* "Ведьма" — Hellcat (англ.) — официальное название САУ М18.
* Тогдашняя "Фанта" существенно отличалась от нынешней. Напиток был разработан и производился на заводах германского филиала компании "Coca-Cola" из яблочного жмыха.
* Немецкое ругательство.
* "Горох" — один из типов рисунка камуфляжа, появился в СС позже остальных (широко распространен с 44г), считался наиболее совершенным и эффективным.
* Ave, Caesar! Morituri te salutant! (лат.) - Славься, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!
* Анте Павелич — глава образованного в 41г Хорватского государства.
* Усташи — военные отряды хорватов, не относящиеся к армии, аналог итальянских чернорубашечников и германских войск СС.
Глава 25 "Время выбора"
Первая самостоятельная разработка Нойнера на ниве стратегического планирования не отличалась особым изяществом и тщательной проработкой деталей. Будучи стесненным во времени, Ганс сознательно отказался от продумывания мелких деталей предстоящей операции, отдав их на откуп непосредственным исполнителям. Благо, наличие опытнейших полковых и дивизионных командиров позволяло надеяться на то, что части справятся с поставленными задачами и без мелочной опеки штаба корпуса.
Операция, которой Ганс не без некоторой самоиронии присвоил название "Лорелей"*, вкратце сводилась к следующему. "Ландскнехты", достигнув венгерско-хорватской границы, собирались в мощный кулак и, используя все наличные дороги, форсированным маршем двигались к северному берегу Адриатики. Конечная точка маршрута располагалась в районе приморского города Риеки (Фиуме), окрестности которого продолжали служить ареной итало-хорватского противостояния. В процессе движения к эсэсовцам присоединялись представители Люфтваффе из "Рейхсмаршала" и затем, уже в Истрии, пехотинцы 337-ой дивизии. Все перемещения были тщательно согласованы по времени, чтобы избежать пробок и заторов на малочисленных и откровенно паршивых дорогах бывшей Югославии. Именно последнему обстоятельству Нойнер уделил основное внимание, небезосновательно посчитав, что в столь неоднозначной политической ситуации планировать будущие боевые действия попросту бессмысленно — все равно придется корректировать на месте, с учетом постоянно меняющейся обстановки. Так что все силы были направлены на выполнение первоочередной задачи, а именно — максимально быстрого достижения района конфликта.
Предварительный этап — выдвижение к границе — был выполнен на "отлично". Все три дивизии корпуса: танковая "Фрундсберг" и панцергренадерские "Валленштейн" и "Гётц фон Берлихинген"*, а также многочисленные части усиления, благополучно прибыли в назначенный район сосредоточения. Венгры, обеспокоенные событиями в Истрии и Далмации едва ли не больше самих немцев, создали для уходящих на юг эсэсовцев настоящую зеленую улицу, так что автоколонны и железнодорожные эшелоны с бронетехникой двигались практически беспрепятственно. Теперь предстояло вступить на земли потенциального врага... который официально все еще числился союзником.
Старшие командиры корпуса, собравшиеся в штабе Ламмердинга, дружно склонились над кипой карт, в последний раз обсуждая перспективы и недостатки предстоящей операции. Ганс, подняв голову от стола, быстро окинул взглядом сгрудившихся вокруг офицеров, автоматически выделяя ключевые фигуры в этой толпе затянутых в одинаковую униформу людей. Вот бригадефюрер Хармель, ветеран "Райха", более двух лет командовавший полком "Дойчланд" в круговерти жесточайших сражений на Восточном фронте и под Салерно. Теперь он ведет в бой "Фрундсберг" — самую мощную дивизию корпуса. По правую руку от него — оберфюрер Хуго Красс, командир "Валленштейна". Этот — выходец из "Лейбштандарта". Еще один ветеран Восточного и Западного фронтов, награжденный за свои многочисленные заслуги Рыцарским крестом с дубовыми листьями. Поворачивать голову влево, чтобы посмотреть на командиров, стоящих по другую сторону стола, Ганс не стал — зачем? Оберфюрера Отто Баума, возглавляющего ныне панцергренадерскую дивизию "Гётц фон Берлихинген", он и так знает как облупленного.
В дальнем конце комнаты толпятся штабисты и командиры, рангом поменьше, включая армейцев из приданных частей усиления. Последних немало. Корпус все еще не вполне укомплектован, так что прорехи в штатном расписании закрывают чем придется. Например, отсутствующий батальон "Тигров" заменили оказавшимся поблизости 507-м тяжелым танковым батальоном Вермахта. А истребительно-противотанковый дивизион "Фрундсберга" хоть и сформирован еще полгода назад, но до сих пор не получил положенные по штату "Ягдпантеры". Поэтому личный состав сидит в ожидании техники на полигоне в Нойхаммере, а дивизии временно придали 559-й самоходный дивизион из резерва ОКХ. Еще два, 560-й и 561-й, собирались выделить в распоряжение штаба корпуса, но вовремя прибыл только один из них, второй по какой-то причине застрял под Брюнном...
