Анархист часть 1

Иван пожил неделю, помог с покосом, попарился в баньке и подался в сторону Монголии, где, как говорили, окапался недобитый казачий атаман Кайгородов. С шашкой, трёхлинейкой и боевым конём Вязилкин управляться научился отменно, поэтому надеялся пригодиться атаману.

...

(волостное село Улала33, Бийского уезда. Брат Григория Иван Рогов)

Иван Фёдорович Рогов, раскрасневшийся после бани, сидел в горнице за деревянным столом в одном исподнем. От голых плеч поднимался пар. Вокруг керосинки вились мелкие ночные мошки. Поля что-то задерживалась с субботней помывкой, наверное, решила устроить постирушки, в оставшейся горячей воде. Хорошо, что трёхлетний Петька, набегавшись за длинный день, спал без задних ног. Иван плеснул себе в гранёный стакан на палец самогону. Напиваться ему не хотелось, а вот женской ласки наоборот.

С улицы доносилась ленивая собачья перебранка. С урмана тянуло сыростью и пряным запахом хвои. Таёжный дух перемешивался со смородиновым, и этот тягучий, как мёд, аромат вливался в горницу. Мыслями Иван в который раз возвращался в родную Жуланиху. — Эх! Каку добру хату пришлось там бросить из-за этого баламута Гришки. — Ворчал он про себя. — Там же окромя хаты, и пасека на дюжину ульёв, и амбар большой, и банька така ладна. Батя баню собрал, да так знатно, что парился бы и парился... Земля им пухом и Царствие Небесное... — Мысли его вернулись к бане. Тут, в Улале, он тоже первым делом баньку поставил. Хорошая банька получилась — духовитая. Вот изба попалась так себе, местные говорили, что, то ли старого хозяина убили, то ли наоборот он кого-то шлёпнул, а сам в бега ударился... Бог весть... Половицы по ночам скрипят как-то подозрительно...

Внезапно кто-то тихонько поскрёб в окошко.

— Кто здесь? — недовольно буркнул хозяин вглядываясь в темноту.

— Ванька, чужие есть? — послышался из-под окна сдавленный басовитый шёпот. — Полина твоя дома?

— Грига? Ты каким чёртом тут? — Иван от удивления не сразу понял, о чём его спрашивает старший брат. — Давай, лезь в избу, лень мне идти кобеля загонять.

Григорий не заставил себя долго упрашивать. Жалобно скрипнул подоконник, и вот уже худой, оборванный и по самые глаза заросший чёрной бородой не то лешак, не то вахлак, стоит в горнице. Узнать в грязном, косматом мужике бравого Георгиевского кавалера и лихого командира партизанской армии затруднительно, но блеск живых карих глаз сомнений не оставляет. Это действительно Григорий.

После того, как браться закончили душить друг друга в объятиях, Иван окинул критически фигуру Григория, — В баню давай! Воняет от тебя как от козла... Пойду Полю предупрежу, а то влетит в горницу в исподнем, тебя смутит ишшо, — Иван встаёт, отправляясь в баню. — Ты самогонку то наливай, угощайся, в закуте пошарь, там огурцы квашены у нас. Капустка опять же... Достань пока. Будь как дома.

— В бане был, уж не помню когда... — в предвкушении Григорий поскрёб обломанными ногтями спину под ветхой, выгоревшей до бела гимнастёркой. — Слушай, Вань, моя золингеновская бритва у тебя сохранилась? Помнишь, я тебе с германской привёз. Нет сил бороду носить, зудится, как зараза! И космы состричь бы чем-нибудь. Э?

— Ага, бритва твоя как раз в бане. — Уже выходя в сени, крикнул Иван.

...

Через полчаса в чистом исподнем, распаренные, топорща бравые чёрные усы, братья Роговы сидели друг против друга. Кое-как выбритый Григорий с устатку, чуть захмелел. Иван, изрядно набравшийся, порывался идти по соседям. Он уже рассказал брату о том, как они добрались до Улалы, как нашли пустой дом на окраине, как он стачал сапоги самому архиепископу, и как к нему заходил совсем недавно Ванька Вязилкин.

— Иван жив, выходит? — довольно заулыбался Григорий. — Он тоже здесь в Улале притулился?

