Бой местного значения

Бой местного значения

Глава 1.

Тучи с юга

Небольшой приречный городок доживал последние часы. Это было понятно всем, даже цепные кобели, отпущенные по такому поводу на свободу, не носились, сбивая все на пути, а тоскливо жались к людям, стараясь заглянуть в глаза.

Нашествие не было неожиданным, о том, что в степи собирается СИЛА, знали давно и готовились тоже давно, так давно, что перестали переживать — дескать, минет, как миновало год назад, как и пять лет назад... — не миновало.

И теперь с юга накатывалось то, от чего не могли защитить ни высокий (аж в два роста) частокол, ни десяток (по случаю неспокойного времени — два десятка) воев князя, поставленных охранять пристань, склады и вообще следить, чтоб чего не вышло, во главе аж с целым "Укадемиком", ни сбежавшиеся со всей округи под защиту ненадежных стен хуторяне, разом на пятую часть увеличившие население небольшого по сути села (городком его называли только сами жители) на 60-80 домов (смотря что считать домом — некоторые пристройки для холопов выглядели получше некоторых "домов" — ну, да настоящих бедных тут не было, только многодетные).

Ловушку создало само расположение, ранее бывшее источником если не богатства, так зажиточности — дальше вверх по реке ходу не было (да и зачем везти товары в чащу?), здесь стояла пристань для разгрузки, склады для товаров, гостеприимный дом, три кузни (а как по другому — ремонт, он и лошадке нужен, и телеге), грузчики и возчики. Здесь перегружали товар на телеги , а там всего восемь десятков верст на запад по хорошему накатанному тракту — и есть тебе следующая речка, а при ней уже натуральный городок, даже с посадником и крепостицей.

А теперь — деваться было некуда, вверх по течению на север сплошной бурелом и глушь, облегченные донельзя две лодии купцов, которых война застала у причала, могли бы завезти баб с детишками (и то не всех) вверх верст на 10 -20 (по берегу дороги не было), но выживут ли они там без припасов, а главное, без скотины? На восток через реку — болотистый берег, а затем такая ж глушь, где только по звериным тропам пройти можно.

С юга шел враг — сначала прилетали голуби, да гости приносили вести издалека, а вчера прискакал гонец к князю с расположенного на 20 верст ниже по реке острога — идут татары вверх по реке, и хорошо еще, если просто небольшой отряд, ищущий легкой добычи (хоть и от такого не отбиться), а ежели кто подсказал, что, помучившись на лесных дорогах да вдоль реки — можно выйти на тракт и всадить острие в бок пока сдерживающему врага княжему войску? А ведь найдутся такие "доброхоты" — никогда в них недостатка не было ...

На запад — дорога открыта, и вроде даже город не осажден, а вот дальше — полыхает вовсю, и неизвестно, не изменится ли это в течение тех пяти дней, которые будет ползти обоз — да и не уйти телегам-то от легкой конницы по единственной дороге.

Надежда, конечно, как всегда была — на то, что князь, предупрежденный об обходе, сможет оторвать хоть часть войск на новую опасность. Да вот простой расчет времени убивал надежду наповал.

Отсидеться за стенами надежды не было, частокол в два роста с площадками для стрелков, с крепкими воротами (даже с теремом), с утрамбованными площадками по углам, на которых стояли хитрые машины, способные метнуть копье, пробивающее коня навылет (да не поперек, а вдоль), и выбить всадника из седла за 300 м (если стрелял старшой наряда — у остальных это выходило со второго/третьего раза) — все это одним видом отогнало бы любую ватагу, вполне могло выстоять и против захотевшего чужого соседнего князя (недолго — но до подхода помощи вполне), а вот против противника, бравшего каменные стены в десяток сажень (в существование более высоких не верилось) смотрелись жалко, да и через частокол татары вполне могли перемахнуть "с коня".

Так что теперь все наличные силы готовились встать (а потом и лечь — ну да на миру ...) за две версты от родных стен, там, где цепочка крутых глиняно-песчаных холмов (с другой стороны обрывавшихся в реку) слева и овраг с ручейком на дне справа образовали "горловину", обойти которую можно было только по звериным тропам — и то, ведя коня в поводу, так низко нависали ветки.

На других дорогах (по которым в село возили дрова и лес) предыдущие полночи строили засеки, обкладывали их мокрым дерном и глиной с болотистого берега. На каждой из двух засек сейчас стояло по снятой со стены баллисте и обреталось (помимо расчета) по 20 лесорубов, усиленных десятком охотников с луками и пятеркой из лодейной охраны, привычка биться на палубе должна была помочь им оборонить дорогу, по которой одновременно пройдет одна телега или два всадника. Обойти их, и выйти к городу, татары конечно могли, но пешком, пеший степняк — это даже не смешно, как только из лесу высунутся, разъезд их просто стопчет, а вот на коне — это уже не человек, неведомый зверь, про которого грек-попик рассказывал, как его там...— "китоврас".

В общем, там татарам ничего не светило, даже если найдут того, кто их туда звериными тропами выведет, а вот на основном направлении сделать успели хоть и многое, но, как оно повернется, известно только Богу.

На левом холме сровняли площадку и поставили баллисту, защитив чем смогли, вторую приспособили на правом крутом склоне (срыв часть склона и выровняв площадку). На заднем склоне расположилась мало кем ранее виданная машина с длинной выей и совсем невиданными — придуманными "Укадемиком" мельничными колесами по бокам, бежавшие в них по два человека должны были (через хитрый эксцентрик и шатун) взводить порок с невиданной скоростью.

Вообще, "Укадемик" развернулся с размахом, он и раньше чудил — это ж надо, сразу после приезду начать на манер "Укадемии" учить девок стрельбе из "крепостных" самострелов. Мужики в затылках почесали, ну — дело молодое, все равно от такого молодца не спрячешь (сами сбегут), а тут — от князя послабление: за трех девок, как за двух ополченцев (и на сборы зимой они не ходят, только смотр и стрельбы на месте — раз в четыре месяца).

А он их действительно учить начал, да не только стрельбе с частокола, а себя не пожалел — тренировал, как всадника ссадить, сблизи — рогатины не убоявшись, а стрела из тяжелого самострела (пусть и деревянного) хоть и летит не часто (редко кто быстрей, чем раз за сорок ударов сердца, стрельнет), да бьет так, что даже без жала щит раскалывает (не на каждый раз, понятно).

Так и ходил — весь в синяках, но уважение приобрел немалое. А потом одна из местных красавиц, что на него глаз положила и не просто так, а на лучшую выучилась — засадила своему суженому прямо в личину шлема, хорошо, хоть не в глазницу (а ведь могла — хорошо выучил), личину не пробила, но вмяла вовнутрь так, что две недели ходил с черными кругами вокруг глаз и носом как слива — но своего девица таки добилась...

Во-первых, на Покров должны были свадьбу сыграть — доживет ли до Покрова хоть кто?

А во-вторых — догадался, неугомонный, сделать деревянную лошадку на колесах (вся малышня шелковой стала — только чтоб себе такую получить) и на нее соломенное чучело усадил — мысли о семье мигом лишнюю удаль выдувают.

И теперь, помня, что "лекарство от уныния — работа", "Укадемик" за предыдущий день умудрился укатать всех.

С кузнецом они забрали со складов с товаром весь воск, масло обычное и терпентиново для огненного зелья, и вообще все, на что глаз лег, так подчистив запасы, что приказчик потерял страх (война ведь, и слово воеводы — закон) и, прикатившись гневным колобком, ехидно поинтересовался "не желают ли забрать заодно и золото, чтоб им со стен кидаться?".

На что кузнец на полном серьезе ответствовал: "ты ж, с пращей умеешь? Неси золото, я тебе его в ядра перелью" — приказчик так и сел, весь белый как мел. Нет, расписки он взял исправно и все посчитал, но потом — вытащил откуда-то кольчугу (где и взял на такое-то брюхо?), шлем — еще свейский, и какой-то невероятный топор — громадное лезвие полумесяцем, и побежал к кузнецу с "Укадемиком" — на совет. Там они такими страшными заклинаниями сыпать начали — радиан, уклон, тангенс, что староста решил от греха попа позвать. Не был бы поп греком — точно отлучил бы, а так — благословил и сам к ним присоединился.

А теперь — утро, все отоспались, вооружились да вышли к месту — осталось только ждать.

Вроде и силы немалые собрались:два десятка княжих людей, двадцать два, ежели с командирами — все в броне и кони в кожаных попонах.

Два с полдесятка охраны, что груз с лодий встречали — броня у них тоже хорошая, а выучка и кони похуже, но кони пока стоят в тылу — кроме разъезда и резерва (всего 16), остальные — в пешем строю да в резерве — где трудно станет туда и пойдут.

Два десятка и семь — судовая рать и купцы, народ с хорошим оружием и бронями, во всяких переделках бывавший — не дрогнет, привыкли, что с палубы отступать некуда. Одно плохо — мало их, спокойные места кругом (были) — не берут купцы большую охрану, больше ради престижа она, ну и "на всяк случай".

Гребцы с лодей — тоже люд бывалый, неплохо снаряженный, да и сработаны они.

Кузнецы с молотобойцами, наряды пороков — этим в свалку не лезть, но доспех у них самый, наверно, прочный из всех — в строю, если стрела найдет, всегда есть, кому на твое место встать, а и на пороках хоть и тоже ждут резервные, но их не в пример меньше.

Остальные — ополчение, под три с половиной сотни, тоже сила немалая — с каждого двора по 4-5 мужиков в ополчении, кто ж откажется от кольчуги и шлема, которую князь дает, да еще в счет налога? — в обмен на обещание приходить в них на сборы с оружием и исполчаться в случае войны (что и так всегда было), и зверя, "коего не называют", могут на рогатину взять (не каждый, но многие), и в походы многие зимой ходили (и с князем, да и самим случалось), да и каждый с купеческими караванами ходил — и не всегда так тихо было, случалось всякое.

Кольчуга у них до середины бедра, рукава чуть выше локтя, все из плоских колец, да не кованных, а хитро скрученных из проволоки, промежутков в плетении почти нет — разве что сапожное шило просунуть можно — срезень такую кольчугу не берет, специальную стрелу (с шиловидным жалом) — надо пускать ближе чем с пятнадцати сажен (острие, входя между соседними кольцами проволоки в кольце — теряет силу), и то входит не глубже чем на полтора пальца — неприятно, но не смертельно, даже кровь сама останавливается. Да есть надежа на то, что мало их у ворога — этих стрел, тяжело ковать: срезень-то всяк и сам отольет.

Режется и рубится тоже плохо, копье и топор, понятно, не удержит — ну да их и не всякая дощатая бронь удержит, ежли не вскользь. Одевают кольчугу на сетку из толстых мягких веревок — и на жаре легче, и стреле до тела дальше. Некоторые даже мех, надутый воздухом, подкладывают или пузыри, но блажь уже это, если копейщик к себе мечника на удар подпустил — он уже покойник.

Шлем — здоровенный (два размера на всех), зато можно без подшлемника (подгоняется ремнями внутри), с здоровенным козырьком от стрел, стрелкой на нос и нащечниками — последние для пехоты вроде лишнее (тем более — копейщикам), но эти шлемы делают одинаковыми для всех, и говорят — одним ударом молота (ну кто ж в такое поверит?).

Наручи из вареной кожи — у всех. Набедреники, наголенники — у кого как, чаще нету.

Ну и рогатина — у всех, как же без нее, охотничья — она против лошадей посподручней. Ну и топор за поясом — мечи редкость, разве что у ветеранов осевших — ну так у них и броня получше, и все свое.

И самое главное — щит, а вот тут увы ... новомодные металлические — только у витязей, окованных тоже малость. Вышли все с прямоугольными чуть не в рост, плетеными саморучно из ивы — двухслойными, глиной обмазанными. Стрелу он держит неплохо — пробив щит, стрела наруч не пробьет, даже ежели в упор, а что до веса — так с ним сегодня никуда не бегать, а стоит он неплохо сам (из-за загнутых краев).

Луки — только у витязей и чуток у купцов, дорог он, лук-то, а с охотничьим в поле выходить — только монгольских стрелков смешить.

Зато — арбалетов 75 и к ним 100 баб тоже в кольчугах и шлемах и ... в штанах, ранее из-за этого чуть буча не вышла — спасибо, поп смирил народ словом (частью Божьим, частью народу понятным).

Ну и последний резерв — просто мужики (частью не пошедшие/не взятые в ополчение, часть холопы, пожелавшие стать свободными ) с топорами (на длинной рукояти — типа секира) и теми же плетеными щитами (тока поменьше), с рогатинами, косами, вилами — кому что досталось.

Эти, если им в бой идти, — смертники, они это понимают, но боятся даже меньше, чем те, кто в строю, может, потому, что поп тоже с ними, а может — они сейчас делом заняты, доделывают то, что не успели/не могли сделать вчера и ночью.

Все сейчас стоят, перегородив проход в 75 метров (чуть дальше самого узкого места) — три ряда копейщиков, первый ряд присел за щитами (боком левая нога вперед, щит на локте левой руки), выставив рогатины (в щель между щитами) на уровне ниже грудины лошади, уперев подток в землю возле правой ноги. Второй ряд сдвинут на полщита (щиты стоят нижним краем на щитах нижнего ряда) вправо, держит рогатины на уровне горла коня (тоже выставив копья в щель между щитами), третий ряд будет высовывать копья туда же, держа их в поднятых руках и целя в горло всаднику, сейчас они стоят, держа рогатины вертикально , щит стоит у ног.

Чего все так раскорячились? А пять минут назад из-за поворота за 200 метров вылетел передовой дозор татар в два с лихвой десятка. То ли степняки хотели стрелы пустить, то ли удаль показать/подразнить. Копейщики спокойно по команде выставили "ежа", а вот бабы сплоховали — последовал крик "локоть вверх", "бей", и ушли 75 болтов через щели в верхнем ряду щитов в белый свет. На таком расстоянии даже слабую броню болт не пробьет (а эти почему-то были доброй справой прикрыты).

Но вот и промахнуться по цели в 25х10 м. тоже не выйдет (если возвышение дали верное) — в общем, попали, слегка и в лошадей. Пяти/четырем всадникам пришлось восстанавливать равновесие, не давая подраненным лошадям вздыбиться, затем разъезд улетел за поворот, пока перезаряжали — лошадей кочевники берегут.

А теперь все стоят и слушают, что говорит начальство командирше стрелков, а десятники забыли выдать команду стать вольно — заслушались.

Не отвлекаются только что-то деловито пилящие, рубящие, таскающие бездоспешные, но, что они деют, сейчас не видно — за стеной щитов в два с лишним метра высотой (от стрел).

За ними сзади на расстоянии 25-30 м. тоже тремя рядами стоит резерв, но они стоят тремя отрядами, и там довольно много воев в блестящих доспехах. Справа возле края оврага стоит странная конструкция — две телеги, закрытые щитами с горизонтальными щелями и одна здоровенная бочка на телеге.

Силища, ну просто безудержная, хоть прям счас жаб колоть...

Первая кровь

Командир передового дозора Ширеки прямо с коня прыгнул на сосну и белкой взлетел на самый верх. Многие считают, что командир должен только приказывать, но в данном случае: во-первых нужно составить собственное мнение, а во-вторых — он самый легкий и самый остроглазый (и увы — самый молодой, еще усы не пробились, но это само проходит с годами). За это его бойцы за глаза называют "молодой батур" (нет правды в таком прозвище, но нет и насмешки, а тем более издевки). Вот и лезет командир вверх по стволу, по сучьям, которые хоть и торчат удобно, но сухие и готовы подломиться в любой момент.

Несколько минут назад разъезд выехал из-за поворота — посмотреть на обнаруженных передовыми строй русичей — ничего удивительного, место очень удобное, подвоха не ждали — далеко даже для мощных луков, просто по привычке перебросили вперед щиты, и в следующий миг на них посыпались стрелы, причем эти ... целили в лошадей (!), за такое они заплатят, но позже, а сейчас дело.

Воздух здесь не такой прозрачный, как в степи, но видно хорошо:

от крутого склона справа до оврага слева стоят три ряда копейщиков, с самодельными щитами — даже кожи пожалели. Копья, шлемы и странно одинаковые рубахи — да это же кольчуги (!), похоже, поход себя уже оправдал — кольчуги очень дороги (каждое кольцо надо ковать отдельно), а здесь в них наряжены простые землековырятели (но это ненадолго), так, задвигаем жадность подальше — идет разведка.

Дальше тремя колоннами стоят более богато одетые воины - понятно, выставили кого не жалко вперед, чтобы удар конницы потерял скорость, сохранив несколько жизней настоящих воинов. Но мало их, этих воинов — ополчения во второй линии больше половины.

Так, а что есть необычного? Внутри колонн просматриваются странные сооружения, стоящие на двух колесах и закрытые щитами тележки, над ними дрожит воздух и курится дымок ... что это?

Присматривается, у стоящих вокруг этой будки воинов — саадаки, это что, "пеший" аналог лошади с запасными колчанами стрел? Тогда — внутри еще и жаровня ... будут пускать "огненные стрелы"? Зачем? Может, хотят поджечь траву? Но даже острый глаз не смог обнаружить впереди рассыпанное сено, да и не увидишь ты его — зеленое на зеленом, вроде не видно, но это надо выяснить в первую очередь.

Слева во втором ряду стоят две кибитки и непонятно что на колесах, вокруг тоже значительно больше воинов в блестящем железе — ставка местного хана? А почему лошади выпряжены — или ее руками катать будут? — чудной народ.

Глянул влево в овраг — крутые обрывистые берега, даже пеший может шею свернуть, по дну течет ручеек, все видимое пространство — переплетение растущих, упавших (но еще живых) и сгнивших стволов толщиной от руки до обхвата — не пройти.

За второй линией идет непонятное шевеление — слышны топоры, пилы, бегают люди, что-то носят — непонятно ... хотя подъехали две телеги, груженные хлыстами, кольями из плетней — все ясно, строят засеку. Надо спешить, пока не доделали, а то потом возись с огненными стрелами и ждать, пока свежесрубленное загорится (если захочет) и прогорит.

Едет еще телега, везет дровяные колоды ... колоды?!! — эти изверги, что, решили разбросать по лугу за ними колоды, чтобы лошади ноги ломали? — не будет в этом стане пленных, не должны такие жить, но надо спешить — луг большой, они только начали, но явно торопятся.

Холмы справа — обрывистые, песчано-глиняные, коням не подняться, людям под стрелами — тоже, проход между холмами справа выходит на обрыв реки.

Удачно русичи встали — атаковать придется только "в лоб".

Холм справа напротив - пустой, лучников не видно, если не прячутся на противоположном склоне (выяснить), следующий за строем русских — на нем две площадки огорожены частоколом и накрыты крышей из свежих жердей — от стрел, из-за верхушки холма под углом торчит какое то бревно ... оно должно быть где-то метров 8 длиной — раньше такое кажется видел ... но где?

Вгляделся в щель между частоколом и крышей на площадке — там смутно знакомая конструкция и люди, показывающие в его сторону.

Тело среагировало быстрей головы, которая еще не пришла к выводу об увиденном, а тело уже летело вниз, ломая сучья. На этом война для него закончилась...

Да, грустно подумал будущий батур — действия тела были правильные, своевременные и совершенно напрасные, после того как сел (вставать даже не пытался — мокрый хруст сломанного бедра слышал не только он, но и все два его десятка), выдернул из голени острый сучок и посмотрел вверх - сулица, выпущенная машиной, пробила верхушку дерева навылет, острие вылезло на две ладони с другой стороны — но это была верхушка СОСЕДНЕГО дерева.

Пока накладывали шину и готовили из двух копий конные носилки (доложить, несмотря на ранение, все равно надо) — он все пытался понять:

как в эту дикую страну занесло кхитайского инженера? и каких подлых чудес надо ждать еще? но наконец пришедшая боль затянула все вокруг пеленой и спутала мысли.

Глава 2.

Ожидания и размышления

Воевода не спеша поднимался на холм — когда на тебя смотрит столько глаз, поневоле приходится сдерживаться — даже если годов тебе немного и все внутри бурлит от переполняющей энергии. Но надо проявлять степенность: "бегущий воевода в мирное время вызывает смех, в военное — панику", а время сейчас самое что ни на есть ...

