Не знаю, до чего б я додумалась в одиночестве и тишине, если б не заснула. А вот тогда...
Во сне не было ни замков, ни стен, ни криков, ни вина. Были ладони, впившиеся до боли в мои плечи. Так же больно, и вместе с тем совсем иначе, чем в грозу, в том роскошном зале. Шелк чужих волос, пахнувших волчьей шерстью. Был голос. В полной темноте, тишине, разорванной разве что треском поленьев в безумно далеком камине, Волк просто вжимал мою голову в свое плечо, обтянутое превосходным батистом. И шептал ерунду. О битвах. О воинах. О снеге летом. О сне и видениях. О Свете и Тьме. О забытых обещаниях. О чем-то таком, что из груди медленно, робко выползал жалкий ободранный котенок, в которого превратилась моя душа. И расправлял крылья.
Никогда до того я не знала, что все кошки крылаты. Этот был золотисто-рыжий, зеленоглазый, как Алекс. И с улыбкой сфинкса. Когда грязная шерсть светлела на глазах, распрямляясь, распушаясь, когда из бездонных глаз зверька уходило бесконечное отчаяние, глубокое, будто неизлечимая рана, ощущение было такое, будто я пробуждаюсь от сна.
— Разве я похож на него? — неизмеримо позже спросил Волк, касаясь моих волос.
Во тьме был только голос и касания его рук, как ни напрягала я глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то. Котенок, наигравшись с нашими пальцами, снова свернулся в груди, растекся по телу, будто причудливое масло, только внутри, заращивая все крошечные трещинки моей почти разрушенной защиты, возвращая мне... меня?..
— Я не вижу тебя, — негромко сказала я.
Волк застыл. Провел пальцами перед моей щекой — я чувствовала жар. Коснулся век. Легко, невесомо. Темнота утешала. Рядом с ним снова было тепло. Он дарил что-то такое, что не уйдет никогда. Останется со мной. Что-то неизмеримо ценное, что я не могла до того оценить по достоинству. Дарил... или возвращал?..
Вдруг резко запахло кровью. Я вскинула голову, но он оставался спокоен.
— Будет немного больно. Я быстро. Потерпишь?..
Я кивнула без тени сомнений. Кажется, для него я бы в тот миг сделала, что угодно.
Теплые пальцы коснулись моей кожи, пробежали по виску, погладили веко. Кровью пахнуло чуть сильнее, и вдруг он... надавил на мое глазное яблоко, как-то ловко, быстро вырвав его из глазницы. Я вскрикнула, но раньше, чем успела что-то понять, до того, как пришло ощущение противоестественности чужого прикосновения, в глазницу скользнуло что-то горячее и скользкое, вокруг все вспыхнуло. Радугами, цветами. Кабинет, в явственно мужском стиле, уставленный букетами. Так вот откуда был запах!.. Камин, и вправду вдалеке. Трава под моими ногами оказалась ковром с роскошным ворсом. Сам Волк — стоял рядом, в черном. По левой щеке текла кровь. Я моргнула, потерла чуть зудящий глаз... и не увидела ничего.
Медленно открыла оба глаза.
С лица Волка на меня устало, тепло и очень мудро смотрели два глаза — ах, какая невидаль! Вот только... один был синим, как редчайший сапфир под светом солнца, с оттенком морских глубин. А второй — изумрудно-зеленый, с золотистыми и черными искорками внутри, в звездчатом зрачке. Совсем как мо...
— Так похож? — Волк вытер мне кровь, осторожно сжал мою руку, подводя к портрету, настойчиво вглядываясь в мое лицо.
Я всмотрелась видящим глазом. Сначала они казались похожи. Потом... Джулиан был как калька с Волка. Копия, написанная подмастерьем с работы истинного мастера. Как объяснить разницу двух работ, обе из которых безупречны с художественной точки зрения, но в одной из них есть душа, а в другой — только 'зеркало в глазах смотрящего'.
— Ты... — начала я, сама не понимая толком, что хочу спросить.
Странно. Он понял раньше меня.
— Меня зовут Джулиэн.