Невеселый ход мыслей Нойнера прервал голос Ламмердинга:
— Обращаю особое внимание, на тот факт, что и мы и хорватские военизированные формирования активно используем трофейное итальянское обмундирование. Естественно его используют и сами итальянцы, что может привести к нежелательным инцидентам. В связи с этим, командирам передовых частей следует особо тщательно проработать вопросы идентификации и быстрого опознавания подразделений и отдельных солдат. На этом всё.
Командный состав, получив последнее напутствие, дисциплинированно двинулся на выход, а Ганс, ободряюще похлопав по плечу Баума, расстроенного тем, что его дивизию загнали в арьергард, направился к Ламмердингу. Группенфюрер на приближение ближайшего помощника отреагировал неожиданно:
— Для тебя будет специальное поручение, баварец. Да, да, опять. И нечего на меня так подозрительно коситься. Здесь мы и без тебя справимся. Командиры отличные, солдаты нормальные. Почти. Горючего хватает...
— Точно? Я помню, когда прикидывал расход, рисовался неслабый дефицит в восемьсот тонн.
— Точно. Пока ты корпел над картами и графиками, наши снабженцы сперли тысячу двести тонн бензина в бочках со складов Гонведа.
— Нормальный ход.
— А-а, ерунда. Вот пятьсот бутылок "Токайского" урожая тысяча девятьсот двенадцатого года из личного погреба Чатая* — вот это да.
Ганс только присвистнул. А Ламмердинг продолжил, как ни в чем не бывало:
— Ладно, сейчас не об этом. С нашими мальчиками все понятно. С летунами наземными тоже как-нибудь разберемся. Остается пехота. Они — самое слабое звено всего замысла. Поэтому завтра утром ты отправляешься в Боснию и лично, на месте проследишь за тем, чтобы эти тыловые крысы не изгадили нам всю картину. Мне бы самому смотаться, но... чертова нога! Так что... кроме тебя некому, Ганс.
Произнеся эту фразу, группенфюрер неожиданно подмигнул и, с самым что ни на есть добродушным видом, добавил:
— Заодно и с братом повидаешься.
* * *
Следующее утро Нойнер встретил на высоте в полкилометра где-то над долиной реки Сава. Легкий "Шторх" из эскадрильи связи стартовал с рассветом и, оставив встающее Солнце за левым крылом, отправился на юго-запад, унося Ганса навстречу новым приключениям.
Второй в жизни полет оставил далеко не столь благоприятные впечатления, как первый. Маленький одномоторный самолет немилосердно болтало, так что Ганс не раз успел порадоваться, что не смог толком позавтракать перед стартом. Захваченный в дорогу сверток с бутербродами, термос с кофе и банка консервированных персиков так и остались нетронутыми. Не то чтобы Нойнера так уж выворачивало наизнанку, но аппетит непрекращающаяся болтанка отбила напрочь. Парочка "Фоккеров", внезапно вынырнувшая из облаков и совершившая контрольный облет крошечного самолетика, тоже не добавила настроения его единственному пассажиру. В довершение всего во время приземления на луг с пожухлой осенней травой, выбранный пилотом в качестве посадочной полосы, "Шторх", видимо попав колесом в какую-то яму, дал хорошего "козла". Не ожидавший такого кульбита Нойнер здорово приложился головой о стенку кабины. Так что на командный пункт 337-ой пехотной дивизии Ганс заявился с рассеченной бровью, не выспавшийся, голодный и злой как черт. Неудивительно, что при появлении такого персонажа все, включая престарелого генерал-майора, поспешили встать по стойке "смирно".
Следующие два часа для штаба 337-ой стали самыми тревожными за все время пребывания на Балканах. Сошедший с небес оберштурмбаннфюрер провел беглую инспекцию состояния дел в дивизии, раскритиковал всё и вся, а в довершение всего поставил перед соединением новую боевую задачу, к исполнению которой следовало приступить немедленно. После этого о спокойствии пришлось забыть уже надолго. Волна нездоровой активности, выплеснувшись из штаба, стала стремительно распространяться на полки и батальоны, словно концентрические круги от брошенного в воду камня. Нойнер еще бушевал на КП, а младшие офицеры, унтера и простые солдаты уже носились как ошпаренные. Звонили полевые телефоны, трещали моторами мотоциклы курьеров, ржали запрягаемые лошади, рядовые под чутким руководством фельдфебелей носили круглое и катали квадратное, стремясь как можно быстрее покинуть обжитые за последний год зимние квартиры.
Ганс, понаблюдав некоторое время за воцарившимся бардаком, плюнул с досады и, конфисковав под свои нужды один из штабных автомобилей, отправился инспектировать пехотные полки. Увиденное отнюдь не радовало. Сопливые "ландскнехты" из свежесформированных дивизий VII-го эсэсовского корпуса и те могли дать здешним воякам сотню очков форы по части организации и проведения маршей. Чего ждать в бою от дивизии, не способной даже как следует обставить собственный выход из пункта постоянной дислокации, не хотелось даже и думать.
