Запоздалый гость ушел только в первом часу ночи, когда уже сам Максимейко начал терять терпение. Хозяин, в кои-то веки, покинул свою берлогу, и вышел его провожать. Такого за ним раньше не наблюдалось. Устинов размял сигаретку, окинул глазами двор. Потом, кажется, его повело. Во всяком случае, курить он не стал, а скоренько воротился обратно. Неужели что-то почуял?
Можно было внести коррективы в утвержденный план операции и попробовать ворваться в квартиру на плечах отступающего врага. Но полковник не стал рисковать. Кто его знает, что там у этого психа в кармане, или потайной кобуре? Навыки не пропьешь. Все из группы, включая его самого, попадают в "десятку" даже с похмелья.
— Машина на базе! — доложили с соседней крыши.
— Чем занимается?
— Делом любимым, чем же еще? Только что хлопнул полный стакан, и, похоже, она не пошла.
— Докладывать через каждые тридцать секунд, — жестко сказал Максимейко, выходя из автобуса. — Эй, троглодиты, кончай ночевать! Выдвигаемся на исходную...
Серые тени рванулись к подъезду, на ходу надевая маски. Лавина сорвалась с горы, и горе тому, кто встал на ее пути! Остался один пролет до последней лестничной клетки. Уже замыкая контакты "дистанционника", полковник услышал встревоженный голос с крыши:
— Командир, в комнате есть кто-то еще!
Поздно, мать твою так...
— Захват! — заорал Максимейко. И еще раз, погромче, боясь, что на крыше его не услышат из-за грохота взрыва, — захват!!!
Все заряды сработали одновременно. Стальные решетки, кружась и вибрируя, синхронно упали в цветочную клумбу. Железная дверь, вместе с частью перегородки, влетела в прихожую нужной квартиры. И все в ней окуталось клубами пыли и дыма.
Полковник, не глядя, бросил туда шумовую гранату, секунду спустя, еще, и еще одну. Чья-то автоматная очередь ушла в потолок. С грохотом лопнул экран телевизора, посыпались осколки стекла. Свет в квартире погас — наверное, выбило пробки.
— Мочи!!! — устрашающе рявкнул высотник Грицай, вышибая ногами остатки рам.
— По реке по речке плыли две дощечки, — вторил ему Стас Дедерер, худощавый кадыкастый майор. Он всегда пел в минуты опасности.
В общем, группа сработала без сучка и задоринки. Никто в этой квартире не пошел на прорыв и, даже, не пытался отстреливаться. Хозяин, и тот, кого видели с крыши в момент атаки, словно бы улетучились, улетели в окно, вслед за облаком табачного дыма.
Бойцы, прикрывая друг друга, обошли весь периметр: комнату, кухню, санузел. Максимейко опустился на корточки, и заглянул под ванную, зачем-то проверил полки на антресолях, отодвинул обеденный стол... никого!
— Куда же он, гад, подевался? — огорченно спросил Дедерер, зачем-то нюхая воздух. — Ох, не нравится мне это место! Я же в воздухе видел, как один стоял у дивана, а другой сидел в этом кресле и смотрел телевизор.
Леха Грицай тоже был озадачен.
— Странное впечатление! — вымолвил он, запустив пятерню в затылок, — как будто бы мы...
— Что? — с нажимом спросил Максимейко, — а ну, говори, что думаешь?
— Как будто бы мы лоханулись и попали в другую квартиру.
Да, действительно, в комнатах было пусто. Ни одежды, ни оружия, ни документов, ни, даже, пустых бутылок. Результаты обыска не прибавили оптимизма. Если где-то и был тайник, то не настолько вместительный, чтобы спрятать двух человек. Но самое странное было не это: люди на улице и в соседних домах вели себя так, будто не слышали взрывов. Как будто давно наступило утро.
На смежных балконах четвертого этажа, громко спорили две соседки. Кто-то кому-то подменил мясорубку. Внизу, во дворе, стучали помойным ведром о стенку мусорного контейнера. В доме напротив громко играла музыка. А где-то недалеко, подвыпивший муж просился домой:
— Лиз, ну пусти! Ну, честное слово, в последний раз...
