Хольмград'76. Шаг Третий. Ключи и калитки

Надо сказать, представившийся купцом молодой мужчина, как и его молчаливая невеста, произвели на Стояна неплохое впечатление. Смотрели открыто, лишним не интересовались, да и в ответах на расспросы полусотника, сам Ерофей не юлил, хотя, конечно, кое-что не договаривал... но тут уж купеческие привычки не переломить. У этого племени, говорят, слово — серебро, а молчание — золото. Так что, ничего плохого в умолчаниях купца, полусотник не видел. Сам же купец оказался любопытен и жаден до знаний, что тоже не удивляло. Видно же, что пришли гости издалека, да такого, что прежде в сих местах их соплеменников и не встречали. Вот и интересуются чужеземцы здешним укладом и законом, обычаями и особенностями.

— Там на западе, в двух днях пути отсюда, вот эта речка, прозванная местными Биянкой, впадает в Бий, — рассказывал полусотник, вычерчивая прутиком на песке кривоватые, но вполне понятные кроки. — То большая река, протекает с полночи на полдень. Естественная граница меж Словенью и самской землёй. Ранее, граница велась по горам Старого Камня, теперь же её держат бийские остроги. С юга, за Ловгайским озером, лежат кайсацкие степи. Торгуем с ними, как и с самами, но больше и спокойнее. У самов-то, племена разрозненные, невеликие, да каждое при своём нойне, а то и не одном. Потому и выходит, с одним племенем торгуем, с другим ратимся, а с третьим и вовсе, то так, то сяк, то наперекосяк. А вот кайсаки уже давно всех своих байи к единому закону привели, под властью хана, и с тех пор, войн больших меж нами не было... Зато торговля меж кайсаками и Словенью теперь идёт бойкая. Особенно с подкаменным воеводством, на западном берегу Ловгая. Далековато, конечно, от наших острогов, но хоть так...

— Так вы, полагаю, в поисках обхода того озера по Биянке поднимаетесь? — выслушав Стояна, спросил Ерофей. Полусотник усмехнулся.

— Верно, — кивнул он. — От Бийска до Авликолья, две седмицы конного пути... или месяц водой, сначала по Бию, а потом и по Ловгаю вдоль берега. Вот и подумалось нашим полковникам, что можно попробовать обогнуть сие озеро через восходные земли. Глядишь, сыщется место для торга поближе, да поудобнее, чем нынешний.

— А что мешает вести торговлю с кайсаками через озеро? — прищурился Ерофей. — Пусть сами они степняки, но словенцы-то, поди, в строительстве судов да в речной торговле, поднаторели, нет? Вон, какой ладный струг у вас имеется. Значит, знаний и опыта хватает. Так чего ж не построите торговый флот на озере, и не ходите на нём в гости к степнякам?

— Построить можно, и даже кормчих для него найти нетрудно, хоть и говорят, что Ловгайское озеро коварно. Но как товар на нём доставлять? Боится степная живность Ловгая, — почти искренне вздохнул полусотник. — Что овцы, что лошади, крайне скверно переносят даже речной путь. А они, первый товар, что кайсаки гонят в Авликолье. И товар ценный, надо заметить.

Признаться честно, в своих объяснениях Хлябя несколько лукавил. Нет-нет, никакого обмана, просто... ну не было у Стояна никакого приказа на исследование восходных берегов Ловгая. Зато была здоровая тяга к хорошей жизни, а устроить её он мог, лишь имея высокий чин. Не меньше полуполковника! Но из-за прошлогоднего провала подкаменского воеводы, лишившего его людей, которых в здешних местах днём с огнём не найдёшь, полусотник лишился и надежды на скорый карьерный рост. Нет достаточно людей в подчинении, некому строить новые острожки и приводить земли под руку государеву, а значит, не видать Стояну и должности полуполковника.

