— Зачем вы используете математику для своих теорий, — выставляют претензию математики физикам. — Математика наука об абстракциях, а вы изучайте, будьте любезны, реальные вещи и не лезьте в абстракции.
Очень неуживчивый народ математики. Хоть Нестор и числился математиком, но драться за идеи он не любил: бывало, больно прилетало. К тому же Нестор справедливо считал, что только он познал истину, а все остальные заблуждаются: ересь это всё и философия сектантов. Коллеги — жалкие оппортунисты. Но, к сожалению, истину им можно вдолбить только с помощью кулаков, а кулаки у Нестора не казённые, да и оппортунисты сами больно дерутся.
Здесь в медсанчасти Нестор отдыхал от бредней своих коллег, но теперь вынужден выслушивать бредни больного Юрика, который лёжа на койке, вещал в потолок, как радио. И не выключишь. Доктор говорит, что пусть больной выговаривается — это полезно для здоровья, но, иногда, Нестору хотелось вырубить Юрика, так как тот нёс околонаучную ахинею. Однажды, Юрик таки довёл Нестора до белого каления, когда начал молоть чушь, что он лично опроверг гипотезу Римана о положении всех нетривиальных нулей дзета-функции на прямой комплексной плоскости. Тогда Нестор не выдержал и засадил Юрику кулаком фингал под глазом: а ты не поднимай хвост на самого Римана, жалкий физик. Но потом Нестор очень устыдился своего поступка. Как-то нехорошо вышло, что он бил совершенно беспомощного человека, да ещё и не соображающего. Юрик даже не осознал, что его бьют, а продолжал, уставясь в потолок излагать свою ересь: его сознание продолжало метаться, как стрелка осциллографа. Замолкал Юрик только тогда, когда в комнате становилось темно, или, когда ему на голову надевали мешок. Но издеваться над скорбным разумом человеком Нестор не хотел. Поэтому днём приходилось слушать монотонный бубнёж свихнувшегося физика, зачатого в своё время его торопливыми родителями после празднования аванса.
В каждое раннее утро происходило одно и то же: Нестору надо менять памперс Юрику на чистый, поменять простынку на его койке, напоить пациента из трубочки, как-то умудриться покормить. Больной не сопротивлялся, но и не помогал, только смотрел в потолок потусторонним взглядом: в глазах скорбь и безводная пустыня. Доктор ранним утром осматривал больного, ставил капельницы, но на эффект от них не надеялся. Он больше надеялся на "Тибетское лекарство" и хороший уход.
В заботах о больном, Нестор забывал, что ему уже не двадцать пять лет, а страшно подумать — сорок четыре года, а он так и не выдвинул ни одной эпохальной теории. В какой-то момент он так разомлел от духоты в лечебном учреждении, что начал прислушиваться к бормотанию Юрика, изрекающего "истины". Любая истина — вещь сомнительная и временная. Истина — это лишь заблуждение, которое просуществовало столетия. Нестор не верил в принципиальное познание истины. Даже куча изученных подробностей — это ещё не мостик к познанию сути. Парадоксально, но чем меньше учёный обращает свой взгляд на подробности, тем вернее его знание сути. А сбрендивший Юрик, валяющийся привязанным к койке, в чём-то прав. Нестор, начавший прислушиваться к его словам, иногда даже кивал соглашаясь. Он даже забывал, что Юрик сейчас, практически овощ, только говорливый овощ.
Так Юрик, сияя свежим синяком под глазом, утверждал, что некоторые трансцендентные проблемы, неразрешимы даже в принципе. К таким проблемам относится природа материи и силы в природе, происхождение движения, ощущения и сознания. Всё это, утверждал больной молодой физик, мы не знаем, и не будем знать. Иногда пациент начинал звать Гошу и дико орать:
— Гоша, Гоша, — голосил Юрик. — Спаси меня от огромного паука. Сейчас обгажусь.
Юрика трясло и корёжило. Нестору приходилось тогда натягивать на голову возбуждённому пациенту плотный бумажный кулёк. От кулька пациент обретал покой, и переставал вопить, что его атакуют пауки.
