Однако самое главное оно ему сказало, лишь подтвердив невеселый вывод: устройства такого рода, да еще рисующие на себе надписи на чон-саа, создавала только одна раса. И единственное, чего не понимал Джеймс, зачем "котам" — наверняка разъяренным из-за станции наблюдения, не говоря уж о сопутствующих потерях — сажать его в эту штуковину, вместо того чтобы просто дать умереть в "Стреле"? Почему он до сих пор жив? Что за не то сон, не то видение пришло ему в голову, пока он был внутри этой штуки?
Джеймс на этот раз очень хорошо запомнил все, что видел. Вплоть до момента, когда его жутковатый двойник приказал обернуться — и он подчинился. Что было за спиной, что он увидел... вот этого юноша не помнил: после этого вновь вернулась уютная тьма кокона, панические образы лечащего создания и нарастающий снаружи грохот. Как ни силился Джеймс, как ни напрягал память — то, на что двойник-тень советовал посмотреть, оставалось скрытым.
Внезапно ему пришла в голову новая мысль: что, если это новый сон? Что, если он не проснулся, а опять видит нечто внушенное извне? В туннеле с маячащей на краю зрения тенью, с пульсирующей в голове болью — там он ощущал некую странность, некую зыбкую нереальность происходящего. Но код каменным небом, на вершине гранитного зиккурата, вознесшегося над тысячами ему подобных, над сплетением ущелий — там он не ощущал ни малейшей разницы между сном и явью. Там все — даже ожившая тьма в глазах двойника — казалось реальным. Настоящим. И, может, здесь все такое же... "реальное"?
Тишина и темнота вокруг не желали помогать ему с ответом. Горячий воздух все так же обжигал горло, дышать не становилось легче, глаза то и дело заливал пот, где-то срывались и с мерным стуком или хлюпаньем падали оседающие повсюду капли. Стоя на коленях у остатков кокона Джеймс вдруг обратил внимание на легкое вздрагивание камня под ним: слабое, почти незаметное, но, тем не менее, достаточно сильное, чтобы заметить его. Поколебавшись, юноша отодвинулся на полметра в сторону и осторожно приложил ухо к мокрой и теплой поверхности. Сначала ничего необычного не услышав, уже хотел подняться, когда за ритмичным постукиванием падающих капель разобрал неровный, тихий-тихий гул. В нем не было ничего машинного, ничего узнаваемого, но почему-то у Джеймса сложился образ спросонья ворочающегося в тесной берлоге потревоженного медведя. Если же сложить тот грохот, катавасию сошедшего с ума мира и этот аккомпанемент вздрагивающим камням — вывод получался не самый обнадеживающий.
— Землетрясение? — хрипло, и вдобавок раскашлявшись, сам себя спросил Джеймс. В темноте звук человеческого голоса прозвучал пугающе громко и гулко, а рвущий грудь кашель — как сухое карканье ворон. В цепочку догадок о плене это тоже неплохо ложилось: тэш'ша любили зарываться в землю или устраиваться в пещерах: не важно, естественных или рукотворных. Здания выше шести-десяти метров они почти не строили, но зато сполна компенсировали это иногда не одним десятком метров подземных уровней. Так что, если его сняли с остатков "Касабланки", то могли и привезти на одну из подземных баз тэш'ша. А где ближайшая их база? Верно, в самом сердце намечающейся большой заварушки — то есть, на Изольде. Учитывая же те сводки, что им дали просмотреть на "Тинагре" перед началом боя, в системе весьма скоро должно было стать крайне жарко — и Джеймс не мог не задуматься: а не следствие ли все что приключилось с тэш'шской базой этого "жарко"?
Откашлявшись, он, наконец, рискнул подняться на ноги. Голова все еще кружилась, но стоял он твердо, внимательно оглядываясь по сторонам... ну, по крайней мере, куда падал свет от остатков кокона.
