Раненый мир - Книга Презрителя

Выходит, и правда: канзорцы пришли освободить Презрителя, заточенного где-то в центре Долины. Ну, если Хаммерфельд намерен штурмовать обелиски, то штандарт ему в руки, Винсент с большим интересом взглянет на это. Все силы леса будут противостоять стали и огню.

Внутри у мага шевельнулось беспокойство: знают ли защитники, с кем предстоит биться? Способны ли дриады и фэй понять по внешнему виду, что такое пушки? Очень навряд ли. А главное, им не может быть известно, какую угрозу несут альферты, боевые алхимики Канзората. Винсент и сам слабо представлял, на что способны в бою эти специальные войска, практически неизвестные на севере. Но он хотя бы уже понимал, что боевая алхимия творит многие опасные вещи.

Северяне, изначально имевшие в своем распоряжении величайшую силу всех сил — магию, никогда не развивали алхимию, потому что какой дурак, кроме, ха-ха, бронеголового, откажется от сильного, чтобы развивать слабое?!.. Магия всегда сокрушит алхимию! А еще, изготовление алхимического продукта требует времени и подготовки, в отличие от заклинаний, большую часть из которых маг плетет и швыряет на врага здесь и сейчас. Жители Княжеств, Патримонии, Ольхайма и, разумеется, Ничейных земель даже помыслить не могли о том, чтобы отказаться от преимуществ, которые дает величайшая из сил.

И вот теперь рыцари Антара оказывались лоб в лоб с солдатами Чистоты, и магия становилась почти бесполезной из-за десятков нультов, рассеянных во вражеском строю. Тогда-то воины Княжеств и познали яростную мощь боевой алхимии. Теперь ее предстояло увидеть и Лисам. По крайней мере, Винсент не собирался пропускать такое зрелище! Хотя чувствовал, что скоро не удержит ворона, и тот распадется на дымные лоскутки.

С высоты пятисот шагов плохо заметны детали, но даже ночью, озаренной лунным светом, хорошо видны общие передвижения канзорских солдат. Пушки и аркбаллисты остановились примерно в двухстах метрах от неподвижной лесной стены. Тяжелая пехота прикрыла их, выстроившись впереди, айндеры расположились сбоку. Орудийные расчеты суетились, готовя орудия к бою: фиксируя клиньями колеса повозок; одевая лошадям плотные наголовники, чтобы те не понесли в испуге от грохота выстрелов; выкладывая ядра и тяжелые копья так, чтобы быстро заряжать одно за другим в бою.

Зазвучал протяжный звук трубы, с одного отряда высокий и пищащий, затем с другого, глухой. От группы Хаммерфельда посыпались команды — его адьютанты махали сигнальными факелами и трубили в горны. Размеры армейки позволяли просто гаркнуть во всю глотку, чтобы услышали на другом конце, но железный распорядок канзорских войск был вколочен в солдат и офицеров. И хаотический, казалось, хоровод пертурбаций завершился внезапно четким узорным построением всех войск.

Винсент пригляделся и даже опустил ворона на полсотню метров ниже, хоть рисковал попасть под воздействие поля чистоты и развеяться по ветру. Но человек-крепость пока сдерживал свои силы для боя, поэтому ворон остался невредим. И маг разглядел, что несколько алхимиков замешивают тускло блестящее темно-зеленое варево в походном котле. Еще один круг, и Винсент увидел, как солдаты один за другим, строгими линиями справа и слева подходят к котлу и макают концы копий, шипы молотов и лезвия клинков в дымящую зеленую жижу, которая застывает стеклянистым блеском.

Серьезно? Хаммерфельд решил идти в бой сейчас, не дожидаясь рассвета?

Винсент выругался и полез наверх.

— Две сотни человек, — покачал головой Мрачень.

— Двести пятьдесят с обозом, — уточнил маг. — Двести с лишним только чистой пехоты, альфертов и стрелков. И еще три десятка всадников.

Броневагон стоял на краю дороги, черный холм высился совсем рядом. Теперь только пешком, и снова этот набивший оскомину вопрос: что делать с пленными. Ни один из четверых бегунов поневоле так и не стал беглецом, все валялись на склоне, тяжело дыша.