Эта мысль сбила радужный настрой, и заслуженная "раздача слонов" артиллеристам прошла любо-дорого, ничуть не хуже, чем для "отличившихся" внизу арбалетчиков.

Вообще — вопрос дисциплинированности обнаружился вопиющий (твоя вина, воевода — сам учил, самостоятельности выучил, а повиновению — похоже, нет): арбалетчики, только появился противник, с перепугу выдали дружный залп — хорошо, хоть точно, но если б еще не бесполезно.

Ну, польза, по здравому размышлению, обнаружилась — противник дальность стрельбы теперь будет сильно переоценивать (хотя лучше бы — недооценивал), а принимая во внимание, что судить он будет по себе (воевода чуть не хихикнул, представив картинку: здоровенная горилла с руками до колен натягивает двухметровый лук), то наших лучников будет сильно опасаться.

Следовательно — всяческих попыток навязать перестрелку (карусель крутить негде — узко, а стоять под стрелами луков превосходящих по дальности втрое...), не стоит опасаться, и наскоков небольших группок (для разведки и раздражения), тоже — не дураки, поймут, что их элементарно выбьют еще на подходе (в крайнем случае на отходе) — стоящий на земле имеет преимущество в точности перед скачущим (и проигрывает в дальности — но сейчас не тот случай).

А артиллерия тоже дала — эти терпели до последнего, хотя могли достать еще за поворотом наверняка, но только когда один из татар полез на дерево, командир расчета не выдержал и сказал "бей", чем выдал точность, с которой можно послать сулицу, "с головой" — за что сейчас и получил порцию начальственного гнева. А стрелок — наоборот, благодарность, первая кровь, первая маленькая победа — благодаря этому лопоухому мальчишке.

И хотя знающие люди понимают, что промазал пацан (иначе б так и висел соглядатай на дереве, к стволу приколотый), но, как носилки сооружали на холме видели (а раз степняк на коня сесть не смог — значит, тяжелый, а то и вовсе...) и вниз сказали — нужна была эта первая победа людям, чтоб опомниться, ох нужна.

Ну, дай бог, сейчас все придут в себя и станут не как куры в курятнике во время пожара, а как обычно, мало ли так переделано дел — были и опасные, были и тяжелые. А начальственная ругань и похвала этому должна всяк способствовать.

Но что это пацан глаза потупил, ведь его обычно не заткнешь — вопросы как из дырявого мешка сыплются, а тут притих ... Нет, сейчас спросит. И спросил — как обухом по голове:

— Дядько воевода, татар — тьма, а у нас сулиц столько нету ...

И все вокруг замерли: что, воевода, врать будешь?

— Откуда столько возьмется?

— Оттуда (рукой вниз по течению в сторону острога показывает, ну конечно, раз "крепость" аж с 35-ю воями сожгли, значит татар не меньше тьмы было).

— Ну, отрок, раз ты тепереча стрелок лучший — то счету точно обучен. Скажи мне, а сколько лошадь в длину будет? И сколько до острога?

— Сажень. А до острога — два десятка верст ...

— Ну, двадцать верст — это по прямой, по реке, значит, а по тропам звериным сам знаешь — коня в поводу и каждой ветке кланяясь. Ну, а сколько повод с человеком еще на себя примет?

— Еще сажень (подумал), и сажень до впереди идущего. Три сажени выходит? Но ведь это не все?

— Верно, татары — они одноконь не ходят, а по враждебной земле ...

— Это все с собой иметь надо — минимум триконь. Это что пять сажен на воя? Тогда от форта до нас, полтора дня пути на него только три тысячи воев растянется, ведь еще промежутки между отрядами нужны, задержки всякие — первый на Нихонтов луг ступает, а трехтысячный только от острога выходит?

— Отож, вроде того ... — выкладки отрока сбивали с толку.

— Но ты еще одно учти — спать придется стоя, коня обняв, без костра, без горячей еды.

— Как так?

— А сколько людей можно на лесную поляну втиснуть? Пять десятков? А коней куда девать?

— Или вот на Нихонтов луг — сколько татар войдет?

— Да тумен влезет.

— А ты от луга полет стрелы от леса отними, ведь спокойно там расхаживать им наши охотники с витязями не дадут, то есть за дровами там всей сотней сходить можно, а вот посты в лесу выставлять — только людей терять, да и полет стрелы от воды тоже — две лодии у нас есть, а у них ни лодчонки. Теперь учти коней — им больше места, чем людям надо и трава. Это нашей скотине сена с того луга на год, а три тьмы коней там все до земли за день съедят — надо корм коням с собой везти.

— Потому-то армия завсегда медленней человека идет, что для одного ерунда — для тысячи день задержки — это книжная истина. А вот новый враг — тем и страшен, что многие "книжные истины" уже опроверг, он ведь и к нам пришел быстрей чем я рассчитывал. Но, все же они не демоны,— летать не умеют, серу не едят, так что считай дальше — посмотрим, что выйдет.

— Так получается — не больше двух тысяч в день может прийти, даже если под острогом тумен стоит! Это ничего, на столько сулиц у нас есть! — радостно завершил отрок.

Все вокруг заулыбались, а у воеводы — как костлявая рука сердце сжала при фразе "две тысячи".

Он скосил глаза на расположившееся в низу свое воинство (450 единиц "с бору по сосенке", ну и если трех бездоспешных считать за одного бойца — полтыщи) и пред мысленным взором возникла картинка — Мужик ухвативший медведя за заднюю лапу, да уж, точно — "я поймал медведя".

Шесть сотен душ, пока еще сплетенных с живыми телами, сейчас радующихся минутной передышке, тому что не получили ни царапины, а враг уже пролил первую кровь, — шесть сотен душ здесь, а сколько там — за две версты? Ты ведь и раньше этого точно не знал, а за последний день может умер кто, а может кто и родился.

Все эти ближние и дальние — как тебе воевода, воплощение мечты "о великой и славной битве", нравится? Ну так радуйся, радуйся хотя бы тому, что судьба не оставила тебе выбора — нет его, кроме как умереть стоя на этом самом месте, если не за тех кто в двух верстах (у них скорее всего нет судьбы отличной от твоей), так за тех кого за десятки верст отсюда спасет твое здесь стояние. Радуйся сейчас, ибо через секунду ты поймешь — выбор есть всегда, но ты свой уже сделал.

Ты ведь мог — заставить врага платить за каждый шаг от острога сюда, каждую засеку на лесной тропе поливать чужой и своей кровью. Мог, но ты поверил в другое — в то, что здесь, на этом месте ты сможешь сделать больше, поверил и привел сюда поверивших тебе людей, а врага — привел на заливной "Нихонтов луг" в полутора верстах от сюда и нет им боле дороги от туда (даже назад, хотя им это неизвестно) иначе как сюда. Ну так и верь, в то что задумал дальше — ничего нет сильнее веры. А сердце сжало снова.

Промелькнувшие молнией странные мысли прервал вопрос неугомонного:

-Дядь воевода, а ведь можно по разным тропам идтить? тогда и быстрее будет и больше прийти сможет?

— Ну, а где они проводника возьмут? Вроде один такой и выискался — и чтоб местность хорошо знал, и согласился на такое ... А без проводника или с неумехой — ходить им кругами, пока с голоду не сдохнут. Есть правда один идол — всегда путь к дому показывает, ну да его на хотяб двуколке возить надо — не пройдет она по лесным тропам, да и не даст никто такую ценность — их поди несколько на все войско.

— Так ведь есть колдуны, что по звездам могут путь определить.

Воевода уважительно посмотрел на пацана, хитер однако.

— Колдовство али нет, не о том сейчас — ты на небо глянь видны ли звезды?

— Так день ведь, а ночью звезд не увидишь — небо пеленой затянуло.

— а в лесу, неба завсегда за ветвями не видно, надо на дерево лезть — ночью, факел в руке зажавши, а через версту — лезть по новой, ну и доколь так уйдешь, будь ты хоть чародеем, хоть философом?

— Так ... тогда .. если ... — смутился пацан, вроде как воеводу поучать собрался, а спросить хочется.

— Мы этого гада — всю дорогу от острога прикончить пытались — ответил на невысказанный упрек воевода, — да он тоже понимал, на что пошел, сразу у монголов полный доспех выпросил — не берет его охотничья стрела, а тяжелого самострела не взяли охотники, мука с ним в лесу — сейчас-то согласны и не так помучиться, да поздно. А всякие ловушки — они больше на зверя неразумного, да человека неосторожного, тому, кто в лесу жил они все видны. Места же для засады удобные — у татар странные воины есть, вроде берсерков свеев — не боятся смерти, а чуть ее не ищут — они впереди и шли. Но отсюда, за подмогой, ему точно дороги нет.

— А если сами дорогу найдут? ведь тыща людев — можно метки ставить какая тропа куда ведет?

— А скажи мне — куда ведет звериная тропа?

Почесал в затылке и выдал:

— К воде зверь идет, воевода ...

— Молодец, а где в лесу вода?

Сбил мальца с толку,— вон она река тоже через лес течет, но спусков к воде — по пальцам, а в лесу? да везде вода в лесу, сырой лес — ручей в каждом овраге, если не болотце так лужа.

Приходится подсказывать:

— А почему товар с лодий на телеги именно здесь перегружают? Возле того же острога — и река пошире и вторая речка рядом впадает? А дороги к нему нет, только по воде?

В любопытных глазах зажигается понимание.

— Ведьмин овраг? и рукой на правый фланг показывает.

Этот небольшой отросток Ведьмина оврага немного не дотянувшийся до городка — представлял из себя небольшую часть громадного лабиринта, из всевозможных балок по дну которых бодро журчали ручьи, тянулся на десятки верст как в стороны заполняя собой весь угол между рекой и трактом (точнее будет сказать — тракт был проложен по краю ведьминого оврага), ручьи из оврага потихоньку превращались в заболоченную речушку впадавшую в реку к которой по тракту таскали грузы — только верст на сто ниже.

Староста уже с десяток лет носился с идеей прорыть судоходную канаву — и заполнить овраг водой из реки, заменив тем самым сухой путь на речной. Этого энтузиаста не смущало ничто:

-ни то, что глубина оврага была сажени на три меньше высоты обрыва в реку — если сможем выкопать канаву глубиной в пятнадцать сажен пол версты длинной — что нам на три сажени овраг углубить?

-Ни то, что воды в реке явно не хватит и обмелеют обе — он показывал рисунки ворот которые будут удерживать воду и открываться только перед кораблем

-Ни то, что кузнец сказал — ворота нужны будут из железа.

На одно он не знал ответа — как очистить дно будущего канала — сделать там шаг без топора и пилы было решительно невозможно.

Хотя если татары вздумают вдоль него атаковать — может и помогут горю? Ну, хотя бы сажен тридцать расчистят, пока не надоест?

Нет, по большей части овраг не был неодолимым препятствием — просто, даже вблизи, села можно было заблудиться — слишком часто появлялись новые балки и куда то девались старые — точно и впрямь ведьма под землей ворочалась.

-Дядь, воевода глянь-ка. Глазастый мальчишка усмотрел нечто необычное за спиной.

Из за поворота реки выплывало "чудо", при ближайшем рассмотрении, оказавшееся двумя плотами.

Настойчивость противника вызывала восхищение. После тяжелейшего перехода (ну спали вряд ли стоя, но где придется — точно) вместо отдыха — махать топорами срубая плоты, только во исполнение приказа провести всестороннюю разведку (то есть с воды — тоже).

И вот теперь татары вовсю толкались шестами — пытаясь двигаться против течения хоть и неглубокой (от одной до двух саженей), но отнюдь не ленивой речки. Выглядело это — как галоп в исполнении черепахи: масса усилий, а перемещение все одно — ползком.

Лодии-то — ходили вдоль заболоченного берега, там течения почти не было, но от илистого дна — шестом не оттолкнешься.

Второй номер расчета охнул.

— чем они их связали?

постреленок и тут влез:

— арканами, у них у каждого должен быть и еще целый перечень вещей которых если нет, хоть иголки, хоть сабли — голову долой.

На пацана глянули с усмешкой — дескать заврался, но воевода кивнул — правда. Многие перекрестились — "чудны дела твои господи", за потерю оружия — понятно, но за иголку...

Плоты приближались медленно и не замечали пока опасность — река была 2/3 перестрела даже охотничьего лука, а они еще и под правым берегом шли.

Так, пока ползут, можно подумать: спустили их, скорей всего, вместе с выходом дозора или раньше, рассчитывали, что хоть кто-то проскочит? Проверяли, как охраняется река? Ошибка во времени, скорее всего, из-за того, что против луга гораздо шире, а течение медленней.

Ну, воевода, отдохнул, мальцу байки рассказывая, а теперь занимайся своей работой — думай, а то время идет.

И кого ж к нам принесло? Что не охотников за добычей — ясно, слишком далеко забрались. Мысль про две тысячи — пока отложим, слишком рискованно загонять сразу тысячи, и нет тут для них цели: ни города, ни крепости, ни войска, а в лесах и болотах сгинет как один человек, так и тысяча.

Думай, вот ты — темник, узнаешь, что можно обойти через леса и ударить во фланг. Значит, сначала пойдет передовой отряд, тысяча — много, полтысячи? И желательно, знакомых с лесом — плохо. Что еще, в конце стоит небольшое село, но там могут быть всадники — село на тракте, который и является целью — надо иметь силу, достаточную, чтоб разбить несколько десятков витязей или штурмовать — батуры, тяжелая конница? Хуже некуда, но подтверждается — на разъезде был хороший доспех. Сколько их, если в передовом дозоре два десятка? — не меньше сотни. Что еще — тяжелый переход лесом, ловушки, в конце штурм — полон с собой не потащишь и на месте не возьмешь — хорошо, нам не придется убивать своих. Но это значит — смертники? — опять плохо. Сколько их — сотни две.

В итоге — от 800 воев: 100 батуров, 200 смертников, полутысяча легкой конницы.

Как используют? Стандартная тактика:

сначала перестрелка издали, провокация ложным отступлением, разведка сюрпризов (вроде ям) десятками смертников — не годится, у нас сильные стрелки с дальнобойными луками (как они думают) и машины — значит, просто бросят вместо десятка — больше, имитируя атаку, или просто в атаку, в этом случае надо стоять: 75 самострелов, на 50 метров пробивающих любой доспех, на ста пробивающий кожаный, до 180 метров вполне годится для незащищенных людей и лошадей — посекут вполне качественно. Арбалеты — с 25 м, и нет полусотни, особенно если бить наверняка — в коня. Луки тоже проредят хорошо, а резерв подойдет ближе и не даст прорваться.

Хотя при 3 пиках на метр — пройти могут только защищенные броней и обученные кони.

Значит:

"бескровная волна" — конные лучники засыпают строй стрелами, но сворачивают, открывая удар тяжелой коннице. Стрелкам некуда свернуть, кроме как в проход между холмами, он ведет на обрыв — но это не страшно, успеют встать, рассчитать, чтобы все стрелки успели повернуть — не проблема для грамотного командира, у них — грамотный. Но приказ должен гнать его вперед — мы ему не нужны, мы помеха на пути к тракту.

И он должен торопиться, если затянуть с ударом — засека будет достроена, и придется гонять стрелков по кругу, теряя людей под огнем "лучников" и машин, пытаясь зажечь сложенную из сырых хлыстов засеку — большие потери и невыполнение приказа.

Через "Ведьмин овраг" им дороги не найти — ее я сам не найду (один раз — искал "золото змея", заблудил так, что думал, там навсегда и останусь), там месяц кругами ходить можно.

Значит, надо мне быть здесь — собираться они будут за поворотом, увижу, кто пойдет в атаку. Ждать ночи — им невыгодно, мы на своей земле, и ночь гарантирована веселая...

Ну вот, и плоты доползли, надо же: заметили опасность, отползли к другому берегу, но все равно идут вперед (вернее — ползут).

Лучники дали несколько залпов — без толку, у них даже не щиты от стрел, натуральный плетень соорудили, кто-то уронил шест и все, плоты все равно ползут против течения.

— Воевода, может, баллисту развернуть?

-Зачем, у нас есть маленькие, Марфа, сюда с десятком!

Залп из арбалетов, один, второй, болты с такого расстояния пробивают щиты навылет, на первом плоту никого не осталось, а на втором стоят трое — не шелохнутся, багатуры? Их броне потерявший силу болт не страшен.

Остается последнее:

— Митрофан, если готов, "бей" — на требуше дегтя не пожалели, скрипа нет, слышен только хлопок пращи.

Камень в талант круто забирается в небо — все выше и выше, там вроде и птицы не летают. Затем, повисев чуток, начинает опускаться вертикально вниз — тут сердце у воеводы попыталось уйти в пятки, до пяток не долетело — застряло где-то посредине и забилось там, пытаясь выскочить наружу, а камень все падал прямо на макушку, пока не ударил плот точно посредине.

Фонтан брызг и щепок во все стороны и ... голова над водой!

"в кольчуге плывет" — ахнули дружно, не поймешь кто.

Выкрик десятницы и залп — голова ушла под воду, все.

Марфа берется руками за живот и выдает — "я теперь знаю, о чем бабка говорила — "так спужалась, что мало не родила" — все ржут, ясно, что испугались не меньше, но признаваться неудобно.

А у воеводы мысль:

— Митрофан, не спеши заряжать, пусть думают, что нам на это час нужен.

— Заряжать по-старому?

— Незачем перед боем людей утомлять — постучи в барабан, а они пусть крутят медленно.

Здоровенные лбы ухмыляются, еле перебирая ногами под барабан.

Влазит отрок:

-Дядь Митрофан, как вы его — в первого раза!

— А что тут такого?

— Ну, ведь нацелится надо, рассчитать усе.

— Ты помнишь, на каком холме мы учения прошлый год проводили?

— Там, — рукой вперед.

— А позапрошлый — там, — чуть правее.

— А пять лет назад — на этом.

Митрофан достал из за пазухи книгу:

— Вот они все старые пристрелки. Я, племяш, в любую точку в округе камень положить могу, ну — куда добиваем, а второй — прямо поверх первого.

— Неужто поверх?

— Не всяк раз, но не дальше чем на сажень от первого — так-то.

— Ты же в эту книгу не заглядывал, когда целился — я видал.

— Так все должно быть в голове, а книга — тому, кто после меня стрелять будет — вот так-то.

Воевода отошел посмотреть за поворот — все должно решиться в ближайший час (пока не заряжен требуше), или бросят вперед смертников, или попытаются сразу смести одним ударом, приказы — отданы, осталось только ждать.

Опять ждать.

Воевода спустился с холма к развернутой кухне — в борьбе голодного брюха и здравого смысла победил долг. Нет — нажираться, несмотря на громкий протест желудка, все равно нельзя: если железо в брюхо засадят, оно, конечно, без разницы (хотя мучаться все равно меньше), а вот если просто ударят или конь лягнет, то полная кишка и порваться может, так что — потерпим.

А вот должен же воевода проследить, как работников кормят? И вообще дела идут? — так отож. Правда, чего это воеводу перед атакой в тыл понесло? — так нет смысла тетеревом на току торчать — сидят в лагере татары, а вышли б — сорвалась с верхушки ели стрела с лентой привязанной, ее с холма тот час углядят и сигнал дадут (ох, и много слез пролили девки за ленты эти, что со всего села собирали, но в подушку — в голос, али на людях даже самая последняя дура не сподобилась).

А дела, меж тем, вертелись быстро и четко — молодец староста, все у него споро делается и дело и "дело". Вот одна бригада бездоспешных составив свои косы/вилы в почти не кособокую пирамиду и засучив рукава раскладывает из кучи колоды на лугу, следом за ними идет вторая и перекладывает те колоды на две сажени дальше, третьи поднимают их и складывают в кучу на новом месте — работа кипит, без суеты, но быстро и без ленцы. А вот несколько колод поволокли в сторону — расщеплять клиньями, уже для дела.

Отъехала телега — возчик погнал ее в сторону села, там, за поворотом, несколько мужиков поднимут со дна десяток колод поставят их вертикально подопрут другими и выждав положенный срок погонят назад.