Доктор объяснял Нестору этот эффект тем, что под воздействием неизвестного препарата у Юрика галюны и парадоксальное видение мира: всё мелкое его мозг считает огромным, а большие предметы не замечает. Действительно, на потолке Нестор обнаружил паучка, тот смирно занимался своими делами, вознамерившись ловить насекомых, как и положено приличному пауку, который, кстати, к насекомым не относился. Пришлось Нестору прогнать паучка с потолка, да и следить, чтобы мошки не залетали в палату к больному. Успокоившись, Юрик, как ни в чём не бывало, продолжал излагать свои взгляды об ограниченности познания природы существами типа людей. Утверждал, что ему лично об этом говорил один его близко знакомый мудрый чёрт. Ага, до чертей донаркоманился болезный.
— Мы должны признать, хотим мы это, или не хотим, что число есть не что иное, как продукт нашего мышления, — популярно разъяснял Юрик, для изящества выражений добавляя матюки. — Пространство вокруг нас, мля, обладает реальностью и помимо нашего мышления, его законы нельзя задавать априори. Хрен редьки не слаще, но длиннее! Числовой континуум, как совокупность действительных чисел, лежит в основе анализа. Бог создал натуральные числа, всё остальное — дело рук человеческих. Арифметические знаки — это записанные фигуры, а геометрические фигуры — это нарисованные формулы.
Нестор качал головой: у Юрика в мозгах крутая мешанина, здесь уживаются и черти, и Бог и идеи самого Юрика. Да-с, чужая душа всегда потёмки, а мысли другого человека невозможно угадать.
Лежащий в другой комнате Гоша вёл себя смирно, но иногда всхлипывал, как беременная восьмиклассница. Он не возбуждался от вида паучков, да и ахинеи нёс меньше, чем Юрик. Доктор сделал вывод, что организм Кашанкина схватил меньшую дозу дури, чем организм его друга. Но Кашанкин, наверное, из солидарности с Будницким пока в адекватное сознание не приходил.
— Нуте-с, батенька, как мы сегодня себя ведём? — осматривал пациента Доктор. — Умница мы сегодня или говнюк конченный?
— Несём пургу, — наябедничала на Гошу Валентина. — О сверчках рассказываем.
— Поясни, — попросил Доктор.
— Больной совершенно больной на голову, — стала докладывать фельдшер. — Утверждает, что по сверчкам можно определять температуру окружающей среды без всякого прогноза погоды.
— Это как? — поинтересовался Доктор, всматриваясь в глаза Гоши: в глазах мысль не просматривалась, но языком Гоша молол.
— По Кашанкину это совсем просто: надо сосчитать количество стрекотаний сверчка в минуту, затем это число разделить на два, прибавить девять и снова разделить на два. Вот и всё! Получаем температуру. Он наверняка с Будницким переопылился.
Доктор пожал плечами: "Надо им клизму прописать".
— Ещё, что умное мы вещаем? — продолжил осмотр Доктор.
— Скажете тоже, Доктор, умное..., — фыркнула Валюша. — Дурак дураком, племянник деменции. Вещает, что смерти нет. Что все мы — суть один организм, разделённый на миллионы частей. Этот единый организм ощущает себя всеми особями. Так что, даже умерев, мы всё равно, принадлежим этому организму.
— Да, уж, — согласился Доктор. — Несёт всякую фигню. Бредим мы немножко. Ничего, батенька, мы тебя вылечим. Будешь, как новенький. А, что мы ещё бредим из-за трешевых последствий интоксикации? Какие ужастики перед нами корячатся?
— Да, много чего, — Валя замучилась уже перечислять всякий Кашанкинский бред. — Сообщает, что сделал эпохальное открытие, за которое ему поставят памятник из золота.
— Из чистого золота? — восхитился Доктор. — И что мы несём?
— Дескать, открыл основной закон Мироздания, — бодро сообщила Валя. Видя, что Доктор ждёт продолжения, сказала:
— Сказал, что Вселенная склонна к самосовершенствованию. При этом, чем сложнее субстанция, тем она занимает меньший объём. Кроме того, усложнение идёт с ускорением.
