— Стелла! Мне угодно, чтобы ты взяла в мужья себе Мое любимейшее творение, Азаила, которого справедливо прозовут Премудрым, ибо он будет велик в роде своем и имя его будут помнить потомки даже тогда, когда все прочие имена — забудутся. Мне угодно, чтобы ты заботилась о нем, и любила его, как саму себя, ты понимаешь? И никогда — слышишь! — никогда не оставляла его, ни в беде, ни в радости.
А я — совсем малышка и глупышка — не знаю, что Ему ответить. Я даже почти не понимаю того, о чем Он мне говорит. Только понимаю, что Он говорит что-то важное, что-то очень-очень важное...
А потом вижу, идет ко мне Азаил — а ему 13, он уже умеет читать и писать, и даже владеет волшебством — красивый такой, тонкий, стройный.
Я раньше боялась даже к нему подойти — он был старше, мудрее и красивее всех Перворожденных — прирожденный вождь всего нашего детского ещё Сообщества. Он всегда был таким задумчивым, серьезным, важным. Все мальчишки его уважали — слушались с полуслова. А девчонки и подавно. Правда, Азаил любил и пошутить, и посмеяться, когда был среди ребят. Но стоило ему остаться одному — а я неоднократно украдкой наблюдала, помню, за ним, когда он оставался один — он сразу менялся — становился задумчивым, серьезным, что-то рисовал на песке палочкой или бормотал себе под нос, ходя туда-сюда с заложенными за спину руками. Он был старше всех нас. Натаэль — второй среди нас по старшинству был на целых три года его младше! Азаил был уже тогда, когда никого из нас не было, он был первый сотворенный из расы поднебесных, первый из разумных обитателей Целестии...
Я тогда ещё не понимала ничего из этого, но всегда испытывала перед ним, с одной стороны, чувство какого-то страха, какое потом дети будут испытывать перед отцами, а, с другой стороны, меня неодолимо тянуло к нему. Почему? Не знаю. Но в его задумчивости, в его странных фигурках на песке было что-то загадочное. Мне казалось это привлекательным, неодолимо привлекательным. Потому я следила за ним, но подойти и поговорить — боялась.
А тут — он сам идет ко мне! Идет, а смотрит задумчиво куда-то вдаль. В белоснежной тунике, белоснежном же коротком плаще, в серебряной диадеме на голове с каким-то странным камешком в центре. На груди — серебряный кулончик в виде единорога. Он идет и что-то бормочет себе под нос, что-то загадочно-таинственное. Он совершенно не замечает меня и, быть может, так и прошел бы мимо меня, если бы не мои домики из песка. Он о них споткнулся, упал и раздавил их все до одного! Но тут же вскочил, быстро отряхнулся и только после этого, как бы проснувшись ото сна, увидел содеянное, смутился и... покраснел.
И в этот момент Создатель обратился к нему, уже вслух — наверное, Он хотел, чтобы я слышала то, что Он скажет ему.
— Азаил! Азаил!
— Да, Создатель, — совершенно не удивляясь Голосу ответил Азаил, ведь он каждый день общался с Создателем, в отличие от нас, и с благоговением сложил руки на груди.
— Видишь ли ты, Азаил, этот хрупкий сосуд, Стеллу?
— Да, мой Создатель.
— Воля Моя, чтоб ты взял её себе в жены и любил бы её, как самого себя.
Азаил, помню, удивленно поднял свои брови, став от этого ещё прекрасней, — и сказал:
— Но, Создатель, ей же всего пять лет! Она совсем крошка!
Создатель ничего не ответил на его возражение. Он просто каким-то непостижимым образом взял его и мою руки и соединил их вместе, а потом таким дивным, таким любящим, ласковым голосом, сказал:
— Помните, дети Мои, любите друг друга, как сами себя! Заботьтесь друг о друге, не ссорьтесь! Азаил, уступай своей жене, не уклоняйся от неё, не превозносись над ней! Стелла, заботься о муже, слушайся его во всем, помогай ему во всем! Будьте во всех своих делах единым целым, единой плотью, — и повторил эти слова ТРИ раза, одно и то же, а потом обратился уже к одному Азаилу. — Обучи её всему, что знаешь сам от Меня, а жить вместе начнете — когда она достигнет восемнадцати лет. Дети ваши да будут благословенны!