— Не-е, здесь он не стал останавливаться, — медленно, словно вспоминая, отвечал Иван. — Он у меня пожил с неделю, а потом дёрнул в сторону Монголии. Мож, к Кайгородову, с ним против красных воевать, а мож и к монголам.

— Мужики, — Полина тихо, стараясь не пробудить мужниного гнева, попыталась вклиниться в разговор, — шли бы вы спать. Завтра наговоритесь... Чай не последний день живёте.

— Цыц, женщина! — Иван недовольно пристукнул кулаком по столу, — я уж не надеялся Григу живым увидеть, а ты спать нас уложить норовишь. Выспимся ишшо! Гришка, доливай, что там осталось!

— А больше не осталось... — в голосе Григория слышится не скрываемое удивление, — мы с тобой Ванятка похоже четверть34 приговорили...

— Так четверть то не полная была. Не больше штофа35 в ней и оставалось. А штоф для двух здоровых м-м-мужиков... а не о чем и говорить. — Коли нет, то и суда нет... Значится, так тому и быть. Утро вечера м-м-мудренее. — Язык уже плохо слушался Ивана. — Завтра обо всём и решим.

И вдруг предложил: — А давай, братуха, споём! — тут же, не дожидаясь ответа, затянул:

Глухо-ой, неведомой тайго-ою,

Сибирской дальней стороно-ой.

Григорий подхватил:

Бежал бродяга с Са-ха-ли-ина-а

Звериной узкою тропо-ой.

Братья допели песню, посидели, думая каждый о своём.

— Вань, ты, я смотрю, уже здеся обжился посередь калмыков? — вопросительно взглянул в лицо брата Григорий.

— Н-н-у, есть малёха... Здесь хорошо... Сапоги они, Грига, каждому нужны, хучь ты христьянин, хучь облизьянин... — ему понравилась шутка, и он загоготал. — Опять же климат здешний хорош. Вишня, слива произрастают вот такенные, — Иван ладонями показал сказочную величину диковинных фруктов. — А кака к-к-к-крупна сморо...

Хмельной сон вырубил его на полуслове. Он уронил голову на руки и внезапно захрапел.

— М-да, похоже, там больше штофа было, — пробурчал Григорий поднимаясь с трудом из-за стола. — Пожалуй, я тоже спать... Вот только до нужника дойти.

Внезапно ход его мысли был прерван тихим свистом, донёсшимся из темноты растворённого окна.

— Кого там ещё чёрт принёс, — проворчал Григорий, высовываясь почти по пояс из окна. — Эй, мужик, ты кто таков будешь?

Человек за окном поднял голову, но света керосинки не хватало, чтобы разглядеть черты лица. Хотя что-то знакомое в скорчившейся фигуре Григорий почуял.

— Подь сюды! Да не вздумай шуметь. Если Петьку разбудишь, я тебе уши оборву, кто б ты там ни был. — Григорий вложил в столь пространное обращение максимум угрозы.

Сидевший у завалинки, наконец, выпрямился.

— Ты, Григорий Фёдорыч, не серчай, не собираюсь я шуметь. — Свет упал на рябое лицо с обвислыми усами и заросшим многодневной щетиной подбородком. Свёрнутый набок нос не узнать было не возможно.

— Никак Новосёлов? Ванька! Ты что ль? — Удивлению партизанского командира не было предела. Он слышал про разные совпадения в жизни, но самому быть свидетелем такого не приходилось. Чтобы два старых боевых командира встретились в одном и том же месте, и в одно и тоже время... Он даже протрезвел слегка. — Рад, что живым тебя вижу. Уж и не чаял такого случая. Давай, влезай в избу...

Вновь прибывший проскользнул в окно и уселся в самом тёмном углу. Он споро отхватил ножом добрый ломоть хлеба, придвинул ближе сковороду с остатками картохи, соль и стрелки зелёного лука. Собрал лук в плотный пучок, макнул в солонку и смачно с хрустом начал жевать. Рядом под самой керосиновой лампой, положив голову на скрещенные руки, храпел младший Рогов.

Оказалось, что Новосёлов уже неделю скрывается в окрестностях Улалы, что к Ивану не совался, опасаясь навлечь беду. Знал, что его наверняка разыскивают. Пока тепло, прячется в урмане, питаясь подножным кормом, ну и подворовывая у Улалинских обывателей, что плохо лежит.