Вот тогда-то, ломая голову над решением сей задачи, и придумал он, как поправить свои дела и, добиться-таки вожделенного чина. Всего-то и надо пробить дорогу от бийских острогов напрямую к кайсакам, через восходные земли за Ловгаем. А кто сядет на устроенный торговый тракт, тот точно не останется без прибыли, людей и... новых должностей. Эта идея, пожалуй, была даже получше строительства малых острожков вниз по Бие. Вот и отправился полусотник в разведку, взяв с собой лишь четвёрку самых верных и сильных бойцов из своего личного десятка. Опасно? Так здесь самские земли, они, вообще, опасны. Что ж, теперь, страдать и вешаться, что ли?

Нет, будь его воля, взял бы и больше людей, но... если бы они у него были! Нужно ведь и в остроге достаточно стрельцов держать, не то, не дай светлые, навалятся очередные самы-находники, пожгут всё до чего дотянутся, а самому Стояну потом придётся отстраивать крепостицу заново... и как бы не в чине обычного стрельца. Разжалует же полковник за оставление острога без присмотра. Как пить дать, разжалует. Эх!

За беседой, стрельцы и их гости и не заметили, как подкрался вечер, и на воду Биянки опустились сумерки. Но, полыхнул ярким пламенем костёр и сгустившаяся, уже скрывающая пологие бока холмов, темнота вдруг отпрянула на миг, чтобы тут же вновь укрыть их собой, окончательно превращая вечер в ночь.

— Что ж, рад был знакомству с честной компанией, — поднялся на ноги гость, а следом, встала с чурбачка и его спутница, — Но, пора нам прощаться. Время позднее, а дел и у вас и у нас, завтра, думается, предстоит ещё много, а?

— Согласен, — вслед за гостем и его невестой, поднялся на ноги и Стоян. Протянул руку для традиционного рукопожатия... и тут же полетел кубарем наземь, увлекаемый движением гостя, успевшего заодно, уронить на землю и свою невесту. А точно там, где только что стоял полусотник, пронеслась тяжёлая стрела и вонзилась в борт лодки. "Самская", успел отметить тот и, заорал, даже не успев подняться на ноги.

— Туши костёр!

Вторая стрела не успела ударить в цель, как огонь погас, словно по мановению руки, и лагерь погрузился в непроглядный мрак.

Глава 5. Ночь короче дня, но утро не всегда...

Искажение волховского Полога Покоя, как называл его дед Богдан, установленного мною на подходе к лагерю стрельцов, бросило меня на землю едва ли не раньше, чем я сообразил, что именно происходит в темноте, окутывашей каменистые холмы. Но вонзившаяся в "скулу" вытащенной на берег лодки, стрела расставила все точки над "ё". Потом уже был истошный крик уроненного мною полусотника, метания его стрельцов, шипение ошпаренных взваром из перевёрнутого котелка углей костра, и тихий, но отчётливый, сдавленный мат Светланы, приземлившейся аккурат на меня.

Провести ладонью перед глазами подруги, напитывая собственной волей старый наговор, повторить ту же операцию с самим собой...И вот уже ночная мгла, окутавшая лагерь, отступает, превращаясь в чёрно-белую, но весьма чёткую картинку. "Кошачий глаз" не самый лучший вариант для тех же штурмовиков Яговичей, но в нашей ситуации, он оказался идеален. Дикий берег же, а не город! Ночь, никаких фонарей, прожекторов и свечения оконных окон поблизости. Даже костёр погас, а значит, неожиданной засветки, способной временно ослепить заговорённого, нам можно не опасаться.

— Арбалет в руку и отползай под борт лодки. Прикроешь мне спину, — тихо произнёс я, подталкивая разлёгшуюся на мне Свету. Девушка сверкнула глазами, но спорить не стала и, ящеркой соскользнув с моей груди, поползла под защиту плавсредства, чёрной скалой возвышающегося над молочно-белой гладью воды. И арбалет прихватить не забыла. Вот и славно. Ну а мы... повоюем.

Чехол с моим собственным оружием, послушно раззявил "пасть" и, выхваченный из него самострел с колчаном, словно сами прыгнули в руки. Воля цепляется за острые и колкие руноставы на ложе, дугах и эксцентриках, наполняя их силой. И тут же тихо, практически неслышно трещит взводящая тетиву рейка, отзываясь ощутимой вибрацией в предплечьях. Тяжёлый болт занимает своё место меж направляющих... К бою готов.

— Стоян, вам тоже след за лодкой укрыться. Там к вам точно незамеченным никто не подберётся, да и с пищалями управляться будет спордучнее, — окликнул я отгребающего куда-то в сторону полусотника. Тот что-то пробурчал, но...

— Стрельцы, исполнять, — прорычал он в голос и тут же над его головой свистнула ещё одна стрела. О как! А ведь полог я бросил метрах в сорока от берега. Либо у стрелка в темноте совершенно уникальный слух, либо...

Шевеление у каменной осыпи заставило меня отвлечься от размышлений. Арбалет мгновенно упёрся прикладом в плечо, а руки привычно навели оружие на цель. Вдох-вы-ыдох... Палец плавно нажал на спусковой крючок, и тетива с лёгким фырком послала тяжёлый болт в поднявшуюся над валунами фигуру, уже успевшую вновь натянуть короткий и явно тугой лук. А вот выстрелить из него, противник уже не сумел. Миг, и снесённое болтом тело сломанной куклой рухнуло наземь, ударившись об один из служивших ему укрытием валунов, и кубарем полетело вниз по осыпи, увлекая за собой мелкие камни и щебень. Один готов, но что-то мне говорит, что опасность ещё не миновала. Сознание снова словно ершом кольнули испещрившие оружие руноставы, жадно впитывающие поток моей силы. И вновь ложится в направляющие боевой болт с трёхгранным жалом.

Тихий, еле слышный хлопок тетивы о гасители Светиного арбалета, говорит, что я не ошибся. Краем глаза отмечаю судорожные дёрганья какой-то тени за ручьём, но тут же отвлекаюсь на вспышку пламени справа. Хорошо, что до неё метров шестьдесят, не меньше. Иначе, ослеп бы минут на пять. А в боевой обстановке, это смерть.

Бью на вспышку и, спустя секунду, на её месте огонь вдруг вздымается эдаким гигантским факелом и, под короткий предсмертный вскрик подожжённого моим удачным выстрелом нападавшего, превращается в ровно горящий костёр... Ну, зато не мучился, хм.

Меня передёргивает. И тут же воздух над рекой разрывает грохот ружейной пальбы. Это добравшиеся до лодки стрельцы наконец раскочегарили свою артиллерию, и теперь палят в темноту, что называется, в белый свет, как в копеечку... А, нет! Удивительно, но именно после залпа двух стрельцов, я слышу полный боли вой со стороны нападающих. В кого-то бойцы полусотника всё-таки попали... Вновь слышу хлопок тетивы, и вой раненого захлёбывается. И опять бьют пищали. На этот раз палят Никша и Вавила. И ведь тоже не промахиваются! Может у них тоже что-то вроде наговора ночного зрения имеется?

Эхо выстрелов стихает и над рекой повисает тяжёлая, нервная тишина. Минуту мы прислушиваемся к ней, а кое-кто и всматривается в резкие тени и силуэты, расчертившие пейзаж, видимый "Кошачьим глазом". Но никакого шевеления со стороны напавших не наблюдается. Тихо, как в гробу. Ненадолго. Очухавшийся от скоротечного боя, полусотник разразился приказами и стрельцы, покинув укрытие, отправились на разведку... и сбор трофеев.

— Стоян Смеянович, а ты уверен, что это безопасно? Вдруг там ещё десяток татей за камнями таится? -спросил я, обнимая прижавшуюся ко мне подругу. В ответ полусотник хмыкнул и, выудив из-за пазухи кафтана деревянный медальон на толстом шнурке-гайтане, продемонстрировал его нам. Не понял...

— Этот оберег мне когда-то матушка дала. Ежели рядом оказывается кто-то желающий зла, он теплеет. На расстоянии, правда, действует куда хуже, о надвигающейся опасности предупредить не может, но в бою так же теплеет, а едва тот минует, сразу остывает, — объяснил Стоян, подбрасывая на ладони невзрачный деревянный кругляш с выжженным на нём рисунком... рассмотреть который мне, к сожалению, не удалось.

— Интересная вещица, полезная — я уважительно покачал головой, но увидевший мой интерес к оберегу, полусотник понял его по-своему.

— Э, нет, купец, такое запросто не купишь, так что о торговле можешь и не думать, — отозвался он и пояснил: — Наши обереги ладятся только для близких. Для родни и друзей... Но дарить их, продавать, красть или с мёртвых сымать, бессмысленно. Силу в чужих руках они теряют сразу и навсегда.

— Понимаю, — я вздохнул. Ну да, было бы странно ожидать, что при такой насыщенности и даже агрессивности инфополя, здешние обитатели пошли по чисто техническому пути развития, не сумев приспособить "халявную" силу для своих целей. Хотя-а, если вспомнить мою "историческую родину" и теории князя сотоварищи... Эх.

— А вот о торговле самострелами, вроде ваших с невестой, я бы на твоём месте поразмыслил основательно, — заметил Стоян. — Уж больно ладные они. А ежели ещё и дешевле огнебоя окажутся, так острожные воеводы их с удовольствием покупать станут. Уж поверь.

— Что так? — поинтересовался я. — Ваши пищали-то бьют куда как дальше.

— Оно так, — вздохнул полусотник. — Но у них своих тягостей хватает. Припас дорог, свинец для дроба и пуль, тоже недёшев. Своих пороховых мельниц на Бие нет и в помине, острожникам запрещено их возведение государевым указом. А свинца здесь, сколько ни лазали по холмам да лесам царёвы розмыслы, так и не сыскали. Приходится припас из-за Старого Камня возить. А это долгонько, знаешь ли. Да и не всегда удобны пищали в здешних местах. Сам же видел, как воевать приходится. Одно дело, на стене стоять, да в идущего на приступ врага палить, или в чистом поле, как водится грудь в грудь с ним сойтись. А в здешних лесах? Пока снарядишь пищаль да к выстрелу изготовишься, самы, в засадах хоронящиеся, глядишь, уже десяток стрельцов из луков положили.

— Так почему бы вам самим луками не вооружиться? — спросил я, поглаживая по плечам Свету, кажется, с каждой секундой старавшуюся вжаться в меня всё сильнее.

— А кто из них стрелять умеет-то? — отмахнулся Стоян. — Дети боярские, разве что. Так они в стрельцах птицы редкие. А бояре да помещики, что с меча живут, в наши полки не рвутся даже полковниками. Как же, урон чести! Невместно им, видите ли, зелёный кафтан носить, да с пищалью в бой пешцами ходить. Эх! Ладно, купец, отдыхайте покамест. А я, вон, со стрельцами своими побеседую. Узнаю, кто там на нас наскочить пытался.

Оставив нас со Светой у вновь разожжёного костра, Стоян направился к приближающимся со стороны ручья подручным, а мы... я уселся на бревно и посадил всё чаще вздрагивающую подругу к себе на колени, одновременно подивившись такту полусотника, заметившего ухудшение состояния Светы и поспешившего удалиться прочь, чтобы не ставить её в неудобное положение. А может, просто от девичьих слёз сбежал? За нами, мужиками, такое водится, хм.

Менталист из меня, конечно, как из говна пуля. Не любят в мире Хольмграда эту братию, и обучаться приёмам мозгокрутов мне было просто не у кого, если не считать того же Переплутова волхва, но он тоже не спешил делиться этой премудростью. Зато с эмпатией всё в порядке, да и... помнится, для создания "часов уютного времени", мне и вовсе никакие знания в менталистике не понадобились. Ладно, попробуем... получилось с математической моделью, должно получиться и с волевым посылом.

Обволакивая своей волей переставшую сдерживать эмоции Свету, стараясь транлировать ей лишь спокойствие и умиротворение, я крепко обнял тихо всхлипывающую девушку и принялся укачивать её, словно маленькую, бормоча на ушко всякие благоглупости. Наговор, не наговор, но в результате, спустя несколько минут Свету перестало трясти от осознания совершённого убийства и запоздалого страха, ещё через минуту прекратились всхлипы и плач, а к моменту возвращения полусотника к костру, подруга уже сладко посапывала во сне, уткнувшись носиком мне в шею.