А вот и непорядок обнаружился:

— Ты ж коня так загонишь! — закричал воевода вознице, только что подъехавшей телеги. Тот с размаха хлопнул себя ладонью по башке и суетливо кинулся распрягать, к нему подскочили другие, помогли, обтерли сеном, взяли за повод и начали водить кругами — под косым взглядом обалдевшего от такого внимания коня, который чуть не спотыкался от растерянности, всем своим видом говоря: "Мужики, вы че? Вы че, мужики?!".

Помимо этого староста умудрился решить еще кучу не предусмотренных планом кампании задач: с легким обалдением смотрел воевода на печь с громадным, вмурованным прямо в нее, котлом, в котором что-то жизнерадостно булькало, и десяток котлов поменьше стоящих сверху на решетке, на длиннющий стол человек на 60 из расщепленных плах и такие же лавки (все собрано "на шип"). Все это, под навесом из жердей от солнца, в стороне заканчивается сооружение еще одного такого же навеса, и под ним пацаны слепляют камни глиной, накопанной на склоне холма — создавая какую-то странную, плоскую, небольшой высоты плиту: печь, догадался воевода — на случай дождя, одежу сушить и самим отогреваться.

Воевода бросил взгляд на прошедшую только шестую часть пути, выю требуше и подумал ошарашено — "ежели татарин еще с атакой потянет, то к его приходу тут крепость встанет — аккурат вокруг столовой".

А вот и староста, вместе с попом, тоже на требуше смотрят — в глазах тоска. Значит и здесь разговор будет. Сели за стол.

— Ну что, не идут? — староста.

— Не торопятся, да и нам спешить некуда — каждая секунда, помощь приближает.

Отвели глаза — не верят, в общем правильно.

— Может переговорщика пришлют? За откупным? — поп, вот даже как...

— Латиняне батюшка, тоже под конец откупаться пытались. Помогло?

— Но все же — серебро отдавать не кровь проливать,— опять староста.

— Мне, с моей ротой князю, проще — я из города выйду, как крыш не видно — вы уже за меня не отвечаете, а там — "мертвые сраму неимут". Но вы, как соседям, в спину которым татар пропустите, в глаза смотреть будете? (а они ведь действительно могут прийти — поспрашивать, а потом место солью засыпать). Да и для татар — думаешь, они не поймут, что мы князя предали? А для них нарушивший слово — хуже пса, и никакие законы на него не распространяются. Но, допустим — сдержат они слово, так что в обмен заберут? Скотину, коней, само собой, серебро все подчистую — тоже понятно, товары со складов (а нам за них в холопы идти?), но это все наживное, а вот с девками как? — невольницы в цене у них нынче (Ага, дернулся староста — у него от жены-покойницы только три дочки-красавицы и остались, и тоска из глаз ушла, аж цвет поменяли), и парней заберут — в кошар, лестницы под стены других городов ставить (Ага, дошло и до попа, на годы вперед заглянул — понял).

-А вообще — че зря зубами лязгать, бросят татары косточку — Мир и приговорит. Кивнули согласно — ну и ладно.

Но поп не угомонился.

— А ежели они сами уйдут?

— !??

— Ну там, приказ получат или умрет хан ихний?

— Ну, представим, они сюда ведь два дня по дремучим лесам лезли, по оврагам и тропам звериным — и это только от острога, а к нему — еще день тропами, а потом три дня по тропинкам. А теперь представьте этот путь назад — без припасов, проводников (не упустим мы его боле, хватит того, что раз ушел), с нашими охотниками, которые по лесу легко обгонят, и моими дружинниками вместе с ополчением на плечах?

— Засеки строить и прикрытие оставлять ...

— Ясно это, но кого на засеке оставлять? Кто против двадцати дружинников и трех десятков судовой рати выстоит? А если будут такие — пусть с голоду дохнут, а мы обойдем и дальше пойдем. В общем — нет у них дороги назад, только через нас переступить.

Махмутек тысячник и командир сводного отряда, посланного обеспечить безопасный проход основных сил тумена, смотрел на склонившегося в поклоне командира разведчиков:

— Докладывай, что там у нас с разведкой?

— Урусы разбили плоты своей машиной, два десятка погибли, я задержал переправу.

— Да! Кто ж знал, что у Урусы по реке стрелять могут. Правильно сделал.

— Возьми сотню хромого Али пусть рубят деревья в руку толщиной и вяжут щиты высотой в полтора роста длиной в две телеги. Сделать колеса, установить на щиты к щитам прикрепить дышла, что б можно было толкать перед собой.

— Сотню конницы и разведчиков — переправить на тот берег, пусть двигаются в сторону селения, себя пока не выдавать.

— Как только будем готовы атаковать — дадим сигнал, пусть переправятся возле села урусов и подожгут его, затем подходят с тыла и начинают обстрел, если будет возможность атаковать машины — они должны быть уничтожены.

— Так, приказ ясен?

— Да!

Переправа, переправа...

Только собрался воевода после разговора успокоить нервы (нашел повод пожрать, попросту говоря), как из лесу возле татарского лагеря взметнулась вверх стрела.

— Стрела, с луга, — крикнули с холма. — Одна голубая, одна белая (ленты)

Воевода с усмешкой глянул на попа с старостой.

— Вот вам и "степняки", вот вам и "воды боятся" ... По суше только издали показались, а в воду второй раз лезут, несмотря на первое купание.

— Зачем оно им?

— Хотят по той стороне обойти и назад переправиться — чтоб будущие рабы не разбежались. Не знают, что рады бы, да некуда.

— А еще не знают, что с той стороны — торфяник, а дальше вовсе болото, и к берегу даже лоси, что по болоту как по камню ходят, к этому берегу без крайней нужды не подходят. Чего ж с ихним проводником приключилось — должон был уразумить, али не поверили?

Ну да пусть для них это будет новостью попозднее.

— Эй, гонец!

Пацан лет 12-ти бросил поводья пегой кобылки и побежал к воеводе, кобылка, как собака, тоже потопала следом — послушать, вдруг хозяин что забудет, пока доедем?

— Дуй в городок, к причалам — скажи "пора" пусть не дадут переправиться, а потом стрелами отгонят от берега и встанут супротив. Татары просто так не успокоятся — могут даже мост из плотов строить начать, ну так — пусть это делают, из-за щитов не высовываясь, али пороки строят — чтоб кораблики отогнать. Сигналы — стрелами и рожком. Пошел.

Проводив взглядом гонца, воевода задумчиво глянул на старосту.

— Как думаешь, у татар ведь тоже глаза есть, стрелу видали — хватит охотников с теми самострелами, что дали, и людей купцов, чтоб им в лесу хозяйничать не позволить? Али отсюда людей снимать...

— Лес то свой, и, думаю, там уже каждая колючка в глаз целит, хлесталок и "клыков" на всех тропах... да и самострел — что на лося, что на человека сделать недолго, с него ж не на сто саженей бить, а на две. Неужто одоспешеных людей купцов пеший татарин одолеет? Да еще когда со всех сторон стрелы летят? Разве что батуров в лес пошлют — тогда пусть ищут, мои отойдут, рассыпятся, вечно они лес чесать не будут и далеко идти тоже не рискнут. Мы опосля вернемся и оставленные секреты вырежем — какие могут быть секреты там, где все село корешки-ягоды отродясь собирало?

Махмутек, стоя на берегу, смотрел за переправой сотни, не сходя с коня, само собой, и не столько от привычки - видно, просто подале.

Река здесь разлилась на два перестрела (300 -400м.), ни течения, ни обрыва — тоже мне, преграда.

Пусть кому другому она путь загораживает.

Воины споро набили сухой травой кожаные мешки — каждый должен иметь, если головой дорожит, кони вошли в воду и поплыли к недальнему берегу.

Успели уйти на полтора перестрела, как из-за холма вверх по течению взлетела стрела — "опасность!" и из-за обрыва на повороте слева показались кончики мачт.

Два удара сердца, громом отозвавшихся в ушах — и на середину реки выскользнуло ... два драккара.

Сердце прыгнуло вверх и застряло в горле, а глаза Махмутека увидели кошмар наяву:

как вылетают на берег носы с драконьими головами, вот и на брег, и в воду обрушивается волна закованных в сталь воев, по сто двадцать с каждого, убивая все живое. Великаны, а любой татарин такому макушкой только до плеча достанет, батур - ну, может, до подбородка или носа.

Вот они сбивают стену щитов, не обращая внимания на густо летящие стрелы, а что они могут сделать такой броне? Оцарапать — так в ихнем роду на смертельные раны внимание обращать не принято — уже убитые дерутся, пока не падет последний враг.

Вот, над плечами гигантов (даже для этих!) с громадными секирами в первом ряду высунулись хищные жала копий, и строй двинулся вперед — как конь сквозь траву. Разбить такой строй не может даже атака батуров — такой воин один может повалить ударом щита всадника вместе с конем, а уж когда они в строю ...

Вот они прошлись по лугу, как коса — от берега к лесу и назад, убивая все живое — пеших, конных, и пасшихся, да так и оставшихся неоседланными, коней.

Вот и закончился поход за славой и одобрительным кивком темника — "доблестно": оставшихся и раненых добивают разбредшиеся по лугу викинги и вышедшие из леса русичи...

Сердце вернулось на свое место, зато рука сжалась на древке бунчука в бессильной ярости — глаза увидели, что драккары идут гораздо медленней, чем им положено: видны только по три весла ближе к носу и корме, да и не драккары это — лодии купцов, стоявшие у причала.

/*За ошибку Махмутека можно вполне простить — еще сто лет назад русское судно вообще не отделяли от "балтийского" — делали их лишь с небольшими отличиями во внешнем виде (и те же мастера) — материалы и конструктивные отличая и сейчас не слишком видны — они больше ниже ватерлинии, да чуть выше борт и т.д. — и ладья, надо сказать, взяла от своих прародителей самое лучшее */

Вот, они проходят мимо — на носу несколько лучников, на корме тоже, два великана с громадными щитами закрывают кормчего (хотя даже самый сильный лук не добьет полперелета ), десяток лучников посредине возле мачты, на носу и корме по стреломету — не гиганты, но стрелу в большой палец толщиной и длиной в аршин метнут, и далеко.

Гребцов не видно — они укрыты под тентом, натянутом от борта к борту, перекидом через шпирты — слой пропитанной смолой шерсти (войлока) между слоев парусины — не то что стрелу, сулицу удержит.

Прошли по головам попавшихся на пути, в дальних полетели стрелы, развернулись в десяток ударов весел и пошли назад тем же манером, часть воинов повернула назад, но разве уйдет от скользящего по воде корабля плывущий? На берег смогла выйти только переправлявшаяся последней группа.

Корабли подошли ближе — только собрался отдать приказ об обстреле (хоть и понимая, далеко и бесполезно — тент блестел от пролитой на него воды), как стрелометы с обеих лодий ударили разом: воин, стоявший спереди, вылетел из седла, будто его ударили копытом, под стоявшим справа коня пробило насквозь, приколов голень стоявшего рядом с ним к боку его коня, слева тоже донеслись удары.

Двое стоявших рядом со стрелометом ухватили тетиву руками в кожаных перчатках и рывком натянули, наводчик бросил новую стрелу на ложе — пришлось уповать только на коня, галопом уносящего своего хозяина подальше от берега реки.

Глава 3

Подготовка

Ну что же, начнем инвентаризацию своего обоза. Надо проверить, что этот хитрый жук черби натаскал. Да, послал мне аллах начальника интендантской службы, а поначалу его хитрая толстая рожа с раскосыми глазами не внушала доверия. Как бурундук все тащит. Все нычки готов забить разным барахлом, как только лошади еще не передохли под такой тяжестью. Ладно, выберемся отсюда - устрою шмон-парад, не дай аллах, что лишнее будет...

Каждый из моих бойцов имеет по одной запасной лошади и одной вьючной. Соответственно это 1000 вьючных лошадей с минимальной нагрузкой 140кг. Итого вес моего арсенала составляет 140 тонн разнообразного воинского скарба.

ДА!! Вот это да! Я просто восхищен предусмотрительностью этой землеройки, которая набила закрома так туго, что просто диву даешься, как еще не лопнул. Жирная морда.

КРАТКИЙ список воинского имущества находящегося на вооружении тысячи (ну, думаю, загружать читателя перечислением ВСЕГО не стоит, перечислю только основное, ну и по ходу боевых действий может, что-то еще понадобится)...

— Ну, иди сюда, поборник крохоборов, родственник тушканчика. Показывай, что здесь у тебя!

— Уважаемый Махмутек! Да пусть...

— Хватит, говори по делу, а то мне кажется, что своим красноречием хочешь утаить от меня что-то важное и нужное.

— Ну что Вы, высоко...

— Заткнись и показывай.

1.нефть в бурдюках по 10 литров. Сто бурдюков — 1 тонна сырой нефти.

2.готовая смесь в глиняных кувшинах ручного использования по 0.5 литра с обмазкой горлышка для поджигания. 1000 штук — 500л готовой смеси. — 1 тонна.

3. Кожаные бурдюки двойной кожи с обшивкой из мешковины на 5л — 500штук — 100кг

4.Гвозди кованные разнообразные — 200кг

5.Механизм спусковой для осадных машин — 20 штук — 50кг

6.Полосы стальные по 2м длиной и толщиной 5 мм — 30 штук — 200кг

7.Валы для метательных машин разного диаметра и длины металл — 10шт — 300кг

8.Пилы,топоры плотницкие. Много, на двух лошадях везли. — 400кг

9.Кованные части для осадной техники — 200кг

10.Свинец в листах — 400кг

Пока остановимся на открытии тайн моего арсенала.

Что же мы можем из этого сделать?

Осадная черепаха. Полевая модификация имени Махмутека:

По конструкции метательная установка напоминает торсионный онагр. Вместо торсиона используется расположенный на верхней части набор из металлических пластин. Может использоваться для метания 10кг боеприпасов. В качестве боеприпаса могут быть использованы обрубки бревен, камни, зажигательные БП. Эффективная дальность стрельбы составляет 300-350 метров. Скорострельность составляет 25 выстрелов/ час. /*Нашел упоминание о таких баллистах в справочнике по осадной технике только там используется деревянный лук, а у меня рессорный набор из стальных пластин*/

Тетива сплетена из металлических жил, имеет два пальца в диаметре. Для амортизации будара ложки об упор используются мешки, набитые овечьей шерстью. Натяжка осуществляется лебедочным механизмом. Вертикальная наводка. Для изменения угла выстрела применяется подкладной брус, навешиваемый на упорную балку. Горизонтальная наводка путем перемещения баллисты влево или вправо.

Да, приоткроем завесу, кто такой - черби.

Чистокровный китаец. Высококлассный инженер. Любитель выпить и гуляка, не пропускающий ни одной юбки. Провоевал 15 лет. На его счету много взятых крепостей, как в составе корпуса инженеров, так и самостоятельные штурмы. Под его руководством строились осадные системы при штурмах киданьских крепостей. В азиатском походе был удостоен личной аудиенции с САМИМ за применение нового состава зажигательной смеси. И это все в 30 лет.

Честь имею представить — Ши!

Круглый как колобок, рано растолстевший со щеками выглядывающими из за ушей, Ши метался между вьюками сложенными в окруженном со всех сторон стане, размахивая на ходу руками и переваливался при ходьбе с бока на бок, как пекинская утка, при упоминании которой его узкие глазки ещё больше жмурились, придавая его лицу хитрое выражение?

— Так давай рассказывай, что будешь строить и сколько времени тебе понадобиться для этого.

— Уважаемый, я смотрел как наши воины ходили в разведку и увидел, что позиция руссов почти неприступная. Но есть несколько способов одолеть их. Первый способ — тихой сапой.

Мы уже строим чапары. Штук 5 — 6 штук. Общая длина 10м. Щит установлен на треугольной раме усиленной раскосами высота 2,5метра. Ширина 3 метра. Внутри установлена упряжь, чтоб лошадь могла толкать вперед. После выхода на позицию щиты дополнительно укрепляются опорными брусьями. Позади щитов располагается баллиста ведущая обстрел передовых позиций руссов. Обстрел можно вести моей зажигательной смесью ко...

— Потом расскажешь, что дальше строить будешь. Сколько баллист можешь сделать?

— К моему великому сожалению, достопочтимый, только еще одну, но можно построить ручные пороки.

— Нет, не надо они недалеко стреляют, да и эта кибитка странная, что там стоит, что можешь сказать?

— Ничего. А для работ мне потребуется 4 десятка на строительство баллист и 2 десятка на заготовку чурбаков для метания, еще 2 десятка на то, что б сделать чапары.

— Ты получишь людей! И повернувшись к стоящему рядом сотнику — ... Твоя сотня помогает нашему луноликому брату.

— Торбоган ему брат. - проворчал сотник.

-Поворчи мне, улыбнулся Махмутек, о взаимной "любви" этих двух, непримиримых борцов с женскими сарафанами, по тысяче ходили легенды. Никто уже помнил, из-за какой бабы началась у них "вражда".

— Продолжай, Ши.

— Обрубки бревен должны быть в ладонь и три пальца длиной, такого же диаметра. Все обрубки сложить в болото, что б пропитались водой. Надо где то 200 штук для начала.

— Из свинца отливаю шары размером в три пальца, их можно использовать как снаряд или как утяжелитель при стрельбе зажигательными снарядами. Надо послать людей в овраг тем протекал ручей и на дне можно набрать камней.

— Ну что, вперед за работу!

Махмутек опустил пиалу и посмотрел на своего сотника, командира 6 сотни.

— Я понял господин! Сколько людей я могу взять?

— Три десятка, пошлешь какого посчитаешь нужным. Сам останешься. Мне нужно знать, что это за кибитка стоит на правом крыле руссов.

Разведка боем

— Махмутек! — в походную юрту вошел кешиктен.

— Возвращается отряд, который должен был еще раз попытаться переправится через реку, плохие новости. Переправа не удалась, там на реке были ладьи урусов и, когда первые два десятка были на середине реки, они потопили плоты и перебили людей. Сотник Илан-торч отвел людей от реки без твоего приказа.

-Где ОН?! — Гнев с силой ударил по вискам.

- Я всегда не доверял этим хорезмийцам. Трусливая собака! Давай его сюда.

В юрту вошел невысокий коренастый воин средних лет с глубоким шрамом у правого глаза, от этого казалось, что он щурится на солнце.

— Что ты можешь сказать в свое оправдание? — Остановившись напротив сотника, заложил руки за спину. — Рассказывай, как все было!

— Мы вышли к реке ниже по течению. Оставив лошадей на коноводов, я отправил людей собирать сухостой на плоты, а десяток ... послал разведать реку. Они вышли к реке, разошлись на выстрел стрелы и стали наблюдать. Первые два плота были готовы за три часа. За это время на реке не проплыло ни одной лодки, как будто вымерло все.

Птицы вели себя спокойно, утки плавали. Вообще ничто не указывало на то, что русы затаились рядом.

— Почему не послал людей за поворот?

— Мой хан, это было невозможно, заболоченный берег, бурелом, лошади не пройдут.

Когда плоты были на середине, с противоположного берега взлетела стрела, потом послышался скрип весел, потом над прибрежными кустами показались верхушки мачт. Выскочили лодки и очень быстро догнали наши плоты. Мы стали стрелять по ним, но они прикрылись щитами, я велел стрелять зажигательными стрелами, одна лодка задымилась, и они быстро ушли вниз по течению. Но успели разбить все плоты. Два десятка погибли. Я подумал...

— Мне без разницы, что ты подумал!

— Но, мой хан! Я распорядился готовить еще плоты, но тут с берега прислали гонца, тот-то и сказал, что лодки возвращаются. Подъехав к берегу, увидел, что лодки встали в трех перестрелах от нас. Гонца посылать к Вам не стал, через реку не пройти, лодки русов не дадут.

— Махмутек отвернулся от сотника и, пожевав губами, сказал.

— То, что ты вернулся назад, не исполнив приказ, это плохо, но еще хуже, что ТВОИ, — выделив это голосом, сказал Махмутек, — воины плохо смотрели за рекой и позволили руссам застать плоты врасплох.Их надо наказать, и приговором будет смерть. Но казнь я отложу, у них будет возможность купить себе жизнь. Мне надо знать, что за странная кибитка стоит у руссов на правом крыле.

И, повернувшись кешиктену, стоявшему у входа, — скажи, чтоб отменил три десятка из сотни Тохучара.

-ДА, господин!

— Где эти недостойные жизни?

— Построены и ждут Вашего слова.

