| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Что это такое, Ольбрихт? — заверещал напуганный майор, вдавливаясь жирной задницей в сиденье. — Здесь не должно быть русских! Вальзер, остановите машину! Немедленно остановите машину!
Водитель и без команды интенданта нажал на педаль тормоза. Впереди неожиданно затормозил бронетранспортер связистов.
— Не беспокойтесь, господин майор, это ненадолго, — произнес хладнокровно все тот же молодой офицер и, обернувшись, уставился насмешливыми серыми глазами на майора, схожего в эту минуту с трусливым жирным поросенком из детской сказки. — Думаю, наш передовой взвод наткнулся на группу русских 'окруженцев'. Скоро бой закончится.
— Мне бы ваше спокойствие, — роптал испуганно майор, плотно закрывая форточку. — Вы не женаты, Франц, а у меня двое детей-школьников: Эммочка и Пауль. У Вильды больное сердце. Она не выдержит, если со мной что-то случится.
— Вам бы булочки выпекать, господин майор, как раньше, а вы решили военным ремеслом заняться, — засмеялся старший лейтенант Ольбрихт. — Слышите? Уже не стреляют.
— Слава богу! — повеселел майор, отбросил носовой платок, развалился. — А вы провидец, господин Ольбрихт! Провидец! С вами хорошо иметь дело.
— Не преувеличивайте, господин майор. Просто я изучил в штабе последнюю сводку о противнике. Русские отступили на многие километры. Поехали, Вальзер...
Короткий бой действительно, еще толком не начавшись, после нескольких орудийных выстрелов затих. Движение штабных подразделений продолжилось.Через десять минут 'Опель-Капитан' с офицерами управления беспрепятственно подрулил к самому большому зданию в поселке. Справа у входа висела добротная доска с белой надписью 'Сельский совет'.
Офицеры спешно покинули раскаленную машину. Майор выкатился как колобок, стал жадно хватать удушливый, но все же более свежий воздух. Отдышавшись, немного стряхнув с формы въевшуюся пыль, интендант проследовал за Ольбрихтом.
Внимание управленцев привлекла группа солдат и младших командиров, которые громко смеялись. По эмблемам в виде медведей на башнях танков офицеры поняли, что это танкисты из 3-й танковой дивизии.
Когда майор Зигель, так звали интенданта, и старший лейтенант Ольбрихт подошли вплотную к веселящейся группе панцершютце, те притихли. Только рослый, с закатанными рукавами сержант, не замечая их, оскалившись, с пеной у рта, садистки длинной палкой тыркал в раненого человека. Синий комбинезон на пленном во многих местах обгорел, но петлицы рядового с танковыми эмблемами уцелели. Молоденький русский танкист сидел на пыльной дороге и затравленно хлопал глазами. На чумазом лице зияли синюшные свежие кровоподтеки. Из рассеченной губы текла кровь. Бедолага пытался отвернуться от ударов сержанта, голову защищал руками, но у него это плохо выходило. Получая ощутимые толчки, он слабел. От каждого точного удара толпа восторженно улюлюкала и ревела.
— Поддай, поддай! В голову целься! — советовали, хрипя от восторга, отдельные нацисты.
— Что здесь происходит? — крикнул Ольбрихт грозно. — Кто старший? Доложите! Рослый сержант повернулся недовольно, бросил наглый взгляд на Франца. На расстегнутой танковой двубортной куртке сержанта висел знак за штурмовые атаки и серебряная полоска за ранение. Не приняв стойки смирно, танкист смело, с вызовом, не обращая внимания на майора, стоящего позади Ольбрихта, ответил:
— Это наш пленник, господин старший лейтенант. Мы его допрашиваем. Вы нам мешаете.
— Что? Допрашиваете? — удивился Ольбрихт. — Это иезуитские методы допроса, сержант. Какие показания дал русский пленный?
— Этот русский Иван не разговаривает на нашем языке. За это придется его расстрелять. Возиться с ним некогда. Мы наступаем.
