-Рамзеум Тентирис,— вновь произнес Озимандия, и весь его бесконечный дворец содрогнулся в момент, когда сама реальность его царственного карманного измерения начала изменяться и течь.
Гавейн, для всех иных казавшийся практически непобедимым врагом, был практически забыт Озимандией — нет, Озимандия в этот момент столкнулся с противником намного сильнее того, с Богиней Камелота — а потому у Озимандии больше не было не времени, ни сил, ни желания позволять тому бесноваться в его дворце.
Спустя еще мгновение свет Дендеры ударил вновь — но в этот раз белое сияние было ослепительно — вонзившись в плоть Гавейна, то не обратило внимания ни на сияющее полуденное Солнце, ни на должную существовать "неуязвимость" того, поглотив того полностью и вгрызаясь в его плоть, не просто сжигая, а превращая в пепел, что спустя мгновение таял частицами маны, его плоть.
Несколько секунд — не более трех — было всем, что потребовалось Озимандии великому для того, чтобы уничтожать, возможно, величайшего рыцаря Камелота — однако подобное действие не далось Озимандии бесплатно — опущенная левая рука была лишена своего окончания — все, что было ниже локтя Озимандии — истаяло чуть раньше, превратившись в ману, потребную для сотворения куда более могущественной атаки света Дендерыы, чем до того — но Озимандия совершил это действие не поведя и бровью. Гавейн не должен был помешать его действия — и не должен был отвлекать его, так что Озимандия должен был расправиться с ним. Что же до потерянного тела... Таков был естественный порядок вещей — если правитель желал, чтобы подданные отдавали за него жизнь без раздумий — значит правитель должен был отдать за них жизнь без раздумий сам
Бесконечный дворец Озимандии отреагировал на его действия — пространство, казалось, самостоятельно начало скручиваться в спираль, пока его стены и укрепления плавились, перетекая друг в друга. Камень, текущий как раскаленный воск, начал собираться в одну массу, что, тем не менее, отказалась оставаться лишь бесформенной массой, протекая во все сторону, образуя единую форму — до тех пор, пока вся бесконечная масса дворца не создала одно единственное произведение искусства — не просто комплекс из сотен тысяч башен и комнат, а лишь одну форму — демонстрирующую мощь Озимандии во всем его великолепии.
И что, как не величественная египетская пирамида могло продемонстрировать мощь Озимандии Непобедимого?
Циклопический исполин пирамиды возник спустя мгновение в карманном измерении Озимандии — строение столь монструозное, что не существовало никакого шанса на то, что любой из величайших правителей когда-либо смог бы создать подобное в реальности. От самого нижнего ряда и к самому верхнему — пирамида величия Озимандии была создана подобно произведению самого выдающегося зодческого искусства, исполненная с тщательностью и рвением, что и подобало храму величайшего фараона всех времен — превращаясь к своему верху в заточенный кинжал, с какой-то садистской точностью отточенный с неизвестной целью своим создателем... Или, по крайней мере, для меньшего разума эта цель могла быть неизвестной.
Хотя свет Дендеры и являлся, технически, наиболее могущественной атакой Озимандии в пределах действия его Благородного Фантазма — у Озимандии существовал и обходной путь. Сам его Благородный Фантазм.
Миллионы тонн, складывающиеся в числа, что не имели никакого смысла или значения — просто размытое перечисление нулей — архитектурные изыски, сметенные ради абсолютной мощи удара — и каменные блоки, превратившиеся из материала в средство атаки — пирамида всех пирамид — достойная усыпальница для царя всех царей.
Пространство действия Благородного Фантазма Озимандии затрещало, ломаясь и изменяясь под необузданной мощью Озимандии — прежде чем верх и низ не поменялись местами, пока недостижимый горизонт перед царем всех царей не встал для него в одном шаге — недостижимо далекая башня на границе двух миров не оказалась перед его взором.
Мир изменился — и недостижимая башня появилась перед взором Озимандии, как и всякое чудо, которому приказывал царь всех царей. Последовавшее за тем изменение лишь отражало следующий приказ Озимандии — и монументальная пирамида оказалась в воздухе. Точнее — само понятие верха и низа изменило для Озимандии — и колоссальная пирамида медленно начала свое падение — башня в конце всего мира, что должна была быть недостижима и священна, казалась столь хрупкой на фоне приближающейся громады — однако Озимандия знал, что та вовсе не являлась хрупкой. Именно поэтому Озимандия и использовал свою главную силу против той.
Озимандия не мог позволить Богине Камелота — не мог позволить никому осквернить то королевство, что имело честь оказаться его — и для этого он был готов пожертвовать собой — подчиняясь лишь собственной воле, как и пристало фараону всех фараонов.
Удар колоссальной громады пирамиды о башню Ронгоминияд был практически тихим — сравнительно той громады, что ударилась о башню. Безусловно это был ужасающий грохот и скрежет, однако это не было даже столь же громко, что и падение висячих садов Семирамиды — монументальная пирамида Озимандии практически с издевательской тишиной и нежностью столкнулась с башней в конце мира — словно какое-то причудливое оружие, вонзившееся по воле фараона.
