— Не, Юрок, — еще один из четверки, тот, кто доселе не участвовал в беседе, помотал головой, — на это я не подписываюсь. Ну его на хер. Это дело, в смысле...
Некоторое время деловитый Юрок продолжал стоять в позе гордой и вызывающей, заставляя свой взор грозно блистать, но так, чтоб блеск этот с каждой секундой становился все менее ярким. Майкл прямо-таки видел, что все мысли его посвящены тому, чтобы выйти из положения с минимальной потерей лица, — вот только причины этого, равно как и смысл происходящего действа оставались для него совершенно непостижимыми. Наконец в узкий лобик пришла парня пришла гениальная идея.
— Пошли, Андрюх, — деловитый Юрок приобнял приятеля за плечи, пытаясь увлечь его в сторону, — без понтов, пустые они, поэл?
Но тот, подавшись было, вдруг вывернулся каким-то неожиданно-гибким, прямо-таки змеиным изворотом поясницы и торса, а потом, замедленным движением наложив на грудь приятеля вялую длань, вдруг со страшной силой отбросил его бренное тело на несколько шагов, так что тот не смог удержаться на ногах и вперед головой нырнул в клевер, пробороздив его плечом, ягодицей и всем правым боком.
— Ссыкло, — стеклянным, лишенным всякого выражения голосом сказал Андрюха, — очкун вонючий...
А Майкл при помощи своего вдруг необыкновенно, — прямо-таки до излишнего, — обострившегося зрения вдруг с ужасом заметил, что в углу рта его обсыхает скудная сухая пенка. Но даже этого зрения не хватило, чтобы заметить, откуда в руках парня появился нож со щучьим носом. Он прыгнул мгновенно, не приседая и вообще никак не изготавливаясь, как будто его швырнула какая-то скрытая пружина, но Сережа как-то страшно неудобно шагнул вперед, делая удар ножом явно невозможным, — и ударил нападавшего в челюсть. Майкл — знал толк в боксе: так вот тут все было по-настоящему, без дураков. Как кирпичом, — раздался скверный, влажный хруст. От такого удара без памяти повалился бы средневес-профи, битый-перебитый, но этого уличного драчуна только коротко встряхнуло, отбросило напряженное тело назад, и он без паузы рванулся вперед, как носорог, полосуя перед собой финкой. Сережа пятился, поворачивался то одним боком, то другим, — и непрерывно бил, попадая каждым ударом. На взгляд Майкла, — короткорычажные, толстые руки провожатого били, как молоты, с совершенно расквашенного, покрытого рваными ранами, на глазах распухающего лица при каждом ударе брызгала кровь, удары в корпус отдавались жутким нутряным гулом и хряском, но бандит, казалось, не чувствовал боли. Долго это продолжаться не могло, и, казалось, мысль эта передалась Сереже, потому что он коротко ткнул врага в горло, кажется — костяшками пальцев, но поручиться за это Майкл не смог бы. И только после этого, несколько секунд спустя одержимый, совершенно посинев, с хрипом ткнулся в камень дорожки и с выпученными глазами схватился за горло. Надо отдать должное его друзьям: позабыв все соображения благоразумия, они со страшной руганью бросились в драку. Юрок и четвертый, — на явно более опасного провожатого, а тот, что первый решил было дать задний ход, — на Майкла.
Начавшееся вместе с развитием событий растроение сознания и еще усугубилась, причем Реинкарнабула явно захватила контроль над двигательными центрами: ножны валялись в траве, клинок — каким-то образом уже оказался в руке, а сам он с необыкновенной прытью и быстротой пятился, можно сказать, — бежал задом наперед от Благоразумного. Вторая часть, — панически твердила, что можно вот так вот пятиться сколько угодно, отмахиваясь хоть и сувенирным, но все-таки увесистым и острым на вид клинком. Ну не дурак же он самом-то деле, соваться в свистящий, сверкащий полукруг потомка "Наглого Арендатора", ведь остановится же когда-нибудь, о Гос-споди!? Третья часть, как и положено, по своему обыкновению наблюдала за происходящим со стороны, ни в малой степени в него не веря.
