Поговорили про подробности боя. Я рассказал про своё, Свечин про своё же:
— Зло дерётся немец, упорно! Хорошо окопались и засели в избах в Гени и, пока горные орудия не подтянули в упор — одолеть их не могли. Другие в лесу притаились и ночью много нам бед наделали — пойдя на прорыв. Когда же мы их 14-ую пехотную дивизию Ландвера к Вилие прижали, многие немцы потонули — пытаясь к своим переплыть, но в плен не сдались! Очень мало пленных, просто на удивление мало…
Да! Немцы знают за что воюют, в отличии от нас.
— Перебежчики были? Как много?
— За всё время, одного лишь знаю… Из поляков. Жаловался на трудности службы, на немецкую дисциплину и отсутствие хлеба.
Удивился:
— Немцы, тоже голодают, что ли? Как мы?!
— А куда они денутся? Мост через Неман ещё не восстановили и, их крайняя железнодорожная станция, находится вёрст за двести. Сколь, не богата на транспорт германская 10-ая армия, а всё вовремя подвозить не успевают и, их наступающим солдатам, приходится довольствоваться тем — что после нас у местных крестьян остаётся.
— Понятно…
Чисто случайно, но очень удачный момент для нашего контрнаступления получился!
— Психологически, в русской армии существует удивительное непостоянство, -рассуждал вслух боевой генерал, то и дело пожимая плечами, — иные второочередные войска дерутся превосходно, а другие первоочередные при малейшем нажиме противника, сразу приходят в полное расстройство и бегут. И, как это систематизировать — чтоб хотя бы прогнозировать поведение частей, непонятно.
Возможно, тем мы и сильны? Как говорил Бисмарк, а он явно не дурак был: «Никогда не воюйте с русскими — ибо на всякий ваш умный и продуманный план, они ответят непредсказуемой глупостью».
Сим победиши!
— А у немцев?
— В немецкой армии существовал определенный «стандарт» боеспособности: полевой, ландверной, ландштурменной — и любой офицер, уверенно знает, что ожидать от данной — конкретной воинской части…
Согласно киваю:
— Ну, это ж — НЕМЦЫ!!!
Помолчали, вспоминая каждый своё и, про своё же думая…
— От иностранцев часто доводилось слышать — что русский солдат вынослив физически, морально стоек — особенно к собственным потерям и нетребователен буквально ко всему — в том числе и, к качеству командования. Так ли это, господин генерал?
— Абсолютно неверно, Ваше Величество! Войсковой дух русской армии, чересчур нежен и весьма чувствителен к началу морального разложения. Бессловесной и безропотной, русская армия кажется только поверхностному взгляду легкомысленного стороннего наблюдателя. Что русский офицер, что солдат — не имеют дисциплинированного политического мышления, не уважают и презирают вышестоящее начальство, чрезмерно подвержены всякого рода сомнениям и влияниям. Успешно воевать, они могут только в обстановке порядка и авторитета… А сама обстановка современного боя, этому препятствует!
— Так что же делать, чтоб восстановить боеспособность нашей армии? — спрашиваю.
Генерал Свечин тяжело вздохнул и сказал, как будто о чём-то неосуществимом:
— Требуется длительная энергичная и целеустремленная работа командования, на всех уровнях.
— Вы всё-таки над этим хорошенько подумайте, Александр Андреевич и, как время свободное появится — изложите мне в письменном виде свои соображения на этот счёт.
— Будет непременно исполнено, Ваше Императорское Величество!
К вечеру, прослышав об моём местонахождении, в Галину прибыла основная часть нашей «автоколонны» которую мы так коварно покинули по выезду из Могилева, а так же Гвардейский полевой Жандармский эскадрон — собранный с «теоретического» маршрута моего следования и, вызванный сюда Спиридовичем. Особенно много радости было у наших шоферов — верно сослужившие нам автомобили нуждались в ремонте, запчастях и заправке ГСМ…
Вечером, помывшись в уцелевшей сельской бане и пообедав с офицерами полностью отведённой в Галину 2-го Финляндской стрелковой дивизии, я лёг спать и в этот раз, выспался уже по-настоящему.
* * *
К полудню следующего дня, обрадовали очень хорошие вести: окружённая вдоль реки Вилии немецкая группировка в составе 14-ой дивизии Ландвера и 6-го конного корпуса генерала фон Гарнье — четыре кавалерийские дивизии и пехотная бригада, капитулировала. Как я и предполагал, долго обороняться на той местности было невозможно и, после ряда безуспешных попыток прорваться к своим и наших успешных атак по рассечению «котла» на части, немецкое командование решило, что дальше сопротивляться не имеет смысла. Сам генерал фон Гарнье застрелился и, в переговорах участвовал и самой процедурой сдачи в плен, руководил один из его штабных офицеров.
Капитуляцию немецкой кавалерии и ландвера принимал лично.
Я, с группой генералов и своей Свитой, в которой не хватало только есаула Мисустова — ещё не вернувшегося из рейда по немецким тылам с бригадой генерала Шишкина, стоял близ села Камели на небольшом холме, а выходившие из него солдаты Кайзера складывали возле моих ног знамёна и оружие.
