Бой местного значения

Правда, помимо ловкости и любви, к чуду этому, есть еще одно — надо цифры любить.

А цифры они разные: сколько надо на прицел ставить, если на 200 м. стрелять, а если на 300? А сколько, если ветер справа два узла, а если на узел больше стал? А если с башни стрелять или холма как сейчас? В мороз или в жару?

Запомнил? А тепереча все вместе: с холма в 45 м. под углом (-12) прохладно ветер узел? И какой из восьми вариантов правильный? Научишься это чувствовать, будут и у тебя как у Пашки на пять десятков сажень. сулицы ложится так, что их ладонью накрыть можно.

Выстрел — событие не простое, как выбрал спуск, каретка срывается с места, подчиняясь силе разгибающихся каждый в свою сторону луков, и бьется о тормозной, оббитый войлоком брус. Сулица скользит по стволу и уходит в цель, а вот брус тормозной — он тоже непростая вещь — подвижный он, чтоб энергия удара на станину не приходилась. А с чего вы думали наша прелесть такая стройная? Всего 100 пудов? Иначе б — от тяжеловеса требуше ничем бы не отличалась.

Так вот — сдвигается брус, связанный с ним противовес, по обратной стороне ложа двигаясь, гасит тем часть отдачи. Но, не всю — откатятся лапы на валиках по вогнутой миске, упрутся в загнутые края бортиков, и прейдет энергия толчка в подъем всей катапульты, вместе с ее наводчиком — вверх. Медленно, ведь не пушинка, поднимется на три четыре ладони и так же медленно опустится вниз, соскользнет на дно миски, в горизонталь самостоятельно устраиваясь, и замрет готовая повторить все заново.

Орудие наведено, прицел выставлен — противник пока не телится, взгляд обегает аккуратно разложенные заряды.

Сколько ж это все стоит ... Будто чистым серебром в противника кидаемся. Это вообще свойство войны: кровь и золото на ней вполне вдруг-друга переходят.

Берем полгривны — это один воин, свей или нурман в тяжелой кольчуге с секирой, есть тыщи три гривен — можешь нанять войско из 1500 таких (им ведь еще припас, перевоз, кони в обоз — все эти "мелочи" поболе крови стоят). А там — что хочешь, хочешь, можно на княжие сесть, главное им платить не забывать, или в Константинополь на войну наняться.

А хочешь кровь сберечь — берешь гривен меньше, но тоже очень много, и покупаешь вот такую красавицу и боевое железо к ней — во врагов метать. Было-б это совсем не подъемно, но спасибо князю — все припасы на войну из налога вычитаются.

Можешь вообще налога не платить — накупить на все броней да снарядов, но помни — возникнет у князя нужда, заберет все подчистую — будешь голым задом находников пужать. По этому — в городских арсенале половина князя, четверть городка, а еще четверть у купцов со складов забрали, во временное пользование, так сказать.

______

Вот стоят еще два ствола — с них все и начиналось, когда полтора года назад Пашка, покрутившись вокруг старых крепостных катапульт, набрался наглости и пошел к Укадемику с проектом модернизации — нарисованным углем на спертой у матери здоровенной доске для пельменей. Покрутил воевода, доску и так и сяк, ногтем кусок присохшего теста поковырял — и вышло, что проще делать новую, чем старушек переделывать. Но сначала проверить было след.

Месяц стволы делали. Сначала обточили на станке для стрел, да копий, прямой да сухой хлыст дуба в руку толщиной — копье по сути, затем полирнули его, до блеска, и натерли "писчим камнем", затем оковали медью, кузнец пока спаял нужную трубу медную — чуть всех не поубивал, и "на горячую" насадили на древко — медь остыла и натянулась.

Укадкамик предлагал правда сразу медную отливку проточить, но кузнец про деньги буркнул и про что-то вроде "... дармоедов на мою голову, берите что дают" и воевода увял. Затем трубу сняли, слегка нагрев, внутрь вставили камышинку и залили расплав. И начал кузнец по чуть-чуть оковывать болванку проволокой -и стальной, что на кольчуги, и железной.

