19-21 главы

Стоп. А вот и те, кто впереди. Вот она — засада, до неё шагов двадцать, и там — не двое, а больше. Трое или даже четверо. И они неподвижны... они ждут. Как охотники в засаде. И это тоже — совершенно явственно ощущается.

Похоже, сейчас меня попробуют убить, спокойно подумал Нелей. Или даже устроить нечто худшее; даже наверняка — именно так. Но страха, как тогда, в горах, когда лежал связанный перед Данноном — он не ощутил. Его руки и ноги были свободны, он знал, что рядом — враг... и готовился к схватке. Что бы это ни было, привиделась ему Обутая В Алое или была на самом деле — но она права: предупреждён — значит, вооружён. Воистину так.

Ему вспомнилось -

Как тоскливо во тьме

Трогать холод камней.

Чёрно-белый надвинулся Город.

Что-то рвётся во мне,

И звенит в тишине

Твой искристый и юный голос... (1.)

1.На самом деле, это стихи С.Петренко.

— и страх почему-то исчез совсем. Окончательно. Остался только холодок ненависти, потому что там, в темноте, были те, кто убил учителя Икария. "Ничего, — мысленно сказал Нелей, ободряя учителя, — сейчас им не победить. И прими мою благодарность; я слишком поздно понял, что эти строки ты посвятил мне — мне и всем мальчишкам нашего Города, которые так нелепо не понимали тебя, так глупо насмехались над тобой, так снисходительно тебя защищали... Но сейчас я буду драться и за тебя тоже. Ничего. Мы победим, учитель. Мы победим."

До засады оставалось сделать десяток шагов, а те, сзади, бесшумно ускорили движение. Сейчас — бросок в чёрную ночную зелень и сразу по прямой на площадь. Кто подвернётся по пути — сбить с ног... стражу лучше не звать заранее, иначе эти убег...

...а это что?!

И сзади и спереди послышались хором шум, удары, вскрики, какая-то возня — и, словно в сказке, из темноты к Нелею подошёл, как ни в чём не бывало, Филос. Щёголь улыбался и издалека ещё протянул руку к стоящему в боевой стойке (и с недоумённым непониманием, отчётливо читавшимся в самой позе) мальчишке:

— Тихо, тихо. Вот и всё.

— Что всё? — не понял Нелей, оглядываясь.

— Крысы сами залезли в ловушку, — Филос улыбнулся.

И в этот момент до Нелея дошло всё. На самом деле всё. Сразу и полностью. Он даже покачнулся, неверяще глядя на стоящего перед ним человека. Потом — еле выдавил:

— Так, значит, мы...

— Поехали домой, — сказал Филос, кладя руку на плечо мальчика. — Там и поговорим. А пока помолчи, не говори со зла.

Нелей ничего не сказал — лишь яростно сбросил руку прочь. А Филос с улыбкой показал ему — жестом почти изысканным — дорогу туда, где с цокотом и хрустом выкатывалась из темноты колесница...

...В зале горели лампы, как перед пиром. Хотя в остальном ничего от пира тут не было — ложа убраны, столы пусты. Пустота эта отражала шум шагов вошедших — мужчины и мальчика — да ещё равнодушный и равномерный шум изливавшихся из дельфиньих ртов струек воды.

Нелей швырнул в угол скомканный плащ. Он был зол, молчаливая дорога не остудила его ярости — и мальчишка не желал даже этого скрывать. Филос спокойно проследил взглядом полёт увесисто шлёпнувшегося в стену комка ткани, удобно, непринуждённо устроился на ложе. Нелей садиться не спешил — стоял, как каменный, перед Филосом, в паре шагов, не больше.

— Вы сдавали нас вразнос, — с трудом сказал он, сжимая и разжимая кулаки. — Торговали нами, как шлюхами. Мы по всему городу бегали с таинственным видом, мы на каждой улице вертели задницами и сверкали пятками на потеху врагам, которые примеривались, где нас лучше брать, кого зарезать сразу, а кого расспросить построже... а вы — вы в это время...

— Вы были слепой наживкой, да, — легко согласился Филос. — И, поверь, лучшей рыбалки не было у старого Иксиона последние лет десять. В Акраганте и окрестностях у пунов больше нет ни единого тайного человека, зато есть теперь те, кто из страха будет служить нам, тайно предавая своих прежних хозяев, продолжающих им верить. Да и сиракузским людям пунов осталось ходить свободно ровно столько, сколько понадобится Иксиону. Ну и вам, собственно, ничего не грозило — мы напускали вокруг четверых ничего не знавших толком и ничего не значащих в сущности мальчишек туману и следили за каждым вашим шагом, всё было рассчитано до мелочей, каждый ваш шаг и каждая ваша встреча. И на вас сразу обратили внимание, как только вы появились тут... самые хитрые рыбы ловятся на самые глупые наживки, потому что перехитряют сами себя... Ты ведь помнишь того перса? Которого при тебе схватили в каком-то там весёлом доме? Так вот, Иксион устроил ему побег.