— Пошли, хочу сам посмотреть им в глаза.

И, отвернувшись от сотника, стремительно шагнул из юрты. Перед юртой шагах в десяти стоял куцый строй из людей и коней.

Подойдя к строю, Махмутек окинул его взглядом. С левой стороны щуплая фигурка малорослого воина привлекла его внимание...

_____

Полная луна светила на небе, стремительно летели облака, черными тенями скользя по земле. Чуть слышно фыркал конь, толкая теплыми губами в щеку. Придерживая голову рукой и поглаживая , шептал ему - потерпи, рано еще, ш-ш, успокойся. Вдали почти неслышно завывал волк, и конь подергивал гривой и, переступая с ноги на ногу, прижимался к Махмутеку, молодому тогда десятнику, только-только избранному.

Это было его первое задание, первое дело в качестве десятника, и от того, как он себя поведет, зависела вся его дальнейшая жизнь.

Впереди послышался еле слышный шорох травы, и приподнявшийся из травы разведчик сказал:

— Их 15 человек, в двух юртах с краю, ближе к лесу. Лошадей охраняют шестеро, двое у костра спят. Двое со стороны леса, двое со стороны поля.

— Хорошо, бери с собой Очира и выступайте , мы ждем.

Еще ... потом идем следом. Время тянулось со скоростью арбы, которую тянула старая кляча. Наконец впереди заухал филин, затихнув, ухнул еще два раза. Пора.

Махмутек вскочил на коня и, пустив того шагом, наклонился, всматриваясь вперед.

В призрачном исчезающем свете луны увидел фигуру, вставшую справа, направил к ней коня — Ну? — Все мертвы — ответил разведчик поднимая коня из травы, -вставай упрямая скотина , в сердцах пнув коня в брюхо, научил на свою голову так и норовит завалится когда не надо, да еще вставать не хочет, — тварь.

Догоняй — бросил ему Махмутек тронув коня двинулся вперед, десяток потянулся мимо разведчика. Перед становищем к десятку присоединились разведчики, и Махмутек во главе громко кричавшего и завывающего отряда ворвался в стан. Разбуженные криками люди выскакивали из юрт. От костров горящих между юртами по стенкам металось пламя .Голый по пояс но с мечом в руке меркит выглянул из юрты, и получив стрелу в грудь стал заваливаться навзничь обратно. Сзади раздались щелчки тетивы по наручам и из юрты послышались стоны боли и крики ярости. С треском расползлась сбоку кошма и в прорезь вылез здоровенный парень с копьем в руке, присев он уклонился от стрелы и хекнув на выдохе послал копье в ближайшего всадника. Взмахнув руками тот повалился на землю. Меркит бросился к коню схватил за узду и одним прыжком закинул тело в седло, и тут же в его спине расцвели три прекрасных цветка удэ хомон исполненных из гусиных перьев, молча, протянувшись вперед, он упал с коня, ломая оперение стрел.

Резкая боль ожгла Махмутеку левую ногу, с той стороны держа в руках деревянные вилы замахивался для второго удара мальчишка, одетый в равных грязный халат, соломенно-грязные волосы прилипли ко лбу, черные глаза смотрели с ненавистью. Подав коня в сторону, Махмутек рубанул саблей, мальчишка, защищаясь, вскинул перед собой руки, но сабля, перерубив черенок, развалила правую щеку и, опускаясь, разрубила грудь наискось.

Пацан отшатнулся, и стал заваливаться на спину, раскинув руки с зажатыми обломками вил. Махмутек повернул коня и бросился на помощь своему отряду.

_______

Соломенно — грязные волосы, черные жгучие глаза смотревшие с ненавистью — это был он, меркитский выблядок, не добитый той ночью. Заныла рана на бедре, долго болевшая и напомнившая сейчас о себе. Махмутек прошел вдоль строя, вглядываясь каждому воину в лицо и пытаясь понять, почему они небрежно исполнили свой долг, почему из-за их небрежности должны гибнуть их боевые товарищи.

Выйдя на середину Махмутек посмотрел на строй — Вы знаете что Я должен ВАС всех Казнить за небрежение воинским долгом? — строй молчал. У вас есть шанс сохранить Ваши никчемные жизни. Тот, кто из Вас вернется из разведки, тот останется жив.

И, повернувшись к Илан-торчу спросил — кто у них десятник?

— Джамал,- ответил сотник у указал на щуплого, с соломенно-грязными волосами и горящими от ненависти черными глазами. Посмотрев на десятника Махмутек спросил

— Ты все понял десятник?

-Да! -хриплым голосом ответил Джамал , Да я понял.

— Тогда веди своих людей, вы должны узнать что за кибитка у русов стоит на правой стороне. — и наклонившись прошептал ...

___________

-Господин, господин — Махмутек повернул голову, справа накатывался, размахивая, руками как ветряная мельница Ши.

— Что тебе? Недовольно спросил он.

— Я проверил свои записи по обозу и нашел, что у нас в обозе есть один скорпион.

— Где ты взял эту мерзкую тварь? И как мы сможем её использовать?

— Господин ...

— Потом . — остановил его Махмутек и повернувшись к строю сказал

— Джамал иди! И исполни, что я сказал.

— Да, говори — повернулся он к Ши.

— Скорпион это стреломет на станке, только у него сгнили пучки конского волоса и мне надо...

Махмутек не слушал Ши, он смотрел ему за спину, где группа всадников потянулась к выходу из леса.

— ...я могу соединить это вместе и получить вполне приличную аркбаллисту.

— Когда ты сможешь закончить переделку скорпиона?

— Постараюсь как можно быстрей, кузнецы и плотники работают быстро, как могут.

— Готовь баллисту к испытаниям!

— Да, господин. И склонившись в коротком поклоне, Ши ушел.

_______

Раньше:

Быстрей, еще быстрей. Но уже нет сил, лезть по этому бурелому, сплошным ковром, покрывающим дно оврага. Тропа ранее так удобно стелющаяся под ногами, растворилась в кустах, оставив после себя кучу сгнивших веток и прелой листвы. Дальше пришлось карабкаться через поваленные полусгнившие стволы деревьев. Постоянно нагибаясь что б пролезать под низкие висящие ветки.

Как тарбаган в родной степи, выглядывающий из норки и прячущийся при опасности. Вверх вниз, выше ниже.

Здесь не пройти, шаг назад, поворот, нагнутся. Не отстать, стоит сделать шаг в сторону и кажется что эти деревянные чудища обступают со всех сторон, тянут свои сучковатые лапки ,цепляясь за одежду просят — остановись, отдохни.

И только стена. высоченная стена оврага возвышающееся справой стороны указывает путь.

— Сколько мы прошли?

— Когда будем подниматься?

— К стене — прохрипел десятник, махнув рукой в её сторону, и стянув с бритой головы лисий малахай, вытер с лица пот.

Осталось совсем немного, подъем наверх. Но до стены пришлось продираться еще полчаса. Дойдя до нее остановились. Высокая крутая осыпь земли, перемежаемая небольшими площадками заросшими кустарником. Не широкие, в полметра шириной и в длину пять, они давали возможность остановиться и передохнуть. Оглядевшись по сторонам, десятник подозвал к себе свой десяток и, указав на стену, приказал начинать подъем.

Закинув на кусты аркан, самый младший стал карабкаться на стену. Взобравшись, оперся спиной на осыпавшийся склон. Обмотав аркан вокруг пояса и, пустив через плечо, кивнул головой, следующий полез на гору. Через минуту на площадке стояло двое. Следующая площадка находилась сбоку от них метрах в шести и выше на три метра.

Второй отвязал с пояса веревку. Бросок, промах, при попутке затянуть петлю веревка соскочила и упала вниз. Новая попытка, на этот раз бросок был удачным: широкая петля загребла крупные ветки и, затянувшись прочно, зацепилась за куст. Второй с силой потянул веревку на себя — держит. Первый, перехватив за его спиной веревку, шагнул к стене прошел по краю и, повиснув на руках, стал передвигаться к новой цели. Трудно, тяжело. Еще один подъем и там самая большая площадка, на которой спокойно расположится весь десяток, можно будет и передохнуть. А пока вперед.

У-У шайтан — распрямившаяся ветка, выскочив из-под руки, с силой хлестнула верхолаза по лицу. Перехватившись поудобней за корни кустов закинул тело вверх, сел откинувшись назад, продавив тело к стене стал вставать, подтягиваясь на руках...

__________

Отойдя от тысячника Джамал натянул на голову малахай пошел к строю Махнув рукой запрыгнул в седло. Потянув узду, направил коня к входу из стана. За спиной раздался мерный перестук копыт , это его десяток двинулся за ним. Шумели деревья, беспокойный ветер перебирал ветками, в дали стояли брошенные чапары и строй руссов казавшийся маленькой стенкой которую казалось можно перемахнуть одним прыжком. По мере приближения стена вырастала превращаясь в отдельные щиты, уже стали виды лица.

Джамал поднял руку всадники за спиной остановились.

— Рассыпаться, три коня расстояние,— и, тронув коня, двинул его вперед. За его спиной строй из девяти человек раздвигался, выстраиваясь широкой дугой. Джамал посмотрел в сторону оврага, как ему сказали, там есть воины с десятником Солонго и они пошли в обход. Значит надо отвлечь руссов. Он знал Солонго с которым сталкивался во время предыдущих битв. Старый десятник прошедший не одну войну, руководивший своим десятком жестко, но не жестоко. Опытный Солонго мог найти выход из любой ситуации, но ... сейчас только всевышний мог помочь ему и десятку его родичей. Да попали они как суслик в пасть лисы!

С высоты своей лошади Джамал видел, как вдалеке за строем урусов, мельтешат люди хватая, что-то длинное и растаскивая по полю. Не доходя до края оврага лицом к полю стояли ратники, держа в руках копья. Привстав на стременах попытался еще чего ни будь разглядеть ещё, но тут со стороны строя руссов раздались крики и тут же смолкли. Послышалось бряцанье оружия и выскочив из-за строя. В его сторону выбежал, сокращая дистанцию десяток ратников вскидывая на ходу арбалеты. Джамал дал кобыле шенкеля и, перехватив повод, потянул в левую сторону, отворачивая от набегающих стрелков. Перекинув щит, на правую руку и прикрыв ногу, Джамал сполз, на левую сторону спрятавшись от стрелков. И покрикивая — кху — кху стал разгонять лошадь, выходя из под обстрела. Сзади гулко захлопали арбалеты с противным свистом два болта прошли над склонившимся в седле Джамалом. Еще один болт, с противным скрежетом, сильно дернув за плечо, застрял в наплечнике.

______

Из-за поворота выскочил и начал стремительно растекаться по полю десяток всадников, бросая на ходу стрелы — разведка пожаловала. Несерьезно, но это можно использовать — по знаку воеводы перед строем выскочил десяток, затем второй из купеческой судовой рати — в руках арбалеты. Остальным арбалетчикам дан строгий приказ — бить в коня, или в грудь, и сразу за седлом.

Как только всадники подскакали на три десятка сажень, последовал залп, после которого на коне остался только один — всадник, в рыжем малахае, странно скособочившись, вовсю нахлестывал коня вдоль строя. Недолго, миг, и он уже вскакивает с земли, выхватывая саблю, к нему бросается сразу пятеро, пытаясь прижать к оврагу и взять живым. По всему полю происходит подобное — по два-три воя наваливаются на уцелевших, норовя задавить щитами и обезоружить.

______

Он пропустил момент, когда в лошадь попал болт, дернувшись вперед и напрягаясь из последних сил, саврасая, подстегиваемая плетью и болью от застрявшего за седлом болта, по-человечески всхлипнув, прыгнула вперед, тем самым спася Джамала от болта, который, ударив в шлем, скользнул в сторону.

Оглушенный Джамал начал терять равновесие и, чтоб удержаться в седле, потянулся вперед, оглядываясь через плечо. То, что он увидел, не обрадовало - в седле оставался всего один воин, и тот, нахлестывая лошадь, отступал в сторону леса. Не доехав до леса, он сполз с седла и, грузно упав, замер без движения. Оставшиеся в живых, выхватив сабли, рубились с руссами.

-Ааа яа ах, - вскрикнул, когда арбалетный болт на излете ударил в бедро правой ноги.

И, ещё раз пришпорив лошадь, чутьем опытного воина почувствовал, что - все, у смертельно раненой лошади кончились силы, и она сейчас упадет. Выпростав ноги из стремян, приготовился соскочить, но не успел - саврасая, спасшая его в бою, кувыркнувшись через голову, упала, выкинув Джамала из седла.

"Ой-ё, кажется, жив, и надо убираться отсюда", — подумал он. Но, во время этой скачки, саврасая, неуправляемая всадником, подскакала слишком близко к обрыву, туша убитой лошади, по инерции пролетев с пяток метров, шлепнулась на самом краю и стала сползать в овраг. Аркан, висевший с правой стороны седла, при падении распутавшийся, обмотался, вокруг ноги Джамала, и убитая саврасая, как будто и после смерти не желая расставятся с хозяином, утащила его за собой. Беспорядочно хлопая руками по земле, в попытке ухватиться, Дажамал с криком исчез в овраге.

_____

Немного ранее:

Привычным движением засунув лук в саадак Асхат перехватил азиатским хватом копье, так удобнее работать против строя, верный Булан (тюркское — лось) уловив начало атаки даже раньше чем прозвучал сигнал, потянулся вперед набирая ход. Глядя на качающей в такт шагам Булана , вражеский строй, через маску закрывающую лицо.

Шаг - вверх.

Шаг — вниз.

Все как будто замерло.

Шаг — вверх.

Шаг - вниз.

Стихли все звуки.

Вверх.

Вниз.

Воздух стал плотным тяжелым, с трудом пролезая в глотку, и, чтоб сделать вздох, приходится делать усилие, проталкивая его в легкие.

Вверх.

Вниз.

Замерли люди, кони.

Перед вражеским строем замер откидывающийся назад ратник руками схватившийся за лицо. Открытый в крике рот, оскаленные пасти коней с пеной срывающейся клочьями, кровь, блеснувшая алой струёй.

Вверх.

Вниз.

Шаг, ещё шаг и все кончилась!

Тишина взорвалась — громким ржанием раненых коней, щелчками разряжающихся арбалетов, криками людей.

До строя осталось всего два десятка шагов, когда стрела арбалета ударила в личину. Откинувшись от удара, почувствовал еще один удар в бедро, ногу ожгло болью. Стерпеть — посыл еще, посыл до строя осталось совсем чуть— чуть

Крик конский, режущий душу крик Булана.

— И в тебя попали мой родной потерпи ещё немного.

Посыл, ещё посыл.

Вот они щиты, лица за ними, выставленные копья

Ещё Посыл.

Пора и, подобрав на себя узду, поднимая Булана в прыжок Асхат встал на стременах, бросил копье в открывшегося слева ратника, заржал Булан, получивший удар копья в грудь, с криком отлетел ратник, сбитый с ног ударом конской груди.

Удар в плечо, рука опустилась под весом щита - больно.

Всхлипнув валится Булан пробитый арбалетными болтами.

Ноги прочь из стремян, подкатиться поближе.

Удар в спину, еще удар - больно.

Вытянув руку с саблей ткнул под колено ратника.

Удар.— Как бо ...

Булан мой! Мой родной, пойдем, я тебя напою.

____

Воевода подошел к моющему руки неприметному человечку, "приказчику" одного из купцов. Совершенно неприметный тип, но вызывающий стойкое ощущение гадливости — ну да сейчас не до высокомерия.

— Что говорят пленные?

— Ничего. — бегающие по сторонам глазки.

— И ведьма не смогла уговорить?

— Да, они давно рады сказать и так, просто татары попались неправильные — по-татарски не бают.

— А по каковски? — пожатие плеч. — мир, он большой, это мы их всех татарами числим, а говорят собственно татар-то и в живых нет поди никого.

— Десятник, скорее всего, баять мог, но ушел, в овраг сиганувши — зря выходит только людей под стрелы подставляли.

___________

Командир разъезда спрыгнул с коня, секунду помедлил и отцепил от седла самострел. Всем хорош добрый лук, но и эта игрушка иногда просто незаменима. Например, как сейчас — когда приходится стрелять вниз, в овраг, сжавшись за щитом целя в узкую щель между краем оврага и боковиной поставленного по диагонали каплевидного щита. Лучнику так не извернуться — ему в полный рост стоять надо.

Татар заметили охотники поставленные наблюдать за оврагом, о присутствии там посторонних стало ясно довольно давно — по поведению птиц. Но показался враг, из мешанины веток и зелени, совсем недавно.

Охотники пустили стрелы — скорее мимо, стараясь сдержать и самим не подставиться, сейчас их сменяли вои разъезда, а сзади сбивались в некое подобие строя бездоспешные — ну это скорее для лишней тренировки: под стрелами на десятисаженный обрыв не вылезешь, да и смысла нет — конный разъезд одним ударом, как бык муху, сметет нападающих назад с обрыва.

Из листвы снизу вылетает стрела, впиваясь в щит, в ответ туда уходит болт — вскрик, но не боли, а скорее брань на неизвестном языке. Отходим, прикрываясь щитом, на освободившееся место заступает новая двойка стрелков, разряжая вниз самострелы, меняются на следующих — так играть можно долго.

Пока неясен смысл происходящего, татар слишком мало — будь их сотня или хотябы пять десятков, обстрел со спины строя мог иметь весьма серьезные последствия — неопытное ополчение могло дрогнуть, под стрелами летящими отовсюду. И то — если с фронта будет накатываться другая волна.

А так... может остальные по дороге заблудились? И тут, нападавшие перестали перебрасываться стрелами с воями и начали обстрел строя, их свистом направлял засевший на дереве с противоположного склона наблюдатель. Стоявший отдельно лучший стрелок выцеливал его напрасно — в мешанине веток видно ничего не было, стрельбой он себя не выдавал — далеко и не затем посадили, а эхо, метавшееся между стенок оврага, напрочь забивало направление.

Следом (накаркал!), со стороны строя, послышались команды и началась суета. Так, теперь мешкать неслед.

По команде два десятка бездоспешных навалились на стоящую рядом старую телегу — в двух стоящих на ней "каменных" бочках массивно плескалось нечто похожее на тесто для блинов, два десятка матерных выкриков и телега летит в овраг, расплескивая содержимое и ... заваливается на спину ротозей из мужиков — глянул как упало, на свою голову.

Следом бросают факел — огоньки разбегаются в разные стороны, и скрываются под клубами дыма. Султан чернее ночи поднимается вверх, не доставая до края оврага начинает укладываться вниз — в овраг, заполняя его до краев — будто тарелку студнем.

— Надо же, как лис в норе ... — еще один ротозей стоит рядом.

Рука в наруче крепко прикладывается к загривку дурня и, прикрыв его щитом, воин тащит его подальше от края — как говорится от греха ...

А тем, кто в овраге... плечи аж морозом передернуло — кто хоть раз хлебнул дыма от загоревшегося вара, коим днища смолят, сейчас вполне может представить каково внизу.

Теперь — поставить охотников следить за оврагом дале (пока бессмысленно, но порядок должен быть), отдать распоряжения привезти еще вара (тоже вряд ли понадобится — но случаи, они всякие бывают) и в седло — патрулировать, у каждого свое дело — одним в строю, другим в разъездах.

___________

Стайки, вспугнутых падением Цагаандоржа, птиц с громким чириканьем разлетались по округе. С тихим шорохом рассаживаясь по кустам и веткам ближайших деревьев.

Перешагивая через поваленное дерево Бяслаг повернулся к шедшему сзади Тугалу и, отшатнулся от плеснувшей в лицо крови, арбалетный болт, просвистев на плечом, ударил в шею и, разорвав её, полетел дальше. Схватившись за шею, Тугал по инерции сделал шаг и на подогнувшихся ногах опустился на землю. Бяслаг развернувшись, пошатнулся от второго болта, ударившего в бок, не сумев сдержать себя, вскрикнул от боли, и, встав за деревом, достал из саадака лук посмотрел на верх. — РУСЫ! — крикнул он. Позади, раздался треск кустов, это воины, разбегаясь, занимали места для стрельбы. Щелкнула тетива одного, другого лука наверху раздался вскрик и, что то белое, мелькнув, завалилось на спину и исчезло. Звуки стрельбы раздавались по всему оврагу. Вдруг над краем обрыва показалась телега, секунду покачавшись на краю, словно нехотя начала падать вниз, расплескивая содержимое двух больших бочек. Дымным росчерком прочертив небо в овраг полетел факел....

