Черный сокол. Часть вторая. Общий файл.

Остров, который попался на пути разведчикам, оказался не единственным. Вскоре Волга начала выписывать замысловатые петли и восьмерки, периодически разделяясь на два, а иногда, даже на три русла. Эти речные рукава, то расходились, то соединялись вновь, образуя многочисленные острова и совсем крохотные островки.

Через какое-то время разведчики уже не могли контролировать местность слева, потому что берег там поднялся выше, и заросли деревьев вдоль реки тянулись уже почти сплошной полосой с редкими просветами. А после полудня отряд потерял визуальный контроль и над правым берегом. Прежде всего, потому, что он тоже слегка приподнялся, а кроме того, и здесь, счала появились отдельные деревья, потом стали попадаться низины с рощами, а дальше потянулись сплошные заросли. Теперь многочисленные мелкие притоки впадали в Волгу и справа и слева.

Почти всю вторую половину дня дальний дозор владимирского боярина Олега Ивановича петлял по настоящему лабиринту из многочисленных русел, изгибавшихся самым причудливым образом. Здесь разведчики могли видеть только небольшой отрезок пути перед собой, до очередного изгиба ледяного полотна, служившего им дорогой. По сторонам от отряда, берега поднимались уже так высоко, что с реки нельзя было смотреть вдаль, даже с седла трудно было что-то увидеть. Кроме того, заросли с обеих сторон, отнюдь не улучшали обзора.

Когда воины пускали коней шагом, ехавшие рядом Горчаков и Батбаян, прикидывали и обсуждали, насколько Батый мог опередить их воинство. По всему выходило, что отрыв составлял порядка сотни верст. Возможно, чуть меньше, но никак не больше.

Ближе к вечеру, маленький отряд выбрался из сплошной паутины волжских рукавов и многочисленных притоков. Справа опять потянулась голая ровная степь. Несколько позже и слева началось то же самое. Вскоре Волга нарисовала натуральную букву "S", у нижней части которой, вдоль берегов снова появились полосы густых зарослей.

По примерным расчетам дозор прошел за этот день верст девяносто, если не больше. Дальше надо было ехать осторожнее, дабы не наскочить на монгольский разъезд.

— Осмотримся, — предложил Олег Батбаяну, когда заросли на берегу в очередной раз закончились.

— Давай, — согласился тот.

Они направили коней к берегу, на широком волнистом пляже спешились. Снег здесь лежал только у реки. Песчаный склон впереди был уже голым. С трудом взобравшись наверх по влажной осыпи, боярин и эмир осторожно выглянули из-за колючих кустов, которые отдельными кучками росли здесь повсюду.

Изрытая мелкими ямками степь напоминала лунный пейзаж. Сохранившийся в выемках снег, только добавлял контраста. Равнина перед глазами разведчиков была какой-то пестро-рябой, если так можно было выразиться. Вокруг белых пятен снега, расползались светло-коричневые проплешины, над которыми от теплого весеннего солнца поднимался пар. В довершение картины, по равнине были разбросанные зеленовато-сизые кусты степной колючки.

Местность вокруг была ровной и голой. Река текла дальше прямо на юго-восток. Вдали, на левом берегу виднелась длинная полоска узкой рощи. Горчаков тщательно осмотрел равнину в бинокль, но ничего достойного внимания он не обнаружил.

— Ну что, едем дальше? — спросил Олег, повернувшись к эмиру.

— Надо, — ответил тот со вздохом.

Горчаков его хорошо понимал, от долгого пребывания в седле, он уже с усилием сводил ноги вместе. "Скоро буду ходить "раскорякой" — озабоченно подумал он.

Верст через восемь, русло Волги разделилось на две равные части. Одна из них повернула на юг, а другая пошла на восток, и следы монгольской армии вели туда же.

Разведчики двинулись следом за монголами. Сначала слева была голая местность, а справа одна за другой попадались рощи. Потом слева начались рощи, а справа остались только отдельные деревья. Вскоре отряд уперся в еще одну развилку. Здесь река разделилась на три рукава, образовавшие два острова, сплошь покрытые лесом. Один из них представлял собой высокий продолговатый холм. "Хорошее место для наблюдения" — подумал Олег.

