— Так, вот, пишут. Сергей токарь, напротив по лестничной площадке Игорь кооператор. Сергей тратит тысячу четыреста и Игорь тратит тысячу четыреста. Но заработок у них разные. Сергей зарабатывает именно столько, сколько тратит. Игорь, кроме зарплаты, имеет в кооперативе долю еще на три тысячи. Вот, некий неравнодушный гражданин интересуется: Игорь у нас буржуй на тысячу четыреста, или на четыре с половиной тысячи? Для него это вопрос важный, не поленился в ЦК профсоюзов написать.

— Легкий вопрос. Игорь вообще не паразит. Он работает в кооперативе. Пускай Сергей туда вступит, и столько же зарабатывает. А если не хочет, значит, он взамен денег имеет свободное время.

— На три тысячи? Дороговато у вас обходится свободное время!

— Во-первых, не у нас. Пример ваш, — Тан Линь разулыбался. — А во-вторых, вы правы. Время дороже всего. Не факт, что после какой-то суммы семья Игоря выбрала бы деньги вместо папы.

— Ну хорошо, а вот из Автово... Василий и Глеб подрядились на воду. Ну, Василий каждый день водовозку гоняет. А Глеб построил водопрод и теперь пинает... Хм... Картины рисует. Но денег берет столько же, сколько Василий. Вот, народ интересуется: справедливо или нет?

— Конечно, справедливо. Они платят не за просмотр, как Васян машину по косогорам рвет, платят за литры. А каким способом Глеб те литры в дом заводит, его печаль.

— Но получается, он деньги берет за картины? — Косыгин тоже умел улыбаться преехиднейшим образом.

— Он деньги берет за предусмотрительность. Заболел Вася — кто воду привезет? Заболел Глеб — никто не заметит.

— И дорого же предусмотрительность обходится, если по разнице считать.

— Ну, тут я не виноват, умственный труд всегда выгоднее выходит. Просто видно не каждому и не сразу.

— Дело не в цифрах! — Афанасьев хлопнул в ладоши. — Где частная собственность на средства производства... А средства производства это напрямую средства к жизни. Когда у одних есть, с чего жить — а у других нет! — всегда эксплуатация. Сама собой. Автоматически. Тут уже не в суммах дело. Тут вопрос качественный. Одни учатся давить, вторые пресмыкаться. Вот что плохо.

Из открывшейся двери кабинета вышел Хрущев:

— Здравствуйте, товарищи. Прошу тишины! По некоторым обстоятельствам заседание мы вынуждены перенести на послезавтра. Прошу извинить. Чтобы не пропали запланированные два часа, мы посвятим их вашим текущим вопросам. Представители промышленности и военных, прошу пройти. Товарищ Келдыш, вас прошу подойти через час. Товарищи Афанасьев, Ефремов, сделайте пока товарищу Тан Линю хорошую экскурсию, чтобы он лучше представил себе историко-культурный фон.

Ученые переглянулись. Ефремов оправил костюм.

— До послезавтра времени вагон. Можно устроить неплохую экскурсию.

* * *

— Экскурсию? Но я не местный!

— Сан Сеич, нас вызывают на отчет в Москву, — Звездочет если и волновался, то не сильно показывал чувства. Ремнант: истерику гриммы слышат через три стены. Поневоле привыкнешь сдерживаться.

— ... Слово давал, плохо буду выглядеть. Выручите, ради Пулковской обсерватории, ради Кронштадта!

Геолог покрутил головой, поморщил нос, но отнекиваться не стал.

— Добро. Что надо?

Звездочет махнул рукой и шесть мужчин, до тех пор стоящих в отдалении, подошли и пожали протянутые ладони.

— Вот Александр, он геолог. Он вас проводит и все покажет. Меня отзывает Москва. Вас, товарищи, тоже вызовут. Скорее всего, не позже завтрашнего дня, когда мой доклад прочитают. Но сегодня посмотрите город. Он маленький, нестарый... — Звездочет чихнул, — и мы его полюбили именно за это. Удачи, я пошел.

И зашагал к навесику остановки, где уже подвывал турбинами разъездной винтокрыл.

Геолог обернулся к гостям:

— Александр.