________

— Нинжбад! — позвал Махмутек телохранителя.

— Господин, наблюдатели с края леса видели, как русы перебили десяток Джамала. Подобрали раненого воина, он рассказал, что Джамал разделил людей и решил проехать вдоль строя русов, но их обстреляли из арбалетов, стреляли по лошадям, выживших взяли в плен.

— А Джамал?

— Последний раз он видел, как Джамал, нахлестывая лошадь, поворачивал в сторону оврага и больше он ничего не видел.

— Что еще он рассказал?

— Он умер.

— Так Джамал жив или нет?

— Никто не видел, как его убили или взяли в плен!

— Иди, оставь меня одного и скажи, чтоб никого ко мне не пускали.

Кешиктен склонился в поклоне. Махмутек откинулся на подушки, закрыв глаза.

Старый шрам на бедре болью напоминал о себе и о событиях той ночи ...

__________

Красные всполохи от горящих факелов рисовали причудливые маски на лицах, стоящих на коленях людей. Едкий запах сгоревшей юрты витал в воздухе.

— Ты говорил, что не знаешь этих людей? Сам предоставил им кров и пищу. Тебе известно, что эти люди повелением нашего хана объявлены изгоями, и никто не имеет права им помогать? Или ты считаешь, что наш хан не прав? — спрашивал Махмутек у старика стоящего перед ним. И обернувшись к стоящим рядом воинам.

— Готовьте кол, я хочу посмотреть, как этот червь будет извиваться на нем, — и, посмотрев на старуху, — её тоже. Хромая на левую ногу, подошел к коню и, с трудом забравшись в седло, оглядел разоренное становище. В грязи валялись мертвые тела, двое воинов у загона для скота довязывали последних пленников, укладывая их на землю. Пустив коня шагом, поехал по становищу. Через два десятка шагов он увидел пацана, что всадил ему в ногу вилы,

Подъехав ближе, остановился над ним. Всмотрелся в бледное лицо, с рассеченной щекой, залитое кровью. Кровавая пена пузырилась на губах.

— Ты смотри живучий, щ-щенок!!

— Эй! — Окликнул он воинов, вязавших в узлы добычу. — Тащите этого меркитского выблядка вон туда — указав плетью в сторону, где готовилась казнь. Двое подбежали, схватив за ноги, потащили к лобному месту. Посмотрев вслед, Махмутек пустил коня, развернув его в сторону загона.

— Сколько пленников? - Спросил он воина, выпрямившегося при его приближении.

— Здесь. Три женщины, семеро детей, шестеро мужчин в загоне.

— Тащите их всех туда. И, отъехав, остановился, повернув коня на восход солнца. Тоненькая светлая полоска на темном горизонте возвещала о наступлении нового дня.

Он ненавидел Меркитов, некогда сильный и грозный род, за все то, что они сделали с ним и его родом, то, что должно было случиться было местью!!! О, великое небо! Неужели то, к чему он стремился в последние пять лет, начнет свершаться, сегодня его МЕСТЬ начнет получать удовлетворение. Как сладостен этот миг.

— Махмутек — всё готово. - окликнул его подъехавший воин.

— ДА!! И пусть она совершится! — прошептал, Махмутек разворачивая коня.

Подъехав, окинул взглядом место предстоящей казни. Оглобли, грубо оструганные, лежали рядом с выкопанными ямками. Невдалеке лежала колода. Связанных пленников положили в ряд. Воины стояли полукругом, обступив лобное место. В наступившей тишине слышно было, как потрескивают в костре угли, всхлипывают дети, тихо плачут женщины.

Подъехав Махмутек к ряду лежащих пленников, остановил коня.

Стало еще тише, замолчали женщины и дети, казалось, что сама природа затихла и замерла от страха. В воздухе разлилось тревожное ожидание.

-Люди! Рода ... вы преступили закон! Вы дали кров и приют изгоям, объявленным вне закона нашим Ханом! И за это вы должны быть наказаны. Тишина взорвалась криками женщин и детей.

— Выполняйте,— махнул плетью воинам Махмутек.

Воины подбежали к старику, опрокинули на спину, один из них, махнув ножом, взрезал штаны. Второй споро привязал к ногам веревку. Третий положил кол и наступил на него ногой. Схватившись за веревку, двое палачей рывком надвинули несчастного старика на кол. Истошный крик, переходящий в вой разнесся над становищем, в воздухе разнесся запах крови перемешанный с запахом экскрементов. Подхватив извивающееся жертву, палачи вставили кол в приготовленную яму, поставив несчастного, вертикально, повернули его лицом к Махмутеку.

— Ну что? Старик ты готов к встрече с всевышним?— спросил, вглядываясь в искаженное мукой лицо.

Переведя взгляд на воинов, махнул плетью — давай.

Новый крик разорвал воздух над местом казни и, дойдя до наивысшей точки, оборвался хрипом, когда кол вставили в яму.

- Щенка — привязать к кольям пусть смотрит, как подыхают его родичи

Воины быстро исполнили приказанье, привязав мальчишку за руки к разным кольям, распластав его по земле между ними.

Заставив коня сделать шаг к пленникам, лежавшим на земле, посмотрел на стоявшего рядом с ними воина, кивнул ему головой и сделал знак плетью поперек горла. Тот, положив на землю щит и копье, шагнул в сторону женщин, доставая на ходу нож. Подойдя, опустился коленом на спину взял левой рукой за волосы и, запрокинув голову, провел ножом по горлу. Широкой струей кровь плеснула на землю, тело дернулось, в беззвучном крике открылся рот. Подождав когда тело перестанет содрогаться в последних каплях жизни, воин встал со спины убитой им женщины, шагнул к другой...

Мужчин поставили на колени, двое встали с боков схватив за связанные сзади руки с силой потянули их вверх, третий встав чуть сбоку открыв кожаный мешок накинул его на голову обреченному и схватив за волосы потянул на себя открывая шею, взмах сабли четвертого воина, и голова упала в мешок. Так были казнены все мужчины.

Детей положили на колоду и ударами деревянной палки сломали руки и ноги. Последним ударом детям ломали шею.

Махмутек сидя на коне, смотрел как по его приказу, и приказу его Хана умирают эти люди.

Когда новый день вступил в свои права, отряд Махмутека уже скрывался за увалом ближайшей гряды. В торбасах, вьючных лошадей лежало свидетельство выполненной работы.

У него тогда был приказ догнать и убить изгоев. С меркитами ... его воины промолчали и никто тогда не узнал, что произошло в становище.

________________

— Господин — В юрту шагнул кешиктен — Там Ши просит тебя принять его.

Махмутек потряс головой, прогоняя тягостные воспоминания.

— Давай зови его.

В юрту вкатился Ши и, согнувшись в поклоне, затарахтел как арба по камням.

Господин, господин, я делал как все ты просил, но у меня у твоего верного слуги ...

— Тихо! - Поднял руку перед собой Махмутек — Говори помедленней, я твой китайский акцент с трудом понимаю, когда ты торопишься.

— Господин! Перед тем как проводить испытания я решил еще раз проверить баллисту. При взводе в боевое положение произошел срыв со стопора, и баллиста, на холостом ходу, ударила в опорную раму. Сломался рычаг, погнулся вал, треснула опорная рама и одного любопытного урода размазало соскочившей тетивой.

Махмутек вскочил на ноги и бросившись к китайцу схватил того за халат на груди притянул к своему лицу.

— Если к утру ТЫ МНЕ НЕ ДАШЬ АРТИЛЛЕРИЮ, то сам вместо коня подо мной в атаку пойдешь — крикнув это в лицо, откинул Ши в сторону входа.

Подхватившись, Ши резво выскочил из юрты.

Усевшись на подушки Махмутек сжал голову руками, провоевав уже полтора десятка лет, он прекрасно представлял те жертвы, которые придется понести атакуя русов.

Без поддержки артиллерии выбить противника с такой позиции практически нереальная задача, потери будут настолько огромны, что ни о какой добыче вести речь будет нельзя.

Некому будет её собирать и везти по этим лесным дорогам, которые и не дороги, а так тропинки в лесу — ведущие из ниоткуда, в никуда. Эти дикие места, когда за день пути можно не увидеть солнца, когда вокруг тебя расстилается лес, страшный и непонятный. ГДЕ вы? Любимые степи, ковыльные моря, бескрайнее раздолье.

И эти вонючие дремучие непреодолимые заросли непонятных кустов из которых с диким визгом выскакивают кабаны и норовят полоснуть клыками по ногам или, того хуже, поддеть клыками коня за брюхо. Это не то что в степи в плавнях мелкие кабанчики, ЭТО какие-то горы КАБАНИЩЕ с человека ростом.

А волки? Ростом с хорошего теленка, сильные, наглые, людей не боятся, нападают сразу всей стаей и если один то не отбиться, разорвут! А эта, как его — РЫСЬ сильная, цепкая прыгает сверху и, перекусывая шею, убивает сразу. Скольких воинов и лошадей пришлось потерять пока сюда дошли.

Эти тягостные раздумья прервал приход телохранителя.

— Господин, Джамал вернулся! И с ним десятник Солонго, из отряда, который Вы посылали по оврагу. Плохие новости, весь отряд в овраге руссы сожгли, сбросив телегу с какой жидкостью, она разлилась по оврагу, а потом сверху бросили факел. Солонго повезло, он стоял далеко от того места, где упала телега. Поэтому его только обожгло, руки и лицо.

А Джамал говорит, что когда под ним убили лошадь то та, падая в овраг, затащила его с собой. Падая, разодрал себе морду, переломов нет. Но, к сожалению, он ничего так и не смог выяснить по поводу странной кибитки руссов. Его атаковали стрелки с арбалетами.Он сделал ошибку, разъединив отряд, послал его широкой цепью к позиции руссов.

После того как он упал в овраг, через некоторое время, он встретил Солонго и вдвоем они дошли обратно.

— Джамала схватить и связать! Солонго отправить отдыхать и лечиться.

— Да! Господин! Поклонился Нинжбад и, повернувшись, пошел к выходу.

— Подожди! Остановил его Махмутек — приготовь все для казни, этот трус должен умереть, сегодня, сейчас.

— Как?

— Отсечение головы. Как будете готовы, позови меня!

— Да, мой Господин!

Махмутек откинулся на подушки еще немного, последний меркит умрет, и его месть будет удовлетворена....

__________

— Господин ВСЁ готово. Мы отвели его к оврагу и ждем Вас! — склонился в поклоне Нинжбад.

Подходя к месту казни, Махмутек сначала увидел свет факелов освещавших лесную поляну, на которую свозь густую листву не пробивался свет солнца. Красные всполохи от горящих факелов рисовали причудливые маски на лице стоящего на коленях Джамала. Два телохранителя завернув руки за спину, заставили, Джамала, наклонится вперед. С боку стоял наготове с обнаженной саблей палач.

Махмутек подошел и, наклонившись глядя в лицо, сказал — "Вот и ВСЁ — БРАТ!!!". Отойдя на шаг, кивнул палачу, свистнула, рассекая воздух, сабля. С глухим шлепком свалилась на траву голова, грузно упало отпущенное тело, и ручеек крови гонимый еще живым сердцем тугими волнами выплескивался на траву...

_______

— Чапары готовы?

— Да.

— Та машина, что стояла на горке, может стрелять не чаще, чем раз в час. У нас будет шанс, под прикрытием щитов приблизится к строю на расстояние выстрела из лука. К каждому щиту, чтоб был багор — расчищать путь для конницы, не выходя из укрытия пусть убирают колоды. Когда щиты приблизятся на расстояние метров 40— 50, открыть стрельбу из луков, вправо от себя, целясь ратнику в правую сторону.

Одновременно с выдвижением линии чапар, сзади их, начинает движение сотня конных, на ходу стреляя из луков. Позади сотни стрелков - пусть станут две сотни тяжеловооруженных конников, в нужный момент - ударят в строй, а пока — пусть тоже стреляют, чтоб не выдать себя. Как только щиты подойдут близко — двум десяткам тяжелой конницы нанести удар, заставив строй раскрыться, после — следует удар всеми силами.

Задача первых десятков — расстроить первые ряды выбить копейщиков дать возможность коннице прорвать фронт. По приказу, остальные идут в бой в тылу батуров.

Глава 4.

Пашка

Пашка был безнадежно влюблен. Ничего необычного в том не было — четырнадцать лет парню, некоторые уже и жену имеют, и дети случаются. И лопоухость чуйствам не помеха. Необычным было разве что само чувство — не пылкая страсть подростка, а спокойное счастье, свойственное скорее умудренному годами мужу, когда все страсти отгорели и остались только тепло и ясное понимание, что лучшей — не найти на белом на свете.

Руки оглаживали родное, знакомое, губы шептали ласковые слова, сегодня — свершилось, сегодня — всерьез, не игра, не баловство и забавы — все в первый раз по-настоящему. Ну и как водится — чуда не случилось, вышло неплохо, но и только. Вот и шепчет он любимой ласковые слова, стараясь успокоиться заодно и сам — будет еще многое впереди, и будет все замечательно, не может быть по-другому — главное, пережить сегодняшний день, да и все остальные потом — тоже, и так до самой смерти...

Глаз привычно пробежал по знакомым контурам — ох и хороша, а стройна как — разве может быть стройней? Ложе мореного дуба, без малого две сажени, блестящее полированным деревом без единой неровности, сейчас обильно смазано дегтем, широко разбросанные длинные ноги — все четыре, крепко стоят на специальных щитах, плавные изгибы трех луков, с громадными колесами на концах, тонкая, но невероятно прочная, витая из стальной проволоки, тетива.

Как такую красоту не любить? Люби, и 100 пудов чистого веса вполне могут ответить взаимностью. А дураки-латиняне — ЕЕ "скорпионом" называли, глупые люди — туда им и дорога, а как он ее называет, так это только их дело.

Ну, чувства чувствами, а похвала воеводы — она и человеку, и машине приятна, хоть и не заслуженна, это-то нам хорошо понятно, правда, прелесть? А сегодняшний день действительно надо пережить.

Осмотр неисправностей не выявил — начинаем натяжение.

Окинем взглядом конструкцию — перед нами поставленная на "телегу" крепостная катапульта. Сама телега тоже конструкция примечательная, влево-вправо от нее откидываются четыре "паучьи лапы", под каждую подложили по щиту из досок (чтоб не утонули в глине, на которой стоят), и, натянув воротом четыре каната — подняли телегу, так, что колеса сейчас висят в воздухе. Возит это чудо, о 16 широких колесах, аж шестерка лошадей (хотя и четыре — вполне хватит). Думаете, долго разворачиваться из транспортного положения в "боевое" — когда как, по норме для спокойной ситуации 300 ударов сердца, а на случай, если на тебя конная лава прет — 60. А можно и с колес вмазать, но тут никто гарантии, что не перевернет или кони не понесут, не даст — если не по ходу стрелять.

На телеге лежит поворотный круг — этакая плоская миска, больше сажени в диаметре, в которой на десяти лапах катается катапульта, причем пять лап — внутри "миски", а пять на наружной ее части. Сверху над лапами — собственно катапульта.

Сейчас, по случаю установки в непрочный грунт, каждая "паучья лапа" телеги закреплена дополнительными растяжками. "В поле" предусмотрены щиты от стрел, но сейчас их нет — машина стоит в "капонире" из частокола с навесом из жердей.

Теперь — собственно о катапульте.

Как все же неплохо все продуманно, думал Пашка (скромничаешь, ну-ну, но справедливости ради и твоя голова тут тоже поучаствовала), вот заряжающие зацепили кованный крюк полиспаста за крюк, ввернутый в скользящую по ложу каретку. Это ее тетива толкает вперед, форма у каретки — хм, иначе как "сложная" не скажешь. Второй крюк блока крепко ухватился за специальное кольцо на торце ложа.

Конструкция блока весьма примечательна: сразу за крюком расположены несколько выточенных из мореного дуба колес, в желобке по торцу каждого колеса бежит тонкий, но прочный канатец, соскочить с "пути истинного" ему не дают маленькие ролики, расположенные на параллельных основной оси боковинах. Сложно, зато заряжающие на это устройство, размером с два кулака, не нарадуются — каждое колесо уменьшает нужное усилие в 2 раза.

Вот они вчетвером ухватились за поперечину, которой заканчиваться свободный конец, и, как будто лодку против течения, бодро протянули семь сажень вниз по склону, щелчок, и каретка встала на стопор.

Пашка левой рукой тянет рычаг предохранителя до упора (это нельзя забывать!) и сбрасывает крюк с каретки (сам — только сам!). Еще двое из расчета хватают освободившийся крюк и тянут вниз, когда он достигнет земли, убежавшие как раз вернутся, а блок будет готов к повторению натяжения.

Теперь зарядка: берет у второго номера уже заряженный ствол и, определив руками, где находится центр тяжести, кладет им четко по середине каретки (если хочешь, чтобы сулица легла в цель — это важно), в бою эту работу выполняет второй, а Пашка будет неотрывно "целить", но пока никого врага не наблюдается — готовимся. Потянули за рычаг на каретке, и ствол зафиксирован намертво, торчащее из него острие смотрит вперед.

Зарядка окончена — и что характерно, за те же сорок ударов сердца, что девчата заряжают свои арбалеты. Правда, там один человек, а не восемь работает.

Переходим к наводке:

Наводчик сидит в специальном кресле, слева от ложа, прижавшись лбом к войлочной прокладке прицела, и вслепую манипулируя эксцентриками наводки.

Снизу, под ногами, две педали "грубой наводки". Первая, тормоз поворота — снимет наводчик тормоз (его для этого вперед наклонить надо) и потянет второй номер машину, за зарядную скобу, поворачивая ее на цель, пока наводчик тормоз не нажмет. Тоже — для вертикального наклона. Слева от ложа — предохранитель, а рядом с ним — спуск. Справа, самый дальний "поворотник" — влево в право так сказать, ближе — "вертикаль" у нее единственной ручка не круглая, а навроде уключины лодочной.

Зачем? А вот представьте, как все выглядит: уперся Пашка лбом в прицел,через две трубочки на супостата смотрит, левой рукой за спуск плавно тянет (кто за него дергает — тоже попадает, только мимо), правой любовь свою обнял и "поворотник" тянет, а чем ему "вертикаль" наводить, если с башни или, вот как сейчас, с холма целить — хвоста то бог не дал? А локтем правой руки и придется наводить, влево-право ее качая.

Да еще — на прицеле четыре винта, ох и дорогая штука, прицел, треть всей машины по цене, — их надо крутить заранее, поправки внося. Под ложем прячется еще рычаг, позволяющий это ложе качать — ну, да им и не пользуются почти.

Видал Пашка как-то у купца на ярмарке идола индийской богини многорукой — и первый раз в жизни зависть испытал. Жаль такие люди — далеко водятся, хорошие наводчики из них бы выходили.

Правда, помимо ловкости и любви, к чуду этому, есть еще одно — надо цифры любить.

А цифры они разные: сколько надо на прицел ставить, если на 200 м. стрелять, а если на 300? А сколько, если ветер справа два узла, а если на узел больше стал? А если с башни стрелять или холма как сейчас? В мороз или в жару?

Запомнил? А тепереча все вместе: с холма в 45 м. под углом (-12) прохладно ветер узел? И какой из восьми вариантов правильный? Научишься это чувствовать, будут и у тебя как у Пашки на пять десятков сажень. сулицы ложится так, что их ладонью накрыть можно.

Выстрел — событие не простое, как выбрал спуск, каретка срывается с места, подчиняясь силе разгибающихся каждый в свою сторону луков, и бьется о тормозной, оббитый войлоком брус. Сулица скользит по стволу и уходит в цель, а вот брус тормозной — он тоже непростая вещь — подвижный он, чтоб энергия удара на станину не приходилась. А с чего вы думали наша прелесть такая стройная? Всего 100 пудов? Иначе б — от тяжеловеса требуше ничем бы не отличалась.

