Не было, нет и не будет никогда равного Озимандии великого правителя всех стран, времен и народов — ибо каждый из царей что предшествовал ему был нужен этому миру лишь для того, чтобы подготовить почву для его появления. Ибо каждый царь что был единовременно с ним был нужен лишь для того, чтобы существовать под Солнцем Великого Озимандии. Ибо каждый царь что был и будет после него был нужен лишь для того, чтобы разнести славу о Фараоне всех Фараонов!
Ибо как заявил сам великий Озимандия — "Отныне каждый храм, что был построен — был построен мной! Каждый Бог что был рожден есть Я! Каждое деяние совершенное — совершено было в мою честь!"
Для меньших умов нельзя было назвать подобное иначе, чем "высокомерие" — чрезмерное даже по меркам других правителей — но Озимандия не был меньшим умом. Объявляя о своей позиции во всем мировом космосе Озимандия знал, претензию на что предъявляет он — какова будет расплата, стоит ему пасть — и каковы будут дары когда он возвысится к небесам. Именно так — не существовало возможности того, что Озимандия не сможет удержать титул царя всех царей — и, как и было решено, Озимандия не проиграл этот бой.
Ноша величайшего из царей была тяжела, однако Озимандия не удовлетворился бы более легкой. Вместо этого с честью и гордо поднятой головой тот нес свою корону — и его Благородный Фантазм олицетворял этот факт.
Рамзеум Тентирис — храм столь грандиозный, дворец столь величественный и крепость столь неприступная, что та просто не могла существовать в реальности. Впрочем, именно так и было — та и не существовала вовсе. Если быть более точным, то Рамзеум Тентирис представлял из себя каждую крепость, каждый дворец и каждый храм, когда либо построенный по приказу любого царя. Ибо кто был Озимандия, если не царь всех царей, и для кого были построены храмы, дворцы и крепости этого мира, если не для него самого?
Некоторые величайшие храмы обладали магией, что была угрожающа даже в Эпоху Богов. Некоторые крепости превратились в живые памятники, до сих пор восхищающие поколения военных умов. Некоторые дворцы до сих пор внушали трепет своей декадентной роскошью наблюдателям. Но царь всех царей, Озимандия Великий, не желал останавливаться лишь на одном из них — нет, по праву фараона фараонов — все они единовременно принадлежали ему.
Бесконечный дворцовый комплекс возник вокруг Озимандии — словно бы мираж обретающий форму — тот распространился вширь, вверх и вдаль, поглощая горизонт как бесконечный памятник величию Озимандии, больше, чем мог вместить весь этот мир. Под давлением мраморных колонн и золотых обелисков, казалось, должна была треснуть сама земная кора, не рассчитанная на подобное давление — а сотня тысяч заклятий разных эпох и народов единовременно подчинились Озимандии, обрушивая свой гнев на Гавейна.
Конечно же Гавейн представлял из себя могущественного рыцаря — одно из самых могущественных, что вообще когда-либо существовали на этом свете — и, под светом Солнца тот был сильнее, чем когда-либо. Что было особенно важно — в три часа на рассвете и три часа на закате Гавейн был вовсе неуязвим.
Однако даже "неуязвимость" была слабым утешением перед тысячелетиями накопленной магии, мощи и величия всех царей что были до и после Озимандии.
Врезавшаяся в его фигуру магия поглотила тело Гавейна — прежде чем быть разрезанной вдоль следующей атакой.
Лампа Дендеры — забавный артефакт для многих уважаемых ученых-египтологов, изображенный на барельефе и столь часто принимаемый за настоящую лампу — для любителей тайных заговоров символ невероятной развитости древней цивилизации Египта, для ученых мужей — случайное совпадение. Для Озимандии великого — не то и не другое.
Собравшейся за головой Озимандии подобно нимбу сгусток света несколько раз вздрогнул, словно бы просыпаясь ото сна, прежде чем ударить вперед светоносным потоком, разрезая магию на своем пути, прежде чем поглотить тело Гавейна. Древняя мощь Ра и бесчисленных жрецов, почитающих солнечное божество, воплощенное в едином ударе, врезавшимся в тело рыцаря.