— Уважаемый Батбаян, — обратился он к эмиру, — взгляни вон туда, — Горчаков указал на вершину холма.

— Ты прав, уважаемый Олег, — эмир не только хорошо говорил по-русски, но еще и быстро соображал. — Нам надо подняться на вершину и влезть на самое высокое дерево. С этой волшебной вещью, — Батбаян указал на бинокль, болтавшийся на груди Горчакова, — мы сможем обозреть местность, верст на тридцать.

— Тогда привал? — Олег вопросительно посмотрел на эмира.

— Да, — согласился тот, — пусть наши люди разбивают лагерь, а мы с тобой полезем на гору. Нужно торопиться, скоро стемнеет.

Под деревьями еще лежал рыхлый, усыпанный лесным мусором снег, похожий на кучи соли крупного помола, а на открытых местах уже образовались влажные проталины. Когда склон стал круче, идти далее стало невозможно. Под черными, не до конца перепревшими листьями, предательски таилась мягкая, разбухшая грязь.

В какой-то момент ноги Батбаяна резко съехали по скользкому склону на одеяле из опавших листьев, он потерял равновесие и, взмахнув руками, смачно шлепнулся плашмя. Поднявшись, эмир выдал длинную гневную тираду на булгарском языке, из которой Горчаков ничего не понял, но о чем шла речь, догадался без труда. Он сам устоял на ногах только благодаря тому, что вовремя обхватил ствол дерева, очень удачно оказавшийся поблизости.

Оглядевшись, Олег обнажил меч и осторожно ступая, двинулся к присмотренному молодому деревцу. Эмир обтер руки о снег, потом попытался отчистить им шубу, не добившись заметных успехов, булгарин зло плюнул, облегчил душу еще одной тирадой на родном языке и, обнажив саблю, стал присматривать деревце для себя.

С посохами дело пошло веселей. Взобравшись кое-как на вершину холма, Олег с Батбаяном, задрав головы стали высматривать подходящее дерево. Вскоре они остановили свой выбор на старом, слегка искривленном набок вязе, толщиной в полтора обхвата. После этого Горчаков снял шубу и, отойдя немного в сторону, перекинул ее через подходящую ветку. Затем он расстегнул ремешки на шее и над ключицей и снял "латное ожерелье". От кольчуги Олег тоже решил избавиться, побоявшись, что блестящий "пансырь" не вовремя сверкнет в лучах заходящего солнца. Кольчуга это вам не свитер и стянуть ее не так просто. Горчаков низко наклонился, опустил руки и затряс плечами, железо поползло вниз, а подошедший Батбаян помог ему быстрее соскользнуть на снег. Он и сам "вздел бронь" под шубу, которую ему помог снять Олег, после того, как разоблачился сам.

Старый вяз был высотой с пятиэтажный дом, когда его ствол стал совсем тонким и начал опасно раскачиваться, разведчики остановились. Ухватившись левой рукой за ветку, Горчаков осмотрелся.

Примерно в четырех километрах к востоку от холма Волга начинала плавный поворот на юг. Дальше можно было различить узкую полоску еще одной реки, которая текла на юго-восток почти параллельно Волге. На протяжении примерно пяти километров две реки плавно сближались, и Олегу показалось, что он видит там, за ними, какие-то бурые пятнышки, расстояние до которых было порядка десяти километров. Горчаков поднес к глазам бинокль, но не успел он навести его куда следует, как снизу раздался голос эмира:

— Я вижу табуны, — сообщил Батбаян, стоявший на ветке, ниже Олега.

— Сейчас гляну, — отозвался Горчаков, ведя биноклем по руслу реки.

— Что за хрень! — с чувством воскликнул он спустя некоторое время.

— Что увидел? — спросил булгарский эмир.

