— Или?.. — чуть шире усмехнулось ОНО той самой улыбкой Озпина, которую помнила Куру — снисходительной, насмешливой и совершенно не обидной. Так взрослый улыбается ребенку — глупому, но очаровательному.
— Я не знаю, есть ли способ, которым я могу навредить тебе, — призналась она, — но если он существует — я его найду. Я не знаю, остается ли что-то от нашей души, когда мы умираем и наши половинки воссоединяются с вами, но если да... половина меня окажется в Гримм — и я гарантирую, что это будет самый страшный монстр, которого ты когда-либо видел. Вторая половина окажется в Прахе, и я клянусь тебе именем Вайс, что однажды — я взорвусь под твоими ногами. А так как эти половинки бессмертны — я буду делать это снова, снова и снова, до конца вечности. И мне все равно, что станет с человечеством.
Его улыбка исчезла уже к середине речи, сменившись серьезным пристальным взглядом, словно оценивающим ее. Это придало Куру храбрости: он допускал возможность, что такой способ есть.
— Договорились, — серьезно кивнуло ЭТО и улыбка тут же вернулась. — Итак, как ты собираешься спасти это Королевство?
— Понятия не имею, — отзеркалила фавн его безмятежную усмешку. — Прямо сейчас в моей постели спит девушка, ради которой я пообещала надрать зад сразу двум богам, и она моя всего на сутки. Королевству придется подождать.
Глава 38. Дела семейные. Часть 1
Она отправилась к башне ССТ прямо с борта лайнера, на котором прибыла в Королевство, даже не долетая до воздушной пристани. Просто удивительно, насколько особое отношение можно получить, обладая деньгами, статусом и фамилией, которая прямо сейчас гремит по всему миру.
Пара намеков, несколько улыбок и случайных прикосновений, глубокий вырез и, самое главное, пара тысяч льен — и в распоряжение ВИП-персоны передается эвакуационный буллхед, по инструкции никогда не должный покидать судно, вместе с пилотом.
Фетида надеялась, этого хватит, чтобы избежать ненужного пока внимания хотя бы до завтра. И хотя в любой другой день она наслаждалась бы вниманием и шумихой, сегодня у нее были другие проблемы. В частности — несколько встреч и разговоров, которых она бы с удовольствием избежала... если бы могла.
Бросив встречающему у трапа служащему Башни идентификационную карточку и поправив капюшон, скрывавший гриву рыжих волос, Фетида бесцеремонно шагнула мимо застывшего паренька, торопливо шагая к воротам посадочной площадки — она была далеко не единственной посетительницей, прибывшей на личном воздушном транспорте, в конце концов. ССТ, в качестве способа связаться с другими странами, была популярна в первую очередь у тех, кому нужна была мощная система безопасности данных и шифрования... и в этом редко нуждались бедняки.
— Миссис Ни... — догнал ее швейцар уже у входа.
— Мне нужна безопасная комната и соединение с Мистралем, — оборвала его Фетида. Оглянувшись через плечо, она взглянула на бейдж. — И если, когда я выйду, меня будет ждать хотя бы один журналист, я буду считать это нарушением безопасности Башни, мальчик.
— Я не единственный, кто будет видеть ваше имя в системе, мэм, — оглянувшись по сторонам, тихо напомнил швейцар.
— Говоришь так, словно мне не все равно, — досадливо дернула плечиком женщина, остановившись у лифта. — Куда?
Комната, в которую привел ее паренек, была точно такой же, как в мистралийской Башне: уютный диванчик у стены, на котором, Фетила могла бы поспорить, ни разу не сидели, несколько комнатных растений, большое окно с видом на город и широкий экран с массивным креслом напротив.
Впрочем, все это Фетида пока проигнорировала. Сбросив на диван безвкусный бежевый плащ, она остановилась у большого зеркала справа от двери. Тщательно разгладила алое платье, обтягивающее стройную девчоночью фигуру, поправила золотую диадему в волосах, несколькими многоопытными движениями привела в порядок растрепавшуюся прическу. Чуть повернув голову, поймала солнечный луч — алые волосы ярко вспыхнули, казалось, свои собственным светом.
