Квантунская рапсодия

Те из японских матросов, что побывали в холодной воде, быстро протрезвели и не оказывали никакого сопротивления при их спасении. Совсем иная картина была с теми, кто высадился на берег. Бросив свои шлюпки, с громкими криками 'банзай!', полуодетые и безоружные японцы набросились с кулаками на подошедших к ним русских солдат. Завязалась драка, в которой пьяные драчуны были повержены.

Разбуженный ночной стрельбой и грохотом, Алексеев прибыл на 'Отважный' в самый конец сражения и не усел отдать ни одного приказа. Прекрасно налаженная Макаровым машина обороны фарватера, отразила атаку врага без высочайших приказов и распоряжений. Каждый корабль, каждая батарея задействования в обороне прохода точно знала свое место в бою и свою задачу.

Стоя на капитанском мостике 'Отважного' наместник только наблюдал за отбитием неприятельской атаки с безопасного расстояния. На японских брандерах не было никакой артиллерии, а пулеметы, яростно строчившие с бортов заградителей, не могли достать до 'Отважного' даже шальной пулей.

Впрочем, этот факт не помешал господам газетчикам цветасто расписать картину, как адмирал Алексеев руководил отбитием нападения врага, находясь в самой гуще боевых действий. Там было все. И коварство подлого врага пытавшегося под покровом ночи исполнить свой черный замысел по блокаде кораблей эскадры в гавани крепости. И мужественная отвага вождя защитников Артура, который несмотря смертельную угрозу от губительного огня японцев, находился на передней линии обороны, благодаря чему произошло полное уничтожение кораблей противника, и фарватер остался в неприкосновенности.

Все эти героические подробности были немедленно отправлены в столичные издания и за один день стали достоянием общества. Не будучи особо скупым, на награды для своих родственников, за успешное отбитие нападения на крепость вражеского флота, император представил наместника к ордену Святого Георгия 3 степени.

Обе столицы русской империи были в восторге от подобного решения царя, но только не в Артуре. Телеграмма с решением императора вызвала глухое недовольство среди защитников крепости, знающих правду той ночи.

— Рука руку моет — многозначительно говорили офицеры эскадры при обсуждении награждения наместника, намекая на его высокое происхождение.

Узнав о своем награждении столь высокой боевой наградой, Алексеев решил отметить эту новость большим банкетом с приглашением всех высоких чинов крепости, но не успел. Вечером двадцать четвертого апреля в штаб наместника поступило сообщение о появлении в районе Бицзиво японских кораблей, с которых началась высадка вражеского десанта.

Потерпев неудачу в блокировании кораблей русской эскадры в гавани Порт-Артура, Того все же решился на высадку десанта, дела главную ставку на безынициативность Алексеева, и не прогадал. Два дня подряд японские броненосцы и крейсера курсировали у берегов Артура, но сберегавший корабли наместник не отдал приказ о выходе в море эскадры.

За это время, подошедший к берегам Квантуна японский флот энергично готовился к высадке десанта. Опасаясь атаки русских миноносцев на транспортные корабли, японцы как могли, прикрыли место высадки, установив заградительные боны и минные банки.

Высадка десанта намечалась на двадцать четвертое апреля, но сильное волнение на море не позволило японцам быстро осуществить свои планы. С помощью шлюпок на берег удалось переправиться лишь одному батальону пехоты, без орудий и пулеметов.

Но даже появление столь малочисленного противника на земле Квантуна, повергло наместника в ужас. Позабыв про все на свете, не попрощавшись ни с кем из командования крепостью, Алексеев устремился на вокзал, где его уже ждал, разведя пары экспресс. Поздно вечером наместник прибыл на вокзал с двумя большими чемоданами, доверху набитыми костюмами и прочими предметами гардероба.