— Эх! Фофкучифся я по хлебуфку, — с набитым ртом жаловался он. — Так оно вроде бы и не плохо, куры, хариус, картошечка... Вот хлеба украсть не получалось, никто его на улице не оставляет... У бабы брательника твово добрый хлеб, даже не верится, что така молода... Жаль вы самогонку вылакали, проглоты...

— Кто ж знал, что такой важный гость объявится? — Хмыкнул Григорий. — Ну, поздно уже. Мы тут с Ваняткой уже на грудь хорошо приняли, да после бани, да с голодухи. У меня котелок уже ни хрена не варит. Пошли лучше, друже, на сеновал. Утром я тебя в тайгу провожу. Там... — он уже и в самом деле с трудом ворочал языком, — там мы с тобой и поговорим обо всём...

...

Утренний туман над Улалушкой, протекавшей сразу за огородом Роговской избы, плотным покрывалом скрыл всю округу. В густом молоке виднелись только смутные силуэты коров и людей. Это позволило Новосёлову и старшему Рогову перейти на малый приток Улалушки, не привлекая внимания соседей. Около часа поднимались по речке Каянча, больше напоминавшей большой ручей. Опасаясь случайных встреч, первый привал мужики сделали, уже поднявшись на Колбашку. Здесь располагались покосы жителей села, и легко можно было напороться на заканчивающих сбор сена косарей. Вряд ли бы кто их тут мог узнать, но 'лучше перебдеть, чем недобдеть', как, усмехнувшись, выдал Григорий солдатскую мудрость.

Наконец солнце поднялось, воздух прогрелся, и туман расплавился в тигле августовского утра. Друзья уселись под черёмуховым кустом, усыпанным крупными чёрными ягодами. Теперь можно поговорить о планах на будущее, обсудить перипетии анархизма в Сибири, ну и просто о житье-бытье.

— Значит, ты считаешь, что большевики, в рот им ноги, это надолго? — как-будто продолжая прерванный разговор, начал Новосёлов. Он отправил в рот горсть черёмухи и выжидающе повернулся к Рогову, — и черёмуха здесь знатная!

— Вань, я тут как из Евдокимовки ломанул, так с одним умным стариком встренулся. Да чего там! Жизнь он мне спас! — Григорий говорил медленно, как бы нанизывая слово за словом на невидимую нить размышлений. — Шаман алтайский, абсолютно неграмотный, по-русски плохо говорит, но мудрейший человек.

— Это, Грига, сплошь да рядом, — сплёвывая косточки поддакивает Иван. — Мы ж тоже с тобой не больно грамотны. Университетов не кончали, чай...

— Ну, это верно ты толкуешь, всё так, не кончали, а офицериков с ихними академиями бить приходилось. Но я сейчас не об этом. Так вот, этот старикан уверял, что думать надо больше и чаще...

— Вот так мудрый совет! — захохотал Новосёлов, — прямо открытиеучёное! И ты мне сейчас об этом, как о священном откровении рассказываешь? Да, это ж всем и так понятно.

— Понятно-то понятно, я ему сначала тоже так сказал, но потом подумал чуть-чуть и согласился, что думать мы не любим. Когда приходится это делать, то думаем на один шаг, а дале — приняли решение — шашки наголо, по коням, и в бой. А подумал бы я чуть дале, так глядишь и армию бы свою сохранил...

После недолгого раздумья Новосёлов согласно кивнул. — Да, пожалуй, тут твой шаман прав. Ведь если бы мы подумали получше, то в Евдокимовке не стали бы останавливаться, а ушли бы в тайгу, и хрен бы нас красные раздолбали так просто. Так, что ты предлагаешь? Только без словоблудия!

— Я, Вань, подумал, что реально большевикам сейчас противостоять некому. Колчаков всяких они с нашей помощью расхерачили. Чехов — тоже. Мериканцев да япошек ещё чуть и тоже уделают, выпрут из Расеи пинком под зад...

— Стой! Погодь мала! — Иван Новосёлов возмущённо поднял голос. — Как это они с мировой контрреволюцией справятся, если у них всё хозяйство на ладан дышит?

