— Ты хочешь меня спасти от смерти? — спросил герцог прямо. — Научить быть воином? Я уже слышал... про воина... — он не мог отвести завороженного взгляда и утопал в черноте.
— Хочу. Воин — это не тот, кто умеет владеть оружием. Воин — этот тот, кто умеет владеть собой, побеждать, используя все, что у него есть. То, что в руках, зачастую становится неважным, — взгляд не отпускал, манил, звал. Тьма строила дорогу. К сердцу? К душе? Из сердца? Из души? — Важна сила. Своя сила. Твоя сила. Сила, которая зарождается и находится вот здесь, — и Фернандо положил свою ладонь на грудь Луиса напротив сердца. — У тебя сердце льва, а не ягненка. Только отпусти его, выпусти из клетки, в которую посадил.
Огонь толкался из руки короля, старался перетечь дальше, завоевать себе новое пространство. Новое тело. Еще одно. Чем больше в мире огня, тем лучше. Тем ярче горят души, освещая мир. К добру ли, к худу ли — никто не может предсказать. Но пока души горят, мир движется, оступаясь, падая или взлетая. В рай ли, в ад ли — неважно.
— Зачем? Тебе? Это? Нужно? — неуспокоенное любопытство жило в юноше, который сейчас был на грани между новым бегством и ловушкой струящихся слов. Фернандо не зря правил своим государством и прибирал к рукам все новые территории — львом был скорее он сам. Луис хотел бы прекратить разговор, закрыться от черных глаз. — Зачем тебе мое сердце? — еще большее недоверие и еще более сильное желание уйти, потому что внутри разгорался неведомый пожар.
— Мне? Мальчик мой, твое сердце нужно в первую очередь тебе, — ладонь мужчины твердо лежала на груди юноши. Никаких лишних действий, движений, только стук сердца мужчины, передающийся через его руку. — Послушай себя самого. Послушай свое сердце. Чего оно хочет? Быть всю жизнь зажатым в кулачке испуганным комочком? Или спокойно, уверенно биться в твоей груди? А мне... — король мягко улыбнулся, на миг пригасив тьму. Потом открыл глаза вновь. В них плескалась уже не только тьма. — Я люблю видеть сильных людей. Мало кто может поднять голову в моем присутствии. Ты смог.
Фернандо продолжал взглядом держать Луиса, привязывать, звать. Оторвав руку от груди юноши, он ласково провел пальцами по его щеке.
— Чтобы тебе не говорили, ты сильный. Только ты этого боишься. Все время закрываешься от своей силы. Не используешь. Прикрываешься чем угодно, лишь бы избежать ее. Она слишком много в тебе открывает такого, что ты не хочешь видеть.
— Даже если то, что ты сейчас говоришь, правда, если это и так, все равно я не понимаю... Зачем? Никто и никогда не делает что-то для другого. Ты обнимал меня, ты целовал меня, ты хотел меня... Ты хочешь в мои мысли заглянуть, — внимательные глаза не скрывали подозрений. — Мы часто хотим видеть в других, что взращиваем в себе, но все мы разные. И у каждого есть свой тайный уголок, где и прячется истинное сердце.
Светлый огонь не мог укрыться за юным ликом. Юноша попытался встать, но рука короля удержала.
— Высшая слабость искать поддержки у того, кто сильнее. Скорее уж ягненка видит во мне король, заблудшую овечку, которая желает найти приют. Это не так... Я смерти не боюсь...
— Смерти не должны бояться те, кто все, что нужно, сделал в этой жизни. И глупцы. Ты не смерти не боишься. Ты просто видишь в ней выход. Тебе жить страшнее, чем умереть, — огонь разгорался в глазах Фернандо. — Мне не нужны овечки, Луис, не интересны. Был бы ты овечкой, оказался бы в моей постели в первый же вечер.
Король легко встал, опять прошел по тлеющим угольям кострища и сел напротив герцога.
— Ты говоришь прописные истины, мальчик мой. Ты думаешь, я не понимаю, не знаю, все, что ты мне сейчас сказал? А вот ты, ты можешь понять меня? Я не поддержку тебе предлагаю, мне это неинтересно.
Мужчина взглядом опять поймал юношу и мягко и грустно улыбнулся.