А потом исчез — также внезапно и стремительно как и появился.
Да, странными были Его слова, странными... Тогда я их не поняла, да и сейчас — не пойму. Почему он заставил нас вступить в брак ещё в детском возрасте? Почему именно нас? И почему именно мы стали первой и единственной парой, чьи руки Он соединил Сам?
Но Создатель — всегда непонятен для смертных, и Его пути всегда были — не наши пути...
Я тогда ровным счетом ничего не поняла, но зато все запомнила, и помню в деталях до сих пор. Хотя нет... Кое-что я всё-таки поняла. Да, я поняла тогда, что теперь мы с Азаилом одно целое. Я почувствовала это всей своей детской душой, всем сердцем, я поняла, что и он для меня, и я для него стали чем-то другим, большим, чем остальные члены Сообщества.
Я, помню, очень обрадовалась этому, ведь я мечтала дружить с ним, а потом даже стала гордиться — я заметила, что даже Натаэль, второй по старшинству и мудрости, стал обращаться со мной как-то весьма почтительно, не говоря уже о других. А когда один из мальчиков вздумал надо мной подшутить — дернул меня за ухо — Азаил так на него посмотрел, что тот покраснел как рак, а потом не только больше так не делал, а даже уступал мне место за обеденным столом.
Да, Азаил серьезно отнесся к тому, что ему поручил Создатель. С первого же дня он взял меня под особую опеку. Он переселил меня в свой цветок (мы все тогда жили в больших цветках, девочки в розовых, мальчики — в голубых). Он заботился обо мне как о своем ребенке. Сам меня кормил. Для того, чтобы стирать мою одежду, изобрел специальное заклинание. Меня так забавляло, когда по одному его слову мои измазанные в розовом песочке платьица сами летели на озеро купаться и мылись там сами — розовая вода озера смывала любую грязь без всякого мыла. А ещё он изобрел специально для меня заклинание, заставлявшее мочалки самостоятельно мыть меня в розовом озере, а волшебные руки сами заплетали косички, когда мои волосики отросли.
Но учил он меня сам, не доверяя эту задачу никому и ничему, и притом отдельно от других. Он специально для меня написал азбуку, изобрел буквы, которых раньше не было, а когда я осилила грамоту, он стал учить меня первым заклинаниям, которые он записывал при помощи изобретенных букв. Какое это было чудесное время! Я каждый день открывала что-то новое, мир менялся прямо на моих глазах!
Вот мы сидим с ним в теньке под большим розовым мясистым листом его и моего "спального" цветка. Азаил как всегда серьезен, сосредоточен, внимателен. Он что-то чертит палочкой на розовом песке — формулы заклинания. А я — мне уже семь — смотрю на него и любуюсь им. Какой он умница! Какой он важный!
— Стелла! Сосредоточься! Не отвлекай ни меня, ни себя! — заметив мой восхищенный взгляд, строго сказал он, слегка покраснев. — Для этого заклинания тебе понадобиться максимальная сосредоточенность. Мы будем проходить с тобой создание иллюзий.
— А что такое "иллюзия"? — спрашиваю я его недоуменно.
— Ну-у-у-у... — замялся Азаил. — Это то, чего нет, но оно, тем не менее, нам кажется.
— А-а-а-а, — сказала я, ковыряя при этом в носу. — Это когда малышка Ариэль списывает из тетрадки у Натаэля, а потом показывает тебе?
Азаил покраснел и смутился.
— Прекрати ковыряться в носу, Стелла! И вообще, шпионить за другими и на них докладывать — это нехорошо, понимаешь?
Я быстро закивала головой, а про себя подумала: "вот Азаил такой умный, а ставит пятерки на уроке в Школе этой дурочке Ариэли, которая все, ну просто все, списывает у Натаэля! А этот — лопух — дает ей списывать! Какие же эти мальчишки все-таки дурачки! Как их легко водить за нос!" — это открытие, помню, поразило меня до глубины души.
— Так, все, сосредоточься, Стелла. Самое сложное в создании иллюзий — это представление. Нужно напрячь воображение и попытаться представить себе тот предмет, с которого ты будешь создавать иллюзию, в самых мельчайших подробностях. А когда представишь — мысленно перенести...