— Подождите выполнять экзекуции, — осадил танкиста Ольбрихт, не отводя жесткого взгляда. Адъютанта раздражал бесцеремонный вид сержанта. — Приведите себя в порядок и доставьте военнопленного в это здание. Я сам его допрошу.
Ольбрихт осознавал, что влезает не в свое дело. Но позволить на глазах танкистов убить, как зверя, тщедушного русского военнопленного он не мог. Он был так воспитан.
— Господин старший лейтенант! — раздался вдруг раздраженный голос из среды танкистов. — Это наш пленный, и мы с ним поступим так, как считаем нужным.
Толпа расступилась. К управленцам смело выдвинулся офицер. Лицо загорелое, молодое. Глаза настороженные.
Майору Зигелю была неинтересна возня по поводу пленного, и он, видя назревающий конфликт с самоуверенными танкистами, удалился осматривать здание сельсовета.
— Кто вы? Представьтесь! — Ольбрихт строго взглянул на старшего лейтенанта. Танкист хотел что-то возразить, но передумал, видя перед собой хоть ровесника, но офицера, явно прибывшего из штаба, тем более с крестом.
— Командир 1-го взвода 1-й роты 2-го батальона 6-го полка 3-й танковой дивизии старший лейтенант Нотбек.
— Старший лейтенант Ольбрихт, второй адъютант командира 24-го моторизованного корпуса, — произнес адъютант строго. — Вы выполнили свою задачу, господин Нотбек?
— Да, господин Ольбрихт. Отмеченные на карте поселки свободны от русских. Южнее их тоже нет. Во время разведки произошел встречный бой с русским танком. Сежант Румпф, — командир взвода указал в сторону танкиста с палкой, — точным выстрелом поразил врага. Наши потери: один мотоцикл и два раненых панцершютце.
— Похвально, старший лейтенант. Должен заметить, что сержант Румпф достоин большего поощрения, чем избиение палкой военнопленного. Подумайте об этом. Кроме того, приведите взвод в надлежащий вид. Выставьте охрану. Соблюдайте порядок.
Лицо танкиста побагровело. Зрачки сузились, запоминая облик ретивого адъютанта.
— Будет исполнено, господин старший лейтенант. Об успехах в бою непременно будет доложено в штаб полка, — ответил офицер сухо.
— Еще, взводный. Прикажите доставить пленного к нам. Я и майор Зигель допросим русского танкиста. Я знаю немного русский язык. Только без фокусов. Русский должен быть живым.
— Слушаюсь, — офицер шагнул мрачно в сторону, пропустил Ольбрихта к зданию сельсовета.
Дом преображался. Солдаты энергично выносили старую мебель, канцелярскую рухлядь. Двое гренадеров, напевая известную фривольную песенку 'Я замужем, и то, что вы, молодой человек, умеете делать, то же самое умеет делать мой муж', ударами прикладов сбили доску владельца здания, водрузили над входом нацистский флаг. Красное полотнище с белым кругом и черной свастикой по центру сразу придало зданию мрачно-зловещий вид.
Ольбрихт прошелся по коридору, случайно наступил на осколки стекла. Раздался хруст. Лицо старшего лейтенанта скривилось, как от зубной боли.
— О черт! — выругался офицер. Франц плохо переносил звуки раздавленного стекла. Переступив через осколки, сваленные комиссарские газеты, офицер заглянул в большую центральную комнату. Посредине вальяжно, расставив широко ноги-столбы, восседал майор Зигель. Венский стул был явно не по размеру — скрипел под тяжестью исполинской задницы. Интендант курил сигарету, устало пыхтел, раздумывал о выполнении текущих задач. Увидев Ольбрихта, Зигель оторвался от служебных раздумий, затушил сигарету и без энтузиазма спросил:
— Как дела, господин Ольбрихт? Разобрались с танкистами?