Так вот — сдвигается брус, связанный с ним противовес, по обратной стороне ложа двигаясь, гасит тем часть отдачи. Но, не всю — откатятся лапы на валиках по вогнутой миске, упрутся в загнутые края бортиков, и прейдет энергия толчка в подъем всей катапульты, вместе с ее наводчиком — вверх. Медленно, ведь не пушинка, поднимется на три четыре ладони и так же медленно опустится вниз, соскользнет на дно миски, в горизонталь самостоятельно устраиваясь, и замрет готовая повторить все заново.

Орудие наведено, прицел выставлен — противник пока не телится, взгляд обегает аккуратно разложенные заряды.

Сколько ж это все стоит ... Будто чистым серебром в противника кидаемся. Это вообще свойство войны: кровь и золото на ней вполне вдруг-друга переходят.

Берем полгривны — это один воин, свей или нурман в тяжелой кольчуге с секирой, есть тыщи три гривен — можешь нанять войско из 1500 таких (им ведь еще припас, перевоз, кони в обоз — все эти "мелочи" поболе крови стоят). А там — что хочешь, хочешь, можно на княжие сесть, главное им платить не забывать, или в Константинополь на войну наняться.

А хочешь кровь сберечь — берешь гривен меньше, но тоже очень много, и покупаешь вот такую красавицу и боевое железо к ней — во врагов метать. Было-б это совсем не подъемно, но спасибо князю — все припасы на войну из налога вычитаются.

Можешь вообще налога не платить — накупить на все броней да снарядов, но помни — возникнет у князя нужда, заберет все подчистую — будешь голым задом находников пужать. По этому — в городских арсенале половина князя, четверть городка, а еще четверть у купцов со складов забрали, во временное пользование, так сказать.

______

Вот стоят еще два ствола — с них все и начиналось, когда полтора года назад Пашка, покрутившись вокруг старых крепостных катапульт, набрался наглости и пошел к Укадемику с проектом модернизации — нарисованным углем на спертой у матери здоровенной доске для пельменей. Покрутил воевода, доску и так и сяк, ногтем кусок присохшего теста поковырял — и вышло, что проще делать новую, чем старушек переделывать. Но сначала проверить было след.

Месяц стволы делали. Сначала обточили на станке для стрел, да копий, прямой да сухой хлыст дуба в руку толщиной — копье по сути, затем полирнули его, до блеска, и натерли "писчим камнем", затем оковали медью, кузнец пока спаял нужную трубу медную — чуть всех не поубивал, и "на горячую" насадили на древко — медь остыла и натянулась.

Укадкамик предлагал правда сразу медную отливку проточить, но кузнец про деньги буркнул и про что-то вроде "... дармоедов на мою голову, берите что дают" и воевода увял. Затем трубу сняли, слегка нагрев, внутрь вставили камышинку и залили расплав. И начал кузнец по чуть-чуть оковывать болванку проволокой -и стальной, что на кольчуги, и железной.

Нагреет в горне часть проволоки, что еще не накручена и кует по кругу, переплетая — за раз, не более трех оборотов выходило. Долго, высокое мастерство надо, а все одно — из шести стволов только три годны оказались, остальные на шаблоны для сулиц пошли.

Потом, старую катапульту под ствол переделали, тут столяр за полдня управился, и испытали — два ствола отстрелялось хуже один — вровень со старым вариантом.

Пашка был убит горем — все труды прахом, а остальные радовались. Кузнец его уныние заметил и мозги вправил, оказалось — не бывает так, чтобы новое сразу вровень с дедовским прадедовским встало, десятки, а то и сотни раз переделывать приходится — упорство в этом деле головы не менее важно.

А еще спустя, две недели, взял воевода свое жалование, все, что успел получить от князя за полгода (аж две гривны — жениться можно и хозяйство завести), и еще десять гривен миром собранные, да Пашку, вместе с его болтливым языком в качестве противовеса к голове, и поехали они "за тридевять земель в место чудес полное".

Два дня по тракту, на сменных конях, и у ярмарочного города пересели в ладью — сколько чудного там было, да "по усам текло...". Прыгнули на борт, и понесла неспешная речка их дальше. За двое суток сна и прибыли.

Пока Укадемик сговаривался с мастерами, Пашка успел сунуть нос везде, и что странно — нос остался не пострадавшим. Вот про остальное так сказать нельзя: уши, за которые его оттягивали от разливающего жидкое железо многопудового чана (там же и рубаху, заодно, пропалил брызгами) и от чана для протравки, превратились из лопухов "в слоновьи", голова едва не отвалилась, от полученных подзатыльников — чтоб не стоял где не надо, не лез руками туда где пальцы оставить можно, и вообще — не лез со своими мыслями к знающим поболе него людям. Количество пинков — учету не поддавалось даже приблизительно, тут как в муравейнике, как не стань, все одно кому-то пробежать мешаешь.

Но посмотрел, если не все, то многое. Более всего поразили Пашку: молот если не на сотню пудов, то на пять десятков — точно, что с змеиным шипением взмывал под потолок, чтобы рухнуть от туда с силой от которой земля в пятки била, и небольшая бочка в которой крутилась чугунная болванка. Не сама понятно — парнишка одного с ним возраста хитрые штуки "пендалями" именуемые крутил. Парень постарше — прикладывал к ней хитро вырезанный шаблон, тоже не сам конечно — винты крутил, навроде тех что сейчас на прицеле красуются, и за десяток минут — болванка превращалась в точную копию МЕДНОГО шаблона, большего чуда — медью сталь резать, да еще и будто масло, Пашка в своей жизни не видал.

На выпученные глаза старший ответил — "А ты в соседнюю выгородку загляни — там вообще углем треугольные дырки в плите продавливают". Сходил ясно дело, но там не так занятно, стоит на плите черный полый стержень, да по чуток вглубь уходит, глазу незаметно, но какой смысл ему врать? Разве что на подмастерье посмотрел, как тот на пять аршин вверх носится, чтоб ведро воды колдовской в воронку вылить — из которой вода по кишке в дырку в середине стержня течет.

Много было чудес, а потом пришел Укадемик, взял его за ухо многострадальное и поволок в управление — к главным колдунам, стало быть местным.

Один из них что-то с порога Пашке предлагать начал, но воевода оскалился на него — натурально, по волчьи, и колдун завял, буркнул только себе под нос неодобрительно, только смотрели все странно — будто на собака на еду на хозяйском столе — и жрать хочется и НЕЛЬЗЯ (неужто — вправду людоеды?). Потом начали про придумки расспрашивать — тут вся робость с опаской прошла, заболтал их так, что глаза тоскливыми стали. Но, заказ — приняли, выдали штуку с два кулака, не Пашкиных ясно, в которую круглое зажимать и втулку куда она вставляется. Стоит все — две семьи себе по корове купят и на лошадей останется. Да плоскую коробочку из металла (!) — в ней прицел. Дуги и прочее обещали передать с купцами поздней — как откуют.

И благословили на строительство, и заходить еще зазывали — и опять голодными глазами по Пашке мазнули, аж шерсть по хребту дыбом встала, спасибо дорогие хозяева — мы в котел пока не торопимся.

В тех кроках, что чародеи в дорогу выдали, Пашкиных каракулей не проглядывало, но вышло все — даже лучше, мастера, что не говори.

И вот сидит Пашка теперь в кресле — разложенные заряды обозревает. Кило золота в сотнях пудов зарядов.

Про ствол ранее было, а вот внутри него "сулица" — хотя на ту, что вои мечут похожа мало. Древко крепкого дерева, полированное да щедро пишущим камнем натертое, на конец его медной трубки кусок одет, "на горячую", туда вставлен железный прут, в мизинец толщиной и четверть сажени длиной, расклепанный на конце в острее зазубренное. Труба свинцом залита — для веса, крепления наконечника и самое главное — балансировку делать просто, мягкий он свинец — простым шилом ковырять можно.

Всего 2/3 стоуна копьецо, а сколько маялись, пока прутки из слитка в горне вытягивать не додумались — ковать, никак ровный не выйдет, а протачивать столько сколько надо — состояние в стружку уйдет. Ведь это не стрелы — не соберешь после стычки, ими, если не на учениях в песочный склон стрелять — выстрелил, и годится жало только на перековку, да и на учениях, много в негодность приходит.

Но металлические стволы — для точного боя в самую даль, и хоть недолго сулицу внутрь сунуть, а в бою — скорость часто важней точности, вот и стоят рядом стволы из дерева высверленные, по проще да похуже, но ими по одному и не бьют — на каретке по мимо центрального зажима еще две прорези — слева и справа от него, туда они и идут три слева, три справа, один по центру — даже если полетят неточно, то это даже лучше (ежели не слишком рассеются).

Вот, стоят рядком десяток ящиков с пазами на торцах, эти один человек в вертикальные пазы каретки не вставит — три стоуна весят 38 коротких трубок (каждая — в своем гнезде), в которых тем же свинцом закреплены конические "бронебойные" слегка притупленные острия. В трубке — свернут шнур с кисточкой льняной на конце,их сейчас не видно, поскольку жала стоймя. Распрямятся плечи луков, вытянет воздух шнур наружу за кисточку, и пойдут они искать — "кто тут себя шибко бронированным и неуязвимым мыслит?".

С другой стороны — рядок таких же ящиков выложен, просто острия потоньше и не трубки, а цельные, стабилизатор — лента вокруг штыря обмотанная, весят они меньше вдвое, а числом больше в половину.

Дальше — корзины конической формы, предпоследнее средство весом в три стоуна — обожженные глиняные шары в кулак, внутри каждого — свинцовое ядро небольшое. Спросил у кузница — почему просто ядрами не стрелять, тот сказал, что слишком много свинца теряться будет ... Можно подумать — если дело до картечи дойдет кого-то это волновать будет? На что ответили — а учиться?

Ну и последнее средство: корзины с галькой речной, черепками битыми, щебнем крупным, без весу, без счету — сколько влезло.

Огневые снаряды Пашка не любит — как горящей хреновиной с ложа дегтем смазанного стрелять? Да и хрупкие они... нет, пока то, что выльется из лопнувшего при выстреле горшка, будет гореть — пусть ими требуше из своей пращи стреляет, ее хоть отцепить и песочком присыпать можно.

Хотя мы родная, тому требуше не сильно уступим — 20 градусов вниз (если саму телегу не наклонять, а ставить ровно) и до 50 градусов по вертикали — хороший станок у нас. А если ему лапы во второе положение переставить и дополнительную опору на конец ложа — и 87 градусов к горизонту выдадим, уму нерастяжимо, зачем это — последнего дракона век назад кончили. Разве что действительно требуше изображать, под стеной стоя — если на башни, к примеру, слабые и встать не позволяют?

И не надо думать, что мы только из укрытия, да с высоты можем — щиты от стрел, чуть не шатер целый, и телега они не зря в табель входят, можем и поверх голов пехоты бить. Для этого на торец ложа ставится две дуги, чтоб на плечи наводчику легли, и становится катапульта навроде арбалета — куда повернет, туда и целит, а по вертикали — чуть присел, чуть привстал.

Наряд на такой случай — удваивается за счет второй смены, на одну машину — два комплекта людей приходится, есть ведь и спать надо? Это сейчас вторые — на лесных засеках, да на корабликах со старушками-стрелометами стоят.

Заряжающие перецепляют свои блоки на середину, в такой стрельбе каретку тянут дальше — на вторую позицию, на краю ложа, да и скорость — нужна большая, слева и справа и тянут разом — в разные стороны. А Пашке в этом развлечении пока не участвовать — сил мало, половина веса каретки и заряда на плечи наводчика в таком случае приходится, так что будет он сидеть под телегой и на специальных счетах — поправки, да упреждения в "пальцы" пересчитывать, командовать словом.

Так, вот и кончилась передышка, за поворотом явственно обозначилось шевеление. Тащат здоровенные щиты на колесах, идет тяжелая конница, поблескивая металлом, ух, и много же ее. Сигнальщики отыграли тревогу и замерли колонками — считают.

Чтоб к приходу воеводы все было четко доложено.

А Пашка смотрит то поверх прицела, то в него — за поворот. Вспоминает похвалу воеводы, не ту которую прилюдно, а второй разговор, позднее, с глазу на глаз.

Особо, оказалось, понравилось воеводе, что пока лазутчика на сноси грузили он по ним не стрелял, хотя чуть не половину положить мог, но не стрелял — и из благородства глупого,не оценят татары, что раненого забрать позволили, ну да его не для других являют — для себя, чтоб снов поменьше видеть, и потому что команды не было "вдвойне молодец", — сказал.— "на войне первая доблесть — послушание". И вышло, что не знают теперь татары, ни того, что его катапульта за поворот бить может, ни скорости с которой сулицы мечет.

И следовательно — без нужды врагу это выдавать не след. Только если тысячник с ближниками в прицел попадет.

На ловца и зверь бежит — даже не за поворотом, а под сосной с которой соглядатай слетел (вот наглецы! ), нарисовалось трое конных под бунчуком со многими кистями, выглядят прям как по книге: "В низких шлемах с полумасками украшенными позолотой и укрепленной снизу бармицей закрывавшей для защиты лица и шеи. Одетые в ламинарные доспехи с искусно прошитыми пластинами блестевшими и переливающиеся на свету как рыбья чешуя. Кони гордо вышагивали, на каждом шаге приподымая край егара покрытый железными пластинами, весело поблескивая фиолетовыми глазами из под богато украшенного налобника."

Все это великолепие замечательно блестело прямо в прицел — "они еще себе белые круги на животе нарисовали" — подумал Пашка.

Откинулся от прицела, стоящий с другой стороны ложа "второй" понял без слов, приник к прицелу — присвистнул удивленно и метнулся к выходу.

Пашка отставил в сторону левую руку с тремя оттопыренными пальцами, теперь: предохранитель (всегда, всегда предохранитель!) — зажим каретки — пауза — и в продольные прорези ложатся деревянные стволы, три слева, три справа от стального — зажим — предохранитель — взгляд в прицел — тут ли?

Снаружи голос "второго":

— Дятел, сосна с глазами, семь левее, бунчук видишь? — пауза.

— Нет. — надо же, всего три сажени вниз, а уже чем-то закрыто

Опять взгляд в прицел, туточки все, только посыльный отошел — ну, с богом!

Ведьма

Забившуюся в угол "хоспитального" навеса Ведьму nрясло. И не только от переполняющей душу злобы пополам с раздражением. А раздражало все: непривычно чистая, "проваренная" вчера одежда, аж скрипящее после парной бани тело (храни бог, неужто действительно помирать придется), а расчесать после бани традиционные ведьмовские "космы"? — ну эскулап змейский, ежли б нужон не был — поймала и всю волосню собственноручно повыдергивала, до самых пяток.

От сладостной картины мести забылись даже саднящие в сотнях мелких трещинах и нескольких свежих ожогах руки, а что делать если дохтур, гад эдакий, недаром у них герб такой, встал насмерть, потребовав, чтобы все совали руки в невыносимо едкую дрянь, перед прикосновением к раненому и после?

Ну все, эти выбрыки можно еще перетерпеть, а как в том что на нее напялили работать?

Ведь в ее облике — большая часть ее силы, а как еще создать атмосферу таинственности и присутствия "незримого" для местных? Для тех, кого ты, а некоторые и тебя, знаешь с первого крика?

Вот и приходится ведьме жить вдали от людей, ходить в лоскутьях, бормотать всякую глупость и смотреть на приходящих сквозь сальные космы — нет, при нужде конечно, можно и без подготовки, но СИЛЫ тогда уходит столько, что уже после второго сляжешь — будто водой песок поливать.

Ладно, скулить потом будешь, а теперь думай что делать — скоро раненые пойдут. Так, что они при этом увидят? — а практически ничего: чистые теперь лохмотья скрыты под странной белой рясой тонкого сукна, волосы под капюшоном до лба (и гад — запретил его скидывать), нос и рот прикрывает странная маска, пристегнутая к капюшону на пуговицах, она сейчас с одной расстегнута (парит), но потом точно надеть заставят.

Так — маска это не так уж и плохо, нет у нее положенного крючковатого носа, чтоб аж подбородка касался, обычная "морковина", нет и желтых торчащих изо рта наружу зубов и вообще здоровье отменное. И рост — такой, что любой жених ей по плечо был, кто ж такую жену возьмет, да еще с ДАРОМ ведьминым ... Она ж любого мужика в бараний рог согнет, что рукой, что словом.

Вот и остался один путь — в избу на болотах, от людей подале, а ежели на клюку короткую все время опираться — из роста хороший горб получился.

Ну и прикинем, что у нас получится ежели в свой рост встать, да плечи расправить кои под стать росту — молотобоец позавидует, здоровенная белая (цвет смерти, между прочим) фигура в накидке-саване, САМА получилась — ну, да она не обидится, а нам в помощь.

И глазу на всем белом зацепится не за что, только ГЛАЗА с вычерненными белками — основной рабочий инструмент Ведьмы. Главное — не перестараться, а то болящие вместо того чтоб замереть, как жаба перед змеей, начнут в обморок падать...

Хорошо получилось! За такую невольную придумку можно дохтура и простить, все одно — после того как ее столько народу видало, прежний облик скидывать надо. И не забыть — надо будет у кузнеца какое-нибудь украшение из золота заказать — на грудь, чтоб им зайчики от лучины в глаза пускать — с таким фокусом и ДАР не нужон, али серп вызолотить? — и в работе подмога и ржаветь не будет.

Совсем придя в благодушное настроение (от будущей обновы) Ведьма бросила взгляд на дохтура раскладывавшего на другом конце навеса свой инструмент. То еще зрелище — приведи человечка на дознание определенного к такому столу, откинь холстину беленную — мигом сознается, даже дыба не нужна.

С дохтуром у них давно шла если не "тихая" война то "вооруженный" нейтралитет (потому и сидели по разным углам — от греха подале), даже с попом проще выходило.

Поп, хоть и менялся в лице каждый раз, как она на исповедь, али к кресту подходила, но выслушивал и в причастии не отказывал. Бормотал только про "в сильном подозрении в сношении", ну, она может и не против — да кто на болота иначе как с крайней нуждой попрется?

Что до грехов — так от остальной части прихода он и должен и не такого наслушиваться, уж она-то это ЗНАЛА. А ведь с попом они конкуренты, он все про чудотворность молитвы и покаяния, а тут знахарка без всякой молитвы травами лежачих поднимает.

А с дохтуром им и пересекаться негде — не умел он сломанные кости собирать, вывих, еще куда ни шло, и то пару раз за косорукость был удостоен визита Ведьмы в состоянии бешенства — наорала на него как на мальчишку. А он мальчишкой себя и повел — ошибку признал, но начал критиковать остальные методы лечения.

В общем, посреди разговора Ведьма поняла, что на полном серьезе "наводит" на дохтура порчу... Перепугалась сама и начала назад откручивать, но сразу поняла — незачем, не берет этого ехидного скептика ничего. Нет, в арсенале были средства и поубойнее, такие на всех действуют — даже крысы дохнут, но уж такого нам ненать, хватило и одного раза, чтоб всю остальную жизнь на болоте куковать.

Вообще, дохтур человек правильный, просто не может он смириться с необъяснимым — выводит оно его из себя.

Например, узнал он про "ведьмин супчик", и явился с требованием "перестать люд травить", а она им самых тяжелых поднимала. Если, скажем, при сломе кость наружу вытыкается, то у дохтура только одно средство — "резать" пока краснота дальше не пошла, а она этим супом обмывала да складывала кость "как было", потом палки и сыромятная кожа — ни один пока без ноги не остался. Да и дышать через такой "суп" очень полезно — если кровь с гноем отхаркиваться начинает.

Не поверил, однако, сам себе ногу разрезал и сказал обмыть, хотела послать лечится — раз "сам лекарь", да опомнилась — не положено болящему в помощи отказывать, даже если он на голову хворает.

Явился он через два дня еще раз — порез свой показывать, хотя на что там смотреть, если от такого лечения свищи пропадают? Начал, разумеется, приставать, что да как — рассказала, ученицы у нее все одно нет, а тут вроде как свой, показала и как плесень растет и прочее... Дохтура опять перекосило, "антисанитария" — кричит. Но в глазах что-то мелькнуло, через день приволок список, "вы не поверите, КТО это писал", а сам аж подпрыгивал.

Написано было следующее:

"Я описал не конкретное получение ...

А получение Лучшей ...

1)Варим бульон с добавлением желирующевого вещества.