Фетида удовлетворенно улыбнулась. Красота была ее оружием и, если спросить ее, куда смертоноснее, чем мог быть меч в умелых руках; почти столь уже опасным, как деньги. Красота позволила ей удачно выйти замуж, променяв халупу многодетной семьи на средние этажи города-горы. Красота позволила ей приумножить репутацию семьи Никос, опираясь на плечи мужа и сына, подняться выше, почти под самые небеса. И даже сейчас, после родов, разменяв пятый десяток — ее клинок столь же безупречно остер, как и двадцать лет назад.
И лишь после всего этого она устроилась в кресле, закинула ногу на ногу, позволив вырезу обрисовать точеную ножку и приказала системе соединить ее с адресатом.
— Здравствуй, мой дорогой муж, — промурлыкала она, сладко улыбнувшись хмурому Пелею.
Широкоплечий мужчина в темно-серой форме со знаками отличия полковника, по-военному коротко стриженный, от такого приветствия скривился, будто откусил лимон.
— Ты все-таки сделала это, — рубанул он, не тратя времени на расшаркивания. — Мы ведь договорились.
— Два года назад, — точно рассчитанным движением Фетида пожала плечами, заставив полную грудь колыхнуться. — Даже тебе должно быть очевидно — то соглашение устарело. Наш план не сработал.
— И поэтому ты бросила все и, не посоветовавшись со мной, рванула в Вейл? Ради чего?
Фетида склонила головку к плечу, зная, что локон волос выпадет из-под диадемы, заструится вдоль обнаженного плеча, привлекая взгляд абсолютно любого мужчины.
— Наш сын-герой убил дракона, — тоном огорченной глупостью студента учительницы вздохнула она. — И если я хоть чуть-чуть его знаю, он спустит всю выгоду в унитаз, если я не позабочусь об этом, — она нахмурилась уже по-настоящему. — Это у него от тебя. Если бы тебе не повезло выйти за меня замуж, так и сидел бы в лейтенантах.
Губы мужа дрогнули в усмешке, отвечая на старую шутку "для своих" — кто на ком женился — и продолжил второй внутрисемейной шуткой:
— Ну конечно, дело в прибыли. Разве Красная Сука знает, что такое любовь?
Фетида ответила такой же легкой знающей улыбкой. Ее на самом деле никогда не задевали такие оскорбления (а бросали их часто, в основном — в спину), сначала потому что это была правда, потом — потому что ложь.
О, она действительно знала лишь один единственный вид любви. Зато тот, что сильнее всех остальных вместе взятых.
— Мы облажались, — построжела она. — Ахиллес не вернулся. И... мы оба с тобой читали отчет, который после Гленн собрали о нем. Полтора года она жил здесь, в местных трущобах — без перспектив и будущего, но это не заставило его вернуться домой. Он не стал Охотником, променяв их и нас на бедняков и бандитов. И то, что произошло полтора месяца назад... его ослепили, Пелей. Искалечили. И он все равно остался здесь. И если он не вернулся тогда...
— Он не вернется никогда, — мрачно кивнул муж.
Какое-то время они молчали.
— Я не могу его переубедить, — наконец продолжила Фетида, с трудом проглотив "зря я тебя послушала тогда", — и не могу его заставить. Значит, остается возглавить.
Пелей скривился, но кивнул.
— И что ты собираешься делать?
Фетида, секунду подумав, решила сказать правду. Медленно, чарующе улыбнувшись — так, что у хорошо знавшего ее Пелея дернулась щека — она проворковала приторно-сладким голоском:
— Знаешь, как говорят, мой дорогой муж... В этом мире нет никого безжалостней матери, которая защищает своего ребенка.