Благоразумный не был бы Благоразумным, если бы не осознал достаточно быстро, что прет — с практически голыми руками на черт-его-знает-может-и-настоящую-железяку, которая по сути представляет собой длинный... нож!!! Он — замедлил наступление, остановился и, воровато оглядевшись, повернулся, чтобы срочно сделать ноги, потому что дело, сразу показавшееся ему гнилым, на поверку оказалось и еще хуже. Когда он поворачивался, Вторая Часть Сознания Майка хотела было облегченно вздохнуть, но Реинкарнабула, похоже, считала иначе: моментально изменив направление движения, она послала тело Островитянина в длинный, стелящийся прыжок, одновременно закручивая "Наглого Арендатора" в очередной, свистящий, наискосок сверху-вниз, — полукруг. И, довольно-низко, потому что — на выпаде, предельно вытянув руку вперед, — достала убегающего в бедро. Сверкающий металл, — на самом деле неизмеримо превосходящий остротой и прочностью клинки даже самых знаменитых мастеров прошлого, — с нежным хрустом почти без сопротивления прошел через середину левого бедра бегущего и до середины врезался в его правую голень. Будто сломавшись, Благоразумный сунулся вперед головой в клевер, вгорячах попробовал приподняться на руках, завалился снова, с удивлением обернулся назад, на косо срезанную ногу, на дымящийся, исходящий туманом мельчайших брызг фонтан ярко-алой крови, попытался что-то сказать, не смог, и ткнулся лицом в траву.
Нашкодив, Реинкарнабула немедленно смылась, оставив Паникера с Созерцателем, — расхлебывать. Сначала инициатива, — разумеется, — в его собственном фирменном стиле, — была у Созерцателя: Майкл застыл с окровавленным клинком в руке безучастно наблюдая за тем, как Сережа доламывает двух последних. В его действиях сохранялся тот же простой, солидный, как шуба с бобровым воротником, и непостижимый стиль, лишенные малейших изысков движения казались единственно возможными для того, чтобы он — попадал, а они — не могли попасть. Всем, даже, кажется, его партнерам в первую очередь, было каким-то образом очевидно, что это — невозможно, немыслимо, чтобы он не попал, равно как и безнадежны попытки причинить какой-нибудь урон ему. В отличие от одержимого, они — падали от его ударов, вопили от боли, слабые попытки сопротивления становились все более неубедительными, а он — продолжал крушить их, пока не счел результат удовлетворительным и не оставил в покое исковерканные тела, затратив на все — про все минуты полторы. Он шагнул к застывшему в каталепсии Майклу, и Созерцатель немедленно уступил место Паникеру. Островитянин уронил меч в травку, а сам согнулся в приступе неудержимой рвоты. Позывы были так сильны, что он повалился на колени и продолжал блевать до полного изнеможения. Было уже нечем, но едва только на его глаза попадалась, настоящая человеческая нога, — в замызганном ботинке и надлежащей части штанины, — отдельно от хозяина, сам хозяин, неподвижный и с меловым лицом, или огромная лужа стынущей, — с пахучим парком, со сгусточками на манер пенок в молоке, — крови, он все-таки изыскивал в организме новые резервы. Сережа подошел к нему, тряс за плечо, говорил что-то, никак не дошедшее до сознания, а потом, убедившись в бесполезности этих действий, закатил подопечному две оглушительных затрещины. Подумал, понаблюдал, — и выдал третью: трах!
— Че, фриц, — евреев было легче резать?
Островитянин, ничего не ответив, только помотал головой. Сплюнул и медленно, опираясь на землю, поднялся на ноги. Его заметно мотнуло, но продолжающий запаленно отдуваться провожатый поддержал его твердой, как угол стола, дланью.
— Э, э, — куда пошел? Железяку-то, покупочку, — на кого оставил?
Вспомнив про покупочку, Майкл передернулся, но это был последний спазм, и он, не оборачиваясь, только махнул рукой, продолжая двигаться вперед шаткой, как у чумного, походкой.
— У, Ё!!! — С глубоким чувством сказал флегматичный при обычных обстоятельствах Сережа, тщательно обтер клинок об одежду покойного, сунул его в ножны, тщательно подобрал остатки упаковки, следя за тем, чтобы, не дай бог, не оставить ни единого клочка бумаги, ни единого обрывка шпагата, кое-как завернул "Наглого Арендатора" в изодранную бумагу, и с сопением кинулся вдогонку подопечному.