— Это ты подумай, чутка, — усмешка тронула губы Григория. — Как ты думаешь, что иноземным буржуям надо от России? Зачем они вообще в нашу кашу влезли?

— Чтобы помочь нашим буржуям вернуть, что мы у них отобрали, это и козе понятно, — возмутился Новосёлов.

— Я же тебе сказал. Подумай, прежде чем отвечать. Ладно. Вот тебе наводящий вопрос. Что любому буржую главное?

— Карман золотом набить, это же понятно.

— Ага! Помогая нашим буржуям, они сильно свой карман набьют?

— Ещё как! Ведь они же не задарма будут помогать. Потом сдерут с них три шкуры. Так ведь у них у буржуев принято.

— Правильно, но есть поправка. Когда можно будет содрать больше, когда буржуев останется меньше, или больше? Когда страна будет разрушенной или целой?

— Вот ты к чему клонишь! — Новосёлов облегчённо вздохнул. Он даже слегка расслабился и завалился на спину, спрятав лицо в тень черёмуховых листьев. — Ясное дело, если мы будем друг друга убивать, мы в целом станем слабее. Но ведь беляков то уже и не осталось, только Врангель в Крыму копошится.

— Тут у нас самая опасность спрятана. Я, Вань, долго думал и пришёл к странному на первый взгляд выводу. Странному и страшному. У краснюков то кака цель?

— Ты про землю — крестьянам, заводы — рабочим? — опять не въехал Новосёлов

— Да, ни хера же! — сердито проворчал Григорий, — это у них только вывеска, чтобы народ расейский на свою сторону перетянуть. Главная их цель — мировая коммуния. Где они будут главными.

— Вроде бы они это и не скрывают.

— Ага, но ведь ты сам первым вспомнил про землю и заводы. Поэтому и про землю, и про заводы они врут. Крестьянин землю получил, ага... Что ему с той земли, если собранное зерно у него чоновцы отберут? Зачем ему пахать, пот свой проливать? А другого товара у страны нету, да и рабочих с солдатами кормить чем-то надо. Вот и пойдут продотряды хлебушек реквизировать. А раз цель у этих товарищей — мировая революция, то и насрать им будет на крестьян.

— Погодь, мил друг! Ежели крестьянин перемрёт, то кто их кормить будет в следующие то года? Ась? Не складывается что-то в твоёй теории — рассмеялся Новосёлов.

— Дай, я сначала своё доскажу, потом отвечу, — остановил его жестом Григорий. — Значит на народ им насрать. Из этого следует что?

— И что?

— Что они жалеть никого не будут. Деревни будут палить, крестьян убивать, рабочих, если вздумают бастовать — расстреливать. Спросишь, что же я в таком разе предлагаю?

— А спрошу. Вдруг ты что-то интересное придумал.

— Удивишься, но придумал. Надо нам с тобой подальше в тайгу уходить. Всё равно с большевистской военной махиной нам не справиться. У нас ни оружия, ни заводов, чтобы его клепать, нету.

— Ф-ф-у-у-у... Ну, ты и предложил... Не ожидал я такого предложения от храброго партизанского командира... — лицо Новосёлова исказила гримаса крайней степени презрения. — На меня не рассчитывай. Я тогда к Кайгородову, найду Ваньку Вязилкина, буду агитацией среди казаков заниматься. Глядишь, и перекуются казачки в анархистов. Задатки к самоуправлению у казаков всегда были. Их только царска служба испортила.

— Тебя не смущает, что этот Кайгородов — бандит, каких поискать? Что у него руки по локоть в крови?

— Ты это от кого слышал? От красных? Так сам же говоришь, что врут они, какдышут. О тебе, вона, тоже самое говорят. Даже ещё больше приукрашивают. Помнишь, по зиме брали мы Кузнецк? Сколько мы там попов да беляков поубивали? Сотни две, не больше. Так один какой-то писака36 написал в Новониколаевской газете, что ты лично 2 тысячи человек зарезал.

— Правда? Так и написал? Вот мразь! — Хлопнул себя по ляжкам Григорий. — Лично я только колчаковского коменданта шлёпнул. Так эта сволочь другого и не заслуживала. Было же за что! Ты же помнишь. — Возмущению Григория не было предела. — Вот же сука! Найду этого писаку, лично ему башку отвинчу.