— Ничего не понимаю, — признался Горчаков, — мне кажется, что монголов здесь столько же, сколько мы видели на севере. Как-то их слишком много, для двух туменов. Хотя..., — Олег ненадолго задумался, — я могу и ошибаться, — сообщил он, через паузу.

За тем местом, где Волга и еще какая-то река, сблизившись, текли совсем рядом, вся равнина была усеяна табунами, шатрами, повозками и юртами. Огромный лагерь тянулся на юго-восток так далеко, что с дерева, на котором сидели разведчики, невозможно было определить его истинные размеры.

— Позволь мне взглянуть в твои волшебные трубы, — попросил Батбаян.

Горчаков снял с шеи бинокль и спустил на ремне эмиру.

Батбаян молчал так долго, что Олегу уже, и ждать надоело.

— Поверь моему ратному опыту, уважаемый Олег, — отозвался, наконец, эмир, — здесь не двадцать тысяч воинов, а все сорок, если не пятьдесят.

— Вот мы и приплыли! — тоскливо подумал Горчаков.

Глава 11

Двадцатый день ехали рязанцы в монгольском обозе, все дальше и дальше удаляясь от родной земли, истерзанной лютым ворогом. С каждым новым днем этого длинного пути, все более мрачные мысли овладевали Евпатием. Всю последнюю седьмицу он ждал нападения русской рати на безбожных мунгалов, но долгие от ожидания дни проходили один за другим, а все вокруг оставалось спокойным.

Как-то вечером на одной из стоянок к рязанским витязям пожаловал князь Олег, прозванный Красным за красоту лица и редкостную стать.

— По-здорову, вам, добры молодцы! — поприветствовал князь Евпатия и его спутников, ужинавших у костра.

— И тебе, княже, здравия! — ответил за всех Коловрат. — Садись к огню, раздели с нами трапезу, — пригласил он Олега.

— С Иудою хлеб-соль не преломлю! — надменно ответил князь, гордо вскинув голову.

Евпатий досадливо крякнул, тряхнул головой и поднялся с низенькой скамеечки — негоже было беседовать с князем сидя, когда тот стоит.

— Рубишь с плеча, княже, гляди не ошибись! Ибо снять голову — легко, а вот назад ее уже не приставишь, — ответил Коловрат, расправив широкие плечи.

— И в чем же это я ошибся? — поинтересовался князь, сузив глаза.

— Упреки, княже, что стрелы острые. Их в любую сторону направить можно. И в твою тоже, — молвил Евпатий, наставив указательный палец в грудь Олегу Ингваревичу. — Меня, к примеру, царь Батый на советы не зовет, а тебя я там, рядом с его женами видел. Опять же, давеча тебя на пир к Батыю пригласили, а меня вот, позвать забыли. Так, кто из нас Иуда?

— Что?! — взвился Олег. — Да как ты посмел?! Кто ты таков, чтобы мне выговаривать?!

Кровь бросилась в лицо князю, свежий рубец на лбу побагровел.

Олег Ингваревич уже не носил лубков на правой руке, и теперь она по укоренившейся привычке метнулась к бедру, но вместо рукояти меча поймала только воздух.

У Коловрата тоже меча не было. Все их оружие и брони монголы отобрали в первый же день, оставив только ножи для еды.

— Охолонь, княже, — сказал Евпатий примирительным тоном. — Не хватало нам еще побоище здесь учинить на радость безбожникам. Давай пройдем в мой шатер и там уже с глазу на глаз спокойно потолкуем без лишних ушей.

Свободу передвижений Олега Ингваревича, как знатного пленника, монголы особо не стесняли. Батый ограничился лишь тем, что приставил к нему двух своих гвардейцев — кешиктенов, которые всюду таскались за князем. Сейчас они маячили за спиной Олега и с любопытством наблюдали за ссорой урусутов. В шатер за князем и Коловратом монголы не полезли.

После некоторых раздумий Евпатий все же решил довериться Олегу Ингваревичу и рассказал ему о войске, что должно было рано или поздно настигнуть неприятеля. С тех пор они на переходах часто ехали рядом в окружении монгольской стражи.