Майор Зигель, как и любой трусливый человек, а он был таковым, недолюбливал мужественных людей. В них он видел опасность для своего существования. К разряду таких людей он относил и Ольбрихта. С первой встречи перед войной, когда Франц прибыл в управление корпуса, он не взлюбил того за прямоту, честность, офицерскую порядочность, а позже за смелость в бою. Зигель был малодушным, неискренним, боязливым человеком и понимал, что рядом с Ольбрихтом выглядит тускло. Это всегда его возмущало, а ведь он был гораздо старше этого сопляка. Но побороть в себе мучившие внутренние противоречия он не мог. Поэтому, будучи майором, он не смел отдавать приказы старшему лейтенанту Ольбрихту. Он просто боялся его. Считал выскочкой и 'выдвиженцем'. Оказавшись рядом с ним для решения служебных дел, всегда старался уйти от ответственности и подставить под удар Франца.
— Как дела, господин Ольбрихт? Умерили танкисты вашу прыть? — Зигель повторил вопрос.
Ольбрихт не обратил внимания на едкий тон интенданта и спокойно ответил:
— Сейчас, господин майор, приведут русского военнопленного. Мы допросим его. Не возражаете?
— Зачем он нам нужен? Это не наше дело, Франц, — возмутился Зигель. Вскочил, забегал по комнате нервно. — Пусть танкисты сдадут военнопленного в штаб полка. У нас и без него дел предостаточно. Это мое личное мнение.
— Возможно, дело не наше. Но я, господин майор, не могу позволить этим веселым парням просто так убить человека. Это негуманно.
— Что вы говорите? Негуманно? — взвизгнул язвительно штабной офицер. — А вот наш великий фюрер учит, что славянские расы как низшие мы должны уничтожать во имя великой арийской нации. Разве это не так? Вы можете пострадать, Франц, за свой гуманизм.
— Тем не менее, господин майор, мы обязаны его допросить, — не сдавался адъютант.
— Как хотите, Франц, но без моего участия. У меня забот полон рот. Завтра командир корпуса прибывает. Не забывайте, что вам поручено подобрать помещение для генерала. Как подберете, дайте мне знать, чтобы привести дом в порядок. Завтра штаб должен работать в Поляниновичах.
— Я прекрасно помню свои обязанности, господин майор. Вас не задержу.
В этот момент дверь шумно открылась. Немецкие солдаты втащили в комнату русского танкиста. Он был настолько слаб, что не стоял на ногах. Конвой держал военнопленного под руки, чтобы он не упал.
— Посадите русского на стул, — приказал Ольбрихт, — и принесите воды.
— Слушаюсь, — ответил один из солдат и выбежал за водой.
— В общем, Франц, мне делать здесь нечего, — заторопился Зигель. — Допрашивайте пленного сами, если горите желанием. Но я бы вам не советовал.
Майор Зигель раздраженно двинулся к выходу, перед этим надев перчатки, несмотря на духоту и зной разгоравшегося утра. Проходя мимо военнопленного, отшатнулся, как от прокаженного. Резкий запах пота, крови и мочи пахнул в лицо. Русский танкист сидел без чувств, обронив голову на грудь. Жирные зеленые мухи, словно пикирующие бомбардировщики, кружились над ним, пытаясь сесть на окровавленные сукровичные места разбитого и обгоревшего тела. Интендант с отвращением презрительно сплюнул:
— И эту дохлую собаку я должен допрашивать? Его место на помойке, Франц! Руки противно пачкать. Фу!
— Я вас не задерживаю, господин майор.
— Еще бы, господин старший лейтенант. Не забудьте о своем поручении.
— Идите, господин майор. Пусть ваши люди выставят охрану у двери.
— До встречи, господин Ольбрихт, — майор, тяжело дыша, не оглядываясь, устремился через дверь на улицу.
После того как на пленного русского вылили полведра воды, он открыл глаза.
— Ваши фамилия, звание, должность, воинская часть? — начал вести допрос Ольбрихт.
— Пить. Дайте попить воды, — простонал военнопленный.
— Разрешаю, — немецкий офицер махнул конвоиру.