Генерал-адъютант очень сожалел, что не успел захватить из дворца саксонский сервиз 'Пастушка' на сорок персон ровно, как и китайскую коллекцию, которую собирал все годы пребывания в Маньчжурии. Многие предметы коллекции наместника были из императорских дворцов Пекина и Мукдена во время подавления восстания 'боксеров'. Евгений Иванович очень дорожил своей коллекцией, но для её упаковки требовалось много времени, и господин наместник был вынужден оставить её, отбыв из Порт-Артура с разбитым сердцем.

Так, вместо праздничного банкета, генерал-адъютант напряженно ерзал на кожаных креслах в своем кабинете, отгородившись от всего мира тяжелыми желтыми портьерами. Стоя всего из трех вагонов, поезд быстро развил максимальную скорость и устремился на север, стремясь вывезти своего драгоценного пассажира из ловушки им же созданной.

Была глубокая ночь, когда поезд миновал Нангалин, остановившись только для заправки паровоза водой. Наступал самый ответственный момент бегства Его превосходительства наместника. Впереди был Кинчжоу, а за ним, до самой станции Гай-Чжоу железнодорожная ветка шла вдоль берега моря. С началом войны здесь было неспокойно, иногда пошаливали хунхузы, и одна мысль о возможной встрече с японцами приводила Алексеева в сильную дрожь.

Стоит ли говорить, что в эту ночь Евгений Иванович не сомкнул глаз, постоянно подбадривая себя, сначала чаем, а потом коньяком с лимоном. Командир конвоя ежечасно докладывал наместнику обстановку, но это его мало успокаивало. Он то погружался в тревожный сон, то просыпался и с тревогой устремлял свой взгляд в ночную тьму за окном купе.

Кинчжоу встретил поезд наместника вместе с утренним рассветом, но экспресс не остановился на станции, с грохотом миновал ее, пройдя на прогон. 'Вперед, только вперед, лишь бы опередить коварного врага решившего отрезать Артур от Маньчжурии'. Таковы были помыслы человека, ещё несколько дней назад на совещании командования Квантунского укрепрайона жестко высмеявшего доклад генерал-майора Кондратенко об угрозе высадке вражеского десанта у Бицзиво.

— Вы слишком увлеклись изучением истории, господин Кондратенко — желчно молвил наместник, едва Роман Исидорович закончил свой доклад. — То, что было в китайскую войну, мало вероятно сейчас, поймите вы это. Пока русская эскадра находиться в Артуре, японцы никогда не рискнут провести десантную операцию в Бицзиво. Они панически бояться кораблей нашей эскадры, даже в её нынешнем, ослабленном виде. Попытки Того запереть нас в гавани наглядное тому доказательство!

Наместник на секунду прервался и, покопавшись в своей парадной папке для доклада, извлек на свет лист бумаги и радостно потряс им.

— Вот полюбуйтесь, что докладывают мне господа дипломаты из Чифу. 'Адмирал Того торжественно объявил, что третья атака брандеров завершилась успешно и русский флот надежно заперт в гавани Порт-Артура'. Ну, как вам подобные известия? — торжествующе спросил Алексеев и, не дожидаясь ответа Кондратенко, продолжил — это напрямую доказывает слабость японцев и их страх перед нами. Не в силах одержать победу над нами, противник измышляет всякие небылицы для поддержания духа своих солдат и своего международного престижа.

— Но может быть нам следует — начал Кондратенко, но наместник жестко прервал его.

— Никаких но!! Их просто не может быть! Вы не моряк господин Кондратенко и совершенно не знаете, условия тех мест, где может произойти ваша гипотетическая высадка десанта! А они таковы! Весь район Бицзиво это сплошное мелководье и высадка возможно только на шлюпках и только во время прилива! При отливе японцы будут идти шерсть верст с гаком, по колено в жидком иле. Вы это понимаете!? А если понимаете, то согласитесь со мной, что только сумасшедший рискнет проводить операцию такой сложности при существовании нашего флота.