На очередном повороте реки князь Олег внезапно привстал на стременах.

— Гляди, Евпатий Львович! — возбужденно воскликнул он, указывая рукой куда-то вдаль.

Пребывавший в тягостных раздумьях Коловрат, встрепенулся и тоже приподнялся в седле, вытянув шею.

— Матерь божья, — прошептал он, спустя мгновенье, — еще одна рать!

Князь и боярин посмотрели друг на друга. На лицах обоих читался один и тот же вопрос: "Что теперь произойдет, когда сюда придет русское воинство? Воеводы ждут встречи с двадцатью тысячами, а столкнутся с силами много большими".

— Ты, Олег Ингваревич, к царю мунгальскому вхож, — тихо сказал Евпатий князю, в то время когда монголы с радостным гомоном растекались по равнине, — попробуй разузнать, что это за рать новая, откуда она взялась и сколько в ней безбожников окаянных.

— Вестимо, постараюсь все вызнать, — пообещал Олег.

Река, по которой пришли монгольские тумены, текла здесь с северо-запада на юго-восток, делая по пути плавные, но глубокие изгибы. Рядом с ней точно так же извивалась река поуже. Изгибы двух параллельных русел не повторяли друг друга, а были зеркальными, поэтому в некоторых местах реки плавно сближались и затем так же плавно расходились и вновь сближались, очерчивая различные вытянутые фигуры. Батый приказал поставить свой шелковый шатер в самом центре одной из таких фигур.

В этом месте реки образовали самый настоящий остров, в точности повторявший форму человеческого глаза. С юго-восточной стороны "нижнее и верхнее веко" соединяла широкая изогнутая протока. С северо-западной стороны остров, как и глаз человека у переносицы, был слегка вытянут, и там реки соединяла другая протока, которую справедливей было бы назвать ручьем.

Остров имел в длину порядка семи километров и около четырех километров в ширину. Узкая река, составлявшая его северо-восточную границу, имела еще один рукав, протекавший дальше к северо-востоку. Армия, которая находилась здесь к моменту прибытия двух туменов, расположилась вдоль этих рукавов и еще между ними. Она охватывала стоянку Бату-хана и его брата хана Орды с севера, северо-востока и с востока. У юго-восточной части острова, в речной излучине развернул свой лагерь второй, из недавно прибывших туменов, который номинально возглавляли сыновья Великого кагана Угэдэя: Гуюк-хан и Кадан.

В этом походе Батый располагал двумя юртами, одна из которых была разборной, а другая, поставленная на колесную платформу, перед маршем не разбиралась. Диаметр мобильной юрты составлял девять метров. Диаметр разборной равнялся десяти метрам и сорока сантиметрам. Во время пира или военного совета в ней могло разместиться до тридцати человек. Кроме того, Бату-хан возил с собой круглый шатер из золотистой шелковой парчи с причудливыми растительными узорами. Этот шатер некогда принадлежал китайскому императору. Его верхушку поддерживали шесть столбов, оббитых листовым золотом с барельефами, изображавшими тигров, драконов, антилоп и различных птиц. Чтобы высокое, похожее на гигантский колокол, сооружение не повалил ветер, его окружали многочисленные веревочные растяжки, свитые из желтой шелковой нити.

Диаметр шатра приближался к двадцати пяти метрам, и в нем могло разместиться до восьмидесяти человек, поэтому его использовали в особых случаях, когда число приглашенных к Батыю превосходило три десятка. Сегодня был как раз такой, особый случай.

Шатер Бату-хана блестел в лучах яркого весеннего солнца, как золотистый зрачок в центре похожего на гигантский глаз острова. По монгольским обычаям он был установлен входом на юг. В его северной части за золотым троном располагался алтарь с онгонами — кожаными куклами, изображавшими домашних духов.

Восточная сторона света считалась у монголов женской, поэтому с востока шатер Батыя охватывали полукольцом юрты его жен. За ними был еще один полукруг, состоявший из повозок с вещами и юрт, в которых жили слуги и рабы, принадлежавшие женам.