Тяжёлые шаги по ступеням... Раз... Два...
Прошло так мало... так мало времени... Мы едва друг друга знали... Мы только начали наслаждаться жизнью... друг другом... Вот-вот должен был наступить прекрасный момент... момент признания... Всё только начиналось... начиналось...
Перешагнул через труп... Раз... Два...
Мерзавцы получили своё... по заслугам... Змее — змеиная смерть... И это сделал я... мои руки в крови... снова... свершил своё... правосудие?.. Нет, скорее, отмщение... платят ли кровью за кровь?.. Но только ли кровь пролилась?.. Разорван союз... он мог стать вечным и священным...
Пальцы снова впились в косяк... кулаком протёр глаза...
Я не могу туда войти... но я должен... Вдох... выдох... раз... два...
Она прекрасна... всё так же прекрасна... Будто застыла в блаженном сне... и малейшее касание вернёт Её к жизни... Нет...
Огромным чёрным костылём Её пригвоздил к полу болт. Её грудь больше не вздымается при дыхании... Из этих уст больше не льётся радостный смех... руки застыли... навеки... и стали холоднее льда...
— Молли... — я встал подле неё на колени и закрыл глаза. Правая рука нащупала древко болта и, дождавшись, когда левая найдёт упор, потянула наверх. — Прости...
Звон стекла — проклятая палка с наконечником улетела в окно, унеся с собой остатки злобы, вложенной в бросок...
— Мой Ангел, — я приподнял Её над полом, крепко обнял и прижался ко лбу губами... Неужели всё?.. Есть ли что-то, похожее на смысл, далее?.. Взял Её на руки... Она легка, как пушинка... Медленно спустился вниз и вышел на улицу... Трава должна быть мягче... я не хочу класть её на эту разлохмаченную проволоку, что растёт вокруг...
Спустя пару минут рядом легли Её накидка, сумка... мои вещи... Не знаю, как правильно пеленать... Надеюсь, не так, как я заворачивал Её тело в ткань... я не смогу стать отцом семьи... если захочу дальше жить...
Лисёнок... он, видимо, выпал, когда я Её нёс... Даже его радостная мордашка поникла... А ведь мы хотели раскрасить его... мы... вдвоём...
— Извини, тебе лучше этого не видеть, — я спрятал его в карман сюртука и поднялся на ноги...
Что ж, внешний вид Брира вполне соответствовал его весу. Ублюдка я затащил внутрь таверны спустя пять мучительных минут. Его туша рухнула рядом со стрелком. Посмотрел по сторонам и ударил ногой первую же дверь — она развалилась на доски и их обломки. За ней оказалась полуразрушенная пристройка, заваленная хламом и инструментом, который можно было назвать древним...
Лопата... она здесь есть... Взял её в руки и случайным движением задел какой-то черепок. Под ним что-то блеснуло... Я стал богаче на пять медяков... не умереть бы от радости...
Лопата легла рядом с нашими сумками, в Её я нашёл огниво и направился обратно к таверне...
Раскурочил об стойку арбалет, оставив от него только ложе, оторвал кусок побольше от одежды Брира — факел готов. Снаружи положил его в сухую траву, дал искру... Хорошо горит... Надеюсь, внизу их поджарят на огне в сотни раз сильнее этого... Отошёл на десяток ярдов, размахнулся... Факел угодил в окно на втором этаже и, судя по выходящему из него дыму, не потух при полёте... Осталось немного подождать...
Таверна вспыхнула, подобно спичке, спустя куску времени, меньше минуты. Сначала занялся второй этаж, пламя пробило себе дорогу сквозь окна и по перекрытиям. Потом оно поглотило крышу, переползло на первый этаж, сжирая всё на своём пути... В нём сгорало всё... остатки ненависти, гнев... трупы банды... Но дым навевал печаль и скорбь...
Я снял сюртук, рубашку, нашёл место помягче и взялся за лопату... Земля упорно сопротивлялась каждому удару, не желая пускать в себя Её тело, не веря, что Её больше нет... На каждом взмахе руки начинали дико болеть... ладони постепенно стирались... Но я должен... Уйти вглубь хотя бы на три фута... чтобы сон Её был спокойным...
От таверны остались лишь закоптившиеся остовы кладки первого этажа, тонны пепла и обугленные останки дерева... Тяжело дыша и сжимая ободранными руками футболку, я смотрел на пепелище и неумолимо приближающиеся к нему тучи... Скоро будет дождь...
Она снова на моих руках... в последний раз... Идти тяжело... каждый ярд давался с трудом... Этого не должно было произойти... кто-то должен остановить это безумие... должен сказать, что это до отвращения плохой сон... Но влажная прохлада могилы со мной не согласна... Она обдала меня целиком, вернула в реальность... какой бы отталкивающей она не была...
Осторожно положил Её на самое дно и, наклонившись, поцеловал Её... в последний раз...
— Прости... Милая... я не смог тебя уберечь... прости...
Рука взялась за накидку и накрыла Её прекрасное лицо...
— Прощай, Молли...
Поднялся наверх и снова взялся за лопату... На вершине холма появился ещё один, в разы меньше... Я опустился на колени у его подножия и взял нож...
