— Знать и дальше нам с тобой вместе путешествовать. Вот как судьба распорядилась. Хозяйка твоя умерла, а нужен ли ты её старшему сыну? Думаю, нет. Хотя свидимся, поговорим, а там и я, и ты поймем, как поступить.
Но оберег ничем не отреагировал на моё к нему мысленное обращение. Вслух же я произнес:
— А дом?
— Что дом?
— Дом всё там же, или его уже больше нет?
— Дома Андроника уже нет, но есть хоромы его сына Анестиса. Пойдем, покажу.
— Поедем.
— Что, ах да! У тебя лошади, хорошо, поедем.
Добронрав уже снимал с одной из печенежских лошадок поклажу, чтобы освободить седло для 'моего дядьки'. Когда лошадь была готова, Михалис залез на неё, и мы все двинулись в слободу. Добрались очень быстро, минут за пятнадцать. Ещё через три минуты мы все уже находились рядом с действительно большим и красивым домом, на воротах которого красовался православный крест.
Михалис постучал в них. На стук моментально отворилось окошечко в одной из створок ворот, и показалось малопривлекательное, 'не обезображенное интеллектом', человеческое лицо мужчины на вид, лет сорока-сорока пяти.
— Чего надо? — послышалось из окошечка. Вот тебе и здрасьте! Ещё не хватало получить от ворот поворот. Я постарался припомнить что-нибудь о дворецком, старался очень, но потерпел фиаско. И тогда я попёр в наглую!
— Вот что, паря, ты пойди сейчас и доложи хозяину, что так, мол, и так. Явился не запылился брат его родной. Если захочет меня увидеть, то пусть выглянет из окошечка, глядишь, парой слов перебросимся.
— У моего хозяина нет никакого брата. Так что не заливай, уважаемый, и иди своей дорогой по добру, по здорову.
— Михалис, — обратился я к 'двоюродному дядьке', наблюдавшему со стороны — объясни-ка ты этому всезнайке, кто я такой. Тебя-то он знает, думаю, послушает.
— Эй, Петрос, надеюсь, меня-то ты знаешь?
— О, господин Михалис, тебя я, конечно, знаю!
— Тогда открывай ворота и не выпендривайся. К Анестису приехал, действительно его младший брат, Никитас, которого считали погибшим.
Окошечко захлопнулось, заскрипели засовы, звякнули цепи, щелкнула щеколда, и ворота стали отворяться. Михалис предоставил мне первому въехать во двор, за мной последовали остальные. Через минуту на балконе второго этажа, показался высокий человек, обнаженный по пояс. Он был черноволос, чернобров, со смуглым, или загорелым лицом, с широкими плечами и мощным торсом. Но наибольшее внимание привлекали его руки, все перевитые мышцами, с очень сильными кистями и огромными ладонями. На вид ему было лет под пятьдесят, хотя я знал точно, что ему сейчас сорок два. При его приближении стала заметна седина на голове, крупные черты лица, немного коротковатые ноги для его туловища.
Мы спешились, и он, быстро поздоровавшись с Михалисом, сделал шаг ко мне, внимательно всматриваясь, словно, не веря своим глазам, что перед ним его младший брат. Наконец, он поверил и раскрыл свои объятия мне навстречу. Мы обнялись, и Анестис разрыдался. Моя команда, не ожидая таких эмоций, тактично потупилась. Даже Михалис сделал вид, что растроган долгожданной встречей братьев. Я был тоже на грани слезы, к тому же чувствовал себя очень неудобно из-за того, что приходится обманывать человека.
Его слезы были слезами и горя и радости. Горевал он, конечно, по умершей матери и пропавшему отцу, а радовался возвращению родного брата, которого вот уже полтора года считал погибшим вдали от дома. Он не стыдился своих слез, потому что его чувства были искренними. Вдоволь нарыдавшись и изрядно потискав меня в своих богатырских объятиях, он обратил своё внимание и на мою команду.
— Ну, Нико, давай, знакомь меня со своими боевыми друзьями!