Доктор задумался. Вот он Доктор, хороший доктор, но занимался только лечением людей и бухал. А этот убогий организм, с памперсом на причинном месте, дерзает делать открытия. Убожество, а туда же. Хотя, все великие открытия сделаны случайно, с перепоя или по ошибке.
— Н-да-с, — глубокомысленно изрёк местный Айболит. — Будем лечить эту ошибку природы. Клизму ему Валюша не забудь оформить...ага, с ускорением. Жаль стоматолога у нас нет.
— Ага, — кивнула девушка.
Кроме Доктора к больным наведывались и родичи Будницкого. В основном его мамка и сеструха Виолетта: сокрушались, говорили, что Юрик не такой — это он попал под влияние злого Гоши. Плакали, видя, что Юрик их не узнаёт.
— Гошак всегда, — кипятилась Виолетта. — Ещё со школы сбивал нашего Юрика с толка. А Юрик такой доверчивый.
Но, хоть обе дамы не очень любили Кашанкина, но интересовались его состоянием здоровья. Гошу им тоже было жалко, хоть тот и сволочь.
Изредка к больным приходил Савелий Петрович, получить, так сказать дневную порцию дурдома. Он что-то говорил невменяемым пациентам, но что именно, ни Валентина, ни Нестор не знали, так как их выпроваживали "покурить". Понятно, чем занимается их начальник: колдунством. Мы с Доктором лечим болезных естеством, а он колдовством.
Мысль о том, чтобы сбежать посетила сразу две светлые головы одновременно. Говорят, что у дураков мысли сходятся, но это не точно, ведь дураки не способны придумать то, что отчебучивали Юрик и Гоша. Вот то, что одна мысль пришла в светлые головы, можно поспорить. Пока ещё Кашанкин и Будницкий на умников не походили, хоть уже и выпали из астрала в бренный мир. Они, скорее, походили на выходцев с того света: Кашанкин на упыря, а Будницкий, ну, точно вылитый вурдалак. Друзья пугали народ своими зеленовато-землистыми лицами, диким взглядом, трясучкой и перемещением враскорячку. Медики решили, что их пока ещё нельзя выпускать из медсанчасти: пусть полежат под присмотром, может и оклемаются. А то у нас тут детишечки бегают, могут от вида таких больных заиками стать.
Доктор задумчиво смотрел на своих пациентов, но велел прекратить их связывать и напяливать на них памперс. Он также разрешил им вставать и даже общаться между собой, типа так ускорится их адаптация к реальному миру.
— Теперь вы будете реабилитироваться, — заявил Доктор пациентам. Те согласно кивали, но оставшись наедине, шипели на Доктора, на весь белый свет и на свою злую судьбу.
— Гоша, сбегу я отсюда, — брызгая слюнями, шипел Юрик, сообщая другу эту весть. — Перед кем я тут должен реабилитироваться? Пусть Доктор сам тут реабилитируется, сколько хочет. Ни он, ни его лечение мне тут не упёрлось. Нашёл дураков. Совсем ошалел этот Доктор. Прикинь Гошак, они меня привязывали к койке! Меня! И в памперс меня насильно одевали. Это как? Кто им позволил? Я не просил их меня лечить... Взяли моду измываться памперсами над людьми ... Они на нас тут учатся, точно мы кролики. Я им не подопытный кролик! О каторге я вообще молчу...
Темпераментное обличительное шипение Юрика стало переходить в визг и закончилось воплем, похожим на крик болотной выпи. Юрик так разволновался и расчувствовался, что не удержался и громко испортил воздух.
— Братан, не ори, как напуганный. А сейчас поговорим о культурке, — сморщив нос, сообщил Гоша. При этом он руками отгонял испортившийся воздух от себя. — Дикий ты Юрик, как ирокез. Но, я тебя понимаю и сочувствую. И, заметь, мой друг, поддерживаю.
— Я слиняю отсюда, — взвизгнул Юрик. — Ты со мной?
Гоше не очень понравилась формулировка "Ты со мной", это ещё не ясно, кто с кем, но он не стал обострять.
— Будем делать ноги, — кивнул Гоша.