Разнообразием обстановка не баловала: или камни, или теряющаяся в темноте изуродованная стена. Сразу за ним полого к невидимому потолку — или что там наверху — уходила осыпь обломков скал, щебня и некрупных валунов. Джеймс прищурился, аккуратно шагнул к осыпи: и так было больно стоять на усеянной осколками камня земле. Поранишься одним таким — и даже нечем будет рану перевязать.
Ему не почудилось: обрывки черной субстанции попадались вперемешку с камнями. На вид она напоминала разлезшуюся ткань, но на ощупь была мягкой, податливой, как нагретая глина. Джеймс поднял один обрывок и вернулся с ним к свету, про себя отметив, что висящий в воздухе пар приглушает запахи: резкий, острый аромат от обрывков черной субстанции он ощутил только у самого края осыпи. Запах не был неприятным, но необычным: Джеймс готов был поклясться, что никогда не встречал ничего подобного раньше. Он даже с трудом мог подобрать какой-то аналог: в голову почему-то лез только-только выпавший снег.
Положив подобранный комок у светящегося края, юноша осторожно прижал ладонью заполнявшую все внутри кокона пружинящую массу, царапнул ногтем край трубки, благодаря которой дышал внутри (и благодаря которой до сих пор во рту странный металлический привкус). Так и есть: почти никакой разницы между внутренностями кокона и теми лохмотьями, смешанными с землей и камнями. Джеймс перевел взгляд на лежащую наружной стороной вверх вторую часть кокона, с тускло мерцающей надписью, и увидел то, что пропустил при первом осмотре: весь низ, там, где прочная оболочка переходила в разорванную мягкую бахрому, был искромсан, разодран. Сквозь трещины наружу выпирала та же черная субстанция: он так и не мог понять, есть ли у нее какая-то внутренняя структура или весь кокон заполняла однородная губчатая масса? На первый взгляд в это слабо верилось, но Джеймс достаточно был наслышан об умениях тэш'ша создавать отчасти машины, отчасти живые существа, чтобы не удивляться.
Кончиками пальцев проведя по зазубренным краям трещин в оболочке, Джеймс вспомнил панический мысль-образ "Ресурс на защиту...". Чем бы эта штука ни была — механизмом, живым созданием или смесью первого и второго — оно выложилось до конца, спасая ему жизнь. Если тут действительно было землетрясение (что бы его ни вызвало)... Джеймс задумчиво посмотрел за спину, на осыпь и с усилием поднял ту половинку кокона, на которой появились надписи. Вернее, попробовал поднять — пускай и не очень большая, но весила она порядочно, а он был еще не в той форме, чтобы таскать тяжести. Пришлось ухватить за один край и тянуть за собой.
Темнота отступила еще на несколько шагов: свет с краев резал глаза, но не был настолько силен, чтобы за три-четыре метра можно было хоть что-то разглядеть кроме смутных контуров предметов. Джеймс уже догадался, что этот свет не для удобств сидящего в коконе: если вспомнить, что для тэш'ша белый цвет означал опасность, то смысл белоснежных линий сводился, вероятнее всего, к аварийному маячку. Знак для спасателей или тех, кто должен заниматься пленником, что возникла какая-то непредвиденная ситуация. Одинокая линия букв непонятного Джеймсу диалекта чон-саа на оболочке, видимо, служила той же цели: проинформировать о проблеме.
Теперь света хватало, чтобы рассмотреть осыпь, не напрягая глаз. Прямо по центру, примерно там же, где Джеймс подобрал черный лоскут, камни были раздвинуты в стороны, а в ровном склоне образовалась впадина. Здесь же было больше всего остатков этой субстанции, неотличимой от внутренностей кокона или от обрывков бахромы у его основания. А если приглядеться, то был виден и след — точно к месту, где Джеймс выбрался на свободу, вела расчищенная от большинства мелких осколков и пленки грязи полоса.