Но не успел Азаил договорить, как перед его удивленным взором вдруг выросли две фигуры — точная копия Азаила и меня самой — только Азаил лежит на голой земле, а голова его — на, как всегда исцарапанных и измазанных в песке, моих коленках, а я глажу его по голове, так нежно и так трогательно!
— Ч-что это? — спросил он тогда, удивленно вытаращив глаза.
— Иллюзия! — говорю ему я, честно-честно моргая глазками.
— Но я ведь не сказал тебе ещё заклинания и вообще — не договорил!
— Ты не договорил, а я уже сделала! Вот! — сказала я с гордостью.
— Но как? — Азаил, помню, расстроился тогда не на шутку, сел на землю, обхватил голову руками, не обращая внимания на мою с таким трудом и любовью сделанную иллюзию! Он был бледен как мел и бормотал что-то в этом роде:
— Я никуда не годный учитель, никуда не годный волшебник, даже ребенок меня переплюнул! Жалкая я посредственность! А я ведь додумывался до этой формулы неделю!
Мне стало жалко его. Я села рядом с ним на землю и стала гладить его по голове, точь-в-точь как в моей иллюзии. А потом сказала:
— Ну, ладно, Оззи (я так называла его тогда), не расстраивайся! Ты умница! Просто мне было скучно, когда ты заснул вчера ночью в цветке, а мне не спалось, вот я и списала из твоей записной книжки этот урок и полночи тренировалась, вот и всё! Ты у меня умница, ты лучше всех!!!
Азаил вдруг внимательно посмотрел на меня своими такими красивыми и умными серыми глазами, а потом серьезно сказал:
— Ты очень, очень талантлива, моя дорогая ученица. Ты способней всех девчонок Сообщества вместе взятых, — и мне было так приятно слышать от него эти слова, так приятно, именно от него! А потом он посмотрел на мои иллюзии и спросил:
— А почему ты именно такие иллюзии сделала? А не каких-нибудь птичек, мартышек, бабочек... И что за странное ситуация — почему это я лежу, а ты меня гладишь по голове?
— А это ты как бы заболел, а я тебя как бы жалею, чтоб тебе не так больно было...
Азаил усмехнулся и покачал головой.
— Ну и фантазии же у тебя, Стелла! Даже если я и заболею, я легко вылечу себя сам, так что твоя помощь мне вряд ли когда пригодится.
А мне тогда вдруг так стало обидно за эти его слова! Я ведь эту иллюзию полночи выдумывала, лежа в закрытом бутоне цветка рядом со спящим Азаилом! Я глядела на него, на спящего — такого беспомощного во сне, гладила его по голове и думала о том, как хорошо мне было бы его пожалеть, когда он будет таким же беспомощным, таким же слабеньким по-настоящему, наяву, а не во сне! И я сказала ему тогда:
— А вот я вырасту большой-большой, как ты, выучу заклинаний много-премного и наколдую на тебя такую болячку, что ты и расколдоваться сам не смог — будешь лежать смирненько в цветочке, а я буду за тобой уха-а-а-аживать, буду жале-е-е-еть, буду тебя гла-а-а-а-адить...
Но договорить он мне не дал. Он вдруг взорвался таким громким смехом, что я уже ничего не смогла сказать, а потом схватил меня и прижал к своей груди:
— Милая моя Стеллочка! Ну и фантазии же у тебя! А ведь любишь же ты меня, любишь! — А потом схватил меня за руки и давай играть со мной в "карусель" (раскручивать вокруг себя), и мы оба смеялись, смеялись, смеялись...
А ещё Азаил на ночь показывал мне сказки. Он мысленно произносил заклинания, а потом на закрывшихся на ночь лепестках цветка появлялись различные движущиеся изображения.
Вот бежит маленький мышонок — в натуральную величину, серенький такой, с длинными тонкими усиками и хвостиком, пищит — добегает до холмика и начинает рыть норку.
Азаил рассказывает:
— Жил-был мышонок, его звали...
— Ушастик! — закричала я.
— Тише, тише, Стелла, уже все спят. Не балуйся! Так вот, жил-был мышонок, его звали Ушастик. Однажды он стал рыть себе норку в этом холмике, — Азаил показал пальцем на движущуюся картинку — и...
Но вдруг к Ушастику, который стараниями Азаила вырыл уже довольно большую норку, подошел Котенок — пушистый, серенький, хвостик — трубой, зеленые блестящие глазки и ушки на макушке — точь-в-точь как настоящий!