Нагреет в горне часть проволоки, что еще не накручена и кует по кругу, переплетая — за раз, не более трех оборотов выходило. Долго, высокое мастерство надо, а все одно — из шести стволов только три годны оказались, остальные на шаблоны для сулиц пошли.

Потом, старую катапульту под ствол переделали, тут столяр за полдня управился, и испытали — два ствола отстрелялось хуже один — вровень со старым вариантом.

Пашка был убит горем — все труды прахом, а остальные радовались. Кузнец его уныние заметил и мозги вправил, оказалось — не бывает так, чтобы новое сразу вровень с дедовским прадедовским встало, десятки, а то и сотни раз переделывать приходится — упорство в этом деле головы не менее важно.

А еще спустя, две недели, взял воевода свое жалование, все, что успел получить от князя за полгода (аж две гривны — жениться можно и хозяйство завести), и еще десять гривен миром собранные, да Пашку, вместе с его болтливым языком в качестве противовеса к голове, и поехали они "за тридевять земель в место чудес полное".

Два дня по тракту, на сменных конях, и у ярмарочного города пересели в ладью — сколько чудного там было, да "по усам текло...". Прыгнули на борт, и понесла неспешная речка их дальше. За двое суток сна и прибыли.

Пока Укадемик сговаривался с мастерами, Пашка успел сунуть нос везде, и что странно — нос остался не пострадавшим. Вот про остальное так сказать нельзя: уши, за которые его оттягивали от разливающего жидкое железо многопудового чана (там же и рубаху, заодно, пропалил брызгами) и от чана для протравки, превратились из лопухов "в слоновьи", голова едва не отвалилась, от полученных подзатыльников — чтоб не стоял где не надо, не лез руками туда где пальцы оставить можно, и вообще — не лез со своими мыслями к знающим поболе него людям. Количество пинков — учету не поддавалось даже приблизительно, тут как в муравейнике, как не стань, все одно кому-то пробежать мешаешь.

Но посмотрел, если не все, то многое. Более всего поразили Пашку: молот если не на сотню пудов, то на пять десятков — точно, что с змеиным шипением взмывал под потолок, чтобы рухнуть от туда с силой от которой земля в пятки била, и небольшая бочка в которой крутилась чугунная болванка. Не сама понятно — парнишка одного с ним возраста хитрые штуки "пендалями" именуемые крутил. Парень постарше — прикладывал к ней хитро вырезанный шаблон, тоже не сам конечно — винты крутил, навроде тех что сейчас на прицеле красуются, и за десяток минут — болванка превращалась в точную копию МЕДНОГО шаблона, большего чуда — медью сталь резать, да еще и будто масло, Пашка в своей жизни не видал.

На выпученные глаза старший ответил — "А ты в соседнюю выгородку загляни — там вообще углем треугольные дырки в плите продавливают". Сходил ясно дело, но там не так занятно, стоит на плите черный полый стержень, да по чуток вглубь уходит, глазу незаметно, но какой смысл ему врать? Разве что на подмастерье посмотрел, как тот на пять аршин вверх носится, чтоб ведро воды колдовской в воронку вылить — из которой вода по кишке в дырку в середине стержня течет.

Много было чудес, а потом пришел Укадемик, взял его за ухо многострадальное и поволок в управление — к главным колдунам, стало быть местным.

Один из них что-то с порога Пашке предлагать начал, но воевода оскалился на него — натурально, по волчьи, и колдун завял, буркнул только себе под нос неодобрительно, только смотрели все странно — будто на собака на еду на хозяйском столе — и жрать хочется и НЕЛЬЗЯ (неужто — вправду людоеды?). Потом начали про придумки расспрашивать — тут вся робость с опаской прошла, заболтал их так, что глаза тоскливыми стали. Но, заказ — приняли, выдали штуку с два кулака, не Пашкиных ясно, в которую круглое зажимать и втулку куда она вставляется. Стоит все — две семьи себе по корове купят и на лошадей останется. Да плоскую коробочку из металла (!) — в ней прицел. Дуги и прочее обещали передать с купцами поздней — как откуют.

