Лукьяненко доложил, что личный состав построен и встал в начале строя. На столе что-то лежало, прикрытое обёрточной бумагой. Михайлов приказал выйти из строя на пять шагов указанным лицам, и зачитал список из тридцати двух фамилий, разбив их на две группы.
— Товарищи красноармейцы и командиры, — начал свою речь комбат, представители НКВД не только вручили нам награды, — покосился он на орден, — но и сделали очень ценный подарок всему нашему батальону. Этот подарок лежит сейчас на этом столе. — Показал он рукой в сторону красного стола. Народ вытянул шеи, пытаясь разглядеть, что же там такое может быть. — Как правильно сказал ефрейтор Синицын, такие подарки хранят вечно! Передавая детям и внукам! Вручаю эти подарки в первую очередь людям, которые их больше всего заслужили! Комбат махнул рукой и Маэстро, взяв пачку, начал раздавать первой группе белые свертки, перевязанные ленточкой. — Без моей команды не вскрывать! — распорядился комбат. Потом взял вторую пачку свертков и раздал всем из второй группы. Свертки были у всех.
— Командиры взводов, получить дополнительно по пять подарков на взвод, — распорядился Михайлов. Командиры подошли и получили. Стол оказался чистым, все что лежало, раздали. Всем встать в строй! Все заняли свои места, даже Маэстро занял своё, возле старшего лейтенанта Лукьяненко.
— Дорогие товарищи! То, что вы держите в руках, это ваша слава, слава всего батальона. Это ваши боевые дела прогремели на всю страну. Ваше мужество, ваша смелость и отвага позволили нанести врагу чувствительный удар. И Родина оценила ваш подвиг на страницах центральных газет "Правда" и "Красная звезда". Вас теперь знает вся страна! В каждом городе и селе есть теперь фотографии бойцов нашего батальона! О вас прочитают ваши родственники и знакомые и будут гордиться вами. Если не прочитают, то им расскажут соседи. Закончится война, эта газета ваш пропуск в новую жизнь, вас примут в учебные заведения, предоставят хорошую работу. Когда у вас появятся дети, то они тоже будут гордиться вами, читая, как вы воевали, отстаивая каждую пядь родной земли. Слава нашей Советской Родине высоко оценившей подвиги своих защитников. Поздравляю вас дорогие товарищи, ура!
-Ура! Ура! Ура! — загремело по лесу, раскатисто, мощно и грозно.
Комбат распустил строй на обед.
Заметив подходящего Лукьяненко, комбат его опередил:
— Юра не волнуйся, тебе два экземпляра припасены! (Старший лейтенант расплылся в улыбке). — После обеда соберёшь всех командиров и старшин в штабе, обсудим несколько вопросов. Зам довольно кивнул. Хорошо служить с комбатом, который о подчинённых думает.
Собрались в штабе. Комбат выдал всем командирам и старшинам по газете с сообщением о подвиге батальона. Чтобы не было обиженных. Собирал он их вот по какому вопросу, надо было обсудить действия батальона по эвакуации подбитой техники. Транспортировочное плечо ещё увеличивалось на сорок километров. После того, как перетаскают эти танки, моторесурс тягачей подойдёт к концу. А может, выйдут из строя раньше. Решили пойти по двум направлениям. Срочно ремонтировать немецкие танки и делать из троек тягачи, сколько получится. Отправить разведку по местам боёв, может, удастся отыскать годные немецкие тягачи и годные танки. Починить обязательно трофейный автомобильный кран. Организовать новую базу ремонта в населенном пункте Зубков. Там ремонтировать, и отдавать танкистам. Плохо было то, что дивизия не знала, куда её перебросят. Толи на старое место во Львов, толи бросят в наступление. А слухи такие шли. Лукьяненко решено было оставить на хозяйстве. На базу в дивизии временно посадить командиров первого и второго взвода с одной танкеткой, которую можно использовать как тягач, так и в виде