— Чужими руками-то легче выходит, а, фриц? Да ты не переживай, в первый раз оно всегда тяжело. Тут уж так: либо ты, либо тебя.
Доселе молчавший, как стена, и не реагировавший на болтовню попутчика, Майкл отрицательно покачал головой:
— Он уже бежать поворачивался. Это я его вдогонку полоснул... И что на меня нашло, понять не могу?
— Раз нашло, — значит, — было. Это только ты не знал сам про себя. Теперь, значит, знать будешь... И ты это... Привыкай. Право дело — так оно лучше будет. По всему выходит, — всем привыкать придется.
— Это ж теперь что, — целой облавы ждать?
— Ага! Как же! Так тебе Ювелиры и позволили на своей территории розыск со вселенским шмоном устраивать! Вот мы идем, — а этих четверых, — будь уверен! — уже на собачий корм переделывают. Ничего-о не будет, попомни мои слова!
— Это за четверное-то убийство? — Говоря это, Майкл с брезгливым удивлением уловил истерические нотки в собственном голосе. — Хорошие у вас нынче порядки, нечего сказать! А милиция?
— А ей надо? Никто ничего не сообщал, тел нету, — значит и не было ничего. Не ссы, говорю... Этот, который первый, — помнишь? Которого хоть кувалдой? Он, не иначе, под "буром" был: много сейчас всякой дури, всю и не упомнишь, но эта как бы ни хуже всего. Те, которые торгуют, так сами между собой вроде как договор подписали: "бур" — западло... Так-то он не хуже прочего и не лучше, вот только тот, кто на нем сидит, рано или поздно сбесится, и никто-о заранее тебе не скажет, будет это на сотый раз, на десятый, или одного хватит. Тогда его только на куски рубить: с двумя десятками пуль в потрохах бегали и дрались. Ну ты сам видел... Так что не переживай, они все равно не жильцы были.
— Там только один обдолбаный был, — отрешенно проговорил Островитянин, — остальные просто выпивши...
— Что? А-а! Не, — Сережа помотал головой, — с теми, которые под "буром", никто компании не водит. Ни урки, ни те, что с другими порошками, и никакие отморозки без башни. Только такие же. Просто он сегодня успел вмазаться, а они нет.
Похоже было, что провожатый просто пытается, как умеет, успокоить его, но Майкл все-таки был ему благодарен, потому что, с другой стороны, дело вполне могло обстоять так, как он говорит. Поймав себя на этом рассуждении, он и удивился и обрадовался тому, что к нему начал возвращаться тот стиль мышления, присущий в обычные времена.
— Ты того, — сам, главное, помалкивай, что было...
— Как, говоришь, он сказал этим гопникам? По возможности — точно?
— "Зис". Точно.
— Ай-яй-яй, как скве-ерно! Человек "ЗиС" — в ближнем круге! И, судя по тому, что ты рассказал, не просто так, не кандидат какой, а настоящий, лицензированный зисмен! В моем доме! Ах, как все, оказывается, запущено!
— Гм. Не сочтите за вмешательство в чужие дела, но мне не хотелось бы, чтоб у него были из-за меня неприятности. Я ему здорово обязан, понимаете?
— Чего уж теперь-то? — Невесело усмехнулся Михаил. — Так что не волнуйся. Хотя это, надо сказать, — и впрямь вмешательство, но пусть остается, как есть, чтоб на его место не подсунули кого-нибудь, кого я не знаю... Но ты, выходит, тоже приложил ручку к своему чудесному спасению?
— Мне не хотелось бы об этом говорить.
— Нет, — ну почему? Герой с клинком наголо! Интересно, — потащишь ты с собой эту железку после того, что произошло, или тихонько засунешь куда-нибудь, чтоб никогда не видеть и со временем забыть? Так сказать, — вытеснить навроде зрелища родительского секса в лучших традициях старика Фрейда?
Майкл с подчеркнутым равнодушием пожал плечами.