Встретил и моего «знакомца» — раненого немецкого лейтенанта, отпущенного мною в «лагерь вооружённых военнопленных». Он уже не держался так самоуверенно — я бы сказал, даже наоборот!
— Вильно — найн, найн, — показал я ему рукой направление на Восток и, сказал на ломаном немецком, — комм, комм — Сибирь, драх нах шпацирен! Шнель, шнель!
Другого «знакомца» я повстречал, когда стали выводить наших освобождённых военнопленных, которых оказалось лишь, как бы не в половину лишь меньше — чем пленных немцев. Подавляющее большинство из них были целёхонькие — не раненные, не больные и не контуженные и шли, понуря головы — под всеобщее весёлое улюлюкание и злые насмешки. Довольно равнодушно на них поглядывая, на одной физиономии я остановил своё внимание.
Подзываю:
— БА!!! Знакомые все лица! Глазам своим не могу поверить… Капитан Мячин, Вы ли это, Ваше Благородие?!
— Так точно, это я, Ваше Императорское Величество!
Хоть бы покраснел, ублюдок!
— А мы то, здесь Вас заждались — а Вы, эвон где…, — я распалялся всё больше и больше, — как кормёжка то, хоть в немецком плену? Чечевичной похлёбкой, хоть угостили — или Вы предпочитаете брать серебряниками?
Мгновенно побледнев тут же, тот хотел было отмазаться:
— Разрешите доложить: был захвачен в плен германским конным разъездом!
— Ах, они какие нехорошие — «разъезды» эти, германские… Ну, а где ваши товарищи, с которыми я вас на разведку послал?
— Здесь они, Ваше Величество — штабс-капитан и поручик…
— Вот, как хорошо!
Особенно меня взбесило, что у штабс-капитана, на груди висел «Георгиевский Крест».
Оборачиваюсь к Свите:
— Расстрелять этих трёх подонков!
— Как… Как, «расстрелять»?!
Растерянно переглядываются меж собой.
— Мне ОПЯТЬ(!!!) вам надо показывать, как надо расстреливать?! Лучше не злите — сейчас ВЕШАТЬ(!!!) заставлю!
Спиридович быстро распорядился всё ещё находящимися в моём распоряжении и бывшими неподалёку казаками Крымова… Те, потащили троих сучащими ногами приговорённых к ближайшей деревенской стенке.
— Мундиры с них сдерите, станичники, — крикнул вдогонку я, — не должна всякая мразь подыхать в погонах русского офицера! И, сапоги не забудьте: вам ещё пригодятся — а эти и, босыми пятками по горящим угольям в Преисподней побегают!
— ПОЩАДИТЕ!!! — донеслось истошное, — ПОЩАДИТЕ, ВАШЕ…
— Заткните ему пасть или сломайте челюсть!
«Хекающий» удар и тишина…
Обращаюсь к генералу Балуеву:
— В корпусе есть военные юристы?
Тот, в полном афуе:
— Имеются, Ваше Величество… Приостановить экзекуцию…?! Хотите соблюсти законность и провести следствие?
— Знаю я вашу «законность» — ещё по Японской, знаю! — в упор смотрю в сужающиеся от ужаса генеральские глаза, — по жопе как гимназиста-пидараста похлопаете и отправите в тыл — чем-нибудь «запасным» заведовать! Пусть оформят приговор задним числом — некогда мне вашего «расследования» ждать! И, ещё…
У генералов, меня слушающих — уши, просто в трубочку!
— Пусть узнают и доложат мне, кто эту трусливую свинью «Георгием» наградил… Кто бы он не был, разжаловать на чин и отправить на передовую — я обязательно прослежу за выполнением.
Генерал Балуев, тот час же отдал распоряжение своему адъютанту и, тот рванул с места, как укушенный.
К сожалению, «классического» расстрела не получилось… Кроме штабс-капитана с «крестом», никто из «их благородий» прямо стоять не хотел и, их застрелили ползающими и не сразу.
Плюнул в ту сторону и отравился к своему автомобилю…
* * *
Почему-то, на предварительном «военном совете», проведённым мной и Алексеевым, первым делом было предложено передать тела погибших немецких офицеров во главе с их командующим, германским властям для захоронения… Я хоть и сильно удивился, но не возражал: если есть возможность придерживаться каких-никаких «рыцарских» обычаев ведения войны — то их надо придерживаться.
Однако, все прибывшие генералы и штаб-офицеры в ту штабную избу не влезли и во время совещания толпились на улице.
— Господа! — обратился я ко всем им, — предлагаю провести в Вильно — который мы с вами отстояли, «расширенное военное совещание»… Скажем так — через двое суток.
Возражений не последовало и, народ начал потихоньку рассасываться.
К вечеру, подсчитали трофеи.
Всего сдалось порядка пяти тысяч немецких солдат и офицеров, были взяты значительные трофеи, правда — по большей части испорченные, вопреки условиям капитуляции. Боеприпасов очень мало, продовольствия почти нет — немецкая группировка снабжалась «с колёс» и их отсутствие, стало одной из главных причин столь быстрой капитуляции.