— Иксион? Побег лазутчику врага?! — Нелей только теперь начал полностью понимать весь замысел ионийца. И ему задним числом стало страшно — ещё сильней, чем миг назад было мерзостно.

— Ну да, — Филос усмехнулся неприятно. — Он же видел тебя, дурачок. Видел с Иксионом. И, спасшись, сообщил своим хозяевам о тебе. И отсюда всё закрутилось, накладываясь одно на другое и сплетаясь — а мы подбрасывали в огонь подозрений пунов дров и подливали масла, щедро и умело, пока подозрения не стали уверенностью, а та, в свою очередь, не выросла в убеждённость. Говорю же: и ты и твои друзья и в дороге, и здесь, в Акраганте, работали слепой приманкой. Очень успешно. Мы взяли всех, кто служил тут пунам. Вот только спешка Даннона, решившего отличиться в одиночку, нам едва всё не сорвала... но и тут обошлось.

— И теперь в нас больше нет нужды? — Нелей услышал, какой у него самого неприятный голос. "А ты нужен для дела чистым и в безопасности", — вспомнились ему слова Иксиона. И это была ложь. Иониец подставил его, слепого, под удар и хладнокровно наблюдал и выжидал. И, если бы что-то пошло не так... по спине Нелея пробежал мороз, потому что он понял: Иксион так же хладнокровно бросил бы и его, и его друзей. Которых тоже использовал — вслепую, дважды вслепую, через слепого Нелея.

Это не война, где бьются насмерть за тело павшего друга и на спине выносят из боя раненого товарища по строю. Это — Игра. И в ней нет ни чести, ни правил — только результат. Победа или поражение...

... — Что за глупости? — между тем, удивление Филоса было искренним, и стрнным образом Нелей это ощутил ясно. — Вы выполнили одно задание. Теперь настал черёд нового. Игра ещё далеко не закончена. Я бы даже сказал, что она только началась, Нелей. Теперь нам предстоит выманить из логовища главное чудище... но об этом потом, потом. Знай только: нескоро мы сможем отдохнуть по-настоящему — боги дадут, как ты любишь говорить — всё-таки сможем...

— Филос, — медленно начал Нелей, — а как ты сам оказался в Игре? Я могу сейчас задать тебе этот вопрос? — ему вдруг и вправду стало очень интересно услышать ответ.

— Конечно, — улыбнулся щёголь. — От скуки. Видишь ли, меня боги только что не облизывали с рождения. У меня было всё. Любое моё желание было законом для близких и целой кучи рабов и слуг. Поверишь, нет ли — но такое тоже может надоесть... хотя, правду скажу, не всегда так бывает. Но у меня — случилось именно так. Я служил положенный срок, пошёл на службу тоже больше со скуки, отец и вовсе хотел меня откупить — вот там меня и нашёл Иксион. Не знаю, чем я ему приглянулся. Я вернулся со службы и продолжаю жить, как жил. Как богатый ленивый бездельник. Меня таким и знают. Даже мои родители, что живут в Камарине, до сих пор убеждены, что я такой, каким был с детства. Они слепы от любви и вполне довольны своим "сыночком". А я на самом деле люблю их... не использую их любовь, как это было в детстве, а люблю... и живу, как хочу.

— Какие разные люди... — голос Нелея был задумчивым. Филос засмеялся:

— А, ты тоже подумал об этом? Да, это так. Меня это забавляет, кстати. Всегда можно вывести "средний портрет", типичный облик человека любой профессии, любого дела, любого народа. Но к людям Иксиона это не относится... впрочем, — он немного помрачнел, — к нашим врагам, занятым этим же делом, к сожалению, это не относится тоже. Иначе всё было бы куда как проще... о, да! — он хлопнул себя по лбу. — Вот. возьми, — и Филос небрежно бросил на ложе рядом с Нелеем, ловко достав из складок так и не снятой дорожной одежды, тяжело звякнувший кошелёк из тонкой синеватой кожи.

— Что это? — Нелей быстро поднял глаза от кошелька, на который в первое мгновение изумлёно посмотрел. Филос ухмыльнулся, как рыночный мальчишка-пройдоха:

— Не делай сердитых глаз, юный гамор из Сиракуз. Люди Иксиона не питаются воздухом. Я думал, ты это понял давно.

Нелей присел, задумчиво раздёрнул простенькую завязку-шнурок и движением руки высыпал на ложе монеты — блестящей золотой лентой. Много монет.

— Семь с половиной десятков золотых номосов из твоих родных Сиракуз, — сказал Филос, глядя, как мальчик двигает монеты, словно фишки в какой-то странной игре. — Полновесные монеты из чистого лидийского золота.

— Это нам всем? — спросил Нелей, не отрывая пальца от одной из монет. — Или...

— По стольку — каждому из вас, — пояснил Филос. — Твои друзья сегодня вечером пережили примерно то же, что и ты.

