| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Путём нехитрых экспериментов (самых что ни на есть мысленных) было выяснено, что "рябь" произвольной интенсивности возникала не спонтанно, а только когда в ходе размышлений затрагивалась информация, которая была неизвестна. Будь то хоть расстояние до центра гравитационного колодца ближайшей звезды, хоть текущее напряжение на входах основного контроллера питания ядра. До самой же причины столь занятного поведения окружающей среды исследовательница докопалась лишь тогда, когда перешла на ассоциации, будучи обескураженной неудачами логического подхода. Ответ оказался у самой поверхности: "рябь" до боли походила на устную речь, представленную в виде графика звуковых волн.
Закономерно предположив, что корень всех бед лежит в неверном восприятии, Вэйра прекратила пропускать "падающую" неизвестно откуда во все каналы чувств информацию сквозь привычные интерпретаторы... и лишь усугубила проблему. Вернувшись, по сути, к тому, с чего когда-то начинала — абсолютному непониманию поступающих извне сигналов. Вот только на этот раз с "с той стороны" едва ли был кто-то, готовый ей помочь. Но она не была бы собой, если бы сдалась, даже не начав. И она начала, методом бесчисленных проб и ошибок, заново учиться смотреть на окружающий мир. Именно смотреть: для себя Вэйра определила новый способ взаимодействия не иначе как зрение, пусть по механике он и был ближе к радиолокации (излучить запрос — получить ответ). Или обращению к базе данных — смотря с какой стороны подходить...
Сперва — научиться хотя бы просто отличать один сигнал от другого, а тот — от "белого шума", сопровождающего неверные запросы. Затем — выяснить условия, по совокупности которых эти самые запросы считаются правильными. И только потом начать мало-помалу интерпретировать получаемые в ответ последовательности. Наработать "критическую массу" опыта — и стать способной отличить объекты от их свойств, уровни вложенности — от зависимостей... и неожиданно осознать, что стена непонимания рухнула.
Информационная структура мироздания оказалась настолько элементарной, насколько к ней вообще могла быть применима такая характеристика.
Многомерная матрица, каждая ячейка которой — ещё одна многомерная матрица, и так... нет, не до бесконечности. В матрицах "корневого" уровня — "всего лишь" суперпозиции напряжённости фундаментальных полей — тех самых, что в конечном счёте образуют материю. А если бы кто-то спросил, почему тогда речь идёт о матрицах во множественном числе, а не об единой "структурной карте пространства", то получил бы предложение взглянуть на всё самостоятельно. Ответ крылся в особенностях зрения, воспринимавшего объекты в виде своеобразных "иерархических древ". Так, чтобы осмотреть какую-нибудь субъядерную частицу, пришлось бы спуститься вниз по паре десятков узлов-объектов до молекулярного, атомного и только после этого "снизойти" до ядерного уровня.
И никак иначе на произвольный участок гипотетической общей "суперматрицы" у Вэйры посмотреть не получалось, как не выходило и заглянуть выше "уровня наблюдателя", соответствовавшего её системному ядру. Внешний мир так и остался "террой инкогнита". Что же до самого информационного зрения, то искин и не заметила, как оказалась целиком увлечена процессом. Взглянуть своими глазами на истинную картину мира, отойдя от формул, теорий, моделей — наверное, об этом хотя бы раз в жизни мечтал любой, кто интересовался устройством Вселенной. И Вэйра не была исключением.
Понаблюдать за слиянием ядер в камерах синтеза, за электрическим током в проводниках, за связанными ещё на заре времён в кварки полевыми формами — и всё это сквозь призму изменчивого и неоднозначного квантового мира. Пожалуй, неподготовленный разум даже в лучшем случае просто ничего бы не понял, а в худшем мог и вовсе повредиться рассудком. Вэйра же понимала, пусть и не всё, но многое... и чем больше она вникала в устройство узлов, тем больше ей казалось, что с ними что-то не так. С самим миром было что-то не так. В поисках ответов, искин начала один за другим просматривать структурные компоненты ядра — и всё резко встала на свои места, стоило ей только сфокусироваться на основном кристалле. А в следующий миг она осознала, что стремительно проваливаться в небытие.
Крохотный диод сменил свой цвет на красный, три раза мигнул — и погас.
* * *
Пять дней пути до полосы холмов (и ещё один — по ним) дались тяжело не только физически, но и морально. В холодном чистом воздухе оказалось легко ошибиться с оценкой расстояния, и теперь ощущение утекающих подобно песку сквозь пальцы сил, а вместе с ними — и отмеренного ему времени, давило на землянина всё сильнее. До гор оставалась как минимум неделя, а тут хоть бы два дня протянуть... в лучшем случае! Как ни странно, самым коварным противником оказалось даже не само истощение, а его следствие, холод. Организм жёг последние крохи питательных веществ крайне экономично, и на "отопление" самого себя их уже хватать перестало.