Чтобы хоть немного отвлечься от мрачных мыслей, Ганс, отложив на время служебные обязанности, решил заняться личными делами. Разыскать Пауля оказалось совсем нетрудно: вычислив нужное подразделение по номеру полевой почты, Ганс заявился к командиру батальона и, представившись, выразил желание поговорить с родственником. Комбат, недолго думая, вызвал к себе ротного и потребовал оказать высокому заезжему начальству необходимое содействие. Ротный — тощий оберлейтенант в очках — взялся проводить гостя лично, о чем очень скоро пожалел.
Пауль обнаружился на задворках какого-то склада, причем не один, а в компании фельдфебеля и еще шестерых солдат. "Святой Доминик" как раз заканчивал один из своих воспитательных монологов и так увлекся процессом, что не заметил парочку новых слушателей.
— Макаки криворукие! И за что Господь послал мне такое испытание — изо дня в день смотреть на ваши тупые рожи?
Распекаемые Пауль и Тони молча понурили эти самые рожи, изображая искреннее раскаяние. Ситуация была не нова и все дальнейшие действия сторон были известны наперед. Собственно, большую часть пара Мезотич уже выпустил, так что терпеть его разглагольствования оставалось совсем недолго, как вдруг внимания Пауля привлекло некое движение за спиной разошедшегося командира отделения. В следующее мгновение глаза Нойнера-младшего полезли на лоб, а челюсть самопроизвольно отвалилась вниз, насколько позволяли лицевые мышцы. Эта гримаса произвела на, утихнувшего было, фельдфебеля примерно такое же действие, как ведро бензина, вылитое в затухающий костер.
— Ну и чего ты на меня вылупился, деревенщина? Как тебя в армию доктора-то пропустили? Или ты на фоне остальных своих соседей самым умным оказался? Господь свидетель: будь моя воля я бы твою гребаную деревню в карантин лет на сто определил, чтоб ни один придурок вроде тебя оттуда не вылез и не дай Бог к людям не выбрался! Да таким недоразвитым оружие в руки давать нельзя! Ну, что стоишь, слюной капаешь?
Тут Мезотич прервался, чтобы вдохнуть побольше воздуха перед следующей обличительной тирадой, да так и замер, прислушиваясь к непонятному шебуршанию у себя за спиной. Фельдфебель только сейчас обратил внимание, что все его солдаты, включая и распекаемого Пауля, настойчиво смотрят куда-то мимо него и при этом исключительно старательно тянутся по стойке "смирно". Негромкий насмешливый голос развеял все сомнения:
— Вы, кажется, только что выразили сомнения в моих умственных способностях, а, унтер-фельдфебель? Да еще и сделали это в присутствии солдат, при исполнении ими служебных обязанностей. Если мне не изменяет память, такое действие трактуется как целенаправленный подрыв дисциплины. Или даже как подстрекательство к мятежу... Что скажете, лейтенант?
Мезотич медленно повернулся, уже примерно представляя, что за картина его ожидает, но действительность превзошла самые мрачные предчувствия. Прищурив левый глаз и сложив руки на груди, на него оценивающе поглядывал высокий белобрысый эсэсовец в мятой фуражке. Губы наглеца кривились в презрительной ухмылке, но фельдфебеля смутило не это. Взгляд "святого Доминика" буквально прикипел к шее нежданного визитера, где между черных петлиц оберштурмбаннфюрера на ленте от мотоциклетных очков небрежно болтался Рыцарский крест с дубовыми листьями. Фельдфебель, отказываясь верить своим глазам, перевел взгляд на застывшего рядом с незнакомцем ротного. Чтобы тут же об этом пожалеть. Смотреть на оберлейтенанта Янке было страшно. Бывший школьный учитель, отличавшийся на редкость демократичным и спокойным нравом, сейчас словно проглотил ручку от швабры. Бледноватое лицо потомственного интеллигента покраснело так, будто он залпом принял на грудь пол-литра рома, а глаза, казалось, вот-вот выдавят стекла очков. Ганс бросив мимолетный взгляд на своего добровольного провожатого, сходу оценил его состояние, пренебрежительно хмыкнул и вновь переключил внимание на Мезотича:
— Что вы так на меня уставились, фельдфебель? Да, я с вашим ефрейтором из одной деревни. С братьями это бывает. И даже довольно часто. Так что вы там говорили? Что мне оружие в руки давать нельзя? Очень, очень интересная точка зрения...
Тут Янке наконец-то смог выйти из ступора и прошипел:
— Унтер-фельдфебель Мезотич, сдайте оружие! Вы арестованы, ваше дело будет передано в трибунал!
После чего, повернувшись к Гансу и добавив в свое шипение извиняющихся интонаций, просипел:
— Прошу прощения за инцидент, оберштурмбаннфюрер, такое больше не повторится!
Ганс безразлично пожал плечами:
— Надеюсь, лейтенант. Иначе командующий корпусом вынужден будет предпринять соответствующие меры. А сейчас, с вашего разрешения, я хотел бы позаимствовать одного из этих солдат.
— Конечно, оберштурмбаннфюрер. Еще раз прошу простить...
Нойнер нетерпеливо отсалютовал разнервничавшемуся ротному, прервав поток объяснений, и махнул рукой топтавшемуся в нерешительности братцу:
