Анархист часть 4

— Кто там по ночам колобродит? Михал Сергеич? — появилась у Петро мысль о внезапной проверке. — Давай, входи, проверяй. У меня всё в полном ажуре. Бойцы в караулке сидят своей смены дожидаются.

— Спокойно, товарищ! — В приоткрытой двери, громко топая сапогами, появилось какое-то чудо-юдо безобразное. Из-за низко расположенной притолоки входящий низко наклонил голову, так что лохматая чёрная папаха закрыла лицо. — Нам бы только ночь переночевать, а утром мы дале двинем. Вокзал закрыт, к обывателям стучаться не хорошо. Поздно уже, не резон людей пугать. Вот мы с товарищами и подумали, что в караулке свой брат-служивый всегда окопного товарища выручит.

— Эй! Какой я тебе товарищ? — Торопенко приосанился и принял неприступный вид большой шишки. — Я есть начальник караула привокзальных складов. Ты кто таков?

— Фамилия моя Рогов, — ухмыльнулся усатый, — а по имени — Егорий, в честь Святого Егория, что змия копиём протыкат. Следую из Улалы в Новониколаевск.

— Уж не ты ли пропал прошлым летом? — забеспокоился Торопенко. — Говорят, этот Рогов страшный головорез, чисто хунхуз.

— Нас Роговых на Алтае много. Гришан вот из Жуланихи, а я с Улалы. Прадед мой туда пришёл ещё в обозе отца Макария. Это знашь как давно было?

— Да, я-то со Слобожанщины, из-под Харькова, ваших туземных дел не ведаю. А в Бийске ты что забыл?

— Я ж тебе русским языком говорю! — Григорий стянул с головы папаху и пятернёй пригладил сбившиеся вихры. — В Новониколаевск мне надоть. Брательник у меня там. Донесли добрые люди, что Колян, так братку кличут, Колька с тифом слёг. В прошлу зиму, когда Новониколаевск от тифа вымирал, Колька даже не кашлял, а в эту — слёг. Сказывали, что если срочно ему не помочь, то в ящик сыграет запросто. А у меня есть средство алтайское. Мне моя бабка целых полштофа оставила. Мумиё называется. От любой болезни помогат.

— Что, правда, вот от любой хвори помочь может? — вдруг оживился Торопенко. — А можешь мне чутка отсыпать? Тогда бы я тебя не только переночевать пустил, а даже помог бы завтра на поезд сесть до самого Новоноколаевска.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением в голосе проворчал Григорий. — Я ить должён Коляна от тифа излечить... Хотя... Тебе, мил человек, для каких надобностев?

— Стыдно сказать, болесть я подцепил срамную. — Помолчав, признался Петро. — Девка гулящая за доброту мою и ласку меня и наградила. Сука!

— Все наши беды мужчинские через баб идуть, — многозначительно поднял палец Григорий. — Ладно, помощь мне твоя нужна, поэтому дам я тебе щепотку мумия этого. Давай посуду.

Петро вышел в поисках чего-нибудь похожего на аптечную ёмкость. Заворачивать волшебное зелье в бумагу ему показалось неправильным. Когда же вернулся в свой «кабинет», то обнаружил уже не одного Егора Рогова, а целых трёх могучих мужиков. Вернее двое могучие, а третий явно калмык.

— Давай посуду, — Григорий достал из-за голенища хищно блеснувший казачий засапожник с рукояткой из маральего рога.

— А ножик тебе на кой? — Забеспокоился Торопенко.

— Не журись, начальник, ножиком я тебе лекарство наскребу. Лечиться будешь.

Григорий аккуратно лезвием поддел немного чёрной густой массы из кожаного кисета и протянул Торопенко. Тот тут же подставил пустую жестяную табакерку, найденную в соседней комнате.

— Ну, вот, теперь вылечишься и будешь как новый, — Григорий спрятал нож на место. — Слушай, служивый, а механиком на завтрашнем паровозе кто? Мордатый, рыжий, с такущими усами? — он изобразил руками величину усов машиниста. — Я на его паровозе лопатой не один месяц уголёк кидал.

— Ты Петровича знаешь что ли? — удивился Торопенко. — Если кочегарил у него, то тогда и вопросов к тебе не имею. Завтра он и прибудет. Водой зальётся и в обратку до Барнаула рванёт.

— О! Так это самое то, что нам нужно!

...

(Новониколаевск. Привокзальный перрон)

Бывший ответсотрудник Новониколаевской милиции, бывший товарищ, Мурзин Иван Халилович уволен со службы по подозрению в казнокрадстве и взяточничестве. Омские чекисты во главе с каким-то жидком Евреиновым, прибывшие наводить порядок по жалобам армейцев осенью прошлого года, доказать ничего не могли, но на службе не задержали. Пришлось бывшему красному милиционеру окончательно возвращаться к привычной жизни разбойника по кличке Татарин, каким он и был до декабря 1919 года.

Татарин быстро сколотил банду из бывших милицейских чинов, точно таких же бандитов, уволенных по обвинению в дискредитации Советской власти. Банда активно промышляла и по Новониколаевским обывателям, и по продовольственным складам, коих в городе больше, чем где-либо ещё в Сибири. Не брезговали и крышеванием шулеров, карманников и проституток на вокзале.

Вот и сегодня Татарин стоял в дальнем углу пассажирского перрона, лузгал семечки, при этом внимательно наблюдая за только что остановившимся украшенным транспарантами и флагами поездом. Во всю ширину первого вагона красовался кумачовый плакат: «Привет Х съезду РКП(б) от пролетариев Дальнего Востока!».

Аккуратно мизинцем Татарин снимал с губы шелуху. Из-под сломанного козырька приказчицкого картуза он незаметно наблюдал за происходящим. На солнце стало даже припекать, и он распахнул нарядную светло-коричневую бекешу.

Ему даже в голову не могло прийти, что в этот самый момент за ним наблюдает Григорий Рогов. Григорий с товарищами прибыл в город в надежде поймать удачу и каким-то образом попасть на поезд. В странном гражданине, одетом неброско, но по нынешним временам добротно, Рогов неожиданно узнал начальника отдела по борьбе с бандитизмом, с которым год назад ему довелось тесно общаться на допросах. Это тот самый Мурзин, что не брезговал лично избивать подозреваемых. Именно он год назад отбил Григорию внутренности во время садистских допросов в Николаевском домзаке. Григорий удивился, что стоит товарищ начальник один, без определённого занятия. Вид делает отрешённый, только слишком уж пристально следит за прибывшим поездом.

Тем временем поезд окончательно остановился и из вагонов высыпал проезжий люд. Ехать в тесных, душных и прокуренных вагонах дело невесёлое. К тому же солнце светит по-весеннему. На сугробах, покрытых паровозной сажей чернеют проталины. В воздухе носится запах, тот самый «наркотик путешественника», что характерен для любой железной дороге. Смесь «ароматов» креозота, угарного газа и мазута на долгом пути уже изрядно надоела пассажирам. Из разукрашенного вагона на утоптанный снег перрона солидно вышли несколько человек. Встали кружком и, недолго думая, раскурили, у кого что было. Большинство тянуло привычные махорочные самокрутки, но были и те, кто с самого Владика смолил японские «Минори».

Вскоре над перроном рассыпалась переборами гармошка. Понеслась над невысоким деревянным вокзалом плясовая с лихим присвистом и смачным кхеканьем. В центре круга молодой ушастый парень, задрав нос выше головы и заложив левую руку за спину, выхаживал гоголем. Темп музыки постепенно нарастал. К первому танцору присоединился следующий. Теперь каждый красовался друг перед другом притопывая сапогами и прихлопывая ладонями по груди и пяткам. Вдруг под музыку кто-то выдал высоким теноромчастушку:

Эх, жёнка моя,

глазки маленькия,

Жопа толстенькая,

сама сладенькая

Густой хохот многих мужских глоток перекрыл шум вокзала. А частушечник снова выдаёт ядрёные куплеты:

Я и так, я и сяк

Я и ногу на косяк

Раз придумал поебить

Никому не перебить!

От толпы отделилась пара мужчин в кожаных тужурках. По случаю хорошей погоды забайкальские папахи с характерным жёлтым верхом мужики держали в руках.

— Булыга22! Сашка! — крикнул один из них. — Кончай скакать. Пошли лучше город посмотрим. Никогда, поди, в Новониколаевске не был? Напляшешься ещё, каки твои года. Поезд, говорят, целый час стоять будет.

Главный танцор перевёл дух, вышел с круга, поправил гимнастёрку, подтянул ремень и закричал в ответ:

— Андрей Иннокентьевич, да засиделся в этом вагоне! Размяться хочется.

— Вот и разомнёшься пешочком. Заодно и потолкуем. — Блинников достал из жилетного кармана большие часы на цепочке и щёлкнул крышкой. — Времени у нас достаточно. Генрих Христофорович говорил, что от вокзала до ревкома недалеко.

Странная разновозрастная троица направилась к зданию вокзала. Татарин, срисовавший и бока с прицепом23, и свёрток, обошёл здание и вошёл с другой стороны. Этот манёвр заинтересовал и Григория. Он тоже решил сменить диспозицию.

...

Андрей Иннокентьевич Блинников председатель Забайкальского нарревкома24 имел поручение от командующего НРА ДВР25 Генриха Эйхе к председателю Сибпродкома26 Роберту Эйхе, который приходился ему двоюродным братом. Просил Генрих передать брату какой-то довольно увесистый свёрток. Извинялся, что по неслужебному делу просит, но другой оказии не нашёл.

Блинников, Сноскарёв и Фадеев за долгую дорогу сошлись на почве любви к чтению. Все трое хорошо знали и русскую, и мировую литературу. Это позволяло им коротать долгие часы в пути за умными разговорами. Фадеев, несмотря на молодость, влился в их компанию легко. Читая с четырёх лет, он и сам баловался написанием коротких рассказов из жизни Дальнего Востока. Казаки и каторжане, золотоискатели и тигроловы, удэгейцы и хунхузы делали его творения настоящим справочником дальневосточной жизни.

— Товарищ! Постой минутку, товарищ! — крикнул Блинников, обращаясь к гражданину, только что вошедшему в вестибюль. Судя по приличной одежде, это военспец, а значит, должен быть в курсе, где и что расположено в этом городе.

— Слушаю вас, товарищи, — широко улыбнулся Татарин, изобразив на лице саму любезность. — Чем могу служить уважаемым делегатам съезда нашей партии?

— Нам нужен Новониколаевский ревком. Можете сказать, как туда попасть?

— Не только сказать могу, я даже провожу вас, дорогие товарищи, тем более что мне как раз там надо быть. — Татарин опять душевно улыбнулся.

— Здорово! — Воскликнул Фадеев-Булыга. — Может, мы и в столовую успеем заглянуть. Что-то проголодался я уже.

— Тебе, Сашка, всё бы жрать... — проворчал самый старший из компании Андрей Сноскарёв. — Оно конечно, того, дело молодое.

— Пообедать мы точно не успеем, там же сейчас везде очереди бешенные. Блинников тоже включился в беседу. — Ничего, вернёмся, вон у торговок пирожков купим.

— Товарищи, — поторопил их Мурзин-Татарин, если мы будем стоять и болтать, мы никуда вообще не успеем. Идёмте быстрее. Новониколаевск город хоть и не большой, но пятнадцать минут у нас на дорогу уйдёт. Не отставайте.

Ревком Новониколаевска размещался в Доме Инвалидов на углу Николаевского проспекта и улицы Межениновской, что совсем не далеко от вокзала.

— Сейчас мы по Сибирской поднимемся, через горсад срежем и, считай, пришли, — рассказывал, широко шагая, Мурзин.

Ещё через четверть часа одноэтаэжные домики Новониколаевских обывателей сменились соснами сада «Альгамбра». Сад окружён высокой оградой, но Мурзин отодвинул одну из штакетин и жестом пригласил спутников внутрь.

Ничего не подозревая Блинников, Ефремов и Сноскарёв полезли в дыру. Они уже считали проводника своим в доску. Однако стоило Сноскарёву сделать пару шагов от забора, как он почувствовал, как мощные тиски локтевого сгиба сжали его горло, а в ухо больно упёрся металл нагана.

— Всем стоять спокойно! — Негромко, но спокойно скомандовал Мурзин. — Молча, оружие, бабки, ксивы, котлы27 сюда кидайте. Сапоги тоже скидайте, мне они нужнее, а вам в Москве новые выпишут. — Он даже рассмеялся своей шутке.

— Товарищ, что собственно происходит? — не ожидавший такого поворота, Блинников удивлённо уставился на бандита. — У нас ни денег, ни оружия с собой нет... И по какому праву? — До него, наконец, дошло, что происходит банальное уличное ограбление. — Экая же ты сволочь!

— Но-но! Не сволочись, това-а-арищь! А то сей момент вашему това-а-арищу в Могилё... — Мурзин не договорил. Его тело внезапно начало оседать на снег. Палец не удержался на курке. Раздался выстрел, и левая сторона черепа Сноскарёва оказалась снесена начисто, запачкав кровью и, завалившегося вперёд, бандита, и стоящего позади него мужика с увесистым камнем в руке.

Все на какое-то мгновение застыли в немой сцене. Милицейский свисток разорвал тишину заснеженного городского сада и вернул всех участников к действительности. Ситуация получалась двойственная. Фадеев и Блинников понимали, что спаслись от смерти, но гибель их товарища требовала немедленного отмщения.

— Гражданин, вы тут как оказались? — неожиданно сурово обратился Блинников к спасителю. — Сейчас прибудет патруль, надо будет что-то рассказывать.

— Что тут рассказывать? — Проворчал Рогов, отталкивая от себя тело Мурзина. — Этого душегуба надо связать и милиции сдать. Вы же, товарищи, не просто так гуляете? Я вас с вокзала пасу.

Потом последовала недолгая перебранка с патрулём, пробежка до ревкома, возвращение на поезд. По дороге договорились, что в благодарность за спасение мужики помогут Рогову и его спутникам доехать до Москвы. Рогов займёт место Сноскарёва, а его спутники поработают в паровозной команде.

...

Размеренный стук колёс успокаивал. На столике в купе стояли четыре жестяных кружки с самогоном. На газетных листах лежали солёные огурцы, пироги с картошкой и капустой, тонко нарезанные ломтики розового сала. Трое мужиков, мрачно склонив головы, сидели вокруг стола и негромко выводили старинную песню.

Настанет пора — и проснётся народ,

Великий, могучий, свобо-одный!

Прощайте же, бра-атья, вы честно прошли

Свой доблестный пу-уть, благоро-о-о-одный!

— Что ж, давайте помянем, — сказал Блинников и поднял со стола кружку. — Помянем друга нашего, настоящего коммуниста Андрея Лукича Сноскарёва. Вот ведь, какая судьба у него сложилась... От жандармов в 1906 ушёл, ни царапины, под Ижевском роту на пулемёты поднял... Вокруг него бойцы, как снопы валились, а ему, хоть бы что. А прошлым годом? Помнишь, Александр, дело в Беклемишево28? Как по нам тогда наши же палить начали? Я, грешным делом, тогда подумал, что всё, крышка. Мне плечо прострелили, а Лукич — целёхонек. Кто ж знал? Хороший ты был боец, настоящий друг и верный идеям марксизма товарищ. Надеюсь, похоронят тебя Новониколаевские товарищи с почестями... Земля тебе пухом.

Все сидевшие вокруг стола, молча проглотили обжигающую вонючую жидкость, дружно перевели дух и уже в разнобой застучали кружками по столу. Тут же потянулись за пирогами. Заворочались, утирая усы. Громко забулькала самогонка из четвертной бутыли мутно-зелёного стекла.

— Григорий Иванович, а ты как оказался то в том проулке, куда нас этот бандюга заманил? — Повернулся Фадеев к сидевшему вплотную к нему Рогову. — Ведь не окажись тебя там, он бы нас всех троих положил. Никто бы потом и следов не нашёл.

— Знаю я эту сволочь лично. Гад он первостатейный. — Рассказывал Григорий в очередной раз историю своего чудесного появления в нужном месте, в нужное время. — На вокзале ещё заприметил, и дюже он мне не понравился. Я с ним знаком, с того времени, когда он ещё в милиции служил. Знать не знал, что его из органов выперли, но вид у него уж очень подозрительный. Чуйка у меня как у зверя, вот и решил проследить, когда он вас куда-то повёл. Жаль, далеко отстал, боялся, что он меня узнает. Поэтому и друга вашего, — он кивнул в сторону прикрытой горбушкой кружки, — не успел спасти.