— Что ты теперь видишь?
Огоньки опять блеснули в красных камнях и серебре резьбы палки, которую Фернандо подобрал с земли.
— Что я совсем не знаю того, с кем говорю, — смутился Луис. — И вряд ли узнаю, потому что короли никогда не говорят правду. Тем непонятнее наши разговоры, а тем более слова про постель, — еще большее смущение. — Мне кажется, — герцог старался не сводить взгляда с мужчины, но все больше боялся его внимательных глаз, — все было очень просто. Я отказал. Вы хотели землю. Я отдал вам гораздо больше, чем мог дать. Пошел на поводу отца и Церкви, вступив в брак. Вам мало... Вы хотите больше? Куда уж больше? Что могу еще я отдать? Раз скоро меня убьют в любом случае, а это произойдет без вашего покровительства... Я не глупец, ваше величество! Что вы хотите от меня? Кроме меня самого, я ничем не владею. — юноша поднялся. — Если вы можете прямо сказать — говорите. Не можете — я совершу еще одну ошибку и выйду отсюда прочь.
Фернандо задумчиво перевел взгляд на костер.
— Ты глуп, если думаешь, что мне от тебя нужна была только постель и земли. Мне нужен был ты. Вернее, кем бы ты мог стать. Свободный, сильный. Тот, кто мог бы смотреть на меня не внизу вверх, — и, помолчав, продолжил. — Ты сам себя уничтожаешь, так думая о себе.
Король перевел взгляд на крупный рубин в навершии палки. Покрутил, ловя блики огня. И опять посмотрел в глаза юноши.
— Так думаете вы. — Луис тоже посмотрел на драгоценный камень, медленно проникаясь происходящим. Они с отцом договорились... Фернандо и старший герцог Сильвурсонни. О Луисе... Не как о постельной игрушке... Они хотели, чтобы он сбежал, чтоб Церковь сыграла на земли... Догадки одна за другой складывались в страшную картину, и юноша судорожно оглядывался в поисках оружия. Он схватил копье. Встал в позу. Не зря же Алисия его так муштровала.
— Хотите меня отравить. Все о смерти говорите, о выборе. Не приближайтесь! — голубые глаза вспыхнули синью. — Единственный раз погляжу на равных. Хотите убить? Стойте на месте, Фернандо.
— Ты дурак, герцог, — король продолжал сидеть на месте, глядя на юношу, потом опять уставился на костер. — Ты все еще смотришь на меня снизу вверх, иначе бы не схватился за оружие. Иди, ты мне не интересен. Может быть, твой брат окажется не таким трусом.
— Вот и прекрасно. — Луис бросил копье на землю и шагнул к выходу, откидывая полог. Взгляд его переместился на небо. И пьянящий запах свободы стал больше и сильнее.
— Хотя... — сильная рука обхватила юношу, задергивая полог шатра. — Как ты думаешь, Луис, слово, данное человеку с сердцем льва, перестает действовать, когда у этого человека становится сердце ягненка? — медленно, ласково прошептал на ухо король юноше.
— Мне пора, — твердо отозвался Луис, хотя колени его подогнулись. — Оставим разговоры про львов и овец моему брату. Пустите! Фернандо, вы и сами не знаете, что хотите.
— Мальчик мой, ты так легко отдаешь на растерзание своего младшего брата? Тому, кого боишься? — король еще сильнее прижал к себе юношу, перехватывая его руки так, чтобы любое движение вызывало у Луиса боль, и провел языком по его уху. — Ай-ай-ай, как нехорошо.
Цепочка поцелуев по шее сопровождалась словами:
— Я отлично знаю, что хочу, мальчик мой. Я хотел тебя, хотел как равного. А сейчас... Сейчас просто хочу. Тебя не выпустят из шатра без моего разрешения. Что бы ты ни делал.
— У равных равные возможности. Лжец! — юноша дернулся, но осознал, что этим только причинит себе боль. — Все сводится к одному. К вашей постели. И угрозам... Новым и новым... И еще к одним... Вы сказали, что не станете брать меня силой. Слово дали, а затем забрали? И чем для вас так плохи овцы? Они не причиняют зла, как львы. Сердца у львов кровавые и жаждущие власти...
