Как был, босиком, в одних джинсах, слетел по лестнице и выбежал на улицу.
Темно. Ни один фонарь, как всегда не работает. Где их искать? Куда они убежали?
— Какой же я ублюдок??? — вырвалось вслух.
— Андрей??? — его голос и меня затрясло ещё больше.
Слышу шаги. Справа. Но почти ничего не вижу.
— Саш? — он подбежал, бледный как приведение.
— Близняшки где? — вопросом на вопрос.
— Убежали...
— Блять, так это они???
Он рванул туда, откуда только что прибежал. Я за ним.
За домом. Один единственный фонарь, освещал четверых. Две крохотные фигруки, бегущие впереди и держащиеся за руки. И нас. Тех, кто не "любит", а только "изображает любовь"
— Рома стой!!!! — кричу, но тот только ускоряется. Откуда в них столько сил?
— Женя!!!! — Саша кричит ещё громче. — Остановись!!!!
Задыхаюсь. Из-за того, что слезы душат.
"Я виноват!!!" — мозг разрывает.
Они разбежались. Расцепили вдруг руки и побежали в разные стороны.
— Мой в шортах! — крикнул Саша и свернул вправо.
— РОМА!!!! — голос сорвал, но я должен его догнать.
"Иначе я себе не прощу!!!"
Бегу, не обращая внимания на камни, осколки, окурки и прочую грязь. И едва не догнал. Даже коснулся пальцами волос на его голове, но споткнулся, налетев на маленькое тельце, и что есть сил, прижал его к себе, пробороздив асфальт коленями.
— Рома, что ты делаешь? — шепчу, уткнувшись носом в макушку.
— Папа на тебя ругался... — вжимается в меня, хлюпая носом.
— А убежал зачем?
— Испугался, — и заплакал. Навзрыд.
"Испугался, — поднимаюсь вместе с ним на ноги. — А убежать, ночью, не испугался..."
Женька на Сашиных руках. Вцепился в ворот его свитера и косится на плачущего брата.
— Он почти сразу остановился, — сказал Саша, подходя к нам.
— Повезло, — тяну его за рукав и целую.
— Андрей?! — отстраняется.
— Заткнись, — тяну обратно, и он отвечает.
Они стояли у подъезда. Все трое. Зареванная Машка. И побледневшие родители. Как только близняшки их увидели, тут же бросились к маме. А я взял Сашу за руку и подошел к отцу.
— Ты можешь считать меня кем угодно, и думать про нас, что тебе захочется, — шепчу. — Но я люблю его, а не его деньги.
— Которых, у меня и нет, — сказал Саша и посмотрел на моего отца. — У меня вообще, ничего нет, кроме вашего сына, Сергей Николаевич.
Папа промолчал. Похлопал меня по плечу и слегка улыбнулся Саше.
— Странная реакция, — прошептал Александр и обернулся ко мне. Я кивнул.
— Я тоже ничего не понял...
Я опять не понял своего отца...
Глава 159. Вместо эпилога
На этом, пожалуй, я и закончу.
Никакого мордобоя, битья посуды или проклятий, сгоряча посланных в адрес друг друга, не было.
Поднялись в квартиру. Все. Кое-как утихомирили перевозбудившихся своим же собственным побегом близняшек. Оторвав их сначала от ревущей Машки, потом от меня.
Они боялись оставлять меня одного.
— А если папа опять ругаться будет...— хлюпают носами и косятся в сторону все ещё бледного отца.
— Я не буду больше, — говорит он и осторожно тянет к ним руки.
— Обещаешь? — спрашивают.
— Обещаю...
Потерять их, гораздо страшнее, чем какие-то заморочки с моей ориентацией.
Потом пытались успокоить Машу, глотающую сопли/слезы из-за того, что она не уследила за мальчишками.
— Успокаивайся, — мама протянула ей маленькую стопочку. — Утром вся опухшая будешь.
Она выпила содержимое залпом, даже не глянув, что налито, мама только руку успела поднять. И тут же закашлялась, хватая ртом воздух.
— Это что?
— Коньяк... — ответил папа и улыбнулся. — Баб Маня сунула, когда домой собирались, — и, глянув на меня, добавил. — Как знала, что пригодиться.