Она привлекла много внимания своим появлением. Шумиха с Гленн не успела затихнуть, сцена смерти дракона продолжала мелькать в новостях и грохотать стальным лязгом с экранов Свитков. Имя Ахиллеса Никоса, Золотого Мальчика, Неуязвимого чемпиона гремело по всей стране, даже громче, чем после четвертой подряд победы в национальном чемпионате Мистраля. Вот только в отличие от прошлого раза, Ахиллес был недоступен для интервью, все очевидцы либо молчали, как партизаны, либо были слишком далеко, чтобы что-то по-настоящему разглядеть.
Они находили тех, кого он спас и защитил — выживших в Гленн и просто случайных людей в Черном море, благо в последних недостатка не было: за полтора года таких накопилось десятки. И разумеется, Фетида Никос, мать вновь засиявшего Неуязвимого мальчика, оказалась в центре внимания.
Она с удовольствием играла в их игру, осторожно строя мосты для следующего шага. Рассказала о том, что ее сын всегда хотел быть героем и защитником, что спорт был лишь способом получить необходимую силу. Пустив слезу, повинилась в ссоре, рассказала, как не хотела, чтобы ее любимый сыночек рисковал жизнью — уговаривала остаться в большом спорте и быть в безопасности. Взяла на себя всю вину, зная, что выиграет от этого больше, чем проиграет. Каялась и молила других матерей не повторять ее ошибок, и поддерживать мечты детей. Рассказывала, как гордится сыном и тем, что он делает — и размазывала каждого, кого приглашали "ради противоположного мнения" так, что на третий день "свежая кровь" начала отказываться от приглашений.
Шума было уже достаточно, и все предварительные действия для следующего шага она уже сделала. Завтра может будет начинать играть по-настоящему.
Осталось только одно...
Домой она вернулась рано, еще засветло. Не спеша приготовила ужин — баранину, запеченную с рисом и овощами, любимое блюдо Ахиллеса... ну, или оно было таковым раньше. Аккуратно закрыв две порции в термоизолирующие контейнеры, оставила на столе, а сама, прихватив бутылку вина и бокалы, устроилась в кресле на террасе своего пентхауса и принялась ждать.
Если она хоть чуть-чуть знает своего сына...
Он пришел уже когда почернело небо, а город внизу осветился иллюминацией неоновых реклам, автомобильных фар и окон домов. Первым, как и рассказывали, был черный песок, струившийся по земле и белой краске стеклянного ажурного столика. Фетида праздно провела ладонью по столешнице, поднесла к глазам — пыль быстро растекалась по руке, столь мелкая и редкая, что быстро стала почти невидимой.
Следом появился и сам Дьявол, о котором нынче говорили либо с придыханием, либо с ненавистью и никогда — равнодушно; тоже точно такой, как описывали очевидцы и редкие плохие фотографии. Он просто всплыл над парапетом террасы, стоя на железном гробу, беззвучно и неспешно, в темно-красном кожаном костюме с чернёнными нагрудником и кольчужными перчатками до локтей. Вместо маски верхнюю половина лица скрывала та мелкая черная пыль, постоянно движущаяся и дрожащая, с двумя длинными туманными рогами на лбу. Единственное, что отличалось от образа, уже ставшего медийным — выкрашенный под старую бронзу щит, тускло сверкавший в лунном свете, что по широкой орбите вращался вокруг своего хозяина, да длинное алое копье в руках.
Фетида готовилась. Она знала, что произошло, знала, что увидит и почему ее сын не покажет лицо даже матери. Но все равно, стоило увидеть его, впервые за почти два года, как сердце предательски запнулось в груди, а ножка бокала, когда она поставила его на столик, мелко дрожала, звеня о стекло.
Она медленно встала с кресла, пытаясь взять эмоции под контроль. Спокойствие, выдержка, анализ — качества, которыми она гордилась, способности, которые развивала всю жизнь. Что еще важнее — именно этого будет ожидать от нее сын. Личная выгода, точный расчёт, холодное отношение — в это он сможет поверить.