— Встанем на лыжи, — продолжил мысль Юрик.
— Пойдём на рывок, — добавил Гоша.
— Сдрыснём с этого колхоза в натуре, по всей номенклатуре, — уточнил Юрик, и для убедительности покрыл всё руководство "колхоза" половыми органами.
— По всей науке, — согласился Гоша.
Это было вполне естественно. Как ещё сбегать, если не по науке? Учёные они, или погулять вышли. Даже сбегать надо строго по науке.
Друзья задумались, как ловчее осуществить свой план. По науке выходило, что дать дёру надо ночью. Непременно ночью, ведь ночью темно, и вообще: ночь ворам, день мусорам. До ночи надо маскироваться и улыбаться вертухаям. Есть их баланду с улыбочкой. Тем самым вертухаи будут усыплены и внимание их отвлечётся от нас. А потом, внезапно, тёмной ночью, мы сдрыснём с этого гадюжника. Всем привет: пишите письма до востребования.
— Фактор неожиданности может сыграть нам на руку, — глубокомысленно изрёк Гоша. — Каков прогноз на успех нашего предприятия? — без всякой задней мысли спросил он.
— До ста процентов, — ответил Юрик без всякой передней мысли. — Практически сто.
Хорошие прогнозы — это не наш метод, это не интересно, поэтому Юрик не стал уточнять точное значение успеха в процентах, округлив сразу до ста. Он с досадой помнил, что все их начинания заканчивались крахом, мордобоем и репутационными потерями. За любым поворотом маячила хана, хотя хана — понятие относительное, может, хоть сейчас повезёт. Хотя, с чего бы?
"Рвать когти" решили этой ночью. А чего откладывать? И так всё ясно и понятно с этим колхозом. Нам с этими ретроградами и мракобесами не по пути. Именно этой ночью и рванём, благо этой ночью в медсанчасти дежурит престарелая баба Люся, у которой бессонница, но какая-то странная. До двух часов ночи у бабы Люси "ни в одном глазу", а ровно в два часа она засыпает мертвецким сном до семи часов. Вот же толстокожая тётка, хоть из пушек стреляй — ничего не услышит. Вот и ладушки.
Вечером в медсанчасти ничего интересного больше не происходило, лишь время словно остановилось. Гоша и Юрик стойко переносили скуку, незаметно перемигиваясь, подбадривая друг друга. Они даже плотно поужинали передачкой от родни Юрика и больничными разносолами в виде традиционного вечернего кефира. Баба Люся не могла нарадоваться на такую умилительную картину: ведь больные пошли на поправку. Ещё немного страшненький у них вид, но недельки через две, оба супчика будут, как огурчики. А для этого надо соблюдать режим, поэтому, как надумало темнеть, баба Люся погнала больных спать:
— Быстренько на горшок и спать, — с напускной строгостью распорядилась баба Люся. — Видите — за окном уже темно. Все легли спать. И собачки спят, и кошечки. И волки спят, и овечки спят. Только плохие дядьки и тётки не спят....похабничают друг с другом всякими способами. Боженька ты мой, о чём это я? Вы же мальчики хорошие, и не хотите влиться в их дурную компанию, где вас научат плохим вещам?
Вообще-то Гоша с удовольствием бы влился в компанию приличной и в меру развратной девушки, но пока не время. Карты выпали таким образом, что светит друзьям дальняя дорога под Луной. Пока без девушек, но всё ещё впереди. Будет и у них ещё признание от общества и мировая слава, будут и девушки, да не какие-то замухрышки с хутора, а такие, как на журнальных картинках. Кул гёрлы.
На хутор спускались сумерки, которые из-за плотных облаков, прилетевших с востока, казались мрачнее и тревожнее. Редкие капли влаги пытались срываться с неба, но дождь и не думал проливаться, лишь намекал о такой возможности. Кашанкину такая погода только в радость: значит, они слиняют отсюда по-тихому, не встретив свидетелей. Теперь надо ждать, когда баба Люся захрапит в своей коморке. Как бы самому не заснуть. На Юрика надежда в этом плане плохая: он всё может проспать, ибо Юрик лошара.