Алексеев величественно завис над столом, за которым сидели генералы и, видя, что Кондратенко по-прежнему не согласен с его доводами, произнес.

— Вы генерал, можете сколько угодно оставаться при своем неправильном мнении, но зарубите себе на носу, в ближайшие месяцы высадки японцев не будет. Их главный удар будет нанесен из Кореи. Таково мнение командующего Маньчжурской армии генерал-адъютанта Куропаткина и я полностью согласен с ним.

На столь торжествующей ноте это собрание командного состава и закончилось, а теперь все происходившее казалось наместнику кошмарным сном.

— Только бы не японцы. Только бы успеть проскочить этот треклятый отрезок — мысленно молился поникший духом властитель Маньчжурии, но Господь не внял его молитвам. В тот момент, когда казалось, что самое страшное уже позади, на развилке Цзянь-Шу поезд наместника был остановлен.

— Почему остановились!!? Немедленно продолжить путь! — негодующе взвизгнул Алексеев, покинув свой диван, но не успел он сделать и шагу, как дверь вагона распахнулась, и в её проеме возник встревоженный начальник конвоя.

— Ваше превосходительство, путейцы вывесили знак 'опасность'! — с криком произнес капитан и на лице его был виден плохо скрываемый испуг.

— Что там за опасность такая, немедленно разберитесь! — выкрикнул наместник, спрятав за спиной дрожащие от страха руки. Конвойный исчез, а сердце Алексеева учащенно забилось.

— Вот и накликал, вот и накликал! А может, обойдется и там всего лишь какая-то поломка? Рельса лопнула или столб на пути упал!? Ведь бывало же раньше такое, бывало! — испуганно метались мысли в его царственной голове, но в глубине души он знал, что это не так. Прошло несколько минут и в вагоне, вновь появился начальник конвоя. Генерал-адъютанту было достаточно одного взгляда на вошедшего офицера, чтобы понять, худшее свершилось.

— Что!? Японцы!? — испуганно спросил Алексеев, заранее знавший ответ но, продолжавший цепляться за последний шанс подобно утопающему, что цепляется за соломинку.

— Японцы, Ваше высокопревосходительство — обреченно подтвердил капитан и, одернув на себе мундир, стал торопливо докладывать — смотритель разъезда доложил, что два часа назад пропала телеграфная связь с Мукденом. Подумали, что хунхузы шалят и послали дрезину с обходчиками исправить повреждение, а те в восьми верстах отсюда натолкнулись на японскую засаду.

Ехали медленно и потому, косоглазых вовремя заметили. Они столбы своротили и начали разбирать полотно. По словам обходчиков их там было видимо, не видимо. Сразу стали стрелять, но наши мужики сумели уйти. Их не преследовали. Что будем делать ваше превосходительство? В Артур возвращаться?

— В Артур!? — удивленно переспросил наместник, а затем, когда до него дошел смысл заданного вопроса, краска гнева залила его лицо. Закипая все сильнее и сильнее, он подскочил к капитану и, схватив его за лацканы мундира, закричал — В какой еще к черту Артур! Мне в Мукден надо! Слышишь ты, фазан иркутский, в Мукден! Мукден!

Злость и раздражение обуяли Алексеева и, стремясь выместить их на постороннем человеке, он стал трясти ни в чем не повинного капитана словно грушу, при этом яростно брызгая слюной.

— Вон! Пошел вон скотина! — выкрикнул наместник и едва тот исчез, Алексеев без сил рухнул на диван. Гнев мгновенно улетучился и вместо него появился на время отступивший страх.

— Возвращаться? Как возвращаться, задним ходом до Кинчжоу? А вдруг там тоже японцы? О Господи, вот наказание твое за грехи мои суетные! Царский наместник в плену в японцев, вот стыдобища! Конец всей карьере, крах всего дела! — так причитал генерал-адъютант, сидя у окна, за которым во всей красе развернулось, теплое весеннее утро.