Команду стремглав исполнили. Русский танкист, постанывая, разбитыми губами припал к котелку. Медленно, обливаясь, он жадно пил колодезную воду.
— Достаточно, — остановил жестом руки офицер. Котелок отобрали.
— Ваши фамилия, звание, должность, воинская часть? — повторил вопрос с большей настойчивостью Ольбрихт.
Паренек-танкист зашевелился, поднял голову. В глазах покорность. Губы дрогнули:
— Курнуть дайте разочек, господин офицер.
— Что? — удивился Ольбрихт, не поняв просьбы солдата.
— Папироской угости, господин офицер. Курить очень хочется.
— Хорошо, я выполню эту просьбу. Солдат, — обратился Франц к конвоиру, — угостите военнопленного сигаретой.
За короткое время войны во Франции, в Польше и здесь, с Советами, он понял, что все военнопленные разные. Уже с первых шагов допроса по их поведению видно, как они будут действовать дальше: либо замкнутся в ожидании смерти, либо сразу сдадут всю военную информацию, либо, как этот тщедушный русский танкист, будут торговаться. 'Да, этот торгуется и все мне расскажет', — утвердился в своем убеждении Ольбрихт. Просьбы русского танкиста не раздражали, они были понятны.
— Чувствуется Европа, не то что наша махра! — проговорил танкист заискивающе, делая медленные затяжки.
Солдат тянул время. Офицер не торопил.
'Этот все выложит', — думал Ольбрихт, разглядывая военнопленного. Огонек пополз на пальцы. Последняя затяжка.
— Все, благодарствую, — выдохнул танкист, окурок растер о каблук.
— Хорошо. Я удовлетворил ваши просьбы, солдат. Теперь вы мне рассказывайте. Ваши фамилия, звание, должность, воинская часть... — Ольбрихт сдвинул брови. Взглянул сурово.
Русский танкист опустил голову, тихо промямлил:
— Вы меня не убьете? Я буду жить, если отвечу на все ваши вопросы, господин офицер? Я все расскажу, я много знаю.
— Да, да, вы будете жить.
— А вы не брешете?
Немецкий офицер смутился. Он понял, что это бранное слово. Но разве мог он гарантировать жизнь танкисту в этой военной мясорубке? Конечно, нет. В любую минуту каждого из них может поджидать смерть. Если жизнь немецкого солдата и марки не стоит, русского и подавно — копейки. Какая может быть гарантия? Вон их сотни тысяч пленных, взятых в окружениях и котлах. Что их ожидает? Конечно, смерть: от пули, болезней и голода. Это война. У этого русского единственный выход на какое-то время уцелеть — стать помощником германской армии. Он слышал, что в оккупационных районах стали формироваться первые полицейские отряды Ordnungsdienst, сокращенно OD. Его путь лежит только туда.
— Все будет зависеть от вашей преданности Германии, ее порядкам, установленным на территории Советов, — произнес старший лейтенант твердо через небольшую паузу. — Ваша жизнь в ваших руках, солдат.
— За меня не беспокойтесь, господин офицер! — танкист радостно подался вперед. — Я детдомовский. Терять мне нечего. Все самое дорогое у меня энкавэдэшники отняли: и мамку, и отца, и детство, — русский шмыгнул носом. — Я сирота. Я все расскажу.
— Говорите медленнее, я плохо вас понимаю.
— Хорошо, господин офицер, я сделаю все, что вы скажете, — тщедушный стер обожженной грязной рукой выступившие от воспоминания слезы и притих.
— Последний раз повторяю. Ваши фамилия, звание, должность, воинская часть...
— Криволапов Степан Архипович, механик-водитель 1-го взвода 3-й роты 2-го батальона 99-го танкового полка, войсковая часть 7805 50-й танковой дивизии, — медленно, но четко отрапортовал пленный танкист.
— Одну минуту, — Ольбрихт взметнул палец. — Не спешите. Все аккуратно запишем, — Франц достал из кармана блокнот и сделал первые пометки.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