2)Заливаем в чашку, ждем застывания

3)прокаливаем петлю (просто железная проволока с петлей на конце). берем ей образец — любые выделения.гной, сопли, слизь, и тонким слоем размазываем по всей поверхности питательной среды(бульона).

4)берем влажные бумажные кружочки и протираем ими образцы плесени (каждый образец отдельно!)

5)бумажные кружки накладываем на бульон в разных местах, закрываем

6)интубируем 2 недели

7) смотрим результат.

Бульон — прозрачно — желтоватый

Соответственно лучший антибиотик против данного вида бактерий — внизу слева (т.к. вблизи него бактерии хуже всего размножаются, нет помутнений)

Возможны некоторые ошибки, ибо все-таки я делал несколько ... Но в основе — все верно."

Почесала в затылке, если непонятные слова выкинуть, то где-то треть, с тем что она делает совпадает, ну, в той части где проверять приходится не "выдохлась" ли опара.

Так и сказала, дохтур набрал всего по чуть-чуть в свои баночки, и поскакал сам "суп" делать. Ничего у него не вышло, разумеется, и приглашал он ее несколько раз — смотреть. Хорошо у него, и комната светлая, и посуда дорогущая, не то что сырой подвал, где плесени "зреют", а не выходит ничего — в том смысле, что скисает бульон, да и все. Но опытов он не бросил, хороший лекарь выйдет со временем, такое упорство для того и надо.

А бульон он у нее "пока" берет — после операций он тоже хорошо помогает.

А вот у Ведьмы шить, или не дай бог — резать, живое не получалось, хоть рукоделица была отменная (правда для себя тока, — кто ж сделанное ведьмой возьмет?), а когда приходилось — все умение куда-то исчезало, хотя ей легче чем дохтору — ее больные хоть не дергаются.

Ну, вот и вконец успокоилась, и тут как подгадывали — принесли первого.

Мазнула взглядом — бондаря парнишка, рука возле кисти тряпкой белой замотана, возле локтя — жгут — "не ее", только чего ж лицо такое бледное? Перетянуть, что ли не поспешили?

Подскочил дохтор, глянул, и вдруг позвал, да таким голосом, что сразу ясно. Подскочила глянула на рану, да какая там рана — порез, но края ярко алые, а по сторонам черные прожилки расходятся — вот тебе и "не мой", "твой" да еще такой, которого и не ждала совсем. Понюхала рану, помяла — не идет кровь.Чуть ослабить жгут, выдавить немного крови — черная.

— Что это? — дохтор не отошел, опять ему все интересно.

— Если б тут не порез, а две точки были — сказала, что со змеей парень не разошелся. А так,

— Слушай орлы, — это уже носильщикам.

— Передать всем, если можно — жгут накладывать не дожидаясь, если ничего не покажет — потом снять, рану промыть, до того как сюда нести — лучше мочой.

— А поможет? — нет, ну совсем блаженный, кто ж такое спрашивает?

— Хуже — не будет. Польза тоже может образоваться — даже если яда нет, хоть от грязи промоют.

— Это все только к порезам относится, ежели в живот — рысью к нам. И еще — прихватите стрел от таких ран. Поняли? — Оп-па, действует новый наряд, да еще как, замерли оба — в одну точку смотрят стеклянными глазами. Но запомнили все, и исполнят — в точности.

— Исполнять! — щелкнула пальцами, и рванули они назад как зайцы.

— Так теперь ты.— Мальцу, что должен был за ранеными ходить, таких тут орава.

— Будешь каждый удар ослаблять жгут на сорок ударов сердца, выпуская кровь из раны, потом затягивать, давай ему пить — сколько влезет, вон из того горшка две ложки на кружку добавляй — пусть вода яд выносит. Если начнет сердце биться тише — дашь три капли вот этого, не поможет — зови меня.

— И встаньте кто-нибудь время отбивать.

— А ты — чтоб все исполнял. И не ссы — сердце молодое должно выдержать.

— А мне на что надеяться? — знакомые серые глаза, но этого сейчас не видно — так расширены зрачки, рыжие усы и совершенно белое лицо. Ну здравствуй, старый враг, вот оно как вышло ...

На щеке царапина, ухо разорвано, в руках стрела — понюхать, надо же — но проверим, пульс — очень редкий. Лизнуть аккуратно острие — жжется.

— Дышать тяжело? Голова болит? Холодно? — на все "да", плохо.

И где татарье (....) достала? — видать и у них растет... Хорошо, что яд знакомый, плохо — нет от него противоядия.

— На норов свой, жеребячий, надейся, от которого твоя жена стонет, да на то, что брюхо нажрал — на троих, никакого яда на такого борова не хватит. Семь капель — выпей. И не переживай — если час живешь, дальше все в порядке будет.

— Но чтоб этот час протянул! Понял!!!

Следующий мальчишка, али девка — не до того.

— Будет сердце заходиться, дашь из этой банки ложку, замедляться — пять капель отсюда, но только один раз, не поможет, зови. Не сможет дышать — зови кого постарше, чтоб воздух вдувать помог. Все.

— Ну что, дохтур, понял? Тогда работаем.

Раненые прибывали, и вытяжка из волчьей ягоды начала заканчиваться, пришлось ее брать у дохтура, и увеличивать дозу, ввиду худшего качества.

Глава 5

Стволовой

"Стволовой" Петр был в городке пришлым, забавное это слово — "стволовой" и ясно, почему произошло, и все равно смешно звучит, правда новомодное "главный пожарник" еще глупей, он ведь пожары тушит, а не присматривает за ними как "главный лесник".

Дело это было почетным. Начал его еще дед князя, а нынешний продолжил и развил. Оно и понятно — и в мирное время огонь от деревянных строений не оставит ничего, а если ему вороги подмогнут ...

Уважал народ, а любил даже больше дружинников (да и кто их любит?) — поскольку дело было сугубо добровольное, хочешь за вместо танцев или охоты с багром упражняться — примут, покажешь себя в деле — быть тебе в братстве. Князь к "огненным" побратимам уважение проявляет — за победу в регулярно проходящих соревнованиях огнеборцев (вот слово правильное, но с "главным" выглядит хвастовством чистым) "концов" серебра щедро отсыплет, да не только победителю — всем. После тренировки и бани бочонок пива команде — тоже от князя. Да и старосты не забывают — человек, рискующих головой ради других добровольно, на особом счету. Ну и, за спасенного из огня человека — пол гривны от князя, десятина от виры за смерть — вроде деньги не малые, да помнить надо, что на одного спасенного зачастую три сгинувших спасателя приходится.

На том Петр и погорел, не на деньгах ясно, когда в огонь идешь — про деньги не думаешь, вообще, если честно, не думаешь, а надо — рухнувшей с крыши сквозь потолок балке плевать, за деньгами ты полез, али неподумавши.

Ему повезло, побратимы вытащили, но обгорел, да и сломанная нога срослась — так себе. Пока болел без помощи не остался, но хозяйство все равно в упадок пришло.

Ни семьи (как жена мужа на такое дело отпустит — чтоб денег не давало, а вдовой стать можно в любой момент? А родители померли...), ни детей, пустой двор и ожоги — какая за него пойдет?

Потому, когда князь порешил, что пора за огонь браться всерьез — в дополнение к купленной пожарной машине, которую по княжему указу должен иметь любой городок, поехал еще и опытный огнеборец — княжий человек на невеликом содержании. Местной общине полагалось выделить место для дома, земли под огород и помочь с обзаведением.

Команду создать удалось быстро. Люди подобрались правильные, а пару случаев, в которых удалось совладать со зверем и доказавших достоинства чудо-машины — подняли уважение, сделав даже "своим". Начали появляться мысли о семье и детях, тем более что местные бабы на мужскую красоту смотрели своеобразно, а незанятый мужик "в самом соку" — редкость навроде жарптицы.

А началось, кстати, не с пожаров, от них давольно долго бог миловал, дав времени "пообвыкнуть". Сначала — главной заботой были кузни да склады, — товары то они разные, некоторые и сами полыхнуть могут, многим искры для того достаточно.

Склады — длиннющие сараи, у каждого купца своя выгородка или просто место, а крыша то общая — и беда будет одна на всех. Поговорил со старшиной торговым и начал ходить, проверяя где, что да как лежит, и если неладно — заставлял перекладывать, а то и вообще на улицу переносить, под отдельный навес от греха подальше. Бурчали, конечно, но отнеслись с пониманием.

От купцов и потекла потихоньку тонкая струйка денег, ведь сначала думали — еще один нахлебник, но Петр ничего не требовал и намеков себе не дозволял, и пошли купцы сами собой "уважение" оказывать, кто деньгами, кто чем — "на развитие пожарной стражи", неудобно ведь — тех, кто тебя от беды хранит, без внимания оставлять.

Деньги делили "на артель" — половина шла на содержание машины, коней и прочего, хоть это и мира тягло, а все одно облегчение, вторую — на всех равными долями, стволовому — двойную. Купцов и товаров проходило много и тонкая струйка начала превращаться в ручеек, позволив команде быть все время наготове, а не бежать от своих дел через все село набат заслышав. Из склонных "к делу" набрали и вторую команду — чтоб и ночью наготове быть. Раз дело достаток в дом приносит — то зачем от него отказываться, а огонь — не опасней зверя для охотника, или тятя на тракте.

Особенно купцы зашевелились после одного случая.

Зашел стволовой на склад, а там муку в мешках складывают — толпа грузчиков носится мешки кидают пыль вздымая, но самое главное — мешок с верхних стеллажей уронили — просто не продохнуть, а перед купцом — плошка масляная стоит, света от открытых ворот мало, и светильники — по углам на стенах весят.

Тут тянуть нельзя — свистнул мужикам, перерыв, дескать, а перед купцом масленку ладонью накрыл. Тот возмутиться попробовал — дескать, в чем дело стволовой? Мука ведь не горит.

Тогда набрал рассыпанной муки чаплийкой, и потащил купца в его "контору" — комнатушку при складах, где о делах сговариваются — дескать, раз взялся за торговлю, все должен знать — от и до. Ну и оплошал, аж вспомнить стыдно, положил чаплийку на стол, сам к двери отошел, взял в руки лучину, сказал купцу пригоршню муки взять, отойти к окну, да муку вперед и верх подбросить. Купец муки не пожалел, стволовой в облачко лучиной запустил, хлопнуло, а дальше чуть беда не случилась, возник после хлопка вихрик маленький и поднял в воздух часть муки, что на чаплийке лежала, а лучина то — вот на краю стола лежит!

Второй раз ударило как молотом, дверь за спиной сама распахнулась, а бычий пузырь на окне в клочья порвало, купец ясно ближе оказался... был бы менее дородным — так через окно на двор бы и выпорхнул, а так — в проеме застрял.

Купец, после того случая, еще два дня все по три раза переспрашивал, да головой трусил, будто ему воды в уши налилось, но шахтерские фонари, с огнем медной сеткой накрытым, появились на складе через день, не иначе как чудом — не привозил ведь никто такой товар.

Слухи, про ту историю, разошлись широко — и не только купцы задумались, у них желание от лишнего риска избавляться жизнь сама вырабатывает, но и "горожане" начали на масленые светильники с лучин, да плошек переходить. Хорошая вещь этот светильник — его даже ребенок за пять минут слепить из глины может, а масло из него не выливается, даже если кверху дном перевернуть.

Откуда масло, так ведь лес кругом, ни в живице, ни в опилках недостатка нет, а за день перегонки можно пуды хвойного масла получить, да и товар на продажу тоже хороший выходит. А если пламя сеткой медной накрыть — так даже на сеновал с ним можно, если осторожно.

Одна беда — дорога она сетка медная, да и кончилась разом. Помог кузнец, достали его ходоки с просьбой сетку сделать. А когда разом пятеро явилось — не выдержал, глянул исподлобья — "четыре медяка, говорит", мужики аж присели от цены невиданной (в том смысле, что сетка много дороже стоит), "за сколько сетки" спрашивают, а он — "не за сколько" говорит,— "покажу, говорит как вашей беде помочь, заодно от дела отвлекать не будут". Взял медяки, да в горне расплавил, на металл вылил, постучал молотком, получившийся лист меди в трубку свернул и спаял, полученный цилиндрик по одному краю разрезал и лепестки внутрь загнул. "Ну, а дырочек ты на черенке лопаты любым шилом наколешь, вам делать нечего, а у меня и зимой — страда".

Колоть дырки просто так — всем неинтересно показалось, и пошли по селу соревноваться — у кого затейливей свет получается, тут тебе и цветы, и кони скачущие, и узоры морозные. Делать зимой все одно нечего и купцы вдруг светильники брать начали охотно — немалая выгода на пустом месте вышла.

Следом за светильниками задумался стволовой о том, как огонь упредить. Началось, как водится, с малого — откуда воду брать? Ее ведь сколько с собой не привези, а все одно мало. Да и больше повезешь — медленней доедешь.

Можно в реке брать, но рукав забиваться будет через раз, да и нужен туда особый — с каркасом внутри, а он ломается именно тогда, когда нужен. Можно телегу с бочками подогнать, есть такая в комплекте помимо машины, но и того что в ней тоже не хватить может. Вода — должна быть на месте, тем более, что если будет то, может, и ехать не придется — самый страшный лесной пожар в начале можно кружкой воды погасить.

Покумекал, так и эдак, и пошел к тому купцу, что материалы на стройку крепости возил. Спросил -почем мешок новомодного цемента стоит — купец спросил для дела ли? И отдал даром, но сам пошел следом — посмотреть чего стволовой удумал.

А Петр взял да сплел корзину, неплотную, но громадную — пока руку обгоревшую разрабатывал — плести научился. Обмазал ее песком с цементом, а как высохла — налили ее доверху водой, посмотреть, не потечет ли, тринадцать пудов вошло.

Желоба из черепицы к крыше, подсобники за четверть дня соорудили и бочку придвинули — дождь собирать.

У купца аж глаза замаслились, ясно, что хрупка такая бочка, да и не для любого годна, но стоит-то — с деревянной несравнимо. Чтоб удачу не спугнуть купец, и еще мешков приволок, и помощников прислал — секрет заодно подсмотреть. Так что возле каждого угла складов к вечеру по бочке стояло.

А два мешка себе домой забрал — и тоже на воду поставил, соседи судили-рядили, да и перенимать начали — на огород, к примеру, из колодца не натаскаешься, да и не в каждом дворе он есть. А тут — вода для хозяйства сама с неба падает.

Так что теперь, если где дым случался, ехать надо было быстро, чтоб огонь застать — обычно, ближние соседи успевали сами управиться, да и свои крыши из бочек полить тоже не забывали — большая подмога команде.

Но все это — раньше, а сейчас остались только руки, вцепившиеся в рога направляющие "ствол", и враг в прорези "шелома". И враг был, не привычный огонь, а человек, и действовать предстояло таким образом, что все в душе загодя переворачивалось.

Машину, в довесок к которой прислали Петра, стоит описать поподробнее.

Основой была телега (куда ж без нее), но конструкция оной удивляла — собранный из прочных балок "сплюснутый шестиугольник", причем, как ни глянь, что вдоль что поперек, только вдоль — верхняя и нижняя и верхняя сторона длинней.

Колеса к этому чуду крепились СБОКУ, четыре штуки, громадные чуть ниже человека ростом. Два громадных, посреди корпуса, и в хитрой поворотной тележке спереди и сзади под скосом — четыре малых колеса в каждой. Тележка — две оси скрепленные дугами, дуги — поперечной балкой, из балки вверх металлический штырь с кованой головкой на конце входящий в шарнир в корпусе посредине штырь проходит через еще одну поперечину — к ней конская упряжь крепится. Если смотреть на это спереди — вылитый человечек выходит, как его дети рисуют, стоит широко ноги расставил, и руки в стороны развел.

Удобство такой конструкции Петр оценил сразу, на первой поездке, всяческих колдобин телега практически не замечала, вышло даже перекатить ее через лежачее бревно. А развернуть, можно было даже просто "вокруг себя", поскольку ни переда, ни зада она не имела — упряжка могла быть прицеплена к любому из концов, на втором тележка фиксировалась короткими цепями — чтоб сильно не заносило.

Низ и бока были зашиты толстыми дубовыми досками, а поверх еще зачем-то толстыми бронзовыми листами. Ну, зачем — он понял сразу, как на пенек со всего маху наскочил, только скрежетнуло под днищем и все. Сверху — только каркас из балок.

Нижнюю четверть занимали баки с водой — два спереди (левый и правый) два сзади, но их не видать, они под разборным полом, только вдоль бортов отсечные клапаны стоят — чтоб можно было пробитый бак или начавший травить цилиндр насоса отключить. В каждом баке десяток пудов воды — тяжело, так потому и колес много и обода у них широченные, положенная четверка коней — 200 кг. телеги с машиной и 600 литров воды потянет легко — с ветерком, да и команда из 7 здоровых лбов катает ее, даже с водой, — играючи.

И, благодаря таким бакам, основной вес телеги ниже осей колес находится, перекинутся можно, только с обрыва навернувшись.

Самая заметная часть — здоровенный медный котел, именуемый по-гречески непроизносимым словом аккумулятор, торчит драконовым яйцом точно посреди, спереди и сзади от него медные цилиндры насосов, к ним подходят тяги коромысел.

На макушке котла — место куда "рукав" присоединять, рукав — это такая кишка из льна тканая с медными литыми наконечниками — чтоб удобно было быстро их соединять, на пожаре вообще все должно делаться быстро, лучше — мгновенно. Сейчас — рукав вверх уходит, в шелом.

Что это? А шелом и есть — бронзовый шишак, только на великана размером, сверху к машине прилаженный, из него завместо великанского носа — ствол торчит. Ствол, это такая сужающаяся трубка, из которой вода с большой силой в огонь бьет, а стволовой может этот шелом всяк сторону крутить, воду в огонь направляя. Стоит он при том верхом на аккумуляторе, в который воду из баков мужики нагоняют, в верх вниз коромысла качая — по два с каждой стороны. Вот и весь сказ, разве что — ствол видать раньше из ствола дерева делали, ну да теперь — медь да бронза кругом, красота.

_________________

И теперь, по полю ползут щиты, двумя стенками — одна слева под склоном холма, другая справа — вдоль оврага. За ними лучники, за 70 — 80 метров сзади за щитами идет конница непрерывно стреляя из луков. Пока — без толку.

Взгляд перемещается влево и смотрит вдоль строя — передовые шеренги отошли назад и образовали с резервом единый строй — шесть рядов, да седьмой с арбалетами. Щиты сдвинуты плотно, без щелей, верхний ряд находит на нижний, следующий образуют крышу, в которую дождем барабанят стрелы конников. В нижние — клюют стрелы, летящие из-за щитов, пока — отваливаются, через несколько десятков метров — начнут втыкаться, а потом и пробивать, высовывая жала с другой стороны.

Все идет ужасно медленно — ползут по полю щиты, ритмично хекают мужики качая коромысла — сдвигаясь потихоньку к краям телеги, которую, в честь битвы, закрыли щитами с боков и сверху, и невыносимо медленно ползут вверх столбики перепускных клапанов, сегодня — с добавочным весом и установленными ограничителями — чтоб ни в коем случае не смогли сбросить лишнее давление.

Ждать становится невыносимо, и время начинает идти странно — рывками, возникает картина, которую можно вспомнить в самых мельчайших деталях, вплоть до комьев грязи прилипших к колесу щита напротив, потом возникает следующая картина, и даже понять невозможно — сколько прошло между ними, спасибо хоть по порядку:

— Восемьдесят аршин, неожиданно замолкает стук помпы — успели, клапана уперлись в ограничители и сдвинуть их вниз — надо усилие, второй номер уже давно стоит с деревянной кувалдой (с свинцовой заливкой между прочим) в руках, а что поделаешь, если подпертый давлением воздуха клапан открыть можно только так?

— Шесть десятков аршин, пока не видно, что творится под щитами, но сами щиты похожи на ежей, но, это до строя — пятьдесят, а до нас то тридцать! (правая стена чуть отстает)

— Из-за правого борта слышен вскрик — несмотря на большие щиты и лучшую бронь, у стоящих здесь воев, стрелы начали находить своих жертв.

— Сорок пять аршин, ... еще пять еще чуть-чуть и щиты дальше не смогут пройти.

И в этот момент события срываются с места в галоп:

— Конные начали прятать луки в саадаки.