— Эй, а откуда тут Котенок? — спросил Азаил. — У меня вообще-то другая сказка!
— А я хочу (как закричу!), чтобы был и Котенок! Я его придумала и наколдовала. Хочу, чтобы Котенок заботился об Ушастике! Вот!
И в самом деле, изображение Котенка вдруг подошло к роющему норку Ушастику и сказало:
— Мр-р-р-мяу! Ушастик! Ты такой хорошенький! Давай, я буду о тебе заботиться? Зачем тебе норка, давай-ка я тебя лучше обниму и тебе будет где спать в тепле без всякой норки! — И Котенок вдруг схватил Ушастика лапкой, поднес его к своей серенькой мордочке и облизал его розовым шершавым язычком-щеточкой. Ушастик довольно засмеялся от щекотки, а потом свернулся калачиком на земле, как это делают все кошки, а Ушастика обнял лапками так, что тот буквально утонул в его мягкой серенькой теплой шерстке, как в каком-то пушистом одеяле.
— Эй, Стелла, ты не шали так, а?! — возмутился Азаил. — Ушастик должен вырыть норку, а помогать ему в этом должны — бурундучок Бунди, белочка Белла, суслик Сэм, а потом они вместе будут жить в этой норке дружной семьей. У меня совершенно другая сказка!
— А я не хочу такой сказки! Я хочу, чтобы Котенок заботился об Уша-а-а-астике. Вот!
— Ну что с тобой поделаешь, Стелла! — возбужденно всплеснув руками, вскочил Азаил со своего ложа в центре цветка, и принялся ходить туда-сюда, как маятник. — Ты ничего не понимаешь! Замысел был в том, что Ушастик упорно трудился, а потом ему стали помогать другие зверята и они общими усилиями построили общий дом, а в процессе труда они подружились и стало им от этого весело и радостно жить на белом свете. А у тебя что за смысл?
— А у меня — что Котенок заботится об Уша-а-а-астике и лю-ю-ю-юбит его!
— Стелла! Но ведь если оставить все так, Ушастик никогда не научится трудиться! Он будет вечно греться в объятиях Котенка!
— Ну-у-у-у и пу-у-у-усть! А Котенок будет любить Ушастика и заботиться о нем!
Тут Азаил, помню, встал как столб посреди цветка, руки в бока, а я вскочила со своего ложа и тоже, передразнив его, приняла такую же позу. И мы стоим, смотрим друг на друга упрямо и молчим. А потом он, наконец, не выдержал и махнул рукой:
— Все, Стелла! Рассказывай себе сказки сама! Пусть они будут у тебя такими, какими ты хочешь, а я ложусь спать! — С этими словами он лег на свое место, повернувшись ко мне спиной. Иллюзия на лепестках цветка постепенно погасла и мне стало ужасно скучно и грустно. Я тоже легла и стала гладить его по золотистым волосам.
— Стелла! Ты мне мешаешь спать!
— Оззи! Ты разве не помнишь, что сказал Создатель? Он мне сказал — забо-о-о-отиться о тебе! Вот я и забо-о-о-о-очусь...
А Азаил ка-а-а-ак подпрыгнет! Как вытаращит на меня глаза и даже заикаться стал от волнения!
— Ты... ты... ты... что... мы-мы-мы-шонка... м-м-м-меня что ли? А ко-ко-ко-шка — т-т-ты что ли?
А я как рассмеюсь! Догадался все-таки! Ух, какой умница!
А он смотрит, как я смеюсь, и вдруг сам засмеялся, а потом — ка-а-а-а-ак давай меня щекотать! А я — его! А потом мы схватили подушки и давай играть в подушечный бой! Ну конечно он меня одолел, зато подушка его лопнула, и мы оба оказались в розовом пуху — с ног до головы — и как расчихались, да так громко, что перебудили всех остальных на нашем лугу! Пришлось лечь спать. Я крепко-крепко обняла моего любимого Оззи, а он — меня, и мы опять стали как одно целое, как две половинки яблочка, вместе... А я, засыпая, молила Создателя о том, чтобы когда-нибудь Азаил сильно-сильно заболел (но только не до смерти!), а я бы о нем заботилась, его лечила, его грела, как Котенок — Ушастика, и от этой мысли мне было так хорошо!