Я не стал упрашивать себя дважды. Попросил всех выстроиться в ряд, и стал четко произносить имена своих спутников, именно так, как они звучали на родном языке, не переводя их значение на эллинский. Анестис подходил к каждому, внимательно смотрел в глаза, затем сжимал двумя руками предплечья нового знакомого и переходил к следующему. Так повторилось четырнадцать раз! А затем он повернулся ко мне и сказал:
— У тебя отличная команда, Нико, я чувствую в них великолепных воинов и преданных тебе друзей. Я прав?
— Совершенно. Я восхищен твоей проницательностью, раньше такого за тобой не водилось.
— Прошло слишком много времени с той поры, мы здорово изменились, многих потеряли, многое приобрели. Я, думаю, мы с тобой расскажем друг другу, как нам жилось все эти годы.
— Нам придется потратить на это не один день, потому что за истекшие годы каждый день был чем-то отличным от другого, был насыщен приключениями и учением.
— Так ты много учился? Хотя, об этом потом. Сейчас я покажу тебе, где разместиться твоим друзьям, ополоснуться с дороги, ну, а, затем, мы все вместе сядем за стол и отметим наше радостное событие! Так ведь?
— Немного не так. Мне хотелось бы сходить на могилу... — здесь я замялся, стараясь, не произносить слово 'матери'.
Но Анестис пришёл мне на выручку.
— На могилу матери мы с тобой пойдем завтра по утру. Это наше семейное дело, а сегодня мы займемся делами живых.
— Хорошо! Однако, в первую очередь, нам надо позаботиться о лошадях, так уж у нас заведено.
— Понятно. Петрос, поступаешь в полное распоряжение Никоса. Он тебе расскажет, что необходимо сделать.
— Понял, хозяин. Только господин Никос, видимо, сердится на меня за то, что я не признал его и не хотел впускать в дом?
Я усмехнулся, потому что только что подумал немного поиздеваться над Петросом за его, в общем-то, служебное рвение. Признаться, проницательность слуги, порадовала меня, потому что только умный хозяин подбирает себе не менее сообразительных служащих, не ощущая при этом, своей неполноценности.
— Петрос, — мирно произнес я, — как можно сердиться на слугу, который оберегает покой своего хозяина, моего брата? Хотя, признаюсь, в первый момент мне твой отказ был неприятен.
— Ну, вот и славно, — сказал Анестис, — думаю, и впредь Петрос не разочарует тебя, Нико.
И мы принялись расседлывать и развьючивать наших четвероногих друзей. Я особое внимание, конечно, уделил своему Ворону, которого сам протер и почистил, да и гриву расчесать не забыл. Мои ребята не отставали от меня. Правда, печенежских лошадок, которые не поместились во дворе Анестиса, мы предоставили заботам Петроса и его команде. И только, когда наши лошади были подведены к кормушкам, мы занялись поклажей.
Меня удивило отсутствие хозяйки дома, жены Анестиса. Но он мне объяснил, что Стелла до тейлуфия (месяц, соответствующий концу апреля, началу мая по Византийскому календарю) уехала погостить в поместье на виноградники, к своему отцу. Заодно захватила с собой и детей, которые уже с полгода не видели деда, а также тетку, двух дядек и ораву двоюродных братьев и сестер.
— Значит, ты временно холостой? — шутливо спросил я у него.
— Выходит, что так! — усмехаясь, ответил Анестис.
Занимаясь Вороном и поклажей, я постоянно видел его, то во дворе, то слышал его голос в доме. Анестис раздавал распоряжения, контролировал и подсказывал, и к тому времени, когда мы закончили со своими делами, нам уже была приготовлена терма с бассейном для омовений, рядом с которым находились слуги, готовые после омовения натереть наши тела благовониями и промассажировать их. Однако мои ребята оказались не готовы к таким услугам, и я, объяснив Анестису, что у русов существуют несколько иные обычаи, попросил его убрать слуг и предоставить нас самим себе. Хозяин с уважением отнесся к обычаям своих гостей и не стал расспрашивать, что, да почему.
В общем, помылись мы на славу! Чистые и распаренные мы толпой вырвались на воздух, где были встречены Петросом, который пригласил нас в дом, сказав, что господин ждет, не дождется своих гостей за столом, который ломится от угощений.
Стол, действительно, ломился! Чего там только не было!?
Конечно, преобладали рыбные блюда, но и о мясных хозяин дома тоже не забыл. Впрочем, названий я не ведал, но, начав пробовать, сразу отличил говядину от свинины, а баранину от зайчатины. Курятина и гусятина всевозможного приготовления за мясо уже и не считалась. Рыба присутствовала на столе и морская, и речная. Что меня особенно поразило, так это огромные осетры, выловленные, видимо, в лиманах Днепра. Каждый из них был метра четыре, не меньше. Два из них были горячего копчения, а третий — холодного. Сомов и стерлядки не было, зато, на огромном блюде лежали жирные куски камбалы. На остальных блюдах лежали другие виды рыбы и жаренные, и копченые, и запеченные, и просоленные. Также на столе, в больших чашах рассола, плавало несколько видов маслин и оливок. И, конечно, с каждым подаваемым блюдом приносили лимоны, соком которых обильно поливалось каждое кушанье.
Вино лилось рекой. Правда, не было молодого вина, но, зато, все мы напробовались вин и с местных виноградников, и привозных, из самой Эллады, а также из Трапезунда и с Родоса. Удалось мне отведать и Критского, и Хиосского.
Учитывая опыт двух пиров у киевского князя, я больше налегал на рыбку, а не на мясо, да и пробовал каждого яства понемножку. Поэтому, наверно, когда пришла очередь десерта, и слуги внесли сладости и фрукты, мне удалось отведать и того, и другого. Ребята внимательно следили за моими действиями за столом и повторяли, буквально всё в точности за мной. А братья всё делали в точности до наоборот. Они оказались настоящими мясоедами, а из рыбных блюд предпочли камбалу и осетра горячего копчения. Оливками и маслинами пренебрегли, впрочем, как и остальные, зато, я наелся маслин на год вперед. И ещё, конечно, вдоволь напробовался брынзы и хлеба.
Поедая все эти вкусности, я отметил, что приготовление многих сортов маслин, не изменилось и через века, как, впрочем, и брынзы. А мясные и рыбные рецепты, даже в дорогих ресторанах, сильно проигрывают искусству кулинаров тысячелетней давности. Но, что не изменилось у эллинов вовсе, так это изготовление их хлеба. Именно такой хлеб, теплый, пышный, с поджаристой корочкой, мне доводилось есть в Элладе, на Кавказе или Крыму, везде, где его изготавливали эллины, будь то понтийцы, македонцы или жители Афин, Пелопоннеса и Крита.
Анестис ел мало. Он, как хозяин дома, больше следил за тем, чтобы его гости были сыты и пьяны. Этот день был для него радостным, потому что в его дом, после многолетней разлуки, вернулся его 'младший брат'. Вернулся живым и здоровым, возмужавшим, да не один, а старшим целого отряда великолепных воинов, на великолепных конях. И Анестис прекрасно понимал, что такие бойцы не выбрали бы себе в командиры более слабого, менее умелого, чем они сами. Это ещё больше ласкало его братское тщеславие и заставляло гордо задирать подбородок за родича, который даже в дальней варварской стране, среди очень сильных русских бойцов, не уронил честь рода.
Как старший брат, он не спешил ко мне с расспросами, не сильно расспрашивал и моих ребят. Но, когда мы все перешли к десерту, Анестис не удержался, и первым делом поинтересовался, а каким путем мы добирались до Херсонеса?
Я обстоятельно рассказал ему, что мы добрались до города через дикую степь, перебрались через перешеек и, минуя, разрушенный когда-то Неаполь-Скифский, попали в Таврику.
— А вы, что, пробирались через степь ночами?
— Нет, мы шли открыто, особо не таясь, но, конечно, соблюдая осторожность.
— Но степь нынче наводнена печенегами. Как же вам удалось избежать встречи с ними?
— У нас с ними было две встречи, однако из обеих мы вышли победителями, да ещё и трофеями военными разжились. Те печенежские лошадки и оружие мы взяли с боя, это наша добыча, которую мы хотим сбыть здесь, в Херсонесе.
— Но я, как член совета города, знаю от нашего стратига и его кентариев, что печенеги меньше, чем сотней, по степи не ездят.
Я скромно промолчал, а Родомысл, который знал язык и понял Анестиса, скромно ответил, по эллински:
— Да, именно столько их и было, — и невинно посмотрел на гостеприимного хозяина.
— Но, как же это? Ведь вас всего пятнадцать!!!
— Ну, как говаривал один великий полководец, побеждать надо не числом, а умением! К тому же они напали на нас не всей сотней сразу. Сначала напала первая половина, а, когда мы её уничтожили, напала уже вторая половина. Из последних пяти десятков мы перестреляли половину, а остальных не стали добивать.
— Но, даже, если и так, то все равно на вас ни одной царапины!
— А мы их не подпускали близко, — пояснил Родомысл, — мы их всех издаля из своих луков перестреляли. Они у нас много дальнобойнее печенежских, ну и стреляем мы все метко.
— Да, как всё просто, оказывается! — воскликнул восхищенно Анестис. — Я-то думал, что сижу с просто отличными воинами, а оказалось, что сижу с героями, подобным Ахиллесу. Нико, и ты старший среди этих героев? Вот порадовались бы за тебя отец с матерью!
При упоминании родителей, Анестис, печально покачал головой.
— Так ты и не смог обнаружить следов отца? — спросил он меня.
— Нет, — тихо ответил я. — Где только не был, какие народы не повидал, но нигде не слышали о нашем отце. Обращался даже к магам и колдунам, но и те не смогли отыскать его следов.
Я нисколько не врал, так рассказывал тот, подлинный Никита из Херсонеса, Волхву.
— А знаешь, говорят, что в Константинополе или во Фракии, есть Симеон-маг. Говорят, очень сильный маг! Вот бы обратиться к нему за помощью. Правда, слава о нем идет нехорошая: злой, жестокий и жадный он, говорят.
— Среди настоящих и сильных магов большинство таких. Уж не знаю почему, видимо, без вредных качеств характера, невозможно достичь магических вершин. К тому же власть и ощущение могущества над людьми, может испортить даже человека, который в иных условиях, может, и не стал бы таким.
— Вот здесь ты прав! Звук медных труб не каждому удается осилить. Ты-то не слышишь их?
— Иногда слышу, но стараюсь затыкать уши, чтобы не заболеть.
К нашему разговору внимательно прислушивался Михалис, да и мои парни, кто понимал по эллински, внимательно следили за нашим разговором. Родомысл, Мститслав, Добронрав, Владимир, Вольга и Птах, казалось, понимают каждое слово. Остальные, хоть и через слово, но тоже понимали.
Откуда такое познание в понтийском у ребят, я решил узнать позднее, а пока наш разговор с 'братом' продолжался.
— Военную науку ты, я вижу, познал в совершенстве, язык русов тоже. Может, и каким ремеслам научился, например, нашему ремеслу?
— Ты же знаешь, Анести, я и раньше-то не любил это дело, всё больше пропадал в палестрах, да гимнасиях. Боюсь разочаровывать тебя, но, кроме военного искусства, я познал только те ремесла, которые необходимы воину. Немного кузнец, немного портной, немного купец, немного плотник и столяр. Но, конечно, латы или цельнометаллический щит, с каким-нибудь вензелем или гербом, выковать не смогу. Меч, саблю, наконечники стрел, пик, копий, — это, пожалуйста.
— Дорогой ты мой! Да разве этого мало! С таким запасом знаний и умения, ты везде сможешь выжить и заработать на кусок хлеба с молоком. Или ты, всё-таки, предпочитаешь военное ремесло?