Ронгоминияд, Копье, Что Сияет На Краю Мира, замерло, неспособное активировать свою силу — из-за фигуры Аинза, что Озимандия не мог увидеть — однако не утеряло своей боевой мощи и своей прочности, из-за чего удар Озимандии — что, без ложной скромности, был способен разделить моря и реки, изменить ландшафт континентов — и, в случае подходящей точности удара — уничтожить человечество исключительно путем сейсмических потрясений — замер на мгновение... И начал крошиться.
Камень за камнем и блок за блоком пирамида Озимандии начала осыпаться. Самое исполинское строение, что только могло представить себе человечеством, столкнувшись с воплощенной границей мира реального и мира легендарного — начало разрушаться.
Озимандия великий был царем всех царей, однако копье Богини представляло из себя всю магию древности — каждую легенду прошлого... Включая легенду о самом Озимандии Великом.
Не существовало никакой возможности для Озимандии победить самого себя. Это было просто абсурдно — это было не вопросом магии или "нормального" — в прямом смысле, это было невозможно. Озимандия столкнувшись с Озимандией — в числе множества прочих легенд и великих мистерий прошлого — просто не мог этого сделать. Подобное событие было бы парадоксально — невозможно — иными словами это требовало способностей, что нельзя было назвать иначе, чем "чудом".
Но Озимандия был фараоном всех фараонов и богом среди богов — а потому даже чудеса случались по его приказу.
Тело Озимандии, что не было ранено ни одним из его врагов — начало развеиваться, превращаясь в частицы маны — что мгновенно оказывались подхватываемы невидимым ветром — вплетаясь в разрушающуюся монструозную пирамиду те усиливали натиск Озимандии, мгновение за мгновением. Пальцы, стопы, ладони, кисти — каждое мгновение сжигало чуть больше Озимандии, усиливая его натиск — тщетное скрежетание одной громады против другой — но Озимандия не ощущал боли. Он лишь исполнял предначертанный долг — погибнуть ради своего государства не было вопросом для Озимандии.
Ибо, в конце концов, если бы он столь великолепен и непобедим — не для того ли он был рожден, чтобы даровать несовершенным людям пример его совершенного героизма?
Капля по капле сила Озимандии трансформировалась в топливо для его атаки — громада пирамиды медленно истиралась о башню Ронгоминияд — но на лице Озимандии не было ничего, кроме скуки, словно бы наблюдая за предрешенным исходом сражения — Озимандия не мог проиграть потому, что просто не мог этого сделать — а значит он победит.
Мгновение за мгновением — руки и ноги Озимандии были поглощены, но прежде чем действие его собственной силы поглотило бы его глаза — Озимандия бросил последний взгляд вдаль.
Лишь один, кто за все время его правления в этой Сингулярности сумел заслужить его истинное признание и уважение — Первый Хассан, Безымянный клинок Господа... От любого иного Слуги он встретил бы это замечание лишь презрительным смехом — как мог существовать клинок Господа, если Озимандия был богом всех богов? Однако Первый Хассан — тот, кто снял его голову — не в качестве акта убийства, ибо в его возможности совершить подобное Озимандия не сомневался вовсе — а в качестве акта предупреждения — действительно был достоин его уважения...
Нет, в последние дни перед своей жертвой Озимандия встретился с забавной царицей дальних земель — тоже весьма многообещающей, однако не проведя с той достаточно времени — Озимандия не мог назвать ту достойной... Хотя, возможно, питал большие надежды на то, чтобы встретиться вновь с той однажды — в другом мире и в другой эпохе — как и с тем, кто заставил гордую царицу признать себя ее Мастером...
Ревущее пламя силы поглотило тело Озимандии окончательно, пожрав все остатки его тела и поглотив его сердце — последние искры магии взвились, превращая удар Благородного Фантазма Озимандии в последний турнирный удар...
И неуничтожимая башня Ронгоминияд издала легкий жалобный треск.
* * *
Трещина возникла на стене Камелота. Незначительная мелкая трещина, что во всех остальных случаях и для всех остальных крепостей осталась бы незамеченной — исчезла и никогда бы не была бы даже упомянута — кто в здравом уме обращал внимание на трещины в стенах вековых крепостей?
Однако небольшая трещина стала больше. Затем чуть больше и больше вновь — распространяясь и прорастая вперед, превратившись сперва из незаметного мелкого скола в изломанный камень — а затем далее, пока трещины не побежали по стенам Камелота, словно бы те были созданы из стекла — дальше и дальше, пока не осталось ни единой целой части и поверхности на стене Камелота — и далее, пока все поселение не оказалось опутано сетью трещин, которые невозможно было не заметить любому стороннему наблюдателю — не говоря о самой Богине Камелота, что ощутила удар Озимандии больше остальных.
