже Леди Маргарет в Оксфорде. Однако учеба не оставляла много времени для удовлетворения желаний, дремавших в глубинах подсознания. И только во время семимесячной стажировки в Стокгольме, в университете, а после в Москве, в кругу обеспеченных и 'раскрепощенных', у Кристины Уинем — Рич возникла сильная, испепеляющая страсть к дочерям Евы. Банальное любопытство сменилось порочной жаждой к прогулкам по краю пропасти, когда невероятно хотелось попробовать снова и снова то, на что накладывалось табу. Она превратилась в саркастическую богохульницу и блудницу.
В открывшейся новизне ощущений от запретного плода Кристина познала высшее сексуальное наслаждение. В Стокгольме ей посчастливилось войти в отдельный, 'продвинутый' круг лиц известных деятелей науки, культуры и бизнеса, для которого существовал закрытый клуб. Туда допускали лишь по рекомендации и строго придерживались конфиденциальности. Впервые очутившись в 'клубе', увидев, как участники и участницы оргии не утруждали себя полным освобождением от одежд, но при этом совокуплялись жадно и непристойно, Кристина едва не потеряла дар речи. А после того, как известная шведская писательница осторожно, словно прикасаясь к драгоценной вазе династии Мин, поглаживала ее бедро, забираясь маленькой, чуть тепловатой ручкой под юбку, все выше, Кристина чуть не испустила дух, но лишь едва слышно простонала. Писательница на миг даже приостановила свои действия: непререкаемое правило клуба — все должно происходить при обоюдном согласии сторон, неукоснительно соблюдалось. Только убедившись, что все в порядке, она одарила юную Кристину сладострастной улыбкой и вернулась к прерванному действу...
Кристина вскоре осознала, что ее способности телепатически чувствовать партнершу просто поразительны. Партнерше стоило только подумать, как она оказывалась сверху, сбоку, сзади, снизу между ног...Она схватывала на лету, ее тело было податливым, отзывалось благодарностью в виде многократной дрожи напряженного тела и внезапной секундной расслабленности. Можно было только догадываться о количестве оргазмов, которым казалось, не было конца.
В Москве консервативной, клуба, подобного стокгольмскому, не существовало и в помине, однако 'раскрепощенные' были и тут. Скрывались, таились, но были. И предавались общему блуду, традиционному и нетрадиционному. В лишенной свободного поиска без всяких ограничений Москве, Кристине нравилось чрезвычайно. Острые ощущения от порока, коему она предавалась в строжайшей тайне, не приедались, а вносили пикантное разнообразие в традиционный уклад жизни в рамках торгово — дипломатической миссии.
Даже появление русского с фотографиями ее 'игр' в лавке Асафа, Кристину, уже успокоившуюся, напугали не очень сильно. Ее эта опасность быть разоблаченной и опозоренной даже завела еще больше. С чертовым русским она готова была сойтись, приняв его предложение. Он ее не осуждал, но и не скрывал, что пороку Кристины, к ее влечению к дочерям Евы, относится неодобрительно. Он просто делал свою работу. Угадав, что Кристина сама желает ходить в опасной близости к краю пропасти, он предложил добавить 'остроты ощущений'. Порок и шпионаж теперь для Кристины были срождни балансированию на тонкой проволоке с завязанными глазами. От подобного захватывало дух, бросало в жар и в холод одновременно, поднимало ввысь...
-Где бы мы могли поговорить? На улице слишком холодно, чтобы я сумел удовлетворить ваше любопытство.
-Здесь.
-Тут слишком много ушей. Нам необходимо поговорить. И потом, я не люблю засиживаться в одном и том же ресторане или кафе. Велика вероятность примелькаться и запомниться официантам и половым. Поэтому я предпочитаю бывать в разных заведениях и заказываю самые разные блюда. Тогда обо мне останутся разные, подчас противоречивые, воспоминания. Давайте перейдем в другое место, где не так накурено, где потише, и где мы сможем обсудить все...
Незнакомец, грузноватый мужчина, средних лет, с неброской внешностью, с легкой неряшливостью в одежде, припадающий на ногу, привел Кристину в ближайший скверик — той уже было безразлично, куда ее ведут. В сквере стояла машина с урчащим двигателем.
-Садитесь в машину, на улице прохладно, а нам надо поговорить...
-Поговорить? Мы даже не представлены. — с дерзостью в голосе ответила Кристина.
-Может, обойдемся без формальностей? Вы Кристина Уинем — Рич, я — Чечель.
Она сделала непонимающее лицо.
-Фамилия такая... — пояснил он.
И вот теперь они сидели в машине и вели неспешный разговор...
-...Ваша проблема и не проблема вовсе. Может не стоит принимать случившееся так близко к сердцу?
-Вы предлагаете выпить мне чаю с бисквитами и лечь спать? — Кристина стряхнула пепел пахитосы на пол и рассеянно посмотрела себе под ноги.