охраны. В Зубков, комбат поведёт взвод Петрова, три тягача и трофейную тройку. Естественно транспортные машины с запчастями, охраной и машиной разведки. Заремба поедет с комбатом. Лукьяненко оставляли два трофейных танка, тягач и машину связи. На трофейные танки Михайлов приказал скомплектовать экипажи из ремонтников. Из командования, на базе, старший лейтенант оставался один и два старшины. Охрану поделили на две не равных части. С комбатом уходило двадцать человек и Рогов. Но с учетом приданных для обучения мотострелков, батальон должен был отбиться от любого противника, будь то десант или диверсионная группа. Комбат предупредил остающихся командиров, что по лесам бродят группы озлобленных немцев, просочившиеся из окружения. Могут быть серьёзные стычки. Им нужно продовольствие и оружие. Жалеть никого не будут, будут сразу убивать, поэтому бдительность и ещё раз бдительность. Комбат посоветовал Васильеву и Ревякину взять побольше вооружённого народа, в том числе и механиков водителей, способных завести трофейные танки, и съездить еще раз в Розжалив. Посмотреть, может там окажутся танки на ходу. Их ведь на функционирование никто не проверял, стащили тягачами в рядок и всё. В полевом районе дивизии всего пять немецких танков под ремонт. Может, и там годные обнаружатся. Это упростит задачу по изготовлению тягачей. И главное — постараться отремонтировать кран. Своему заместителю старшему лейтенанту Лукьяненко комбат приказал организовать связь с базой в дивизии и принимать от ремонтников доклады о состоянии дел утром, в обед и вечером, и самим докладывать в штаб дивизии два раза в сутки в установленное время.
Распустив командиров, Михайлов потёр орден рукавом, начистил сапоги и пошёл свататься. Старших Рябининых он нашёл около землянки, они сидели на пенёчке и читали газету, выданную Кондрату Ивановичу.
При приближении Михайлова они встали: как-никак, командир подошёл. Борис поклонился им в пояс и сказал:
— Дорогие Кондрат Иванович и Галина Николаевна я пришёл просить руки вашей дочери. Мы с Наташей любим друг друга, и я хочу, что бы она стала моей женой. Прошу вашего благословения. Надеюсь, что Наташа будет счастлива со мной!
Рябинины переглянулись.
— Жених вы достойный, Борис Алексеевич, — сказал старшина. — Орденоносец, и человек правильный. Мы согласны отдать свою дочь вам в жёны. Но согласна ли сама Наталья? Нам бы хотелось это услышать от неё. Для нас это несколько неожиданно.
— Тогда одну минуточку, — попросил комбат. — Я сейчас подойду.
Он быстрым шагом пошёл к штабу. Потом, развернулся и направился к поляне, на краю которой росли полевые цветы. Комбат сорвал семь ромашек покрупнее, и решительно двинулся к своей землянке.
За столом сидел Маэстро с Наташкой, читали "Красную звезду" и обсуждали, какой у них умный комбат, если из его речи даже курсивом отдельные предложения в газете выделяют. Это же установка на всю страну.
— Дорогая Наталья Кондратьевна, — покраснев, сказал комбат. — Я прошу вашей руки и сердца. Я люблю вас и хочу, чтобы вы стали моей женой.
— Ой, — приподнявшаяся было Наташка, рухнула обратно на стул, потом подскочила, словно подброшенная пружиной и повисла на шее у командира.
— Я не понял, — сказал Борис, подхватив девушку.— "Ой", это да или нет?
— Конечно, да! — воскликнула девчонка и, не стесняясь Маэстро, влепила своему Боречке поцелуй.
— Тогда отпускай, твои родители ждут. Я просил у них твоей руки, они согласны, но хотят услышать и твоё согласие выйти за меня замуж.
Наташка быстренько освободила жениха от объятий.
— Это тебе, — протянул он девушке букетик ромашек, — будешь, как положено невесте — с цветами.
— Спасибо, — сунула она своё горящее лицо в цветы, тут же испачкав носик жёлтой пыльцой.