Ещё к вящему удивлению меня и многих из наших офицеров и генералов, выяснилось: большинство захваченной у немецкого ландвера артиллерии, было образца тысяча восемьсот «лохматого» года. Новейшей была только шести— орудийная батарея 8-дюймовых мортир 6-го конного корпуса генерала фон Гарнье (калибр — 203-ти миллиметра, если не ошибаюсь), что были замечены на опушке леса.
Кстати, один выяснившийся при допросе пленных кавалеристов нюанс: артиллерия нашей 5-ой армии генерала Плеве, вообще то — поддерживая нас по моему приказу, весь божий день лупила куда-то «за горизонт» — по принципу «на кого Бог пошлёт», вызывая только усмешки да остроты у немцев. Однако, несколько раз «Бог» посылал туда — куда надо! В том числе, досталось пару раз и этой «мортирной батарее» — отчего, она не смогла в нужный момент прибыть в нужное место и, разнести с такой-то матери это село и эту церковь, вместе со мной и всеми нами… Видать, всё же — кто-то, «сверху» за мной присматривает!
Ну, или просто — мне сказочно везёт в теле Николашки Второго…
Вообще, организация, вооружение и оснащение немецкой кавалерии не по-детски поражала. Конный корпус Гарнье имел свою пехоту, тяжёлую артиллерию и по три радиостанции в каждой дивизии!
В составе каждой немецкой кавдивизии имелся батальон егерей и рота «самокатчиков» — велосипедистов, то есть. По словам пленных немецких офицеров, эта легкая пехота — входившая в состав кавалерийских соединений, вполне себя оправдала. Но, не на той же местности!
Это ж…
Это, ж — прообраз Первой конной армии нашего Будённого! Ну, или — Первой танковой группы «их» Гудериана… Из минусов, можно отметить — отсутствие у немецкой кавалерии хотя бы самых завалящих броневиков и эпизодическое использование авиации.
Из допросов пленных немецких офицеров, стало понятно об причине такого раннего ввода в прорыв немецкой кавалерии. В это время, немецкое командование подготавливало Свенцянскую операцию. По их плану, предполагалось осуществлять всего лишь демонстрационный «лобовой» нажим в сторону Вильно через Мейшагольскую позицию — чтоб, отвлечь внимание командования русских от направления главного удара на свенцянском направлении облегчить таким образом прорыв конницы генерала Гарнье.
Однако, как я и предполагал, от перебежчиков германскому командованию стало известно об посещении этого участка фронта русским Императором и, те решили «сорвать банк».
Таким образом, моё вмешательство в естественный ход истории привело к тому, что против так называемой «ОТГ Романова» — между Вилькомирским большаком и рекой Вилией, собралась вся масса германской кавалерии и, пусть слабо подготовленный и плохо вооружённый, но довольно стойкий во фронтальном бою ландвер.
Немецкий генерал Литцман, командир XL резервного корпуса, решил перенести центр тяжести сражения на правый берег Вилии — для непосредственной атаки города Вильны с севера. Мейшагольская позиция в этой последней битве 1915 года, имела решающее значение…
Рисунок 132. Немецкая полевая радиостанция периода ПМВ.
Глава 26. Разбор «полётов», раздача крестов и «слонов».
«Он был лишен способностей правителя, но ведь он и не домогался власти: она досталась ему силой вещей и в очень молодом возрасте. Абсолютная власть в огромной стране, с кучей нерешенных вопросов (земельным, национальным, фабричным), с выродившейся аристократией, неумелым и корыстным чиновничеством, неопытной буржуазией, безответственной интеллигенцией, безграмотным народом, с непростыми международными отношениями…», — Шубинский В.И. «Гапон».
На следующее утро, с генерал-майором Свечиным, с группой других генералов и офицеров, поехали верхами по местам недавних сражений — в первую очередь посетив бывшую «Основную оборонительную позицию», полковника Чернышенко… Полк, потерял едва ли не половину личного состава — в основном от огня тяжёлой германской артиллерии и, здесь до сих пор работали похоронные команды.
Даже для бывалого профессионального военного, невыносимо впечатление от вида огромных воронок, обрывков колючей проволоки — порванной как гнилые нитки, рук, ног и прочих фрагментов человеческого тела — разбросанных повсюду…Непередаваемая словами вонь сгоревшей взрывчатки, свежей земли, крови и содержимого человеческого кишечника… При нас, откопали из засыпанного взрывом тяжёлого снаряда окопа, четверых нижних чинов и одного офицера с «чёрными» лицами — эти были похоронены заживо и умерли от удушья.
Мои спутники, ранее бывавшие на недавней Русско-японской войне и, видавшие там «виды» — кривились, морщились, отворачивались и бледнели… Многих, откровенно тошнило! Представляю, какое это моральное впечатление и психологической воздействие производит на простых русских солдат — по большей части, малообразованных крестьян из глухого захолустья.