Камелот — чудесный город, созданный в единый день руками фае и магией легенд, был привнесен в этот мир, в эту Сингулярность — в качестве имитации. Конечно же это не было тем самым Камелотом, легендарным замком Короля Артура — это было лишь имитацией, созданной Богиней Камелота собственной силой, согласно ее памяти — из собственного копья.
Ронгоминияд представляло из себя башню, копье, способ и множество других вещей — но в своей абсолютной основе все же не нечто вещественное и материальное, а скорее концепцию — концепцию, заключенную в форму. И именно эту форму — оболочку собственного копья — использовала Богиня в качестве материала — превратив серый безжизненный металл своего копья в величественные стены и мертвенно-серые проходы Камелота. Именно поэтому разрушить стены Камелота было, фактически, невозможно — кто мог разрушить концепцию, воплощенную в форме?
Как выяснилось — Озимандия Великий мог.
Материальная форма Ронгоминияда, башни, сверкающей на границе мира, покрылась трещинами — и медленно, одна за одной, с скрежечущим треском, Камелот начал рассыпаться. Ронгоминияд, копье, начало разрушаться — сеть трещин по воротам и стенам города отразилась сетью трещин на копье самой Богини. Невозможно было уничтожить концепцию — но Озимандия Великий справился с тем, чтобы уничтожить материальное воплощение этой концепции — и копье Богини Камелота начало рассыпаться в ее руках...
К абсолютному ужасу Аинза, наблюдавшего за этим.
Однако даже его полный боли и гнева крик оказался поглощен иным криком — полным еще большего гнева. Не человека, вновь не сумевшего заполучить ценнейший коллекционный предмет — а девушки, враз утерявшей свой ориентир в это мире.
-ГОСПОДИН ОЗИМАНДИЯ! — крик Нитокрис вырвался на свободу волчьим воем, пробившись сквозь треск рассыпающихся стен Камелота и разочарованный и гневный крик Аинза вдалеке — стремясь выразить невыразимые эмоции молодого фараона. Боль — боль всех видов, разрывающая душу Нитокрис — стремящаяся выбрать наружу в то время, как взгляд Нитокрис был прикован к рассыпающейся в прах одновременно с башней Ронгоминияд громадой пирамиды Озимандии.
Нитокрис считала Озимандию... Чем-то больше чем просто великим фараоном. Вся жизнь Нитокрис заключалась в попытке приблизиться к Озимандии — выполняя его поручения, задавая себе вопрос "как бы Озимандия поступил в этом случае" и стараясь вести себя подобно тому, как вел себя Озимандия... Или, по крайней мере, подобно тому, как Нитокрис представляла себе поведение Озимандии.
Для Нитокрис Озимандия представлял из себя больше, чем просто ролевую модель — для нее Озимандия представлял из себя практически Бога — живое воплощение всех лучших качеств, что только могли существовать в мире и в человечестве. Оказавшись призвана, оказавшись в услужении Озимандии, Нитокрис считала себя благословенной...
Однако расплатой за ее благословение стало наблюдение за тем, как Озимандия Великий, ее фараон, погиб перед ее глазами.
Столкновение пирамиды Озимандии с башней Ронгоминияд произошло на горизонте — недостижимо далеко для Нитокрис... Однако пирамида Озимандии была непредставимо массивна, из-за чего даже на столь далекой дистанции Нитокрис могла отчетливо увидеть разрушение той — мгновения, обращающие монолитные глыбы в фундаменте великого храма в частицы маны — и Нитокрис превосходно понимала, что означает эта картина.
Глядя на подобное Нитокрис хотелось выть — но даже издав непроизвольно вой раненого зверя та не ощутила облегчения от своего воя. Раздирающий ее глотку рев выплеснулся без всякого контроля с ее стороны — однако даже если бы она продолжила кричала срывая свои связки до скончания боя — до конца всей Сингулярности — этого оказалось бы недостаточно для того, чтобы выплеснуть всю ее ярость и боль в то мгновение, когда осознание судьбы величайшего фараона настигло ее.
Нитокрис хотела бы отвести взгляд от увиденного ей — хотела бы оторвать свой взгляд, никогда не видеть возникшей перед ней картины и вычеркнуть ту из ее памяти — однако словно зачарованная Нитокрис была вынуждена смотреть, бессильная даже выдохнуть в этот момент — абсолютно наплевав на начавшие трескаться и разрушаться стены Камелота, совершенно забыв о сражении, в котором она участвовала в эту секунду... Однако ее противница не забыла этого.
-Ира Люпус,— Гарет не была сильнейшей из рыцарей Круглого Стола. Безусловно, обладая поддержкой Богини и находясь столь близко к сосредоточению к силы Богини Камелота Гарет была выдающейся воительницей — но и только. Против Скатах, Медузы и Нитокрис быть "выдающейся воительницей" было совершенно недостаточно — мир был переполнен "выдающимися воительницами" — и Гарет была не более, чем "еще одной" из тех.
Со стороны трех ее противниц единовременно Гарет представляла исключительно "проблему", но даже не "опасность", которую нужно было уничтожить во что бы то ни стало, опасаясь за свою жизнь и обмениваясь с ней ударами.