И я/мы открыли глаза. А Я проснулась.
Потом еще многое было. Я выбралась из подвала, забралась в ванну, попросту рванув первую попавшуюся дверь, привела в себя в порядок, прошла через весь дворец, нашла Джулиана и... с неизмеримым удовольствием набила ему морду. Тьма, кто посмеет возразить жениху Императора?!.. Смотреть в расширенные от шока глаза принца, на застывшую стражу, получившую прямой приказ, и чувствовать, как от удара кулака ломается его нос, течет кровь по белому лицу... Слишком скучно и просто. Он не пошевелился — ответить.
Может, когда-нибудь я придумаю достойную месть. Если сочту нужным помнить.
Но теперь жених стоял за моей спиной и ждал ответа. Каэрдвен. Действующий Император Света.
Странный. Не красивый. Совсем не красивый, что само по себе сложно для на четверть мэйна. Серые глаза, казавшиеся слишком серьезными, слишком серыми, слишком безбрежными. Слишком кошачьи. Белые волосы, слишком коротко обстриженные, что лишь подчеркивало слишком острые скулы. Слишком то ли белые, то ли бесцветные, то ли наоборот яркие — не разобрать. Так, как его волосы, блестит слишком много крови испившая сталь. Сыто, слишком довольно. Слишком четко очерченные губы, слишком яркие, слишком чуждые резкому, как из камня выточенному лицу. Бесконечная кантата из слишком и туманной тишины, разбавленная образами совершенства. Будто мозаика, в которую еще в самом начале закралась маленькая, но роковая ошибка.
Но... он был из тех, кто затмевает собой самых красивых. Когда хочет.
Он был как горы — после восхождения, и как лавина, готовая погрести под собой. Как недавняя буря — и как лучи солнца, робко проглядывающие сквозь витражи неба. Как огонь в камине — и как казнь на костре. Как величественный ледник, смиренно позволяющий себя попирать, и как цунами, в ярости сносящее все на своем пути...
Каэрдвен. Император. Фанатик.
— Я тебя не люблю, — в последний раз попробовала достучаться до него я.
— Это не важно, — помедлив, равнодушно уронил Император. — Ты дал обещание. Я так хочу.
Паладин — я будто смотрела со стороны — отвернулся от окна и опустился на одно колено перед носителем короны Света.
— В таком случае, мессир, я готов исполнить свой долг.
Говоря, он-я улыбались.
Будь я в ту секунду только собой, не заметила бы. Но, глядя в ставшие двухцветными глаза, Император вдруг вздрогнул. Моргнул. И протянул своему избраннику руку.
— Встаньте.
Я поднялась. Легко, беззаботно улыбаясь. Приняв его руку.
Касания этих слишком жестких, оказавшихся вдруг слишком робкими, пальцев, было слишком... Я распахнула глаза.
Император смотрел на меня. Все кусочки мозаики неведомая сила перемешивала и у меня на глазах выстроила, как задумывалось, безошибочно собрав, наконец, первоначальный узор. Он был прекрасен.
Надменный. Жестокий. Изуродованный правлением. Но совершенно неповторимый тиран искал в моих глазах чего-то, чего там никогда не было. Но один мой глаз был чужим. И, кажется, в нем он нашел, наконец, это что-то.
Что говорить о ритуале? Для меня все было сном. Смертельно надоевшим сном, или нарядом, который я обязана была выдержать. Не платьем. Я говорю об армейских нарядах. Забавно, что оно звучит одинаково. Роскошно одетая толпа, шепот, иногда откровенные возгласы, изумление, страх, протест, недовольство, радость — мне было все равно, кто и что говорит обо мне. Но не все равно — Каэрдвену. И устланный белейшим шелком помост звездчатыми рубинами украсили кровавые капли...
Кровь ищут лишь поутру на простынях. Я видела, как бледнели женщины в толпе. Медленно опустила голову.
На мне не было платья. Лишь доспех, как положено паладину. Зеркальное серебро Храма, покрытое белой вязью, и имперский плащ. Теперь — поперек груди — шла еще и карминно яркая алая полоса.