Ах, как прекрасен был этот день, как отчаянно хотелось жить и наслаждаться им по праву присутствия в этом бренном мире, но все это перечеркивало горестное известие о присутствии японцев. Как ненавидел, как клял в этот миг Алексеев тех неведомых ему людишек, что не предприняли никаких мер для защиты побережья от японского десанта.

— Ведь должны же были быть выделены хоть какие-то войска для прикрытия, столь жизневажного участка дороги! Как можно было не думать об этом сидя в штабе! — разливался наместник безвинным соловьем, пытаясь унять дрожь в коленях.

Неизвестно как быстро это бы ему удалось, но дверь вагона вновь открылась и срывающимся от волнения голосом, капитан доложил о слышимой впереди стрельбе.

— Стреляют!? — моментально воспарял духом Алексеев.

— Так, точно Ваше превосходительство, стреляют и очень сильно — радостно произнес начальник конвоя — наверняка наши войска подошли и японцев бьют.

— А вдруг это японцы их бьют — сварливо ляпнул Алексеев и тут же пожалел об этом. Все с напряжением стали вслушиваться в далекие звуки боя, но они почему-то становились все тише и тише, а затем и вовсе пропали.

— Что там? Кто кого? — этот тревожный вопрос повис в воздухе и требовал немедленного ответа.

— Капитан, прикажите отправить людей на разведку и быстрее. Быстрее, черт побери! — лихорадочно приказал наместник, но пока искали дрезину, пока рядились и отбирали разведчиков, все прояснилось само собой.

К развилке подошел отряд вооруженных людей, в которых по серым шинелям и белым рубахам конвойные сразу признали восточносибирских стрелков.

— Братцы! Родные, а где, японцы? Разбили их? — закричал наместник и, позабыв про свой высокий чин, бросился к подошедшим к насыпи солдатам. Вид у них не был особенно геройским, как никак это были резервисты не менее пятнадцати лет назад в последний раз державших винтовку, но на данный момент это не имело никакого значения. Это были русские люди, и их численность во много раз превышала численность опереточного конвоя наместника.

Разбили японцев?! — спросил Алексеев у рослого унтер-офицера оказавшегося у него на пути. Унтер, как и все солдаты отряда, был резервистом и потому совершенно не признал в одетом в штатское платье всесильного наместника.

— Да, уж какой там разбили Ваше превосходительство — наугад величал унтер-офицер неизвестного ему осанистого человека — так постреляли немного, да и дал япошка драпу, аж пятки засверкали.

Его слова одобрительным гулом поддержали другие стрелки, моментально окружившие наместника и его свиту. Еще немного и господин генерал-адъютант узнал бы, что страшный враг был представлен всего двумя взводами японской пехоты, на свой страх и риск решившие провести разведку боем вглубь побережья от места высадки десанта. Подобная робость японского десанта была обусловлена возникшим на море сильным волнением, которое не позволяло шлюпкам с транспортных кораблей приблизиться к берегу под угрозой неизбежного затопления.

Наткнувшись на железное полотно, японцы смогли только нарушить телеграфную связь, и были отогнаны к побережью, случайно оказавшимся в этом месте батальоном русских стрелков. Весь бой с противником свелся к непродолжительной перестрелке, после которой японцы поспешно отступили от железной дороги.

Это и хотели рассказать неизвестному барину стрелки, но тут в дело вмешался командир батальона. Узнав в грузном человеке дальневосточного наместника царя, он стремительно пробился сквозь толпу солдат и вытянувшись в струнку перед Алексеевым зычно рапортовал.

— Ваше высокопревосходительство, разрешите доложить. После ожесточенного боя, враг полностью разбит и отброшен к побережью моря. Движение по железной дороге полностью свободно. Сейчас приступим к восстановлению телеграфа. Командир батальона подполковник Ранцев!