Для любого Слуги это было бы "чрезмерным". Для того, чтобы не оставить от противника даже пыли было достаточно лишь десятой мощи того, что было сконцентрировано в Благородном Фантазме Озимандии. Для любого противника — но не для Гавейна.
Даже учитывая его "неуязвимость" и яркое полуденное Солнце, сияющее на него сверху, Гавейну было бы сложно пережить подобную атаку. Однако обладая практически неистощимыми резервами Богини, находясь на своей территории, рядом с Камелотом, где Богиня была сильнее всего -у Гавейна был шанс. Более чем шанс — у него была уверенность.
Конечно же он не мог просто сбросить с себя подобную атаку как ничего не значащий мусор и отряхнуться от той — великий царь Озимандия назывался таковым не потому, что Трон Героев решил поиграть в любимчиков, а потому, что он являлся таковым.Однако вместе с тем и сила Гавейна делала его "неуязвимым" не потому, что Трону Героев нравилось экстраполировать способности героев.
Возможно, если Создатель действительно существовал, тому нравилось использовать все эти цветастые описания и способности — неуязвимые, непобедимые и величайшие — однако реальность была такова, что всепробивающее ядро и непробиваемая стена столкнулись между собой — и результат подобного столкновения определился спустя несколько секунд, во время которых мощ Озимандии продолжила вгрызаться в Гавейна, прежде чем потухнуть — на несколько секунд, что требовались Озимандии для подготовки атаки. Ничтожное время, что можно было по праву назвать попросту "нечестным" сравнительно возможностей подобного Благородного Фантазма. И все же — вечность в сражении Слуг.
Впрочем, царь всех царей не был беззащитен даже в этот момент. Стоило только свету лампы Дендеры перестать работать, как новая волна магии поглотила Гавейна — атаки, лучи и снаряды отражали только часть способностей бесконечного дворца Озимандии — проклятия древних королей, не желавших их дворцы потревоженными, и гнев поколений жрецов, отдавших жизнь в услужение своим богам не дали возможности фигуры Гавейна даже проявиться на мгновение после атаки Озимандии и явить миру результат той, прежде чем поглотить Гавейна вновь. Впрочем, Озимандии и не требовалось подобного — ведь его дворец распространялся вдаль почти бесконечно, словно бы замещая собой весь мир вокруг. Нет, правильнее было сказать, что именно так это и произошло — ни одна физическая реальность не могла выдержать присутствия воплощенной мощи царя Озимандии. Мир вокруг и за пределами взгляда Озимандии исчез — для царя всех царей и рыцаря, осмелившегося завяить свое право на титул, что не был ему дарован, перестал существовать для них двоих — в самом прямом из смыслов. Простирающейся в бесконечность дворец Озимандии поглотил весь мир, оставив лишь столько, сколько было угодно Озимандии для его царствования — и два воплощения Солнца оказались отрезаны от Сингулярности вовсе, словно бы регальный Озимандия отдал приказ самому миру — "не беспокоить меня до иного приказа."
В его мире все действовало согласно его приказу, вся магия мира была под его командованием и бой продолжался до тех пор, пока сам Озимандия не пожелал бы иного.
И все же, с вынужденным — но весьма неприятным для него самого — уважением Озимандия должен был признать, что эффект его атаки оказался несколько менее выраженным, чем тот рассчитывал. Безусловно, Озимандия не рассчитывал на то, что Гавейн погибнет столь легко и быстро, от единственной атаки — пусть и атаки что можно было даже назвать "серьезной" в исполнении Озимандии, однако он предполагал, что Гавейн как минимум будет иметь чувство такта и потеряет как минимум одну из своих конечностей в результате воздействия света Дендеры. Однако того не произошло, и потому Озимандия...
Был вынужден атаковать еще раз. Что, само по себе, говорило о том, насколько Озимандия высоко оценивал Гавейна.