Мой муж — мой император — смотрел на это и улыбался. Его рука, даже сквозь перчатку, казалась немного прохладной. И неуловимо дрожала.
И я формально вложила свою руку в его ладонь.
...Вздохнув, я тоскливо покосилась на рукоять меча на боку, с серебристым оттиском пломбы, и, пересекая шахматный ковер световых пятен, шагнула к ажурным створкам. Первый бал Императора и его супруга ведь не пропустишь, правда?
— Ви... — грянули герольды первый слог моего имени, — раэл! — закончили они, пока я проходила в двери под шум фанфар.
Будто пробиралась сквозь невидимый занавес. Что? Откуда?.. Мысли путались.
Каэрдвен поднялся с трона, шагнул ко мне... И застыл. Его лицо менялось. Делалось все отстраненней и холоднее. Я, только теперь осознав неладное, вслед за его взглядом посмотрела вниз.
Я шла к нему в белом платье невесты, совершенно иллюзорном поверх доспехов. И снова стала собой. Иллюзия мужского тела рассеялась. А Император впервые узнал реальность своего выбора.
Желай я мстить — это было б феерией.
Отряд быстрого реагирования Комиссии, прибыв на место, собрался в общей зале. Долго молчали. Мысли у всех почему-то были тяжелые... Так и разошлись спать.
Часть 2. Порок сердца (временно)
Муж — это то, что осталось от любовника после удаления нерва.
Хелен Роуленд
Глава 25.
— Эстебан, он не...
— Не надо имен, Ваше Высочество, — посол далеких островов проявлялся в зеркале медленно, будто сам себя набрасывал небрежными штрихами невидимого грифеля.
Взметнулись темно-каштановые пряди, засверкали глаза... Принц нервно встряхнул головой, раздавил в ладони золотой кубок, растеряно глянул на изуродованный прибор, и выронил его на ковер.
— Он не человек! Он...
— Принц...
— Он вообще она! — сорвался на крик синеглазый.
— Да? — после выверенной паузы переспросил Посол Эроха. — Это, конечно, многое меняет...
— Каэрдвену не безразлично!..
Что-то серьезное случилось, понял дракон; обычно собеседник был куда более хладнокровен.
— Ваши чары подействовали, насколько я знаю? — перебил Эстебан, щурясь.
У него в глазах будто молнии мелькали, все чаще и чаще. Джулиан присмотрелся, но серебристые радужки снова казались бесстрастны.
— Да! — наконец соизволили ответить Их Высочество. — Чуть не свихнулся, выбивая из его... ее головы каких-то мэйнов!
— Мэйнов?
— Ну да, какие-то мэйны... Вроде как дроу и какой-то из королевских. Думаешь, я разбирался? Едва не надорвался с этими чарами!
— Едва не? — казалось, Эстебан окончательно увлекся повторами.
— Да что за!.. Да, на не... на Вир почти не действовали мои чары! А ведь магия инкубов действует на всех!
— И что случилось? — посол все же снизошел и немного помог принцу высказываться в нужном направлении
— Он на ней женился, и объявил консортом.
— А?..
— Вириэль Урисский, паладин Храма Тьмы, соправитель Империи Света. И ее Императрица в одном лице, — скривился мужчина. — Каэрдвен в ярости, и я ни на шаг не стал к нему ближе и... — разводы остаточных магических воздействий на его лице красноречиво намекали на остальные блюда минувшего 'ужина'.
— Иди к нему. И мирись. Любыми путями. И не зови меня, я найду тебя сам, — резко бросил дракон.
Серебро взгляда теперь казалось грозовым небом. Принц осекся.
— Что с Комиссией? — помолчав, все же уточнил Эстебан, хмурясь.
— Бунтуют, — помолчав, признался Джулиан. — Все, включая их командора. Мол, любой воин достоин равных шансов. Вириэль лишила его памяти, а они... Не понимаю я этих воинов.
— Не понимаете, Ваше Высочество, увы... — кивнул дракон, констатируя истину.