— Мальчик мой, а что ты ожидал? Ты отдал мне сейчас своего младшего брата... И поступил ты так только ради своего собственного спокойствия. Слово было дано человеку
чести. А твой поступок... — Фернандо быстро снял с себя пояс одной рукой и сноровисто скрутил руки Луиса. Схватив юношу за волосы, он развернул его к себе, холодно глядя ему в лицо.
— Возможно, мне давно следовало так с тобой поступить. Может быть, хоть так удалось бы хоть что-то донести. Или ты позволяешь себя насиловать только плебеям?
— У меня много братьев... Какой из них. Одному так точно нравится такое обращение... Будьте конкретнее в своих угрозах, ваше величество. — юноша полыхал от ярости. — Родственников у меня слишком много. За всех в ответе буду я? А что касается насилия, так может, там все было обоюдно? Что вы вообще обо мне знаете, чтобы утверждать?
Фернандо тонко улыбнулся и погладил по щеке Луиса, продолжая держать его за волосы.
— Младший брат. Кажется, ему только исполнилось четырнадцать лет? Ты думал, твой отец оставит свой план подцепить меня на крючок? Я-то теперь становлюсь еще более желанной добычей. После продажи тебя, — и, посмотрев в полыхающие ненависть глаза, сказал. — Знаешь, милый, я бы тебя не променял и на сотню таких, как твой брат.
Он опять начал нежно целовать юношу по щекам, в уголки губ, легко игрался языком по чувствительным местам за ушком, на шее. Жесткая хватка в волосах постепенно сменялась лаской.
Щеки, уши Луиса полыхали. Его опять задели за живое. Брату и четырнадцати нет. Он такой маленький и глупый. Вторая жена отца родила его слишком хворым. Но сейчас мальчик подрос... Сейчас он может быть интересен.
— Пусти! Меня никто не продавал... — зарычал он. — Ты... — щеки заалели от поцелуев и ласки... — Не смей... Пусти... Хочешь добить — добивай.
— Не пущу... Ты мой желанный... — Фернандо прижал юношу к себе, продолжая целовать, ласкать. Одежда мешала, а развязывать мальчика было нельзя, по крайней мере, сейчас. Мужчина подхватил его на руки и уложил около костра на подушки так, чтобы связанные за спиной руки не пережимались. Сев сверху, он сжал своими ногами ноги Луиса, одной рукой прижал его чуть ниже горла к подушкам, второй подхватил свою серебряную палку. Нажатие на потайную кнопку — и из нее выскочило лезвие.
Король аккуратно провел вдоль тела юноши, разрезая одежду.
Юноша пытался брыкаться, но вес короля, его мощь делали попытки жалкими трепыханиями. Его лишили одежды, разрезав на несколько частей. Герцог задыхался от стыда. Извивался, шипел, как дикий кот.
— Мерзавец... Ты просто мерзавец... — тонкая ткань рубашки сползала на подушки, там же оказался и пелиссон.
Фернандо провел пальцами вдоль груди, живота Луиса. Чисто. Что ж, вполне ожидаемо. Начинают обычно с других мест. Егеря нашли домик на болотах. И он видел его собственными глазами. Видел все и все понял. Мужчина поднял холодные глаза на Луиса.
— Его ты тоже называл мерзавцем?
— Может, тебе еще исповедоваться? Оставь меня в покое. Отпусти... Тебе интересно поговорить о том, что я делал? — герцог просто полыхал. — Я ничем тебе не обязан. Ничего не должен. Тем более признаний.
— Повтори еще раз, — король наклонился над юношей и улыбнулся. — Повтори... — Он подцепил пальцами подбородок Луиса. — Пожалуйста.
— Иди к черту! Я ничего не собираюсь тебе говорить. Кто ты такой, чтобы лезть мне в душу? — дернулся герцог. — Тебя заводит что ли бегать за мной, как собачонке? Ты слабак! Придурок!
— Еще, — сказал Фернандо, целуя мальчика в шею.
— Прекрати, пусти... ты... слышишь... — Луиса всего трясло. — Я тебе кишки выпущу, если ты не перестанешь. Я тебя зарежу... Пусти, скотина...