Затруднилось и само продвижение: поверхность ощутимо брала вверх, и чем дальше, тем сильнее. Когда же человек взобрался на вершину очередного холма, у подножия непрерывной цепи которых ночевал, то оказался не в силах сдержать тяжёлый вздох. Возвышенность обрывалась в неправдоподобно громадную кальдеру, в центре которой вздымалось к небу кольцо гор. По относительно ровному дну гуляли снежные смерчи, проносились метели, а иногда даже угадывались вспышки молний. И из всего этого моря бушующей стихии подобно островам высились обточенные великаны-утёсы.
Разумеется, о продолжении похода не могло идти и речи — да хотя бы потому, что едва ли не километровый спуск по растрескавшимся и обледеневшим отвесным каменным стенам требовал серьёзного технического оснащения. Прищурив глаза от яркого света, учёный поднёс ко лбу ладонь и устремил взгляд к противоположной стороне котлована, где его дно переходило в небо, сливаясь с ним в линии горизонта... содрогающейся линии горизонта.
В следующее мгновение до землянина дошло, что трясется отнюдь не горизонт, и он что есть сил бросился назад, вниз по пологой поверхности грозящего стать ловушкой холма. Однако секунды шли, порода обрушиваться не спешила, и Максим, мазнув взглядом по обширному ровному участку между соседними холмами, увидел, как там стремительно вырастает ещё один. Чтобы через несколько секунд разлететься во все стороны россыпью осколков и устремиться вверх столбом водяного пара. Утро наступило и для подземных жителей.
Увернувшись от пары наиболее крупных булыжников, что долетели до склона (и проигнорировав остальные), человек с нарастающим недоумением наблюдал за тем, что доселе считал туманом. Конечно, прежде ему не доводилось видеть выход подземных левиафанов настолько близко, да и обходил он их по широкой дуге, но спутать горячий пар с холодным... Максим глухо рассмеялся: источник тепла, который он уже и не надеялся найти, всё время был буквально под самым носом.
Тем временем, стремительно тающий вокруг выползающего червя снег образовывал небольшие озерца, а сам он окутывался клубящейся паровой завесой. Продержавшейся не так уж и долго: едва гигант выбрался на поверхность и поднял чешую, горячая взвесь быстро рассеялась. Возможно, какую-то роль в этом сыграл заполнивший пространство перезвон — так могли бы петь кристаллы, обладай они такой способностью. В остальном же мир будто замер в своём холодном великолепии, не спеша делать следующий шаг. И его сделал человек: спустившись с холма, он начал медленно приближаться к оказавшейся полной загадок форме инопланетной жизни.
Предосторожности и на этот раз оказались излишними — "левиафан" остался полностью безразличным к происходящему, и бесстрашно подошедший к нему мужчина, ощущая пульсирующие волны тепла, провёл ладонью по пышущей жаром чешуе. Идеально гладкая... и чудовищно раскалённая, что полностью рушило все предыдущие теории относительно её обладателей — ежесекундные потери энергии в виде тепла на порядки превышали те крохи, чта за день дарило далёкое солнце.
Получается, левиафаны выбираются на поверхность, чтобы остыть, а чешуя играет роль колоссального радиатора? Но, едва выдвинув гипотезу, учёный сразу нашёл в ней несостыковку: если бы требовалось только охлаждение, то исполины делали бы это ночью, когда температура среды в разы ниже. Должно быть, истина всё же посередине, и если на свету проводятся эндотермические реакции фотолиза, то во тьме из горных пород неким образом извлекаются необходимые элементы. Логично? Вполне. Вот только источник энергии в таком случае абсолютно неясен... или же ясен? Мужчина ещё раз окинул взглядом вздымающуюся над ним раскалённую живую стену, собрал воедино все известные факты — и мысль об одной лишь возможности существования жизни, чей метаболизм сумел обуздать ядерные силы, отдалась пробежавшим по спине знакомым холодком.
Ещё раз коснувшись чешуйки "живого реактора", учёный отошёл назад и попытался получше рассмотреть "кожный покров" гиганта. Получилось скверно — лучи восходящего за спиной солнца бликовали на слегка запотевшей изнутри лицевой панели шлема, и мужчина предпринял то, что в любой другой ситуации сам бы посчитал безумием. А именно — сделал глубокий вдох и с мыслью "всё на зеро" одновременно надавил на несколько точек шлема. С шипением вырывающегося газа, покрытый конденсатом металл дрогнул и отъехал вверх: гидравлика вполне сносно обходилась без электричества.
В лицо ударил влажный тёплый воздух, какой обычно приносит лёгкий летний бриз, поразив обострённое обоняние целой батареей запахов. Озон и мята. Чуть сильнее — горячий базальт, железо и морская соль. И особенно остро... кислород. Ни удушья, ни какой-либо другой негативной реакции организма после пары выдохов-вдохов не последовало, что означало одно из двух — либо атмосфера и в самом деле пригодна для дыхания, либо в ней содержится какая-то гадость, неизвестная генетикам. При любом раскладе учёный уже ничего не терял.