— Уходим, — сказал Максимейко и отступил в прихожую, — уходим, пока не поднялся шум.
— Весь пол испоганили, — раздался ворчливый голос, — вот алкаши проклятые!
Валерий Григорьевич вздрогнул и обернулся. На пятый этаж поднималась старушка — суровая бабка с тяжелыми сумками в обеих руках. Скользнув по нему невидящим взглядом, она склонилась над дверью напротив, поставила сумки на пол и зазвенела ключами.
— Уходим! — повторил Максимейко. Голова у него шла кругом.
Он последним покинул эту квартиру. Спустился по грязной лестнице на пару ступеней, и вдруг!.. затылком своим, спиною почувствовал нечто. Не звук, не шорох, а что-то другое, какую-то вибрацию воздуха.
Полковник упал на спину, машинально, бездумно. Тело само выполнило нужный маневр и резко рванулось вправо, сокращая сектор обстрела. Он встретил опасность лицом к лицу, с пистолетом в руке, но стрелять было не в кого.
На лестничной клетке было тоскливо и пусто. Даже слишком уж пусто. Куда-то девались груды битого кирпича, улетучилась цементная пыль. Двойная, железная дверь, и дебелый ее косяк, только что скрученный штопором... они странным образом соединились и встали на штатное место. Пролома в стене будто и не было никогда. Все заросло облупившейся штукатуркой со свежими граффити и старыми похабными надписями.
Максимейко остолбенел. Еще никогда ему не было так страшно. Первобытный животный ужас сковал каждый нерв, каждую клеточку тела. Разум кричал, голосил:
Беги! Прочь из этого проклятого места!!!
Он спрятал оружие. Непослушной рукой нащупал перила. Сделав усилие, приподнялся, прислонился к холодной стене. И долго стоял, унимая мелкую дрожь, как щенок, возомнивший себя волкодавом, и впервые столкнувшийся с глазами матерого волка...
Громко щелкнул дверной замок. Соседка Устинова, что из квартиры напротив, вышла за дверь, как ангел-хранитель: в галошах, бархатной кацавейке и с помойным ведром.
— Что, милок, соседа мово ждешь? Али уже дождался? Ох, дождался, смотрю: ноги совсем не держат! Эх, мужики, мужики! Страна умирает, а им... лишь бы глаза залить!
Старушка прошаркала мимо. Только тогда Максимейко очнулся.
— Что, волосан, прессал? — спросил он у себя самого. — Слава Богу, никто из ребят не видел!
Полковник упрямо мотнул головой, оттолкнулся от стенки. На дрожащих ногах, поднялся на пару ступеней, заставил себя подойти к проклятой квартире, вытер холодный пот и провел рукою по косяку.
Пластида не было. Ни визуально, ни, даже на ощупь, не наблюдались даже следы закладки. Впрочем, его ребята всегда работали аккуратно.
Дверной глазок отражал электрический свет. Наверное, там, внутри, кто-то сейчас был. Один, или двое? Максимейко зачем-то нажал на кнопку звонка. Тот залился бесшабашной трелью. Из квартиры никто не вышел.
— Глупо бы было! — громко сказал Максимейко и, тяжело ступая, пошел прочь...
Люди сидели в машине. Ждали его одного. Тяжесть ответственности давила на плечи. Валерий Георгиевич отодвинул дверь, забрался в салон, упал на свободное место. Все замолчали. Только Игорь Насонов, впервые в своей карьере побывавший на крыше, громко делился новыми впечатлениями:
— Я последнюю сбрую смотал, сунул в рюкзак, смотрю, а на окнах опять решетки! Секунду назад их не было и, вдруг, они снова есть. В комнате свет, оконные стекла на месте, а вас — никого. Вот это фокус! Братцы, что это было?!
И все посмотрели на командира.
Полковник пожал плечами:
— Тому, что случилось, может быть только одно вменяемое объяснение. Не было ничего! Мы не брали эту квартиру, а просто попали в зону воздействия группового гипноза. Итог подведу позже. Пока только скажу: операция не отменяется, она переносится.