Точно кто-то... или, вернее сказать, что-то ползло. Оказавшись под завалом, получившее множественные повреждения, потерявшую большую часть защиты, оно оказалось достаточно сильным и живучим, чтобы продраться сквозь массу камней, выползти на более-менее чистое место и лишь там освободить пациента. И только после этого оно позволило себе умереть... или выйти из строя — непонятно, какое слово тут окажется правильным.
Джеймс поджал губы. Очень не хотелось признаваться себе, но в глубине души он чувствовал признательность спасшему его творению тэш'шских медиков. Конечно, это создание (Джеймс все же предпочитал думать о нем как о живом существе) лишь выполняло данные ему приказы, и благодарить в конечном итоге стоило бы тэш'ша, но Джеймс скорее умер на месте, чем пошел бы на такое. А существо-кокон... что ж, его можно и поблагодарить.
Следующий десяток минут он потратил, выясняя, куда занесла его нелегкая. Таскать за собой тяжелый остаток кокона становилось все труднее и труднее: силы возвращались, но не так быстро, как хотелось. Джеймс подозревал, что бодрость и ощущение легкости во всем теле — прощальный подарок лечащего его существа, и вечно этот подарок действовать не будет, а потому время тратить впустую нельзя. Так же нельзя мешкать и из-за слабого гула в глубинах — кто знает, не тряхнет ли здесь все еще раз, а второго кокона, в котором можно укрыться и который будет до последнего бороться за пациента, у него в запасе нет. И все же Джеймс заставлял себя не торопиться, тщательно и неспешно осматриваться все, что выхватывало слабое свечение: во-первых, не хотел впопыхах пропустить что-то важное, а потом и берег силы. Да и ступать по камням босыми ногами — то еще удовольствие. Была мысль отломать один их пары лепестков, но, промучившись с пару минут, он сдался: "кожа" кокона лишь упруго пружинила, сперва немного поддаваясь нажиму, а затем неожиданно становясь очень твердой. Попытка расширить уже имеющиеся трещины так же осталась столь же безуспешной, оставив на память пару ссадин на пальцах, да длинную царапину от запястья до локтя.
В темноте и тишине ход времени совсем не ощущался. Джеймс начал было считать секунды, но на второй тысяче сбился. Так что он с трудом мог предположить, как долго бродил, до рези в глазах всматриваясь в камни, потрескавшиеся стены, грязные лужицы под ногами. Дважды попались остатки не то приборов, не то части машин: ничего узнаваемого в перекрученных и смятых цилиндрах серого окраса не осталось. Иногда Джеймс останавливался, подбирал пару подходящих обломков и несильно ударял друг об друга, вслушиваясь в эхо. И каждый раз спереди звук был немного другим, чем сверху или с боков... гулче, что ли?
Когда ломящая боль в руках и спине уже почти заставила юношу остановиться, среди угрюмого нагромождения камней у стены по левую руку он заметил первое увиденное здесь яркое пятно. Поминутно косясь на иссеченную вертикальными трещинами стену и черный зев пролома вверху — чтобы разглядеть его пришлось с трудом поднять источник света над головой, — Джеймс аккуратно откатил один, второй камень... и с недоумением уставился на непонятное нечто в появившейся выемке. В нос ударил резкий, сладковатый запах, мигом пробудив мучительный спазм в животе, а во рту — привкус железа. И только тогда Джеймс понял, на что именно он смотрит.
Отвернувшись, он, спотыкаясь, отошел на полтора-два метра назад, борясь с бунтующим желудком. Ни капли жалости к тэш'ша он не испытывал, встреть труп "кота" — хмыкнул бы злорадно, но под камнями не было трупа. Та было кровавое месиво, словно тэш'ша перемолола в фарш гигантская мясорубка, а потом этот фарш смешало с раздробленной породой. Юноша посмотрел на невидимую отсюда дыру вверху: вероятно, именно оттуда все это рухнуло, аккуратной горкой сложившись у стены. Он вспомнил темные потеки на краях дыры, которым сперва не предал значения: теперь же Джеймс был уверен, что если вернется, чтобы их рассмотреть, то они окажутся кровью тэш'ша.