Лисы подавленно смотрели друг на друга. Отряд в две с половиной сотни бронеголовых. А кто знает, какими силами располагают защитники Долины?

— Если они начнут штурм сейчас, нам надо идти, — сказала Анна. — Добраться до Презрителя прежде, чем панцеры к нему придут. Получить пророчество, или чего он там должен нам выдать.

— А с чего ему вообще что-то нам выдавать? — спросила Алейна. — Если он видит настоящее, то уже увидел армию и знает, что его скоро освободят!

— Да и не может Презритель не отвечать-то, — сказал Демьен Гоф. — В этом его служба, на которую его Старик отрядил.

— Старик?

— Ну, самый богатый в Мэннивее. Холмовладелец главный. Вильям Гвент.

— Ну-ка подробнее об этом! — резко сказал маг. Как бы срочно не было, полпальца подождет.

— Ну, Гвент еще в молодости, когда повсюду шастал, пробрался в Долину. Никаких бирок тогда в помине не было, он их позже придумал. Убедил хранителей пропустить его к низвергу, и стал первым за две сотни лет, кто с ним встретился.

— Значит, Гвент был первым, кто получил знания от Презрителя? И смекнул, что на этом зарабатывать можно?

— Да. Только как раньше было, когда все знали о пророке и паломники круглый год к нему шли, Старик делать не стал. Решил, пусть лучше мало кто ходит, но за большие деньги. Ведь какому-нибудь королю доподлинно узнать, кто против него заговор готовит? Бесценно! Поэтому к Презрителю теперь вели только тех, кто изрядно платил.

Вот почему Лисам не довелось узнать о низверге-пророке раньше. В народ это ценное знание никто и не пускал.

— Получается, хранители этой Долины пропускают пришедших, берут у них деньги, — Винсент изумленно покачал головой, представив дриаду, принимающую золото от посланца какого-нибудь знатного дома из Патримонии, — а после отдают их Гвенту?

— Да ну зачем, — хмыкнул рейнджер, — Старик их сам и водит, если редко-то.

— Вот уж не ведаю, как тут все устроено, — пожал плечами торговец. — Единожды пройти к пророку стоит больше, чем моя лавка со всем товаром. Так что мне не доводилось.

— Тогда нас бы у входа точно пропустили, — расстроенно вздохнула Анна. — Как людей Гвента с бирками.

— Угу, только теперь уже поздно возвращаться, — буркнул маг. — Да и наверняка там тоже дозор оставлен.

— Получается, Хаммерфельд знает, что мы к Презрителю идем. И закрывает прямые пути.

— Ну а как ему не знать. Если шептун в стане Гвента птичек рассылает. Штайнера про наш приход предупредил, конечно и сюда какой-нибудь стриж прилетел.

— Так это, — вдруг сказал Дмитриус. — Старик значит нас нарочно и послал. Чтоб предателя выявить? Ну если мы пошли выпытывать про заговор Низвергов, а панцеры всеми силами пытаются его скрыть. То шептун как пить дать птичку канзорцам послал. И товарищ Гвент его на этом подловил. Наверное.

— Дело говоришь, — кивнул Винсент, который крайне редко соглашался с ходячим ведром, потому что считал Дмитриуса неумным и безответственным задолго до того, как голова механика опустела и стала при стуке костяшкой издавать железное эхо.

Да уж, вполне в духе Вильяма Гвента, подумала Анна. Не понадеяться на Лисов, которые могут и опростоволоситься, а сделать все самому. А Лисы, ну пущай по горам-долам лазят, с беженцами цацкаются, от Хаммерфельда прячутся. Но все-таки провидение у Презрителя им нужно получить! А для этого надо уже брать руки в ноги и мотать к лесу, нависшему всего в тридцати шагах по склону наверх от дороги.

— Хм, — думал рейнджер, — если прямой путь закрыт, ясное дело, что нам придется искать обходной. Хаммерфельд это понимает. Мы же в любом месте можем через обелиски пройти и оказаться внутри, как ему нас ловить? Окружить всю долину и тысячи солдат не хватит.