И благословили на строительство, и заходить еще зазывали — и опять голодными глазами по Пашке мазнули, аж шерсть по хребту дыбом встала, спасибо дорогие хозяева — мы в котел пока не торопимся.

В тех кроках, что чародеи в дорогу выдали, Пашкиных каракулей не проглядывало, но вышло все — даже лучше, мастера, что не говори.

И вот сидит Пашка теперь в кресле — разложенные заряды обозревает. Кило золота в сотнях пудов зарядов.

Про ствол ранее было, а вот внутри него "сулица" — хотя на ту, что вои мечут похожа мало. Древко крепкого дерева, полированное да щедро пишущим камнем натертое, на конец его медной трубки кусок одет, "на горячую", туда вставлен железный прут, в мизинец толщиной и четверть сажени длиной, расклепанный на конце в острее зазубренное. Труба свинцом залита — для веса, крепления наконечника и самое главное — балансировку делать просто, мягкий он свинец — простым шилом ковырять можно.

Всего 2/3 стоуна копьецо, а сколько маялись, пока прутки из слитка в горне вытягивать не додумались — ковать, никак ровный не выйдет, а протачивать столько сколько надо — состояние в стружку уйдет. Ведь это не стрелы — не соберешь после стычки, ими, если не на учениях в песочный склон стрелять — выстрелил, и годится жало только на перековку, да и на учениях, много в негодность приходит.

Но металлические стволы — для точного боя в самую даль, и хоть недолго сулицу внутрь сунуть, а в бою — скорость часто важней точности, вот и стоят рядом стволы из дерева высверленные, по проще да похуже, но ими по одному и не бьют — на каретке по мимо центрального зажима еще две прорези — слева и справа от него, туда они и идут три слева, три справа, один по центру — даже если полетят неточно, то это даже лучше (ежели не слишком рассеются).

Вот, стоят рядком десяток ящиков с пазами на торцах, эти один человек в вертикальные пазы каретки не вставит — три стоуна весят 38 коротких трубок (каждая — в своем гнезде), в которых тем же свинцом закреплены конические "бронебойные" слегка притупленные острия. В трубке — свернут шнур с кисточкой льняной на конце,их сейчас не видно, поскольку жала стоймя. Распрямятся плечи луков, вытянет воздух шнур наружу за кисточку, и пойдут они искать — "кто тут себя шибко бронированным и неуязвимым мыслит?".

С другой стороны — рядок таких же ящиков выложен, просто острия потоньше и не трубки, а цельные, стабилизатор — лента вокруг штыря обмотанная, весят они меньше вдвое, а числом больше в половину.

Дальше — корзины конической формы, предпоследнее средство весом в три стоуна — обожженные глиняные шары в кулак, внутри каждого — свинцовое ядро небольшое. Спросил у кузница — почему просто ядрами не стрелять, тот сказал, что слишком много свинца теряться будет ... Можно подумать — если дело до картечи дойдет кого-то это волновать будет? На что ответили — а учиться?

Ну и последнее средство: корзины с галькой речной, черепками битыми, щебнем крупным, без весу, без счету — сколько влезло.

Огневые снаряды Пашка не любит — как горящей хреновиной с ложа дегтем смазанного стрелять? Да и хрупкие они... нет, пока то, что выльется из лопнувшего при выстреле горшка, будет гореть — пусть ими требуше из своей пращи стреляет, ее хоть отцепить и песочком присыпать можно.