Комбат достал платок, смахнул с её носа желтизну, подмигнул Маэстро, и, подхватив свою невесту под ручку, двинулся в землянке Рябининых. Батальон весь замер, все поняли, что командир неспроста ведёт младшую Рябинину под ручку с цветами в руках. Значить это могло только одно: КОМАНДИР ЖЕНИТСЯ! Народ собирался молниеносно. Если бы Михайлов обернулся, то увидел бы человек семьдесят улыбающихся мужиков. Люди стояли метрах в тридцати. Они не слышали, что там говорил комбат Рябининым, и что те ему отвечали, всё и так было ясно. Но все услышали голос Хранителя: " Благословляю! Живите дружно и счастливо!" А когда вспыхнул светящийся крест, то бойцы радостно закричали УРА! и бросились поздравлять молодых. Толпа бурлила, кружилась, голосила. Маэстро добавил ажиотажа, сыграв несколько раз марш Мендельсона и туш. Веселье вышло знатное.
Г Л А В А 35
На следующее утро, комбат, усадив Наталью в мотоцикл, выехал вместе с колонной ремонтников в полевой район дивизии. Гнали подарочный немецкий командирский танк. Комбат хотел, чтобы штаб дивизии оформил приказом их отношения, а то они когда ещё до загса доберутся, и хотел получить информацию о расположении подбитых танков в местах боёв дивизии. Некоторые, спрятанные за домами и деревьями, в стороне от дороги, можно было ведь и не найти. Хотел обговорить с начальником штаба создание ещё одной ремонтной базы в Зубкове и прояснить, если удастся, дальнейшее перемещение дивизии. Взял на всякий случай экземпляр газеты, вдруг в дивизии ещё нет. На дивизию тоже кусочек славы ложился, батальон то ведь из тридцать второй танковой.
1-е июля — замечательный день для регистрации день. Начало нового месяца, начало новой жизни. Да и вообще день был хорош, солнышко светит, не жарко, роса прибила пыль. Комбат ехал за танкеткой, Наташка примолкла, наверное, переживает и побаивается дивизионное начальство. В батальоне все свои, а там чужие, никого она из них не знает. А первую брачную ночь они вчера устроили в штабной землянке, выдворив Лукьяненко и Маэстро. У Бориса, как вспомнит, сразу в трусах тесно становится, и яйца чуток побаливают. А Наташка не жалуется, но наверное тоже не всё ладно, сидит в коляске как-то боком.
— Глеб, ты подлечи Наташу, что-то она захандрила, — обратился Боря.
— Для этого и поставлен, — ответил Ткачёв. Он спустился к мотоциклу и наложил на девушку руки. Держал секунд тридцать. Наташка заворочалась в люльке и начала заметно веселей поглядывать на бегущую дорогу и проносящиеся мимо перелески и поля.
— Что с ней? — спросил, волнуясь Борис.
— Как ни странно просто укачало, не привыкла она к мотоциклу.
— Так мы с ней позавчера ездили сюда, и всё нормально было?!
— Позавчера ездили, а сегодня укачало. Я что, доктор, что ли? Может ещё с позавчерашнего.
— А я хотел её в танк посадить, в немецкую тройку, и с собой взять в Зубков. Там в танке пятое кресло свободно.
— Ну, так и бери.
— А её и там укачивать будет, в танке знаешь, как качает — будь здоров!
— Не боись! У немецких подвеска лучше, качает слабо, и по коленочке гладить через каждый километр не забывай. Ей тогда не до укачиваний будет, а потом привыкнет.
Боря, обрадовано, затянул песню, Наташка подхватила. Выходило на два голоса у них здорово. Через километр хорошее шоссе кончилось, и комбат вынужден был, чтобы не прикусить язык пение прекратить.
"Запустить их, что ли, на радио? — подумал Глеб. — С каким-нибудь новым шлягером? Прекрасный дуэт получится! Хотя, если подумать, а оно им надо? Борька уже и так знаменит на всю страну! Начнут виться вокруг артисточки, глазки строить, а мужику только дай, мимо ни в жисть не пройдёт. Нет, это не наш метод!" — отказался от замысла Хранитель.