Король оторвался от юноши, посмотрел на него, на покрасневшие щеки, бешеные глаза и вдруг поцеловал. С жаром, страстью, с желанием, которое перекрывало все мысли, которое сейчас управляло им, вело, звало. И с немыслимой для себя нежностью.
Луис не хотел чувствовать... вновь чувствовать над собой какой-либо власти. Сознавать, что его телом овладевают и расплавляют. Губы Фернандо были слишком жаркими, а тело его выдавало желание. Такое очевидное и явственное, что познавшая радость плоть охотно откликалась на раздражение. Сознание поплыло. В животе родилась лава. Луис уже корил себя за то, что его плоть возбуждается всего лишь от сопротивления, перемешанного с лаской.
Король аккуратно прервал поцелуй и закусил губу. Как же ему хотелось... Но рано, рано, рано... Дьявол побери, рано!.. Будь проклят этот Легре! Чуть не сломал мальчика...
Мужчина опять наклонился к юноше.
— Луис, — легкий выход в губы. — Мальчик мой, говори.
Легкий, дразнящий поцелуй.
— Нет. — герцог пытался выровнять дыхание и угомонить горячую кровь. Фернандо теперь сам давал передышку. — Нет. Нет. Нет.
Юноша открыл глаза. Столкнулся со взглядом короля. Терпеливо вытерпел несколько секунд, чувствуя мужчину на себе, весь его вес и его...
— Я не твой мальчик, — выпалил зло.
— Мой, — глаза мужчины опять начали стремительно темнеть, голос обволакивал и ласкал. Пальцы опять очерчивали овал лица, шею, задевали чувствительные точки, уже обнаруженные ранее. Трепетали, возбуждали, звали. Взгляд, казалось, проникал в душу. — Мой, — и опять выдох в губы, — Говори.
— Нет. Не смей... — Луис вскрикнул от новых ласк, зарычал, вновь пытаясь освободиться, попытался оттолкнуться ногами, которые лишь беспомощно заскользили по шкурам. — Неееет... — новый стон от пальцев, что двигаются по коже.
— Смею... Хочу... — легкие поцелуи сменялись все более страстными, руки и губы опускались все ниже, исследовали, проверяли. Передавали возбуждение и желание.
Фернандо выпрямился, еще сильнее сжав ноги, положил руку на уже возбужденную плоть Луиса и властно приказал:
— Говори.
Пальцами начал гладить своего мальчика.
Тот сцепил зубы, глуша собственные стоны. Он не мог контролировать молодое, жаждущее удовольствий тело. То просто не слушалось, хотело, желало. Стремилось...
— Скотина... — Луис попытался приподняться без рук. Он был достаточно гибким, чтобы даже теперь оторвать себя от земли и дернуть нижнюю часть тела к себе. — Не смеешь... не твой...
— Мой, — выдох в губы с легким поцелуем.
Потом он одной рукой опять начал ласкать волосы, затылок, вторую пропустил под связанными руками, прижимая Луиса все крепче.
— Мой, — властность в голосе, граничащая с безумием, убивающим, уничтожающим, но не переходящая в него. И настоящий, сильный, страстный поцелуй, который открывает душу, проникает в нее, дразнит, манит, зовет.
Герцог задыхался. Горячая ладонь удерживала от лишних телодвижений, а губы заставляли отвечать, вызывая ответную страсть. Юноша не мог не отозваться на их разнузданное желание, на ласкающий язык, на ласку в волосах. Он не был пьян, но все кружилось от пыла зверя, желавшего обладать.
Немного, и языки сплелись в танце, возбуждая и без того стоявшую плоть на продолжение игры.
Фернандо с трудом оторвался от герцога. Перед глазами стоял красный туман, он с трудом уже сдерживал дьявола. Тот все больше выбирался — с каждым ответным движением юноши, с каждым звуком, с каждой попыткой сопротивления. Глядя в затуманившиеся глаза своего мальчика, король изо всех сил старался хоть чуть-чуть обуздать себя. Нельзя отпускать себя до конца, Луис еще не готов к этому. Не испугать. Не потерять... Дьявол всех побери... Держаться... Он с еле слышным стоном впился поцелуем в шею юноши.