— Клянусь... Тогг из Мосса поплатится за это жизнью... Клянусь, — резкое движение рукой, на левой ладони из пореза выступила кровь... Над холмами разнёсся далёкий гром...
— Прощай... я буду всегда любить тебя и всегда тебя помнить... Прощай, Молли, — я коснулся земли. — Когда-нибудь, мы снова будем вместе... Прощай...
Я взял в руки Её сумку и раскрыл... В ладонях оказался небольшой мешочек, в нём находилось что-то цилиндрическое... Послание... внутри два листа, один из них перехвачен лентой с печатью, другой — намотан на него...
"Пятый дом справа по улице от южных ворот. Лайр."
Я доставлю его... если я что-то и могу для Неё сейчас сделать — только доставить послание... Я надел рубашку, сюртук, натянул на плечи лямки сумок и зашагал навстречу начинающей бушевать стихи... Прощай, Молли...
Байка Шестьдесят Первая
Зверь и Дева
Дождь... мелкий противный дождь, в который окунаешься, как в лужу... Кажется, капли соединялись вместе в небольшие сетки, они, в свою очередь, образовывали "конструкции" побольше и прилипали к лицу, одежде, рукам... Оба ботинка набрали в себя приличное количество стекающей по траве воды, левый начал уныло чавкать при каждом шаге...
Единственное, что я чувствовал, так только то, что мне мокро... Пустота внутри объявила себя единственной и единоличной правительницей и всячески уничтожала любые пытающиеся проснуться эмоции. А нужны ли они? Сердце пало в неравной схватке со скорбью, душа, укрыв лицо траурной вуалью, забилась в угол, не зная, что делать. Лишь побитый мозг сквозь свои ссадины сообщал:
— Пара дней пути, пятый дом справа. Дальше я тебе не помощник.
Справедливо... дальше я смогу творить всё, что угодно, не попадающее в рамки адекватности... Собственно, что можно сказать и о самой запланированной мести... Быть может, решение было принято сгоряча... но оно было принято, и свои слова я брать обратно не собираюсь...
Вода прекратила литься с небес только вечером, когда солнце начало скрываться за горизонтом, а между холмами — подниматься туман. Воздух сковала прохлада, пытающаяся забраться под вымокший сюртук и подчинившая себе ноги под гольфами и ботинками. Остановлюсь на ночлег в этом влажном царстве — бьюсь об заклад, с утра схвачу насморк, кашель, озноб... Просто продолжу путь...
Спустя пару часов туман выбрался из низин на вершины и поглотил собой всё. Я видел лишь молочную пелену перед собой, траву под ногами и чувствовал, в какую сторону меняется склон, на спуск или на подъём. И всё сковала тишина... лишь кажущийся ненастоящим шорох моих ног в траве...
И таким же призрачным и нереальным показался мне голос, разливший по воздуху строки:
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.
Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Но к холмному приблизившись подножью,
Которым замыкался этот дол,
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,
Я увидал, едва глаза возвел,
Что свет планеты, всюду путеводной,
Уже на плечи горные сошел.
Тогда вздохнула более свободной
И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной.
И словно тот, кто, тяжело дыша,
На берег выйдя из пучины пенной,
Глядит назад, где волны бьют, страша,
Так и мой дух, бегущий и смятенный,
Вспять обернулся, озирая путь,
Всех уводящий к смерти предреченной...
— Данте, если не ошибаюсь, — безразлично молвил я. — "Божественная комедия"...
— Именно так, — чуть обрадованно ответил голос.
— Очень кстати, — буркнул я себе под нос и посмотрел по сторонам. Сзади, чуть поодаль от меня, появился человеческий силуэт, черты которого в "молоке" невозможно было разобрать. Я остановился и оставил свой взгляд на нём.
— Рад, что мы сходимся во мнениях, — ответил он и начал осторожно приближаться ко мне.
— С кем имею?..
— Мне приписывают много имён, — передо мной оказался молодой паренёк, возрастом, как я, в потрёпанной дорожной одежде, посохом в руках и мешком за спиной. Он даже чем-то был на меня похож... разве что, волосы его оказались ядовито-красного цвета.
— Замечательно, — бросил я, продолжая его изучать, — но это не повод не представиться.
— Что ж, на Востоке меня зовут Шайтаном, на Западе мне дали куда больше имён: Мефистофель, Люцифер, Дьявол, просто Чёрт... нет смысла перечислять все. Писание же называет меня Зверем... Не пойму, правда, почему, но возражать не имею права... Рад знакомству, Патрик Брайан О'Шентли.
— Очень приятно, — я согнул одну бровь. Что-то похожее на страх где-то в уголке моей душе зародилось, но ему ли тягаться с пустотой? — Чем обязан?..
— Обязан?.. О, — он улыбнулся, — никогда ни на кого не накладывал обязательств. Любое грехопадение человека — дело добровольное, а расказни об "искусителе" — попытка оправдать своё бессилие и безволие... Хотя, если вспомнить старину Фауста, то там что-то вроде договора было... Сколько ж лет прошло...