— Гипноз? Не-е-т, так не быва-а-ет! — протянул нараспев Леха Базалий, вечный молчун и педант, мыслящий только критически. — Куда подевались полноценные семь часов из моей жизни? Где закладки, шумовые гранаты? Я, например, случайно, стрелял. Можете посмотреть: и в рожке не хватает патронов. Честно сказать, мне до сих пор страшно.
— А что еще остается? Будем считать эту версию основной, — отрезал полковник, — или давайте признаем, что мы, всем личным составом, одновременно сошли с ума. Третьего не дано. Гранаты ты потерял, патроны пропил, а закладки... ну, это легко проверить...
И тут Максимейко опять уловил легкую вибрацию воздуха. Память о прожитом страхе скатилась по позвоночнику ручейком холодного пота. Потом он услышал голос — легкий, невнятный, как дуновение ветерка: "Забудь это дело. Ты никогда его не найдешь".
Это легко проверить! — упрямо повторил Максимейко, замыкая контакты дистанционника.
Мусорный бак, стоявший у самой стены, подпрыгнул от мощного взрыва и низверг на крышу микроавтобуса все свое содержимое: рагу из бутылок, банок, разноцветных пакетов, банановых шкур, картофельной шелухи, и прочих отходов голодного быта. Все это было сдобрено порцией застоявшейся вони.
И вдруг, микроавтобус завелся, медленно стронулся с места и, сам по себе, остановился. Двигатель замолчал и, будто бы, выключил утро. Опять стало темно. В тусклом свете уличных фонарей, за рулем промелькнула неясная тень. Она появилась из ничего и исчезла так же внезапно, едва ощутимой вибрацией воздуха.
Сволочь! Он играет с моим разумом, как с котенком! — скрипнул зубами полковник. — Кто это, или что? Есть вариант, что все-таки человек, которого видели с крыши. Он пришел на помощь Устинову в последний момент. Стоп! Что-то подобное я уже слышал... где слышал, когда? Боже ж ты мой, на кассете, которую записал покойный Петрович!
Полковник сосредоточился, и память не подвела. В голове отчетливо зазвучал голос молодого Устинова:
"...Той же ночью, в Гибралтарском проливе, его (теплоход) попытались взять на абордаж два быстроходных катера неустановленной принадлежности. Четверо из штурмовиков погибли, двое сошли с ума, остальные ретировались в полном смятении. Падкие на сенсации репортеры, на все лады смаковали утверждение одного из потерпевших, что это были проделки морского черта..."
На пике бессильной злобы, разум выделил нужный образ. Единственный, расставляющий все по своим местам. В памяти всплыла фотография из личного дела. Это он — человек, который умеет читать мысли — Сид, Антон, Морской Черт...
Глава 39
На улице шел слепой дождь. Смехом сквозь слезы, из-за крохотной тучки светило щербатое солнце. Хлипкие потоки воды преломлялись в его лучах, обретая холодный отблеск благородного серебра. Беспечные парижане и гости французской столицы плотной рекой струились по тротуару. Векшин вклинился в этот гомонящий поток, который понес его в заданном направлении.
Машина ждала в колодце двора, четвертая арка направо. Но именно там, у самого поворота, человеческая река получала небольшое, но стойкое завихрение. Седеющий негр, торговец мелкими сувенирами, раскинул свой нехитрый товар прямо на тротуаре. В Париже таких "бизнесменов" больше, чем деревьев в Булонском лесу, но именно этому Евгений Иванович не поверил. В столь суматошном месте у лоточников не бывает очередей. Тот, что сидя на корточках, вертел в руках фигурку из черного дерева, был похож со спины на того самого типа, что с утра подносил его чемодан. Полковник еще не успел оценить степень потенциальной угрозы, а ситуация еще более осложнилась. Едва поравнявшись с ним, громко чихнул экскурсионный автобус. Скрипнули тормоза. Люди в военной форме, четко и слажено десантировались на тротуар и охватывали прохожих полукольцом.