— Кортес.

— Худой.

— Флюкт.

— Поручик.

— Анкер.

— Брат.

— Ага, — сказал геолог, соображая на ходу. — Нас не много и не мало, нас шестнадцать человек?

Прежде всех отреагировал Флюкт, конечно:

— Для питерской окроши нужны огуры и картоши?

Бац! Никто не ждал от интеллигента классического крюка в челюсть. Флюкт накрылся ногами. Геолог, отступив на шаг, развел руки:

— Простите, братцы, оно само. Кто про мой город не так скажет, сразу прямо нервный тик, руки трясутся.

Лейтенанты переглянулись, помогли встать Флюкту, отряхнули от снега.

— Извините еще раз, — теперь геолог уже посерьезнел. — Честно, не знаю, что вам показалось обидным. Вроде же ваша, спецназовская песня.

— Мы ракетно-артиллерийские войска, — буркнул Кортес. — Не надо путать. А то и у нас нервный тик начнется, и руки заживут собственной жизнью.

— Ладно, понял. Мир?

— Пиво, — вздохнул Флюкт. — Много пива. И будет мир.

— Заметано.

Кортес хмыкнул, но тоже согласился:

— Да, хватит уже гордостью считаться. Флюкт, понял?

— Так точно.

Геолог обвел панораму сразу двумя руками; штормовка залопотала на знобком ветру с моря.

— Ну тогда начнем прямо отсюда. Мы стоим на Бульваре. У него есть официальное имя, но я его не помню, и никто из местных тоже им не пользуется. Бульвар, все. Слева и справа дома. Улицы...

— Не перечисляйте, — Анкер помахал буклетом с картой, — тут все есть. Разрешите вопрос. Отчего Центральная улица на краю города?

— Потому что по проекту она в центре. Просто город в ту сторону еще не достроен.

Конкистадоры повертели головами. На бульваре несколько больших, вычурных зданий: тут купол, там пара острых граненых шпилей с корабликом-флюгером, ветер с моря цепляется за витые ребра полотенцами снега, словно дымит. Вон то обширное, увенчаное пирамидой, наверное, исполком — или как он тут именуется, ратуша? Затем, похоже, кинотеатр. Дальше спортзал: большой кирпич, высокие узкие окна, перед ним футбольное поле с пустыми сейчас трибунами. Еще дальше, наверное, отделение милиции, сразу с тренировочной площадкой. Напротив, конечно, пожарные: наблюдательную вышку ни с чем не спутаешь, и машины там узнаваемого красного цвета.

Машины яркие, а вот цвета окраски домов уже заметно поблекли. Здания на Бульваре строгие, вместо краски облицованы пиленым камнем. Зато вправо и влево улицы заставлены квадратно-гнездовыми домами-колодцами; то-то ленинградцы от города Ноль сами не свои. Только снаружи дома раскрашены не обычной охрой, прославленной фильмами про декабристов и Пушкина, а разрисованы кто во что горазд. Здешние дома-колодцы чуть раскрыты к югу: там стенка на этаж или два ниже, чтобы солнце проходило. Внутренние дворы в них широкие, и даже кое-где стоят металлические ребра — не надо и гадать, под общую крышу на весь двор.

Ковер застройки поднимается от Бульвара к гребням невысоких гор, и потому отсюда, со дна чаши, весь город легко можно окинуть одним взглядом.

Брат сказал:

— Крепости, натурально! Только деревья перед ними скелетами.

Экскурсовод покачал головой:

— Да, печально. Осенью красиво, сейчас просто снег. Там дальше, за домами, кольцевая стена от гримм-тварей. Настоящая такая стена, как в кино про капитана Блада. Только часовые не с мушкетами ходят, оружие посовременней.

Поручик с Анкером переглянулись. Худой спросил:

— А как тут вообще с оружием? Интересно.

Геолог понимающе прикрыл веки:

— Нас в поле охраняют местные, Корпус Пограничной Стражи. Они нам показывали старые прахобои. По мощности и точности примерно как мушкеты-аркебузы — на сто-полтораста шагов что угодно в куски. Но дальше на кого бог пошлет. Потому что нормальное производство с точной металлобработкой у них сосредоточено в паре городов на всю планету. Конечно, Охотники... — геолог вздохнул с откровенной завистью, — могут и умеют разные штуки, дух захватывает. Но кустарным образом, только для себя.