— В мои привычки, понятно, не входит рубить в куски живых людей, но я на самом деле не такой уж тонкокожий. Наследственность, знаете ли. — Тут он чуть было не сказал про то, как его предки вели себя в колониях, а также про нравы, царящие в Харроу, — потрясение все-таки сказывалось, — но вовремя опомнился. — Дедушка дослужился до штандартенфюрера эсэс, — шварце эсэс, разумеется, — а папа в девятнадцать лет успел послужить в зондеркоманде на Востоке.
— Мама была, — тем же тоном продолжил Михаил, — надзирательницей в Саласпилсе, а дядю Клауса выгнали из гестапо за садизм. Знаю. Вполне почтенно.
— Боже мой, Михаил... Откуда вы знаете? С вами просто-таки страшно иметь дело... Михаил?
— Что такое?
— Да я вспомнил наш разговор про серьезных и несерьезных людей... Помните? — Тот кивнул. — Надо понимать так, что, в отличие от "арматурщиков", "ЗиС" — серьезные люди?
— Ну что вы за человек такой! Ни слова без подковырочки, ни секунды, чтоб совсем не вынюхивать! Отвечу осторожно: Не Без Того. Скажем, — процентов на двадцать...
— Судя по тому, что я видел, они запросто заняли бы первые места на всех боксерских турнирах. И в кетче. И в рестлинге.
— И в футбол. И в волейбол. Вот только в их уставе прямо запрещено участие в любых спортивных соревнованиях. Категорически. Прямо так и сказано: "Метание атомных бомб на точность не может являться спортом". Там же, кстати, прописано обязательство в случае конфликта с посторонними предупреждать о своей принадлежности к "ЗиС". Ну, вы сами были тому свидетелем... В обоих случаях нарушитель проживет очень недолго. В пределах нескольких суток. Дело в том, что тактический огневой контакт с группой зисменов, — дело еще более безнадежное, чем драка. Ку-уда более. Они и служат в армии, и армейцы привлекают к своим операциям тех, кто не служит... Запомните, — в каких бы контрах с властью ни была та или иная группа, дело на настоящий момент сложилось так, что у всех нас, — у ВСЕХ серьезных людей, — есть перед этой властью свои обязательства. Неписанные, — потому что хотел бы я поглядеть на такой кодекс, хотя бы на одну главу оттуда! — но от этого не менее серьезные. Там отлично знают, в чем именно и у кого персонально отказа ни в коем случае не будет.
— Кстати, — а почему именно англицизм, — "зисмен"? Чем хуже отечественное Человек "ЗиС"? Тем более, что никому и в голову не придет оспаривать ваш приоритет?
— Вы правы. На самом деле используются оба варианта. В зависимости от контекста. В качестве явно незаурядного лингвиста вы должны понимать, что тут есть свои смысловые оттенки.
— Скажите, Вергилий, — неужели же и появление такого рода... практики тоже есть следствие возникновения известной группы технологий?
— Вергилий? А, понял... Ну, это вы зря, не такой уж тут ад.
— Вы просто принюхались к запаху серы.
— Может быть. А что по вашему вопросу, — он задумался, — то здесь так просто уже не ответишь. Вам знакомо понятие "гармоники"? Говорят, что оно пришло в физику и математику чуть ли не из музыки? Так вот, если пользоваться этим термином, то "арматурщики" — гармоника первого порядка, а "ЗиС" — как минимум второго. Следствие следствия, при учете того, что и находится вовсе на другой ветке следствий. Может быть даже, что дело обстоит и еще сложнее: явилось результатом наложения следствий из разных ветвей. Похоже, что, в отличие от очень и очень многого, способ инициации обычного человека — в зисмена придумали где-то в государственных структурах, — есть данные, просочилось кое-что о соответствующих изысканиях в собственных лабораториях "Новфарма", — вот только локализовать полученные результат в виде живых людей оказалось делом не слишком простым. У англичан на эту тему есть хороший пример насчет тюбика и пасты, — слыхали? Что, мол, каждый дурак может выдавить, но нужно быть семи пядей во лбу, чтоб затолкать обратно? Вот и "ЗиС" во благовремении обособился, но при этом сохранилось-таки некое архетипическое сродство к силовым структурам в частности и Казне вообще...