— Вот потому он и не пытается нас поймать, — кивнул маг. — А готов ночью идти штурмом, только чтоб освободить низверга до того, как мы к нему придем.

— А ты сказал, — Анна повернулась к Гофу, — что Презритель не может отказать пришедшему и должен ответить на его вопрос?

— Так и есть, госпожа, — кивнул торговец. — Вроде и при Изгнателях так было: если кто к нему пришел, сквозь обелиски да хранителей пробрался, тому в пророчестве отказать не может. Что-то в его захоронении таково. Может, с таким умыслом и хоронили пророка в древние времена: чтобы хоть какая-то польза от него была.

В Книге Холмов, лежащей на крыше броневагона, никакой информации о Презрителе не было. Видимо, Гвент держал ее у себя и с кем попало не делился. Неудивительно.

— Двигаем, — нервно сказал Винсент, глянув на поле битвы через серого ворона. — Там что-то происходит! Они построение меняют, резво.

— Присматривай, чего там творится, Мастер, — скрипнул зубами Дик.

Лисы развернулись к пленникам, лихорадочно соображая, как их лучше пристроить.

— Идете с нами, — определила Алейна. И двинулась наверх.

Маг и рейнджер переглянулись и закивали.

Забавно. Ричард с Винсентом берут пленников, чтобы в нужный момент выпустить их и прикрыться, когда придется бежать-отступать. Алейна с полностью противоположной целью: вмешавшись в их судьбу, теперь считает себя должной участвовать в ней, а не бросать людей на произвол. Кел в этом полностью поддерживал Алейну: хоть и промолчал, но он несколько часов кряду общался с бывшими мародерами, вызнавая все про каждого, налаживая отношения. Теперь он кивнул им как своим, мол, все хорошо, идемте.

Дмитриусу была гораздо важнее сохранность броневагона, его детища. Гремлины зарастили металлическую обшивку на окнах и двери. Теперь, без мага тверди или серьезного раздиралова-пробивалова железной обшивки, внутрь не проникнуть.

Ну а воительница хотела держать пленников при себе просто чтобы они не натворили дел.

— А ты оставайся, — сказала она Коровище, то есть, Бьянке. — Сиди на козлах и присматривай за лошадьми. Если кто вздумает поживиться и увести их, не перечь, спрячься в лесу и жди, когда мы вернемся.

Даже если кто-то умудрится угнать броневагон, далеко он с этой медленной и тяжеленной штукой не уйдет. Вот если заберут лошадей...

Женщина кивала. Анна спрыгнула вниз броневагона.

— Давай свой короб, вниз уберу, — сказала она лавочнику. — Ты тоже с нами.

Демьен Гоф с готовностью подчинился. В глазах его играло опасливое любопытство. Девушка уложила короб и выпустила якорь, который тяжело ударил в каменную дорогу. Гремлины уже залезали под дно броневагона, чтобы врастить якорь в камень — такая безыскусная, но вполне действенная у Лисов была система против угона.

— Эээ, — сказал маг, глаза которого были затянуты серой пеленой. — Из леса звери повалили, помчались. Толпами. Волки, медведи, лоси.

Обычные волки, в чистом поле, на тяжелый пехотный строй! Ох, как же это знакомо! Только теперь зверей использует не низверг, а хранители низверга. Но легче ли от этого безвинным детям лесов, которых перемелет стальная машина Канзора?..

— Выростки! — воскликнул Винсент. — Пятеро, и на каждом... дриада светится.

Уже лучше. Один выросток целой стаи обыкновенных стоит.

Лисы торопливо взбежали по травянистому склону к плотной стене дубов. Нырнули между огромными черными стволами, и темень леса накрыла их, лунный и звездный свет остались позади. Алейна вскинула руку — белый единорог на груди вспыхнул, свет разлился вокруг, высветил пугающие, скрученные силуэты деревьев.

— Пушки и баллисты не стреляют по зверям, их отводят назад, — забормотал Винсент. — В спешке отводят... Почему?.. Половина панцеров развернулась в тыл и выстраивается кольцом, пиками внутрь, зачем?!.. Хаммерфельд и двое других, пружинных, вышли и встали внутри, на краю кольца...