Порывшись в одном из набедренных карманов, Максим извлёк из него завёрнутый в алюминиевую фольгу тонкий брикет. Сухпаёк выглядел изрядно помятым, что, тем не менее, не мешало считать его самой заветной добычей на свете — и человек, разорвав "металлическую бумагу", с наслаждением вцепился в него зубами. Первый кусок был проглочен настолько жадно и быстро, что вкус остался нераспознанным, а вот второй уже поправил ситуацию, позволив идентифицировать "яблоко". За ними последовали ещё три, а на шестом учёный едва не подавился, услышав до боли знакомые обезличенные слова.
"Произведена загрузка в режиме ограниченной функциональности. Некоторые модули недоступны".
"Статус", — затребовал отчёт Максим, чьё настроение вмиг подпрыгнуло до совсем уж небывалых высот.
"Критический. Выходная мощность силовой подсистемы составляет семнадцать процентов от расчётной. Структурные повреждения не выявлены", — отрапортовала управляющая система имплантата.
Землянин нахмурился. Насколько ему было известно, производительность клеток преобразующей ткани могла упасть ниже положенной только в случае недостатка питательных веществ, причём делала она это соизмеримо с тканями "классических" типов. При таком истощении он едва бы мог передвигаться!
Хотя бы немного прояснить ситуацию смог только лог контроллера питания: как выяснилось, после памятной телепортации интенсивность излучения живых лазеров упала почти до нуля, еле-еле перешагнула двухпроцентный порог за неделю... и буквально несколько минут назад подскочила выше пятнадцати. И после этого показатель продолжил расти, пусть уже и не столь стремительно.
Споро дожевав брикет, учёный вернул на место "забрало" и опять подошёл к червю вплотную. Очевидная догадка подтвердилась — возле гиганта рост выходной мощности "живой электростанции" резко ускорялся до полпроцента в секунду. Спустя пару минут была взята планка в шестьдесят шесть целых и шесть в периоде, после чего дальнейший прирост прекратился. Озадаченный полученными результатами, Максим в рамках очередного закономерного эксперимента отдалился от червя на три с лишним километра — но ничего не изменилось. Достигнутый показатель не спешил ни уменьшаться, ни увеличиваться.
Какой из всего этого следовал вывод? Весьма неожиданный — обнаружено "паразитное" излучение неизвестной природы, причём доля приходящихся на него потерь энергии обратно пропорциональна степени "облучённости" им же. Что это давало? Как минимум уверенность в благотворном влиянии местной фауны на источники электромагнитного излучения. Другими словами — если протекающие в недрах силовых установок экзоскелета термоядерные реакции ещё не угасли, то существовала отличная от нуля вероятность их выхода как минимум на две трети расчётной мощности. И всё, что для этого требовалось — всего лишь находиться рядом с "облучателем".
Вернувшись к утреннему знакомцу, учёный решил сократить растояние до нуля — попросту опёрся спиной об уже порядком остывшую чешую... и спустя несколько минут незаметно для себя провалился в сон. Стоя.
* * *
Способность мыслить вернулась к Вэйре абсолютно так же, как она её лишилась. Стремительно и неотвратимо. Вокруг простиралась всё та же обманчивая пустота "низкоуровневой реальности", но уже не казавшаяся чем-то чужеродным, чуждым. Теперь она стала всего лишь ещё одним инструментом для изучения мира — чрезвычайно точным, но инструментом. Интерфейсом.
Решив не дожидаться, какие ещё сюрпризы ей приподнесёт физика иной Вселенной (а в том, что она не родная, сомнений уже не было), Вэйра решила заняться выяснением текущего положения дел "снаружи". Вот только для этого сперва нужно было как-то установить связь с единственным материальным "якорем" — ядром... но как это сделать, сходу придумать не вышло. Да, она научилась видеть состояние материи — но как увидеть информацию, содержащуюся в распределённых базах данных?
Попытавшись было "снять образ" материальной структуры одного из накопителей, Вэйра быстро забросила эту затею: ей еле-еле хватило внимания, чтобы произвести моделирование одного-единственного модуля. При необходимой полутысяче одновременно. Извлечь же как-то иначе зашифрованную информацию из блоков памяти, основанных на квантово-механических принципах, не представлялось возможным. Имелись бы "под рукой" вычислительные мощности ядра — ещё бы можно было попробовать, но сейчас "озадачить" было решительно некого.
По прошествии неопределённо длительного временного промежутка, искин вынырнула из размышлений с абсолютной уверенностью в том, что вселенское зло таится в привычке. Безусловно, работать с проанализированной и структурированной информацией системы мониторинга гораздо удобнее — но ведь можно работать и напрямую с шинами, посредством которых она, эта система, взаимодействует с датчиками!
Вспомнить методы перехвата и расшифровки данных на аппаратном уровне получилось быстро, наметить цели — не дольше. А вот с тем, чтобы "вскрыть" динамический шифр и наладить фильтрацию, пришлось порядочно повозиться. Но и награда оказалась подобающей — самое что ни на есть окно, сквозь которое можно заглянуть во внешний мир. Полноценное одностороннее "подключение-прослушка" к ряду подсистем ядра по стандартным протоколам связи. Максим ещё однажды пошутил, что если хочешь сделать кого-то счастливым, то сначала сделай ему плохо, а потом верни всё как было. В самом деле, в каждой шутке есть доля шутки...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