Да, уж. Мне тогда тоже так показалось.
Васильевна знала, что все закончится именно таким образом.
На моей кухне. В вопросах и ответах, чтобы до конца все выяснить. Кто, когда и как давно. С коньяком, конфетами, зеленкой и пластырями. Разодрал колени в мясо.
— Саш! — мама вдруг резко выпрямилась, мазанув ваткой по закатанным джинсам. — А ты как у нас оказался?
— Мне Рома позвонил, — он пожал плечами. — Или Женя, — задумался, посмотрев на меня. — В общем, у кого-то из них твой мобильник и он позвонил и попросил приехать...— и негромко добавил. — Сказал, что папа с Андреем ругается, а он защитить не может.
Мама ойкнула, вспомнив господа и, прижав руки к груди, взглянула на папу.
— Не смотри на меня так, Марго, — выдохнул он. — Я все уже понял.
— Понял, — мама очень больно ткнула ваткой прям в содранное. — Он все уже понял, — ещё раз.
— Маам!!! — я дернулся, втянув воздух, сквозь плотно сжатые зубы.
— Сиди ровно! — прикрикнула и снова обратилась к папе. — Да, я из-за тебя, придурка старого, чуть четверых сыновей не лишилась. За раз!!! А он понял...
— Маргарита...
— Что, Маргарита? — ее губы задрожали. — Что у вас у мужиков за привычка такая, сначала морды бить, а потом вопросы задавать?
— Никто никого бить не собирался...
— Я тебя первый день знаю???
— Мам, ты только не плачь, — отобрал у нее бутылек с зеленкой, поставив его на стол, поднялся и обнял. Она уткнулась в мою грудь и тихонько заплакала, повторяя, что мы "придурки несчастные".
Согласен. Только совсем не несчастные.
Папино поведение, в тот вечер, было очень странным. Никакой ненависти или неприязни или отвращения, ни ко мне, ни тем более к Саше, я не чувствовал. Только грусть. А после того, как мама сказала, что теперь у нее будет четыре сына, он выпил две рюмки подряд и пробасил:
— Вот и сбылась моя мечта, — вздыхает и смотрит на нас. — Пятеро детей, как и хотел.
Только месяца через три я смог, наконец, выпытать, что с ним тогда произошло.
Советский Союз и все его запреты. О таком раньше не знали/не слышали/не говорилось. Друг. Папин лучший друг. Комсомолец. Передовик производства. Сын влиятельных родителей. Загремел по статье "мужеложство", вместе со своим любовником. И все отвернулись. Забыли про него. Словно того и не существовало вовсе. Даже мой отец, который называл его братом, захлопнул дверь перед его носом, когда тот попросил помощи.
— Костя. Константин Максимович, — рассказывал папа, виновато хмуря брови. — Я до сих пор не знаю, как ему тогда удалось выжить. Наверное, мамка все-таки помогла. Хоть и кричала, что нет у нее сына, — вздыхает, закусив нижнюю губу. — В Прибалтике теперь живет. Обычный работяга. Пару раз открытку присылал. С новым годом поздравлял и с твоим и Машуткиным рождением... а я не ответил... ни разу... сейчас, наверное, и адреса уже не найду...
Когда близняшки убежали, мама это все напомнила. Сказав, что "одной потери ему видимо было мало и что, под старость лет, он очень хочет остаться один".
— Потому что они, — она кивнула на спящих за стенкой мальчишек и Машку. — Уже показали свое мнение, и я тоже уйду за Андреем, — закончила, успокоившись.
— А я взял всех вас и отпустил, — папа разлил остатки коньяка. — Нет уж, мои дорогие, сидите, там, где сидите...
Сидим. Пьем. И не верим.
"Теперь не надо скрываться, лгать близким, притворяться счастливым, — вдох и облегченный выдох. — Теперь можно просто жить и любить. Его".
Саша ночевал у меня. Поздно. Выпивший. Переволновавшийся. Его никто не отпустил. Да он и сам не шибко рвался. Хотя его ждали.