— А здесь по какому делу?.. — я удивлённо округлил глаза.
— Как обычно... Собираю души грешников... и девственно чистые души в обмен на... на предмет заключенного договора, — он пожал плечами и снял мешок. — На Земле стало так скучно... Люди сами себе сотворили Ад, да и так же успешно сами же жарят свои души. Праведники становятся исчезающим видом!..
— Решил переключиться на другой мир?
— Не без согласия высших сил мира сего, — он поднял палец вверх. — Здесь же нет Ада, вот мы и пришли к общему согласию по этому поводу... Сегодня принял к себе шестерых... Правда, я несколько ограничен в возможностях...
— А что происходит с душами здесь?
— Они остаются в тех местах, где погребено... или сожжено тело, продолжая жить единым целым с природой... Красиво, не правда ли?
Я пожал плечами и кивнул.
— А согласие я получил лишь по той причине, что предложил очистить некоторые места от душ грешных и заблудших... Присядем?
Он щёлкнул пальцами, и прямо за мной появился стул, оббитый тканью, точно такой же оказался и за спиной Дьявола. Я кивнул и мы сели.
— Собственно, продажей некоторых... услуг в обмен на чистые светлые души я заниматься не перестал, — он открыл мешок и достал довольно толстый на вид свиток.
— Полагаю, ко мне ты по вопросу купли-продажи? — я сложил руки на груди и приспустил брови.
— Люблю проницательных людей, — он усмехнулся, пнул мешок под стул и взялся за свиток. — Поговорим о деле... Передо мной довольно качественный и дорогой товар, поэтому я готов предложить... конечно, не всё, что угодно, но предложение будет щедрым.
— Качественный товар? — я ухмыльнулся. — Сударь, вы о моей душе?..
Он, улыбаясь, кивнул.
— Вы действительно готовы назвать мою душу девственно чистой? Все семь грехов за ней не числятся, но таковых за ней, всё же, имеется внушительное число. Могу их перечислить...
— О, не стоит себя утруждать, — Дьявол помотал головой. — В любом случае, начав спорить, ты ошибёшься, ибо душа твоя чиста, как слеза младенца.
— Да ладно? Я убил семерых, воровал, лгал... Что ещё?.. Как же любовь к выпивке?..
— Как и у всех ирландцев, — отмахнулся он. — Давай вспомним, кого ты убил. Убийцу и шестерых отъявленных разбойников, чьи руки по локоть в крови. Среди некоторых бытует мнение, что лишив жизни совершившего тяжкий грех, можно добиться искупления своих. Отчасти, я с этим соглашусь и применю сие на тебе. Так вот, твоя душа чиста.
— Ах... Спасибо, — я откинулся на спинку. — Мне теперь положено радоваться?
— Тебе решать, — он развёл руками. — Например, мы можем заключить сделку, которая скрасит твои дни...
— Не смешно, — бросил я в ответ.
— Никто и не смеётся, — Дьявол пожал плечами и подошёл ко мне, протягивая свиток и перо с чернильницей. — Не смею со всей уверенностью заявлять, что я услышу сегодня согласие, но, прошу...
— Это что?..
— Бланк для договора. Прошу меня простить, более привычной для тебя ручки не имею, поэтому вот, перо, чернила... принцип действия примерно тот же, — он снова сел на стул. — Всё, что от тебя требуется — написать то, что ты согласен получить в обмен на свою душу.
Я изогнул одну бровь и развернул свиток. Пустой кусок пергамента, украшенный по канту узором...
— Не идёт, — я поднял на него глаза. — Что-что, а свою душу я точно не отдам...
— Многие так говорили, — он задумчиво посмотрел наверх. — Не все соглашались, но в праве ли я давить на кого-то?..
Честно говоря, ЭТИМ его словам я не поверил...
— Посиди немного, подумай, мы же никуда не спешим...
Я вздохнул, макнул перо в чернила и вывел на пергаменте:
"Отказываюсь участвовать в торгах и сделках подобного рода, тем более, с Дьяволом. П. Б. О'Шентли."
Но в ту же секунду каждая буква исчезла, будто я ничего и не писал. Воздух наполнился его жутковатым смехом.
— Дорогой Патрик, — он встал и сделал шаг ко мне, — эта бумага предназначена лишь для написания требований с твоей стороны и условий договора с моей. Любые другие записи, увы, будут удалены... если не сделаны по моему согласию.
— Подло, — бросил я. Он пожал плечами и, кажется, начав растворяться в воздухе, исчез, будто его сдуло порывом ветра. Я попытался посмотреть по сторонам, но в ту же секунду на моих плечах оказались мягкие, но в меру сильные руки, начавшие меня массировать... Признаться, испугался не на шутку...
— Патрик, успокойся и расслабься, — прозвучал ласковый женский голос. — Не надо так напрягаться...
— Не твои ли слова были по поводу искушения?..
Раздался громкий смех.
— Искушение? Что ты, милый, я просто создаю приятную обстановку для дальнейшего разговора... Тебя что-то не устраивает?..
— Учитывая то, что секунду назад передо мной было существо мужского пола, то, да, не устраивает...