Впереди перед Лисами, в глубине чащи возникло сразу несколько бледных зеленых силуэтов. Дриады. Две справа, две слева в скрученных ветвях.

— Мы защитники Холмов, — громко крикнула Алейна, приподнимая светящийся символ богини. Лисы сгрудились вокруг нее, пленники сжались по бокам. Видавший виды лавочник и простодушный, как ребенок, огнемаг, с одинаковым любопытством выглядывали у них из-за плечей.

— Мы ханта! — уверенно объявил Ричард, показывая серебряную бирку. — Нам нужно к Презрителю!

Сияющие глаза моргнули, дриада, словно плывя в воздухе, ушла в дерево — и вышла из другого. Прямо перед жрицей, с легким шелестом просочилась сквозь кору тысячью травинок, которые тут же сложились в невесомый, тонкий силуэт.

— Не бойся, — тихо сказала Алейна, глядя в круглые, нечеловеческие, бледно светящиеся глаза. Дриада вся переливалась лунным светом, ее кожа была покрыта тончайшей шерстью цвета мореного дуба — цвет благородный, а шерсть едва можно назвать шерстью, как кожура персика, только нежнее, бархатнее наощупь. Свет лун смешался и словно впитался в ее шкурку, переливаясь от каждого движения.

Длинные и неровные волосы нисходили с точеной головки снопом травы, которую колыхал ветер, и они уже наполовину пожелтели от кончиков, потому что наступила осень.

Из-за шерстки дриада кажется очень смуглой — а лицо, ладони и грудь, наоборот, лишены шерсти и потому бледно-зеленые, почти белые. На гладкой груди нет холмиков, дриады не женщины, они рождаются в дереве и с деревом умирают — зато повсюду на ее теле аккуратные зеленоватые наросты, как желуди, и на голой груди они хорошо видны.

— Вот уж точно, доска, — прошептал, ухмыляясь, Зверь. — А сосцов-то сколько, больше, чем у суки! Так бы и пощекотал эту радость языком.

Только все наоборот, этими сосками дриада не кормит потомство, а кормится сама, когда спит внутри дерева. Тянет древесные соки, грудью, плечами, спиной, даже бедрами, наросты-желуди повсюду, хотя темная шерстка их скрадывает и в глаза бросаются только те, что на груди. Так что облизывай сколько хочешь, дурачина стоеросовая, целовать дриаду то же самое, что кору сосать.

Создание ростом с десятилетнюю девочку, а худобой как Кел. У нее ведь даже костей нет, большая часть ее тела — хитросплетения травы и мягких древесных волокон. Но ее худоба не выглядит болезненной, наоборот, в очертаниях видна соразмерность и простота. Дриада висела в воздухе, словно могла летать, но кончики ее ног касались скрученной ветки дуба, а коготки одной руки впились в ветку повыше. Хоть и казалось, что она парит, почти не задевая ветвей, на самом деле, дитя леса на кончиках пальцев держала свое тело — легкое, как пучок травы.

Анна внимательно смотрела, пытаясь найти сходство существа с ее родным деревом. Ведь каждая дриада — спутница одного дерева, а эта явно была дочерью какого-то из местных дубов. Родилась и живет в нем, питаясь от его соков и оберегая от напастей. "Жены древесные", говорит о них их народ, "Чем рубить дерево, прежде убедись, что нет в нем дриады, иначе не только ее жизнь загубишь, но и свою".

Помесь древесного, звериного и человеческого — дитя леса. Дитя Холмов.

Дриада потянулась рукой к Алейне, нечеловечески длинные пальцы, свитые в клубок, распрямились, когти дотянулись до тускло пламенеющих волос девчонки, легонько поскребли их. Оглянулась на сестер, застывших выше, в переплетениях скрученных дубовых ветвей. У двух из четырех были темно-алые волосы, а кожа гладкая, в рубашке из темно-алых листьев, уложенных друг на друга внахлест, как чешуя, как пластины ламеллярного доспеха Анны. Алые с бурой крапинкой, тронутые осенью, дочери местных ясеней.