— Вит, скажешь ей, ладно, — стоит на балконе, прижавшись спиной к косяку и опустив глаза вниз, бормочет в трубку. — Да, я звонил, она не доступна... как всегда, — смеется. — Ага, недоступная наша... — вздохнул. — У меня, правда, все в порядке... по чесноку...— вижу его фигурку в приоткрытую дверь и не могу сдержать улыбку. — Я вам завтра все расскажу, а то сейчас соображаю туго... точнее совсем не соображаю, — обернулся, посмотрев на меня. — Описать в трех словах... — улыбнулся. — Люблю. Любим. Любит. Устраивает?.. Да, да. И это все один человек... Ладно, давай. Пусть не злится...
Он положил трубку, но так и остался стоять на балконе, повернувшись лицом на улицу. Еле поднял с дивана свое тело и ковыляю к нему.
— Ты в порядке? — он спросил сразу, как только я его обнял.
— Вообще, это я у тебя должен спрашивать, — целую в висок.
Саша вздохнул. Обхватил мои руки, сильнее себя ими обнял, и я чувствую, как его тело тихонько дрожит.
— Саш...
— Я их видел, — шепчет. — Когда во двор заехал, видел, как они за дом убегают. Но подумал, что показалось.
— Сааш...
— А потом ты из подъезда вылетел, — все тише и тише. — И понял, что теперь вообще все о нас знают...— целую в висок, щеку, скулы, а он бормочет. — Если бы не коньяк, в обмороке, наверное, валялся...— ничего не говорю, лишь обнимаю его ещё крепче. Держу его в своих руках и сам за него держусь. — Андрей это правда? То, что сейчас происходит, — он повернул голову и покосился на меня. — Оно действительно происходит или я утром забыл проснуться?
— Нет, — улыбаюсь. — Ты не забыл проснуться и я действительно тебя обнимаю и не боюсь, что мои родители нас увидят.
Он хмыкнул, развернулся, не размыкая моих объятий, встав ко мне лицом и, вдохнув, прошептал.
— Твою ж мать...
Точнее и не скажешь.
Спали раздельно. Мы не настолько обнаглевшие. Я на диване в зале, Саша в свободной комнате. Первый раз я засыпал таким счастливым. И так быстро. Едва коснувшись головой подушки.
А утром завтрак, сборы и улыбка Евгена, когда он увидел, что Саша остался у нас. Ворчание Машки и Романовский писк. Мамина непроницаемость и спокойствие на начавшийся балаган. И папина просьба:
— При мальчишках попридержите свои чувства...
Они нас приняли. Самые главные в моей жизни люди, приняли и меня и его.
— Теперь ты прилетишь к нам в гости? — спрашивала Машка уже в аэропорту. — Андрей, пообещай, что прилетишь к нам.
— Обещаю, — улыбаюсь и протягиваю к ней руки. — Первого сентября...
Близняшки идут в первый класс, а Принцесса в одиннадцатый. Я не мог пропустить такое событие.
— Вместе с Сашей? — её шепот в ухо.
— Если он захочет, — обнимаю и шепчу в ответ.
Выходные. Всего два дня. Но они настолько все изменили. Я был растерян нереально, но так счастлив, что хотелось и смеяться и плакать одновременно.
— У тебя глазки блестят, — Романыч вытер скатившуюся по щеке слезу и сильнее обнял меня за шею. — Я буду скучать.
— Я не буду, — бормочу, уткнувшись носом в его маленькое плечо. — Я уже скучаю.
Мамины слова, чтобы мы берегли друг друга, и папины объятия меня всё-таки добили и я заплакал.
Семейство улетело. Зацеловав и наобнимав меня на прощание. А я стоял в аэропорту, смотрел, как их самолет становится все меньше и меньше, и... наверное, молился... повторяя "спасибо". Спасибо им за все.
Тот понедельник вообще был очень насыщен слезами и теплыми словами. И музыкой. Саша познакомил меня со своими друзьями. Их оказалось гораздо больше, чем два человека. И "семья" весьма растяжимое понятие.
Для кого-то — это мама, папа, братья, сестры и т.д. А для кого-то — друзья. Настоящие друзья. Которые могут все бросить и прилететь, только потому, что давно не виделись.