Чечель усмехнулся:
-И хорошие пловцы тонут...
-Это ваш русский юмор?
-Японский.
-Вы мне сейчас напоминаете Алкивиада*.Такой вы бодрый, любезный, обольстительный даже...
-Вы мне льстите, но все равно спасибо.
-Не за что.
-В жизни все поправимо, дорогая моя. Утрата женщины, как писал один поэт, непременно обещает обретение другой...
-Писал это не 'один поэт', а Шелли. — Кристина помахала перед русским дымящейся пахитосой. — И писал он эти строки совсем по другому поводу. О любящей женщине, жертвующей собой ради счастья любимого с другой, настолько она его любила, обожала и боготворила.
-Как видно, разлука с любимой нагоняет на вас тоску. — установил Чечель.
-А вам это слово очень понятно? — спросила Кристина.
-Какое? — слегка наигранно изумился он.
-Любимая. Любовь.
-Думаю, что понятно.
-Мне кажется, что вы из породы тех людей, кто не способен испытать чувство любви.
-Я полагал, что добровольное подчинение возможно только в женской любви. А это похуже и пострашнее рабства. Еще я полагал, что слабый пол всегда тяготеет к сильному.
-Слова...Слова...Вы играете в любовь. — ответила Кристина Уинем — Рич и вызывающе посмотрела на Чечеля.
-Это кажется вам еще более отвратительным? — бесстрастным, ровным голосом спросил Чечель.
-Безусловно. Нечестная игра.
-Да я и не играю. Со мной играют.
Кристина вгляделась в Чечеля, как бы наново осмысливая его слова. Чечель подвинулся к ней ближе.
-Надеюсь, вы и в мыслях не допускаете ничего такого, что испортило бы нашу с вами беседу? — тихо произнесла Кристина.
-Я бы сказал так: я не сделаю ничего такого, что испортило бы наши с вами нарождающиеся отношения. — Чечель смотрел не на нее, а на шоффера, застывшего на улице в напряженном ожидании.. — Тут можете быть совершенно покойны, я ничем не усугублю вашу неприязнь ко мне. По крайней мере, приложу к этому все усилия.
-О, моя неприязнь к вам весьма умеренная. — заверила его девушка.
-'Ее ясные жаркие очи до конца рассмотрели врага...' — продекламировал Чечель с легкой, снисходительной улыбкой. — Гневаться изволите? А вы гнев свой смягчите. Я уже успел заметить, что неприязнь ваша относится не столько ко мне, сколько вообще к нашему полу.
-Да. Вы мужчина. Все мужчины мне отвратительны. Вы знаете почему...
-Но без них не обойтись, согласитесь...
-От этого они делаются еще более отвратительными.
-Пожалуйста, поосторожнее. — сказал Чечель. — Сначала вы меня древнегреческим красавцем нарекаете, потом я внезапно отвратительный тип... И потом, не будь на вашем пути мистера Каррингтона, вы бы не оказались в Москве. Это же он вас присмотрел для должности секретаря торгового представительства?
-Он. В Стокгольме. Я посмела отвергнуть его, и он удивился. А после предложил поехать в Москву. Знаете, за что меня выделил из толпы соискателей Каррингтон?
-Догадываюсь.
-Правда? За что же? Ответьте мне. Вдруг вы действительно такой проницательный, каким пытаетесь казаться?
-За то, что вы красиво курили и очень быстро печатали на пишущей машинке.
-Чувство юмора вам очень к лицу. Я и сейчас красиво курю, верно?
-Верно. Будем считать, что вы достаточно ясно обозначили свое отношение ко мне в частности и к мужскому роду вообще. Вы, конечно, возбуждены сейчас той интригой, о которой вам сердце поведало. Давайте перейдем к следующей стадии нашей милой беседы.
-Это вы о необходимости теперь дружить с вами?
-Почему бы и нет? Но я предпочитаю все же видеть в нашей с вами беседе некую стадию заключения сделки. Сделки между двумя индивидами. Я понятно выражаюсь?
-Предельно понятно.
-Раз имеет место быть сделка, значит, нет дружбы, сделке претят всякие чувства. А там, где дружба, не обойтись без чувств. Я имею в виду осознанные чувства. Понятно излагаю?
-Да. Итак, я должна быть польщена?
-Вы несколько вперед забегаете, милая Кристи. Не надо.
-Так о какой сделке вы говорите? Вы только что изволили назвать меня по имени, что дает мне ясное указание на то, что между нами все — таки устраиваются дружественные отношения, и дружба эта крепнет с каждой минутой.
-Дружба делится на разные виды, Крис. Очень важен также период ее развития...Давайте не будем форсировать события и вернемся к сделке, вернее, к некоторым ее условиям. Когда мы с вами снова увидимся?
-Как? — искренне удивилась девушка. — Вы больше не станете трясти пикантными фотографиями у меня перед лицом, вы не станете требовать от меня расписки в том, что я была завербована и теперь являюсь вашим агентом? Не станете пугать разоблачением перед всем британским посольством?