— Вы сказали: "старые прахобои". А новые?

— Новые только у Охотников. Там да, наша техника отдыхает. Ну, а в Корпусе вооружены карабинами, те же СКС, что у нас.

Геолог постучал пальцами по ремню собственного оружия, привычно висящего за плечом стволом вниз.

— По черным нормально бьет, просто Охотник свалит гримм-тварь сразу, а из СКС надо две-три обоймы выпустить. Учитывая, что черные очень быстрые, они тебя порвут раньше, чем ты перезарядишь первую. Такой простой секрет.

— А пулемет?

— А Прах к нему? Он дорогой зверски. Дешевле один раз Охотникам заплатить. Приедет команда и вычистит округу на месяц или около того.

— Как тараканов травить.

— Отличное сравнение. Ну что, не буду я вас по стене таскать и в порт не повезу. Билеты ладно, денег не жаль, а жаль день времени туда-обратно. Поедем лучше в парк. Там кино про вас.

— Про нас?

— Ну да, про ваши запуски. Заодно и посмотрите, в кого вы стреляли.

Конкистадоры переглянулись в полном изумлении:

— Кто снимал? Агентура?

— Не надо агентура, здесь у каждого в кармане Свиток... Такая штука, телефон и фото-кино-камера сразу. Снял и тут же отправил в студию. В парке большой экран есть, новости повторяются каждый час.

Геолог почесал затылок:

— Хотя в парке холодно. Можно в "Приговор", подвал возле ратуши. Правда, такое уже мне неловко. Меня просили вам город показать, а не спаивать с порога.

— Но потом-то?

Геолог подмигнул:

— Так ведь это, пойми, потом! Когда культурную программу выполним. И вообще, вы сюда разве пить приехали?

— Сдается мне, тут каждая собака больше нас осведомлена, на кой черт мы сюда приехали, — проворчал Кортес.

— Ай, ладно, хорош сопли жевать. Пошли, пошли!

Обогнув ту самую Ратушу — вблизи довольно внушительную — компания уперлась в маленькую станцию. Ширина колеи примерно полторы ступни, нарядный вокзальчик, изобильно и с толком покрытый деревянной резьбой — все придавало полустанку вид новенькой игрушки.

— Можем прокатиться, кстати, — геолог поднял руку. Из вокзальчика выскочил здоровенный мужик в обычной одежде, но с необычным лицом. Заметив удивление лейтенантов, провожатый объяснил:

— Фавн. По-нашему, наверное, мутант. Приезжали биологи, — вздох, — так их главного профессора откачать едва успели. Первый раз видел инфаркт вживую, хотя чего только в экспедициях не случалось... Насколько я понимаю, у него основа бычья.

— И что следует?

— Очень сильный. Очень упрямый. Разозлить сложно. Зато, когда разозлится — туши свет. Африканского буйвола знаете?

— Буквально вчера пили вместе, — фыркнул Анкер. — Вопросики у вас. Откуда нам?

— Ну вот, а фавн-бык в сто раз опаснее. Потому что разум у него такой же, что у тебя или у меня.

Фавн-бык спокойно ждал конца беседы. Геолог обратился к нему по-здешнему; здоровяк понимающе кивнул и тотчас явил на свет поезд из пары платформ о четырех лавках каждая. Толкал их чудо-агрегат, вроде велосипеда, только с громадным задним колесом.

— Занимайте места.

Конкистадоры полезли за монетами, но внезапно из вокзальчика выбежал пацаненок. Подскочил ближе и живо заговорил с геологом; тот, явно удивленный, обернулся к успевшим занять места конкистадорам:

— Вам бесплатно. Вас узнали, я же говорил, что новости каждый час. Только просят написать что-нибудь на память.

— Мы языка не знаем.

— Вы по-нашему, я переведу, как смогу.

— Худой. А то Флюкт как влепит, потом до конца жизни краснеть.

— Есть.