Когда-нибудь это должно было случиться, — с тоскою подумал Векшин, — но боже ж ты мой, как оно все не во время!
Круг сомкнулся. Сухощавый капрал отстегнул от пояса пластиковые наручники.
— Все кончено, Экшн, — произнес он по-русски и улыбнулся.
Дождь прекратился. Бездонное небо соскользнуло с парижских крыш на Авеню Клебер, и синим клубящимся облаком застило горизонт. Огромный город притих, будто бы кто-то выключил звук.
Улыбка застыла на бритом лице капрала. Теряя точку опоры, Векшин прошел сквозь него, и вновь осознал себя на площади Трокадеро, за рулем того самого, угнанного такси.
— Я вам, вам говорю, мсье! Вы свободны?
Опять эта дамочка в шортах!
— Простите? — переспросил Векшин, потому, что еще не придумал другого ответа.
— Мне нужно в Мулен Руж, — повторилась она, юркнув на пассажирское кресло, и защебетала по-русски, — Шометт не виновен в твоем провале. Просто все его телефоны уже больше года прослушиваются... ой, простите мсье, я сама не понимаю, что говорю...
— Вы кто? — ошарашено вымолвил Векшин.
— Эта дама работает в баре напротив автосалона. Она купит тебе машину по паспорту на имя Валери Шалана и сразу же забудет об этом. Ты сегодня неосторожен, отец...
— Антон?! Я не понял, ты где?
— Говорите по-французски, мсье! Я правильно села, ведь это такси?
— Да, это такси. Пожалуйста, пристегнитесь. — Векшин уже не знал, что и кому говорить.
Пару кварталов пассажирка безудержно щебетала, потом, будто кто-то выключил звук.
— Постарайся ехать помедленней, — неожиданно сказала она. — Мне трудно взять ее под контроль. Ведь меня самого сейчас... программируют.
— Ты где? Коротко и самую суть.
— У Пичмана. По-моему, это Германия.
И все, Антон отключился. Дамочку в шортах тоже сморило. Откинувшись на спинку сидения, она, молча, смотрела вперед остановившимся взглядом. Евгений Иванович свернул на обочину, припарковался — промолчала. Выкурил две сигареты — по барабану. Нет, такой пассажир — мечта любого таксиста.
Векшин даже не стал довозить ее до подъезда. Сразу свернул к автосалону. Только там, "спящая" встрепенулась.
— Деньги и паспорт! — коротко сказала она, и достала из сумочки свою косметичку. — Я бы купила розовый "Ягуар", но к вашим глазам больше подходит "БМВ" серого цвета.
Женщина есть женщина. И как ты ее не программируй, она останется таковой.
На оформление автомобиля ушло чуть более получаса. Зато полный пакет услуг, с регистрацией в управлении префектуры местной полиции. Туда был направлен курьер с официальным бланком, в который были заранее внесены личные данные и подпись Валери Шалана — очередной ипостаси Векшина. Чтобы он смог поставить свою закорючку, пассажирка безошибочно разыскала его за столом уличного кафе.
— Я скоро вернусь, — сказала она по-русски, и потому эти слова прозвучали очень многозначительно.
Через двадцать минут, Евгений Иванович уже грузил чемодан в просторный багажник, пахнущий элитной автокосметикой. Уходя, по старой профессиональной привычке, проверил пассажирский салон угнанного такси. И не ошибся. На заднем сидении лежал тот самый отчет по запросу из центра, что отдал ему Шометт.
Черт бы побрал этого фокусника, — в сердцах проворчал Векшин, — хоть бы предупредил! Антон не перестает удивлять: я все-таки был на Авеню Клебер. Если принять это за факт, то, судя по разнице на часах в кабинете Шометта и на моем запястье, я сейчас нахожусь в недалеком прошлом. Отстаю от реальности примерно на сорок минут. Ясно теперь, почему машину никто не ищет. Она, или точная ее копия, сейчас спокойно стоит там, где он ее бросил, а сам он... нет, черт побери, это выше моего понимания!