* * *
Если бы Аинз был любителем поэзии, то он наверняка бы описал, как грациозно Богиня Камелота двигалась, подобно танцу, ее огромное копье было подобно экзотическому реквизиту для того...
Однако Аинз был достаточно далек от поэзии — и достаточно близок к рутине ММОРПГ — а потому нежели восхищаться выдающейся смертельной грацией, с которой перемещалась Богиня тот только достаточно внимательно отслеживал ее движения, подмечая как та предпочитала атаковать — быстро, жестко и стремясь одним ударом нанести как можно большее количество урона как можно большему числу целей — прежде чем послать то или иное заклятие в Богиню Камелота, скорее от того, что он "должен был" сделать что-то подобное, чем от какой-либо необходимости.
Разум Аинза пытался представить план возможной остановки Богини, однако использованные до того заклятия Аинза не могли удержать Богиню надолго. Без всяких сомнений, Богиня Камелота была, пожалуй, сильнейшим противником, с которым Аинз столкнулся в Сингулярностях... Что не было слишком уж мозговзрывающей планкой для Аинза — но обозначало, что тот испытывал некоторую проблему с тем, чтобы легко обезвредить Богиню и допросить ту относительно ее ранних слов — про спасение людей и так далее. Медб же, создавая десятки за десятками иллюзорных солдат и вовсе выглядела скучающей, кажется, достаточно меланхолично реагирующей на попытки Богини добраться до Медб. В конце концов десять, сто или сто десять миллиардов иллюзий уничтожила бы Богиня — на Медб это не оказывало никакого влияния вовсе.
Возникающие по ее желанию солдаты, не успевавшие сделать и шагу вперед, прежде чем быть обращенными в тающую на ветру пыль, легко сменялись новыми и новыми куклами — под взглядом Медб, даже не двигающейся со своего изумрудного трона, выражения лица больше скучающее и незаинтересованное, чем какое-либо еще. Несмотря на то, что Медб продолжала наблюдать за Богиней, пытающейся добраться до самой Медб, в ее взгляде не было презрения как от наблюдения за пытающимся добраться до нее тараканом, раздражения — или какой либо эмоции вовсе — кроме простой скуки. С таким же выражением лица Медб могла наблюдать за падающими каплями, тикающей секундной стрелкой часов или за сохнущей на стене краской.
Выражение лица Богини, впрочем, также не изобиловало эмоциями — с отрешенной методичностью та превращала воинов Медб в осколки и пыль, с каждым ударом вызывая удары воздуха или растущие под ее ногами трещины от инерции ударов. Со стороны могло даже показаться, что она представляла из себя робота — учитывая скучающее выражение лица Медб — даже то, что это было тренировочным сражением между двумя подобными. Но это не было подобным — Богиня стремилась уничтожить Медб — а Медб держала удар, предоставляя столько времени Аинзу на его действия, сколько тому было нужно. Впрочем — Аинз не мог сказать и то, что для Медб было бы легко разобраться с Богиней. Запутать, ослабить, завести в ловушку, после чего, когда та обессилеет — убить? Вероятнее всего, но это потребовало бы время от Медб — и куда большей вовлеченности в процесс. Просто справиться с той одним невероятно мощным ударом? Нет.
С другой стороны создаваемые Медб болванки, пусть и пригодные лишь для того, чтобы бессильно осыпаться в прах из-за одного движения руки Богини, все же заставляли Богиню совершить это одно движение. Для Медб подобные иллюзии не стоили ничего — и даже если было сложно представить, что постоянные движения Богини могли легко утомить ее — до тех пор, пока Богиня тратила больше энергии на свои действия, чем восстанавливала самостоятельно ежесекундно — можно было сказать, что Медб выигрывала даже не совершая никаких действий.