Вечером. Уже после того, как мои отзвонились, что добрались до дома и Саша отвез Мориса Марии Васильевне, он утащил меня к ним. В небольшой бар, где кроме нас терлась еще пара тройка человек, но и те потом ушли. И все помещение было полностью в нашем распоряжении.
Саша представил меня, как самую большую драгоценность, что могла подарить ему его дурацкая жизнь и весь вечер не выпускал моей руки из своей.
Было весело. Необычно. И светло. Не смотря на полумрак в баре.
С людьми подобного рода я встретился впервые. Музыканты. Творческие личности всегда казались мне не от мира сего, и я боялся, что не смогу найти, о чем с ними говорить. Но я ошибся. Было О Ч Е Н Ь здорово.
— Андрей, — Виталий кивнул в сторону, глянув на занятого разговором моего спутника. — На две секунды...
Осторожно выполз из-за столика и пошел за ним.
— Уведи Санчеса отсюда, — говорит шепотом и смотрит на оставшихся. — Хотя бы минут на двадцать. Мы ему сюрприз хотим сделать, но при нем не можем подготовиться...
— Без проблем, — согласно кивнул и через две минуты обнимал Сашу на улице. Сказал, что хочу на воздух.
— Блин, кажется я пьяный, — бормочет он, уткнувшись лицом в мою грудь. — А ты?
— Нет ещё, — улыбаюсь, прижимая его к себе. — На мой вес, нужно немного больше алкоголя.
— Ну, да, — Саша вздохнул, тяжко так и поднял голову. — Я, по сравнению со всеми вами, сопля какая-то. Ни роста, ни веса. Даже Богдан уже больше меня.
— Зато ты самый красивый.
— И умный...
— И скромный...
Смеемся. И так хорошо. Внутри. Такое спокойствие, такое безграничное счастье, что действительно немного поплохело. От переизбытка чувств.
— По-моему и моя норма алкоголя выпита, — усмехнулся, поцеловав его в нос. — Крыша черепа поехала...
— Мою если встретит, — Саша обхватил меня за шею. — Пусть привет передает...
До сих пор помню вкус его губ, горько-сладкий, от ликера, который он тогда пил. И запах кожи на шее. Он пах клубникой.
Вернулись в бар немного позже. Увлеклись поцелуем. А они на сцене, машут, чтобы мы подошли и встали в центре зала.
— Это что? — Саша смотрит на меня и медленно двигается вперед.
— Я знаю? — удивлен не меньше его.
— Вы чего там делаете? — спрашивает у стоящих на сцене, и кутается в мои объятия.
— Саш, в последнее время у нас не очень часто получается к тебе прилететь, — Эли говорила, смотря прямо на него. — Мы, конечно, сволочи... но ты прости нас... ты же знаешь...
— Вы всегда меня ждете...— заканчивает за нее и шмыгает носом.
Эли кивнула, посмотрев на нас, и обратилась к высокому черноволосому молчаливому парню.
— Денис начинай, а то я сейчас заплачу, — тот улыбнулся, что-то ей прошептал и, одев гитару, заиграл.
Услышав первые аккорды, Саша вздрогнул, а Эли, улыбнувшись ещё больше, произнесла:
— Да простит меня Blondie , за такое наглое нарушение авторских прав, но Конфетка очень любит ее песню.
И непросто любит. "Maria". Он все время поет ее в ванной, когда моется. Один.
Они пели тогда для него. Для нас. Его друзья, которые намного больше, чем просто "семья". И это был последний раз, когда я видел, как Саша плачет.
Потом был аэропорт, почти сразу после финальных аккордов и бури аплодисментов от небольшого количества зрителей/слушателей. Объятия на прощание и никаких обещаний скорой встречи.
— Увидимся, когда увидимся...
За те пару дней, я побывал в Домодедово столько, сколько не был за все время, что живу в Москве. Примерно часов через семь мы опять были там. Я провожал его. Ещё не протрезвевшего, немного сонного, сгрузил вместе с чемоданами удивленным Василию Дмитриевичу и Дмитрию Васильевичу. И со спокойной душой отправил в Красноярск.
— Сергеич? — вопрос прозвучал одновременно от обоих. — Это случайно не твоих рук дело?
— Что такое? — я очень старался быть удивленным и не понимающим, о чем они говорят.