Ей потребовалось время, чтобы взять себя в руки — долгие пару секунд, пока вставала с кресла и делала три шага. И только оказавшись напротив, на расстоянии вытянутой руки, Фетида поняла, что этих секунд не было достаточно. Ее тело, совершенно не слушая разум, сделало еще один шаг и прижалось к жесткой броне, вдохнуло запах кожи и железа, резкого и грубоватого одеколона; замерев, с трепетом ловило каждый удар сильного молодого сердца, ясно слышимый даже сквозь броню.
Сын напрягся, положил холодные руки ей на голые плечи. Фетиде на мгновение показалось, что он оттолкнет ее, но ладони так и остались лежать, где лежали, даже осторожно сжали, прижимая ближе.
Фетида улыбнулась, зная, что Ахиллес не заметит. В конце концов, может быть, вернуть сына окажется не так сложно, как она думала изначально. Всего-то защитить его от всего мира. Это намного проще, чем пересилить упрямство любимого сыночка, за которое его иногда хочется придушить.
Фетида разорвала объятья первой. Отстранившись, она отступила на шаг, запрокинув голову, посмотрела ему в лицо, скрытое колыхающейся черной массой железной пыли, и сказала опять совершенно не то, что планировала изначально:
— Ну спасибо, хоть живой...
— Все ради тебя, мама, — фыркнул Ахиллес и тут же посерьезнел. — Зачем ты здесь?
— Чтобы помочь тебе, глупый.
— Мне не нужна твоя помощь, — мгновенно ощетинился он.
— Ошибаешься. У меня все еще есть доверенность действовать от твоего имени в юридических вопросах. Ты хочешь избивать бандитов? Я могу сделать так, чтобы тебе простили все преступления, которые ты совершил — за убийство Гримм S-класса прощали и не такое. Я могу сделать так, чтобы прощали и дальше, смотрели в сторону, пока ты остаешься в оговоренных рамках. Ты хочешь сделать жизнь в этих Близнецами забытых трущобах лучше? Люди — настоящие мастера в том, чтобы игнорировать то, что их прямо не касается, но это можно изменить. Если заставлять их смотреть на несправедливость изо дня в день и не давать отворачиваться — некоторые начинают шевелиться, иногда в них просыпается совесть. Я здесь три дня, и уже собрала информацию по вопросу: главная проблема Черного моря — увядшая морская торговля, которая раньше питала это место. Существует больше, чем одна программа для решения вопроса: им просто не дают хода, по целому ряду причин. Ты знал, что совсем недавно чуть не утвердили проект строительства новой воздушной пристани — прямо в скалах, что в восточной части портовых кварталов? Его поддерживал Озпин и после его смерти проект замяли, но его все еще можно воскресить — если за дело возьмется кто-то, кто знает, что делает.
— И что взамен?
Одно бесконечно долгое мгновение Фетида боролась с соблазном. Она могла бы рассказать ему о многих потенциальных выгодах самого разного толка, которые можно было извлечь из всей этой истории. Было бы очень легко убедить в этом Ахиллеса, сын легко купился бы на эту полуправду, и избежать многих неудобных вопросов, которые сделали бы ее уязвимой. Это была бы ложь, конечно, но Фетида привыкла ко лжи. Она могла бы жить с этим.
— Я хочу своего сына обратно, — она все же заставила сказать себя правду. — Я была не лучшей матерью, признаю, но я все еще твоя мать. И мне не все равно, что с тобой происходит.
— Ты очень здорово показывала это последние два года... да и вообще — всю мою жизнь.
— Ослиное упрямство идет в комплекте с фамилией, сын. Не говори мне, что ты не знаешь, как это сложно — признавать свои ошибки.
Она осторожно прикоснулась к его лицу, провела ладонью по щеке, поднялась выше, дотронувшись до движущихся черных песчинок. Попыталась надавить посильнее, прорваться сквозь покров, но пыль замерла и сжалась, превратившись в твердую броню, мешая коснуться шрамов под ней.