-А зачем, Кристина? Что я выигрываю при этом?
-Наверное, так поступают всегда. В подобных случаях.
-Да. Еще при этом говорят о верности, о предательстве, о подлости и героизме. Много хороших слов.
-Которые, кажется, имеют какой — то смысл, или вы считаете иначе? — спросила Уинем — Рич.
-Вероятно, хотя я полагаю, что абсолютно никакого. Но, возвращаясь к нашей беседе...Наш с вами случай, верней, ваш случай, скорее исключение. Во всяком случае, мне хотелось бы так считать. Когда у вас найдется для меня немного свободного времени?
-Я отвечу вам так: все мое время теперь, вероятно, принадлежит вам. Все внеслужебное время. — сказала Кристина.
Взгляд ее в этот момент был настолько рассеян, что, кажется, она смотрела куда — то в бездну, где не было видно дна.
-Прекрасно. — Чечель постарался ответить как можно нежнее.
-Но я не уверена, что вы поверите мне.
-Поверю. Охотно поверю.
-Боюсь, что я сейчас расплачусь от умиления при созерцании вашего скромного участия в моей дальнейшей судьбе. Я имею представление, какого рода выгоды вы можете преследовать или желаете от меня получить. Вслух я этого произносить не стану.
-Ваша мнительность в сложившихся обстоятельствах кажется мне вполне естественной. Но совершенно неоправданной. Вы видите уловку в каждом моем слове, не так ли? Чтобы я ни сказал, везде вы видите капкан. — пожав плечами, задумчиво сказал Чечель. — Шантажировать фотографиями я вас не собираюсь. Как — либо угрожать вашему благополучию — тоже. Найдете время пообщаться со мною, лучше бы вечерком, при условии, что и меры предосторожности будут предприняты, поскольку это, думаю, не повредит, и прекрасно. Даю вам слово.
-Слово офицера?
-Нет. Свое собственное честное слово.
-Сделка замечательная. Для вас. А для меня?
-Господи, что я с вас, кожу живьем собираюсь сдирать?
-Чувствую подвох. Какой же дьявольский подвох кроется за всеми этими вашими подходами?
-Не можете поверить в мою честность и в мои добрые намерения?
-Отчего же? Верю. Любая хитрость всегда основана на честности и добрых намерениях.
-Нет, Кристина. Нет. — запротестовал Чечель. — Никакой хитрости тут нет. Простое, уважительное предложение. Компромисс.
-В сложившихся обстоятельствах я буду вынуждена принять ваше предложение...
-Кристина, то предложение, о котором вы сейчас подумали, еще не сделано. Это первое. И я бы не хотел вас к чему — то принуждать, на что — то вас вынуждать, поверьте. Это второе. Я предлагаю пообщаться. Это третье. Надеюсь, вы меня понимаете?
-Да. Если, конечно, для вас это имеет какое — то значение...
-Естественно имеет. И четвертое. Все останется нашим с вами частным делом и не потребует ни от меня, ни от вас ничего, что уронило бы достоинство.
-Чье достоинство?
-Ваше. И мое.
-Оно у вас есть?
-Грубовато. — Чечель поморщился. — Грубовато вы сейчас...
-Думали, я буду демонстрировать к вам свое уважение?
-Не претендовал. Хотя и мечтал. У меня — то наоборот.
-Что наоборот?
-Уважение к вам не мешает мне презирать ваши иллюзии.
-У вас тоже хватает яда. И скепсиса.
-Стараюсь все оценивать скептически. Иногда это помогает в общении с людьми, в том числе и с некоторыми из ваших соотечественников.
-Переходите к делу. Где? Когда?
-В вас определенно чувствуется настоящая американская, деловая хватка.
-Это упрек?
-Похвала.
-Где и когда?
-Часиков в десять вечера. Завтра. Снова здесь. В скверике...
-Хорошо. Но почему здесь? Ведь это совсем рядом с моей квартирой.
-Для вас это будет выглядеть естественным. Со стороны.
-А для вас?
-И для меня.
-Подитожим. Вы предлагаете мне измену? — Кристина посмотрела в грустные, спокойные глаза Чечеля и снова закурила свою длинную пахитосу.
-Мы с вами топчемся на одном месте. — Чечель мотнул головой. — Это утомительно. Я не располагаю достаточным временем, чтобы ждать, надеяться и верить. Уж лучше сразу расставить все точки...Измена, измена...Согласитесь, удобный тезис для выстраивания общей иллюзии. Но, я вижу, вы как — то слишком чувствительны к теме измены. Я же не прошу вас раскрывать передо мною тайны Букингемского дворца или Уайтхолла. Не надо. И я не стану вас снабжать своими данными. Единственно, на что я рассчитываю, так это на ваше мнение и на ваш совет.
-Понимаю, что решение не может откладываться до бесконечности, но...Я ведь могу подумать?