Пятнадцать мин. Добротный дом.

Или... или три таких раба, как Бромий.

Нелей поднял глаза:

— А Бромию? — требовательно спросил он. Филос сплёл пальцы и поиграл ими, словно перебирал на дырочках невидимой дудочки, извлекая неслышимую мелодию. Потом сообщил задумчиво:

— Ты всё-таки странный мальчик, Нелей. При чём тут раб? Я и не сообщал о нём. Ни ты, ни я ему не хозяева, в какие игры он тут с нами играет — это всё не имеет отношения к тому, что он такое. Он полностью на твоих руках, совести и памяти. Кстати, он сейчас под замком в подвале — пытался бежать, хорошо ещё, поймали, а когда поймали — орал на весь дом, что с тобой беда... Так что отвечай за него сам.

— Да, конечно, — безразлично ответил Нелей. — Я могу попросить тебя переслать эти деньги...

— Домой? Нет, — отрезал Филос.

— Нет, не домой, не перебивай меня, прошу... Переслать в Сиракузы кому-то надёжному, кто сохранит деньги до моего возвращения... или распорядится ими, как я скажу, если мне не суждено вернуться?

— Конечно. Сколько денег ты хочешь переслать?

— Все. Я хочу...

— Не спеши, — Филос покачал головой. — Не торопись. Я знаю, что ты хочешь выкупить своего друга, — Нелей от изумления на миг перестал владеть своим лицом, — и я помогу тебе в этом. Но деньги и тебе понадобятся. Свои деньги.

— Ты же не откажешь своему слуге в еде, воде и месте для сна? — не без ехидства спросил Нелей. Но ехидство его пропало втуне — Филос невозмутимо продолжал:

— Какому слуге? Разве ты мой слуга? Новый Год наступил, через три дня мы отправляемся в Гимеру. Еду я, два моих племянника из Кидонии на Крите, два их друга оттуда же родом и их... слуга Бромий. Тоже кидонец. Слуга и товарищ по играм. Мы едем подальше от грядущей войны этих ненормальных "коринфян" с Царём Царей, в безопасный и нейтральный ионический город. Там мы останемся до следующего лета. Я уже снёсся и насчёт школы — ни к чему вам оставаться неучами.

— Да, школа — это важно, — согласился Нелей, вставая и держа в руке кошель (он был тяжёл, ужасно тяжёо почему-то... и всё тело было тяжёлым... и даже словам... и даже сами мысли еле ворочались, как бронзовые жернова...) — Я пойду отдохнуть? Я очень устал. А Бромия прикажи выпустить. Сейчас же.

Филос кивнул, позвонил в невесть откуда взявшийся в руке колокольчик — тонкий мелодичный звук полетел по дому. И только когда Нелей почти уже вышел — Филос окликнул его:

— Нелей, — мальчик обернулся. — Нелей, Иксион рассказывал тебе, как весной пуны уничтожили нашу тайную сеть? — Нелей кивнул. — Он говорил тебе, как замучили наших людей? — снова кивок. — Там был мальчик. Младше тебя...

— Я помню, — сказал Нелей. — Его сожгли в клетке.

— Его сожгли в клетке, отчаявишись заставить заговорить, — поправил Филос. — Он уже вряд ли понимал, что ему больно и что это конец — скорей благославлял этот конец, Нелей... Так вот. Я не обязан говорить тебе эти слова, но тот, кто руководил пыткой — в наших руках. И он-то заговорил сразу. Он очень любит мучить — и очень хочет жить. А мелкие его подручные по той пытке — мертвы, как мертва падаль на свалке; падалью они были при жизни, падалью стали по смерти, ничего не утеряли, ничего не обрели. И это всё случилось потому, что вы были наживкой, Нелей. Когда придёт тебе час ступить в Элизий — пусть случится это как можно позже! — тот мальчик встретит тебя и назовёт братом, который отомстил за его муки.

— Перешедшие Лету теряют память и не знают чувств, — слабо улыбнулся Нелей. Его мутило и всё сильней хотелось лечь и закрыть глаза. — Для него это будет благом. А для меня... пока не знаю.

— Мне ближе то, что говорит Пиндар (1.), — усмехнулся в ответ Филос. — Обидно было бы прожить красивую жизнь — и позабыть всю её из-за такого пустяка, как смерть.

1.Фиванский поэт Пиндар, современник описанных тут событий, считал вопреки распространённому тогда мнению, рисовавшему загробную жизнь как нечто унылое и серое, что достойные люди после смерти присоединяются к душам героев в Элизии, где живут полной, разумной, упорядоченной и весёлой жизнью. Позднее его уверенность вошла в религию эллинов, как постулат.

Нелей снова ответил улыбкой, повернулся и вышел — в темноту без звуков, ощущений и красок. Как молча и неподвижно ждавший за дверью Бромий, еле-еле успевший подхватить рухнувшего друга, волок его на себе до комнаты — Нелей не помнил и не ощущал.