Хотя мы родная, тому требуше не сильно уступим — 20 градусов вниз (если саму телегу не наклонять, а ставить ровно) и до 50 градусов по вертикали — хороший станок у нас. А если ему лапы во второе положение переставить и дополнительную опору на конец ложа — и 87 градусов к горизонту выдадим, уму нерастяжимо, зачем это — последнего дракона век назад кончили. Разве что действительно требуше изображать, под стеной стоя — если на башни, к примеру, слабые и встать не позволяют?

И не надо думать, что мы только из укрытия, да с высоты можем — щиты от стрел, чуть не шатер целый, и телега они не зря в табель входят, можем и поверх голов пехоты бить. Для этого на торец ложа ставится две дуги, чтоб на плечи наводчику легли, и становится катапульта навроде арбалета — куда повернет, туда и целит, а по вертикали — чуть присел, чуть привстал.

Наряд на такой случай — удваивается за счет второй смены, на одну машину — два комплекта людей приходится, есть ведь и спать надо? Это сейчас вторые — на лесных засеках, да на корабликах со старушками-стрелометами стоят.

Заряжающие перецепляют свои блоки на середину, в такой стрельбе каретку тянут дальше — на вторую позицию, на краю ложа, да и скорость — нужна большая, слева и справа и тянут разом — в разные стороны. А Пашке в этом развлечении пока не участвовать — сил мало, половина веса каретки и заряда на плечи наводчика в таком случае приходится, так что будет он сидеть под телегой и на специальных счетах — поправки, да упреждения в "пальцы" пересчитывать, командовать словом.

Так, вот и кончилась передышка, за поворотом явственно обозначилось шевеление. Тащат здоровенные щиты на колесах, идет тяжелая конница, поблескивая металлом, ух, и много же ее. Сигнальщики отыграли тревогу и замерли колонками — считают.

Чтоб к приходу воеводы все было четко доложено.

А Пашка смотрит то поверх прицела, то в него — за поворот. Вспоминает похвалу воеводы, не ту которую прилюдно, а второй разговор, позднее, с глазу на глаз.

Особо, оказалось, понравилось воеводе, что пока лазутчика на сноси грузили он по ним не стрелял, хотя чуть не половину положить мог, но не стрелял — и из благородства глупого,не оценят татары, что раненого забрать позволили, ну да его не для других являют — для себя, чтоб снов поменьше видеть, и потому что команды не было "вдвойне молодец", — сказал.— "на войне первая доблесть — послушание". И вышло, что не знают теперь татары, ни того, что его катапульта за поворот бить может, ни скорости с которой сулицы мечет.

И следовательно — без нужды врагу это выдавать не след. Только если тысячник с ближниками в прицел попадет.

На ловца и зверь бежит — даже не за поворотом, а под сосной с которой соглядатай слетел (вот наглецы! ), нарисовалось трое конных под бунчуком со многими кистями, выглядят прям как по книге: "В низких шлемах с полумасками украшенными позолотой и укрепленной снизу бармицей закрывавшей для защиты лица и шеи. Одетые в ламинарные доспехи с искусно прошитыми пластинами блестевшими и переливающиеся на свету как рыбья чешуя. Кони гордо вышагивали, на каждом шаге приподымая край егара покрытый железными пластинами, весело поблескивая фиолетовыми глазами из под богато украшенного налобника."

Все это великолепие замечательно блестело прямо в прицел — "они еще себе белые круги на животе нарисовали" — подумал Пашка.

Откинулся от прицела, стоящий с другой стороны ложа "второй" понял без слов, приник к прицелу — присвистнул удивленно и метнулся к выходу.

Пашка отставил в сторону левую руку с тремя оттопыренными пальцами, теперь: предохранитель (всегда, всегда предохранитель!) — зажим каретки — пауза — и в продольные прорези ложатся деревянные стволы, три слева, три справа от стального — зажим — предохранитель — взгляд в прицел — тут ли?

Снаружи голос "второго":

— Дятел, сосна с глазами, семь левее, бунчук видишь? — пауза.

— Нет. — надо же, всего три сажени вниз, а уже чем-то закрыто