Ему казалось — если беседа продлится еще немного, он сорвется. Зарычит, изувечит горло в рыке, но... Не закончить беседу так, как нужно, значило пустить в расход все, что было предпринято раньше. И он любезно улыбнулся:
— И потому, как помиритесь с братом, будьте особенно осторожны. Не стоит отправлять их в карцер.
— Но...
— Право, не стоит. Свяжусь, — тяжело уронил дракон и отключил связь.
Минуту спустя над Лиеном началась гроза. И серое было почти незаметно на фоне тяжелых черно-серых туч.
Если смотреть с самой высокой башни дворца, город кажется звездой, вольно раскинувшей семь своих лучей среди естественного рельефа гор. Да, Монсальват покоится на горах. И водных источниках. Как-то так получилось. Земля и Вода — Свету. Огонь и Ветер — Тьме. Впрочем, это было чисто условное деление. Но речь не о том.
С балкона свет изливался вдоль коридора. Вопреки законам физики беспрепятственно сворачивал, выверяя путь в странном лабиринте кулуаров и кабинетов, и, наконец, рассеивался, насыщая фотонами маленький сад, спрятанный в толще камня.
Свет всегда там, где его Император.
— Каэрдвен... — голос Джулиана еще не слушался, да и сам он, не смотря на всю свою спесь, морщился при каждом шаге. — Ты уверен...
Император, не произнеся ни слова, поднял раскрытую ладонь. И стало тихо. Слышно было, как плещется в маленьком фонтане жизни рыбка. Единственная, традиционно золотая. С мраморного возвышения, нежась в радугах и искрах переливающихся струй, сонно щурил глаза катир, временами высовывая длинный раздвоенный язык.
Маленькая тайна Империи была надежно скрыта от всех — именно тем, что никто не скрывал ее особо. В этой части дворца редко бывали посетители, здесь даже не держали стражу. Так, лишь императорские телохранители проходили иногда, свершая традиционный дозор.
Да временами выносили трупы.
Император протянул руку, погладил смертельно опасное божество. Катир распахнул пасть шире, вывалил язык, даже показал внутреннюю челюсть, выдвижную, с куда более тонкими и острыми клыками. И лениво ударил крыльями — сейчас невесомыми, тонкими, как паутинка.
— Ваше Императорское Величество, — голос дворцового жреца Света был тих, полон достоинства, и потому внушителен.
Император помолчал. Убрал руку, стряхнув капельку крови с пальца. Катир поймал ее налету, и снова уютно устроился на постаменте, сменив цвет с серебряно-синего на лилово-розовый. Вместе с правителем Империи повернул голову на зов.
— Вы не должны перекладывать свою вину на других, — ровно сказал жрец — то ли Императору, то ли божеству.
— Если б я знал, я б никогда... — попробовал заговорить брат под их общим спокойным взглядом.
Император даже не моргнул, а катир и вовсе брезгливо отвернулся, развернув спинной гребень, будто отгородившись им от такого кощунства. Но оба придворных застыли.
Интересно, это правда, то, что брат не выходит из покоев без по крайней мере трехкратной охраны? Что отряд Комиссии пытался штурмом взять северную башню дворца, где по официальной версии был заточен его супруг... и первая леди по совместительству? Тот самый отряд, что осуществлял захват паладина. И то, о чем говорил жрец — что они пришли, чтоб вздернуть его... или ее?.. на воротах — правда? Первое, чему учатся при любом дворе — никому не верить. Зачастую — даже себе. Вот только тогда встает вопрос. Если не себе, то кому?
'Я не люблю Вас', — обреченно ответил голос из прошлого. И двуцветные глаза казались безбрежными... Вираэл. Или... Вириэль, как гласят донесения Роаана?!
— Оставьте. Меня, — выдохнул Каэрдвен тяжело, будто каждое слово весило как весь мир и, произнося его, он готовился нести эту ношу до конца своих дней.
— Кэр... — пробормотал брат.
'Я не люблю Вас' — монотонно бил изнутри в висок надломленный голос.
И эхом из прошлого звучало — 'Полюбишь. После Ритуала. Все любят'.