Глеб знал, что война уже круто изменила свой ход. В его истории немцы через неделю уже в Минске были, да и Львов уже взяли. Здесь же, всё идёт по-другому. Вот уже первое июля, а Венгрия ещё в войну не вступила. Да скорей всего и не вступит. За неделю окружить и добить немецкую ударную группировку — это ведь показатель. Многие задумались и венгры в том числе. Тут победой уже не особо пахнет. Самого разденут и без штанов оставят.
"Наверное, на свою армию прикинули. Была Венгерская армия, неделя прошла, котёл — и нет армии. И бери маленькую Венгрию, кто хочет. У них там населения сейчас меньше восьми миллионов. Вместо восемнадцати, что перед империалистической войной было. Англичане с французами так поделили, что большая часть страны кусками соседям отошла. Венгры больше всех пострадали от происков Антанты. Да и вообще сволочи эти политики, специально ведь так границы нарисовали, чтоб здесь всё время грызня была. Русских под поляков, венгров под румын, сербов под всех соседей, даже греков обидели. А, если зрить в корень, как Кузьма Прутков говорил, то всему зачинатели английские банкирские дома. Вот кого вырезать надо безжалостно, во все времена. Мир без этих тварей сразу чище станет. И клич должен быть простым: Увидел банкира — убей его! Не взирая на национальность! Смерть банкирам, приспешникам Сатаны!
Не должны банкиры управлять странами и народами! Это гнусные люди, без нравственных и моральных устоев, главный критерий которых — личная выгода! А ставить моральных уродов руководить миром — это самая большая глупость человечества. Благо, что этих скотов мало. Можно за неделю всех уничтожить, не смотря на охрану и частные армии.
Надо будет эту мысль Сталину подбросить. После войны у него много диверсантов и снайперов свободных будет!"
Подъехали к полевому району. Ремонтники повернули к своей базе, Михайлов с танком к зоне штаба. Танк перед зоной остановили. Оно и понятно, что ему между штабных землянок делать. Мотоцикл Михайлов тоже оставил и пошёл вместе с Наташей к Зимину.
Посадил её на лавочку под сосной, а сам зашёл к начальнику штаба с рапортом зарегистрировать его брак с вольнонаёмной гражданкой Рябининой Натальей Кондратьевной двадцать четвёртого года рождения.
— Первое, что сделал начальник штаба, это поздравил с заслуженной наградой. Потом внимательно ознакомился с рапортом, и наложил на него резолюцию: Оформить приказом, передал рапорт вызванному посыльному.
— Приказ сейчас сделают, Борис Алексеевич,— сказал Зимин, позвонив в строевую часть. Но жену обязательно минут через десять, как принесут бумаги, мне представь. Очень уж посмотреть хочу на жену капитана Михайлова и поздравить. Ты в курсе, что про твой батальон напечатали в центральной прессе.
— Да. Мне вчера из Львова начальник управления НКВД газету вручил, после награждения, — протянул он Зимину "Красную звезду".
-Надо же, какие у тебя уже связи. Я товарища Дятлова ни разу ещё в глаза не видел, только по документам знаю.
— Мужик как мужик, в общении свободен, большого начальника из себя не строил. Но попросил, для НКВД, написать обзор по эксплуатации трофейных танков. Их отличия от наших машин, хорошие и плохие, что можно от немцев нам перенять, чтобы улучшить бронетехнику. Дал месяц.
— Ты Борис Алексеевич понимаешь, что это не просьба, а приказ?
— Конечно, товарищ подполковник.
— В штаб тоже экземпляр представишь, прежде чем отсылать. Зимин наконец-то развернул газету.
— Ну, ни хрена себе!— сказал начальник штаба, ожидавший увидеть заметку в десяток строчек. А тут полтора разворота. И фотографий десяток. Наткнувшись на выделенные курсивом слова, он сложил газету и спрятал в стол. — Тут вдумчиво изучать надо, а не наскоком. Молодец ты Михайлов! Себя прославил, батальон прославил, и дивизию прославил тоже! Молодец!