Каменное крошево больно впивалось в голую кожу, дышать все еще было трудновато, ссадины и царапины щипало — на все это Джеймс заставил себя не обращать пока внимания. Главный вопрос заключался в том, что ему теперь делать?
Единственный позитивный результат его прогулки — осознание, что возвращаться обратно не обязательно. Там не оставалось ничего интересного или полезного, а вернуться, чтобы рыться в осыпи ради призрачной надежды найти одежду или какое-то оружие — вряд ли хорошая идея. Даже если забыть о возможном новом обвале, о могущих произойти в любой момент новых толчках, о том, что у него нет ни пищи, ни воды, введенные лечащим существом-коконом стимуляторы (неважно трофейные или их тэш'шский аналог) рано или поздно прекратят действовать... Даже если забыть обо всем этом, Джеймс сильно сомневался, что под завалом могло что-то полезное уцелеть. Его-то спас кокон, а вспоминая серые цилиндры, следовало ожидать что все "полезное" стало таким же бесполезным ломом.
Что у него было в сухом остатке? Он находился неизвестно где (догадка об Изольде, при всей ее логичности оставалась все равно догадкой), ни оружия, ни одежды, ни хотя бы понимания, как и куда выбираться. Ясно, что у тэш'ша приключилась катастрофа, но что толку радоваться проблемам "котов", если ты застрял в центре этого бардака? И, наконец, куда бы он ни пошел, идти придется в темноте: Джеймс не испытывал иллюзий, что сможет долго тянуть тяжелую половину кокона. Да и, стоит думать, далеко не везде он смог бы ее пронести: к примеру, в ту дыру с кровавыми следами ему бы пришлось протискиваться без нее.
Мысль о случившемся с тэш'ша, чьи останки лежали за его спиной, вернула Джеймса, что называется, "на землю". Его осторожная разведка в зыбкой полутьме все же дала общее представление о месте, где он очнулся: не очень широкий проход, метров десять-пятнадцать в поперечнике. Некогда ровная, а нынче потрескавшаяся, местами осыпавшаяся грудами щебня стена была только справа — большую часть левой стороны прохода занимали нагромождения земли и камней. Выглядело все так, словно некогда единые подземные пустоты, тоннели, каверны во время толчков по частям двигались в разных направлениях, разрушая все, имевшее несчастье оказаться на стыке этого движения. Он легко представил, что тэш'ша упал в раскрывшуюся у того под ногами трещину, которая затем просто сомкнулась, расплющив "кота". После чего новый толчок разрушил здесь свод и останки вместе с камнями посыпались вниз, в заполненную паром... Стоп! А откуда здесь вообще взялся пар? Следы огня, дым и поднятая ударом пыль — этого скорее следовало ждать, если принять версию удара с орбиты. В крайнем случае, если до эпицентра взрывов далеко, — будет одна пыль. Она же — если просто произошло банальное землетрясение. Но пар, да еще так много — Джеймс прикинул, что пришел в себя он весьма вовремя: весьма вероятно, что хотя бы получасом раньше тут вообще дышать не смог бы. Впрочем, напомнил юноша себе, пришел в себя он не сам, а с помощью тэш'шского существа: ясно же, что оно не выпустило бы пациента наружу в смертельно опасную для него среду. Да и пока раскаленный пар заполнял туннели, существо пробивало себе дорогу через осыпь.
Далекий приглушенный гул донесся откуда-то сзади и снизу: он ничем не напоминал тот всесокрушающий рев, который Джеймс слышал после первого пробуждения внутри кокона, но и не был тем тихим едва угадываемым звуком, что он уловил ранее. В мгновение ока гул сменился нарастающим рокотом, сквозь который пробился громкий треск — словно ломались давно высохшие кости. Каменная стена завибрировала, по всему проходу послышался частый перестук срывающихся с потолка и камней капель, оросивших и Джеймса, и груду камней рядом теплым дождем.