Худой соскочил с лавки, принял баночку краски, кисточку, доску и задумался. "Наша цель — коммунизм!" звучит идеологически верно. Только в устах ракетчика несколько, хм... Неоднозначно. "Сами не летаем и другим не даем" — девиз ПВО. Хорошо, но слишком по-хулигански. Сейчас весело, а повзрослеешь, стыдно станет. "Свет и тепло в каждый дом" — вроде бы и ракетчики, но совсем другие, стратегические. Просто нечестно.

Видя его колебания, геолог шепнул на ухо:

— Название части ставь, подпись, и хватит.

Но у них и названия части нет, номер только, а он секретный. Отдавать славу парням из Четвертой Ракетной, честно говоря, жаль. Слава своя, заслуженная.

Остается одно. И Худой написал "Конкистадоры", и первым поставил подпись. Белой краской, не тушью, но местные вытаращились на него с откровенным изумлением.

Геолог хмыкнул весело:

— Знай наших. Они давно на шариковые ручки перешли. Что там кисточка, они плакатного пера с чернилами отродясь в руках не держали.

Подождав, когда распишутся все, геолог добавил внизу перевод — в три слова — и тогда уже подал доску пацану. Двумя руками, с полупоклоном. Спохватившиеся конкистадоры мигом изобразили шеренгу и даже успели щелкнуть каблуками.

После чего пацан, бережно неся доску перед собой, ушел в резную шкатулочку станции. Земляне вернулись на лавки, а здоровенный фавн, так и просидевший всю церемонию на месте водителя-толкателя, налег на педали.

Только сейчас конкистадоры заметили, что дорога под ними деревянная: рельсы, шпалы, вагончики от колеса до крыши, и даже большая тяговая шестеренка. Ветер с моря в котловине и понизу тянул несильно, холодил щеки. Город Ноль тянулся вокруг чудным сном. Белые змейки снега прятались за домами-крепостями. Игрушечный поезд шел — именно шел, щелкая клавишами тягового колеса как сороконожка каблуками — стирая все прочие звуки.

Кортес наклонился к уху соседа по лавке:

— Вы три слова написали.

— Задачка, — геолог вздохнул. — Писать "завоеватели" я счел политически неверным. Так что: "идущие за звездой". Гумилев, может, знаете?

Кортес кивнул и вытер с лица растаявший снег.

* * *

Снег валил уже всерьез, но именно поэтому стало теплее. Парк не высаживали, выгородив между полос Бульвара кусок матерого леса. Дорожки вместо асфальта засыпали привезенной из Хедаммы галькой. Кустарник подстригли чуть-чуть, самые кривые места, а так плотный подлесок сохранился почти весь. Поэтому в парке городской шум пропал окончательно. Щелканье деревянной сороконожки забавно подчеркнула знакомая песня:

— ... А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы...

— О! — Анкер улыбнулся, — Ее студенты Горного на картошке пели, мы там пересекались.

Геолог хмыкнул, промолчал. Дальше на ту же мелодию пели местный перевод, вслушиваться никто не стал. Поезд подошел к домику кафе; свет работающего на террасе экрана бросал заметные блики в оседающий сумрак. Фавн-веломашинист безо всяких там поворотных кругов или стрелок легко перенес чудовищный агрегат на другую сторону поезда, перевернул как надо, прицепил. Подождал высыпавшую из кафе небольшую компанию, разместил по вагончикам. Ссыпал полученные деньги в кассовый ящик. Запрыгнул, махнул рукой на прощание — с тем и отчалил.

Земляне вошли в приземистое строение "охотничьего" стиля: толстые бревна, нарочито грубые петли двери, кованые светильники; разве только плоский экран, которого лейтенанты даже на ВДНХ в Москве не видали, выпадал из картины разбойничьего приюта посреди глухой чащи.

На террасе кафе собралось человек сто; под капюшонами-пуховиками земляне не отличали фавнов от людей. Сами они сочли за лучшее натянуть капюшоны поглубже. Потому что слава славой, а Особый Отдел — Особым Отделом. Круто ракетами пулять, вот рапорта потом сдавать замучаешься. С кем контакты имел, что обсуждали, пили много? Сказать: вообще не пили! — сразу не поверят, опытные.