Иными словами — хотя ситуацию ни в коем случае нельзя было назвать проигрышной — точно также ее нельзя было назвать и выигрышной. Возможно, затягивание сражения бы имело смысл, если бы Богиня могла рассчитывать на помощь своих Слуг — однако это было невозможно — ее рыцари сражались прямо сейчас с альянсом Слуг, собранным под началом Аинза. Куда вероятнее было то, что затягивание сражения играло на руку Аинзу, чем Богине.
Богиня могла понять это не хуже иных — и потому, спустя мгновение, отступила от Медб, до которой так и не смогла добраться легким способом — пусть та и не сдвинулась со своего трона, прежде чем занести копье, что спустя мгновение засветилось солнечным светом. Или, по крайней мере, именно такая ассоциация и казалась наиболее подходящей — золотистый свет, пробившийся сквозь завитую сталь — или, по крайней мере, это выглядело как сталь — оружия. Однако этот свет нельзя было назвать солнечным — в нем не было тепла или переливов, каковые существовали в Экскалибуре. Нет, золотистый свет ее копья казался величественным, как золотое сияние доспехов, но ни в коем случае не приветливым. Холодный, отстраненный, как блеск золотых идолов, бессердечных к человеческим мольбам. Памятник тиранам давно ушедших эпох.
Наставив это копье на Медб и Аинза единовременно, сформировав прямую линию от себя включающую их обоих, Богиня произнесла холодно — исключительно в плане безэмоциональности,— Ронгоминиад.
Спустя мгновение — ударившая во все стороны сила мгновенно превратила в пыль всех созданных Медб солдат, вырвавшись на волю необузданным вихрем, прежде чем превратиться в столб золотого сияния... Заставив Аинза внимательно сконцентрировать свой взгляд на копье.
Десятки мыслей единовременно пронеслись в его разуме, прежде чем сформулировать одну, финальную, самую главную мысль.
"Это однозначно Предмет Мирового Класса!"
В прошлом Аинзу не удалось получить Предмет Мирового Класса от Теслы — и в данный момент маловероятно было и то, что он сможет перенести с собой летающий дворец Семирамиды, но...
Но упускать наконец-то появившийся перед его глазами самый настоящий Предмет Мирового Класса?!
Глаза Аинза зажглись жадностью, которую было невозможно описать простыми словами. И Богине стоило быть благодарной, что та оказалась неспособна увидеть эту эмоцию в сиянии Ронгоминиада.
Иначе ее однозначно пробила бы дрожь.
* * *
Ронгоминиад — якорь, что держит два неразделимых, но несовместимых полюса одной реальности. Мир — и Обратную Сторону Мира.
Эпоха Богов не погибла в одночасье — не было того события, что можно было считать лишь одной абсолютной точкой отсчета для этого события. Некоторые считали что гибель Гильгамеша, первого царя, величайшего из всех, можно было счесть той, но это было лишь условной датой, пусть и не без причины для существования той. В конце концов Гильгамеш был рожден как царь, не равный никому на всей земле — армии его завоевали весь мир и сокровищницы его наполнились всеми богатствами, что были на всей Земле — царство его стало примером для всех империй — и стал он подобен богам, настолько, что при гибели его ушли в легенду сотни чудовищ и созданий, неспособных более жить в мире, где не было источника, равного в легенде своей Гильгамешу...
Но даже в этом случае Эпоха Богов, легенд, магов, монстров и героев не закончилась в одночасье — если бы так произошло, то как родились бы иные герои, немногим уступавшие Гильгамешу — Озимандия, Геракл — как родился бы "Маг всех Магов", сам Соломон? И спустя тысячи лет после смерти Гильгамеша существовали великие герои и боги вмешивались в течение истории, пусть все реже и реже от раза к разу, пока многие не сочли, что влияние богов на мир сошло на нет вовсе. Однако, рассуждая о легендарных созданиях, в легендах древних народов непобедимых, и лишь ждущих своего часа — или могучих героях, бессмертно несущих свою ношу долга, оберегая мир от тех — не так часто даже маги современного мира, уверенные в том, что Эпоха Богов окончательно сошла на нет, задаются простым вопросом — "где они сейчас"?