— С вершины холма раздается рог, на долю мига опережая свисток стволового — на пожаре, али в бою не слыхать голоса, а свисток пробьется и через рев огня и через лязг железа. Снизу раздается глухой удар — побелевшие на рукоятях руки привычно не дают стволу "взбрыкнуть", и в ствол идет вода забираемая со дна аккумулятора.

— Водяной фонтан при давлении в четыре деления дает выбросить струю на 32 сажени, а если накачать под 12? Да, заменить воду на более легкую и не в пример более скользкую жидкость?

— Отделившиеся от основной группы всадников, несколько десятков — уже начавшие постепенно разгонятся в сторону прохода между щитами, первыми оказываются под струей. И — скачут дальше, ничего не замечая, им не до невесть откуда взявшегося дождя.

— Струя на таких расстояниях не бьет дубиной, а превращается чуть не в морось, медленно опускающуюся с довольно приличной высоты. Пока она опускается, основная группа масса конницы тоже прекращает стрельбу и начинает разгон.

— Строй вдруг разом отходит на три шага — и оставляет перед собой воинов в хорошей броне ... стоящих на четвереньках! Татары за щитами от такого — аж с ритма стрельбы сбились.

— Струя плавно пошла назад, поднимаясь все выше, щедро полив будущую дорогу и качнулось туда назад — пусть будет поскольже.

— И, змеей, метнулась влево повисев секунду (секунда, это полтора пуда расхода, стволовой) — ударила в крайний щит — уже не моросью, крупным дождем, пошла слева направо, щедро орошая щиты и ударив в ближний уже прилично, татарам аж подпирать пришлось

— Затем вернулась в центр и начала моросить, над уже прилично разогнавшимися тремя сотнями всадников.

— Внизу уже давно стучали цилиндры насоса, в бешенном темпе шла борьба за каждый лишний литр.

Из всех татар понял что происходит только десятник за крайним с права щитом — старый ветеран ходивший еще на Хорезм, внезапно захрипел перехваченным ужасом горлом — понял, что впереди смерть и спастись можно лишь паническим бегством, а это — тоже смерть и не только ему, но и всему десятку. Из паралича его вывел долг — как там ни будет дальше, но правда должна стать известна, правда — а не сказки о вдруг налетевшем огнедышащем драконе. И человек, никогда не отступавший перед врагом — коротким рывком преодолел 30 м и спрыгнул в овраг на глазах у брошенного им десятка.

Много ли надо времени, чтоб пройти галопом по неровному полю 100 м? Ответ прост и страшен — 5 ударов сердца, и даже если принять во внимание что надо разгоняться не одному, а всем разом и плавно — иначе до свалки недалеко, время не становится менее страшным — 10/12 ударов. Пусть татары сначала послали передовой дозор — и только потом пошли в галоп, на все про все должно было уйти не больше двадцати ударов — 400 литров.

Передовой дозор до щитов (даже своих) так и не доскакал — по нему отстрелялись сразу две баллисты — картечью. Две расходящихся веером струи полукилограммовых глиняных ядер, прошли над своими и чужими, и просто смели всадников на последней трети пути. В каждой корзине — таких подарков величиной с кулак — 36 много, особенно принимая во внимание, что даже упав ядрышко не успокаивается сразу, а прыгает себе дальше норовя коню ноги переломать.

Митрофан изнывал от ожидания, то принимаясь молится, путая древних богов со святыми, то их же поминать, вперемешку словами совсем не благодарственными — пока другие дрались и умирали,ему оставалось только ждать. Ждать момента, который мог так и не наступить — судя по тому как шли дела. И вместе с ним — ждали прицепленные к крюку, вместо пращи, на веревках разной длинны, 44 попарных связок небольших корзинок, внутри каждой ждали своего часа небольшие горшочки.

А время уже подходило к концу — вместе с взявшими полный разгон конными сотнями, вытекало с последними литрами из ствола — прямо за стоящие напротив щиты и на середину прохода — на сколько хватит последних сил.

А затем — два свистка, по первому — второй номер бухнул кувалдой, переключая забор на воду, по второму — из задних рядов строя выпорхнуло три огненных стрелы и впились в фонтан.

Всего за один удар до этого мига волосы стволового попытались сбросить с головы каску — вместе с прицепленной по случаю войны, не только личиной (с бронзовой сеткой для глаз само собой), но и бармицей — вспомнил он про "мучного" купца и закричал в голос, не в силах сдержать рвущийся наружу страх. Крик подхватили, и его команда, и строй, а в следующий момент невесть откуда взявшийся ветер вогнал его назад, раздувая грудь как меха, чтобы через миг высосать из них весь воздух без остатка...

А потом, вдруг оказалось, что все кончилось: продолжает стучать помпа и мужики, матерясь и кашляя от паров соснового масла, продолжают закачивать масло в аккумулятор, второй номер, невесть когда, успел и ствол перекрыть, и отключить подачу воды из четвертого бака. Слева вскакивали поваленные ударом ополченцы и тыкали пальцами в сплошную стену огня напротив и поднимающийся от середины прохода вверх быстро тускнеющий шар огня.

"Повезло, хранили нас на небе сегодня: не окажись слева холма, а справа оврага звоном в ушах не отделались. Встань мы, например, дальше, между двух холмов, размазало бы тонким слоем. Свечку святой Варваре надо будет всем селом еще лет сто в этот день ставить" — подумал Петр.

С заднего борта раздался удар — "во второй телеге с дополнительными баками закончилась, чуть не подумал вода" — сказал про себя стволовой, и возница отключил магистраль.

А на Петра вдруг снизошло прозрение — подумал он о том, что все что они сегодня использовали, было явно задумано десятки лет назад, и наличие четырех баков в машине и многих других мелочей не замечаемых "замыленым оком" складываются в вполне стройную систему. "Ох не зря князя нашего Драконом кличут" — думал Петр,— "сколько же рассадил он по всем городам и селам своих дракончиков, маленьких но вполне огнедышащих? А сколько еще всего нам не ведомого сделано было и сейчас проявляется?"

Затем дышать внутри стало просто невозможно и, доведя давление до осьми меток, команда подняла щиты — проветривать, да полезла наружу — сменяться.

Чуть позже буйство пламени спало — как и не было, понятно, что гореть-то там было уже нечему... Их машина, разом с остальным строем, двинулась вперед, вместе с держащейся рядом "наливной" телегой. Но стволовой уже не смотрел, вскакивали в седло вои, чтоб скакать вперед — на разведку или прикрытие, как добивали уцелевших в этом аду и людей, и животных — совсем не по злобе, а по милосердию, как машина залила огнем овраг — может, увидали кого, а может просто "для верности".

Стволового в это время выворачивало наизнанку, и не от отравления парами (что тоже не сахар) или от осознания содеянного — не за коврижками чай татары пришли, а от представленной картины:

— По бескрайней степи громадным, в сотню, а может и тыщу, верст неводом, катятся собранные со всех городов и весей драконыши, держа дистанцию в восемь десятков сажень.

— Вокруг них — построенное хитрым прямоугольником, с повозками в центре, собранное по тем же местам ополчение, а в отдалении маячат отряды княжих воев — готовые в любую минуту рвануться вперед и сокрушить, а потом укрыться за частоколом рогатин и струями огня.

— И остаются после них только черная гарь, да обгоревшие кости, и неизвестно еще — проклюнется ли по весне зелень сквозь пепел или останется тут мертвая пустыня.

Но затем пришла новая мысль — вспомнил Петр, сколько ушло масла на в общем-то небольшую стычку и сразу полегчало: "Не бывать по сему!" — ведь в таком случае пустыня останется не только спереди, но и позади — переведут люди все леса на живицу.

"но татары-то, об этом не знают, и может замиряться выгодно? — торговать оно все же выгодней чем чубы драть".

Удар

Сотник тяжелой конницы, совсем недавно командовавший резервом, а теперь ставший командиром тысячи (увы, целиком из этого резерва и состоящей), стоял под деревом с наблюдателем. Русы умело пользовались дальностью и точностью своих машин и всего в пяти конских корпусах лежали тела трех воинов и двух их коней, хитер был старый инженер — предыдущий тысячник, догадался, что будут целить в старших, и отправил вместо себя на смерть воинов из сотни "провинившихся", но забыл — от судьбы не ускачешь, смерть только сразить можно, а не спрятаться.

Но осторожность проявлять все же нужно — и сотник вместе с конем прятался в густом подлеске.

— Ну, что там?

— Белые рубашки, разбрелись по полю — собирают трофеи.

— Забудь про шакалов. Ополченцы где.

— Стоят там же где были перед атакой, только щиты всего в два ряда высотой и в щели копья выставлены. Огнеметный сарай закончил жечь овраг.

"Так,— подумал сотник — о пошедших в обход фланга похоже можно забыть ... не будет оттуда даже обстрела, не говоря о внезапном ударе."

— От сарая отошла телега со щитами, идет назад к строю, за четыре перестрела вижу точно такую же, идет к нам.

Это был шанс, огнемет растратил запас, а новый еще не подвезли. Строй сейчас беззащитен.

Опытен и осторожен был старый тысячник, не соглашался, что главная сила конницы — скорость, он ждал ловушки, и надо сказать в этом не ошибся — ошибся в ее сути, потому вперед пошли шиты-чапары с укрытой за ними спешенной сотней, сотня конных стрелков и две сотни тяжелой конницы из себя стрелков изображающих.

Вроде все было беспроигрышно — чапарам нестрашны ни стрелы, ни прячущиеся в траве ямы и ловушки, подойдя в упор, они расстреляют прячущегося за щитами противника отравленными стрелами (отдали для этого весь запас яда), одновременно с этим — тяжелая конница одним ударом опрокинет разваливающийся строй.

А вышла — катастрофа, закрытая щитами кибитка на левом краю строя оказалась не ставкой местного хана, а византийской огнеметной машиной. В ее пламени сгорели и чапары, и, начавшая разгон уже не способная остановится, но еще не имеющая достаточной скорости, чтобы уйти из-под удара, конница.

Своими глазами сотник этого не видел — резерв, был укрыт от глаз наблюдателей за поворотом узкой, как жабья кишка, даже не дороги — узости между холмами и оврагом.

Решение созрело мгновенно:

— Стрелу, атакуем. И слазь — больше смотреть незачем.

Из-за поворота начал накатывать звук, самый приятный знакомому с ним уху — шли кони, сто тяжелых всадников на острие атаки, неполных три сотни конных лучников. Шли пока неспешной рысью, за поворотом строй развернется и пойдет галопом. В этом единственная надежда — скорость, надо успеть быстрее проскочить огнемет пока он не успел поставить перед атакующими стену огня. Стрелять в сторону своих они не смогут, пройти перестрел пока перезаряжаются машины на холме, и разметать строй. Лучники из задних рядов на скаку будут метать стрелы навесом — для "бескровной волны" нет места, а потом довершат разгром саблями и стрелами — вне строя из ополчения сражаться могут очень немногие тем более, пешим против конного.

Вскочить на коня и встать в середину третей шеренги "своей" сотни — секундное дело, копье с волчьими хвостами — лежит горизонтально, урок урусы дали более чем понятный — сотник решил поднимать его только на момент отдачи команды. Броня у него и коня такая же как и воинов вокруг, хоть и хотелось порадовать друга нарядной попоной или наголовником, но сотник считал что воина должна выделять доблесть, а не красивые цацки — вот пусть теперь попробуют стрелки найти нужного коня посреди многотысячного табуна (невелик труд, если честно, но надежду дает).

С чем сравнить этот полет конных сотен? С чем сравнить упоение силой и единением? С любовным поединком? Но там — скорее скачка/полет по бескрайней степи, когда на весь мир остаешься только ты, конь и встающее на встречу солнце.

А здесь — рядом сотни подчиненные твоей воле, и каждого воина ты чувствуешь как фалангу собственного пальца.

В строю, а тем более в конной лаве, и человек и конь теряют частицу своего "я", точнее отдают его взамен возможности чувствовать окружающее — как рыба чувствует окружающую ее воду, не глазами — телом. Все происходящее при этом — начинает оцениваться по другому: не отстранено, не бесчувственно — просто по другому, не с точки зрения "Я", а с точки "Мы":

— Вот из-за поворота выходит передовая сотня и начинает разгоняться — специально медленно, надо дать возможность тем, кто в хвосте догнать — двигаться все должные единым телом.

Вот начался окончательный разгон — после рыси это быстро.

В этот миг замечает самую сладостную картину — еще миг назад стоявший нерушимой стеной щитов строй рассыпается на отдельные фигурки, которые бросая щиты нестройной массой откатываются назад. Миг — и они показывают спины, подпрыгивая и падая темной массой рвутся назад. Но удача не полна — стоявшие за ними колонны не смяты этими трусами, видимо зная об их стойкости, строй за ними не монолитен. Бегущие втягиваются в оставленные прорехи, слитное движение, и снова впереди нерушимая стена — с этими будет непросто...

Воины вокруг огнеметной кибитки лезут под нее, выставляя наружу копья, остальные сбивают щиты позади нее — сейчас не до вас, все потом. Сама кибитка провожает атакующую конницу поворотом шлема с торчащей из него трубой огнемета — опоздали, не подвела скорость, теперь даже если сожгут задние ряды — атаку этим не остановить.

— Вот от холма занятого урусами поднимаются вверх несколько точек и начинают приближаться, превращаясь на глазах в раскинутую в небе рыбацкую сеть, в сети явно видна запутавшаяся в ней рыба, но и она — перемахивает голову колоны (успели!), чтобы опустится на задние ряды.

Сзади плеснуло невыносимым жаром, от невообразимой боли закричали лошади. Весь проход от края до края залило огнем. Брошенная требуше вязкая смесь, это действительно страшно — когда огонь растекается по броне, на глазах накаляя ее до красного цвета, и нет никакой возможности сбросить ее, а попытка бежать только увеличивает боль — ветер раздувает пламя, а в это время огонь сплавляет песок под копытами коня и еще живой человек понимает — не уйти.

Но плевать — там были только лучники, и они успели уже выпустить по две стрелы — свою задачу они выполнили. Оставшиеся лучники выдают еще две волны стрел, перед строем разбегаются бездоспешные шакалы, с разбега сигая в овраг — правильно, стрелы на вас тратить никто не будет — значит, шакалы как раз и уцелеют, как и всегда.

Следом за "сетью" с холма срываются два облака — катапульты вместо копий выдали струю глиняных шаров — первый ряд падает, но тела коней и всадников, закрывают остальных стеной плоти, давая возможность идти дальше — по еще живым телам.

Прошли, споткнувшихся и рухнувших под копыта следующих рядов почти нет — хорошо выучены и кони, и люди — сам учил, с гордостью осознал на миг себя сотник, прежде чем снова слиться с собственным войском.

То здесь, то там дергается от боли конь, а то и валится вместе с всадником — из-за строя Урусов навесом бьют их лучники, ерунда — даже более сильный дождь из стрел не сможет остановить сотню на покрытых кожаными попонами лошадях, а это даже не дождь — так, капли.

Со строем противника тем временем происходили метаморфозы:

Еще только когда ударная сотня вышла из-за поворота — строй качнулся на шаг назад оставив перед собой стоящих на коленях воинов в блестящем крепком доспехе и они, не втавая с колен, начали что-то делать — что было непонятно, захваченный общим движением мозг не мог анализировать необычное — кажется, опоры под котлы ставили, готовить что ли перед смертью собрались?

При этом, совершенно не обращают внимания на падающие одну за другой волны стрел — они конечно больше на строй за ними сыпятся — пытаясь смести его с дороги раньше удара конницы, но сегодня — это не дает результата, слишком хорошо спрятался враг, слишком много на нем брони. Ну так, арбалетчикам выстрелить не дали и ладно — в сердце проникает сомнение — а может они просто ждут? Ничего — еще два удара сердца, и врага не спасут ни щиты, ни броня, ни выпущенные в упор болты.

И вот строй, уже рядом — "блестящие" прекратили свою непонятную деятельность и отбегают к строю, прикрыв, надо сказать, показанную врагу спину повешенным через плечо щитом — опытные воины, ничего не скажешь. После них остается какая-то хлипкая заросль из перекрещенных веток — неважно, разогнанную до предела массу она не остановит. А строй отползает все дальше, но не бегут — жаль, может, и побросали бы свои щиты и копья показав спины — да уже не смогут, мы тут — один удар остался, жаль — коней жаль, они всегда страдают за людей.

______

Сколько занимает удар конницы с сотни сажень? особенно если не с места? Ответ простой — два десятка ударов спокойного сердца.

Вот только где найти такое, когда по полю несется конная лава.

Это ведь только всадникам кажется что они летят, не касаясь земли, а на самом деле: накатывает на людей все усиливающийся гул — тысячи копыт в миг поднимаются и опускаются на землю, за много верст дикие животные начинают беспокоиться и искать укрытия — не услышав звук, уловив страшную дрожь земли.

Кто видел, а таких счастливчиков — видевших, и способных рассказать, очень мало на свете белом, мог бы рассказать — вот так же надвигается на сжавшийся от ужаса берег громадная волна, гнев божий — после которого остается только груда щепы там где рос лес, а то — слизнет все назад, не оставив вообще ничего.

Что можно успеть сделать за это время? Как ни странно — довольно много, просто все действия должны быть приготовлены и отработаны заранее — в такое время человек не способен сделать ничего сверх "заученного", даже испугаться, бывает, не успевает.

Конный татарин — успеет расстрелять колчан стрел и открыть новый, но погодит стрелять.

Тяжелая конница — разгонится и опустит копья.

Мефодий — успеет выбить замок требуше, четко понимая, что стрелять приходится туда куда он стоит нацеленный, перенацелить не удастся — следовательно, выпущенные огневые шары не смогут защитить стоявший внизу, и уже, скорее всего, мертвый строй.

Катапульты — успеют отстреляться, приготовленными для предыдущих атакующих ядрами, целясь в первый ряд — стараясь заставить сломать атаку, споткнутся, навалить перед лавой непроходимый вал из людей и коней — не вышло, прошли как по ровному...

А строй ползет назад, оставляя впереди самых одоспешенных — второй раз за день, уже и привыкнуть можно — в прошлый раз это ничего не дало, только людей потеряли, но — сейчас делаем как приказано.

Отошли, и уперлись — первый ряд чуть не "на четвереньках", только на рогатине держатся, подток которой в землю уперли и правой ногой сверху наступили, левым боком к врагу стоят, второй ряд копья к бедру прижал, подток тоже в землю — поверх щитов первого ряда острия высунул, второй третий ряды — в поднятых в верх руках рогатины держат — всадника колоть. Арбалетчики тоже готовы — в упор бить.

А оставленные пред строем, тем временем, без дела не сидят — пред каждым на земле лежит три колышка из хлыстов в руку толщиной, аршин высотой, веревкой перевязанных. Осталось только поднять их вверх, развести колья на три стороны и хитрый узел затянуть — все, готов "ежик", от него вперед веревка к вбитому колышку, чтоб с дороги не столкнуть и еще одна, свободная — к колышку прямо под ним, это ежели первая лопнет. Удар сердца — один "еж", и вот уже перед строем выросли чащи — ни проехать, ни с дороги столкнуть.

Но главное, то что терпеливо ждало этого момента, ждало надо сказать давненько — с самого утра, когда спешно выстроенный строй прикрывал своими щитами работу бездоспешных мужиков — присыпавших сеном траву за ними. Ох, недаром опасался молодой батур рассыпанного в траве сена, зеленого на зеленом, в одном ошибся — не перед строем оно было, за ним. А теперь эта полоска засыпанной сеном земли располагалась как надо — перед строем.

В сене скрывались небольшие колышки: берем жердину и отпиливаем под углом — выходит кол и готовый острый конец для следующего, напилить таких можно быстро и много. Посадить их тоже быстро — если есть пять хитрых "винтовых" першей.

Кои на каждую зимнюю рыбалку староста лично каждой ватаге выдавал. Оно и неудивительно, хоть и подешевело железо с времен дедов/прадедов, а все одно стоит немало — и на такое баловство его тратить никто не стал (тем боле — на пять), но князь почему-то согласился принять его в счет налога наравне с прочим "боевым железом" — теперь-то понятно, почему.

Вот и сидят они аршин длиной, десять вершков в яме шесть — наружу. Семь рядов в шахматном порядке, разрыв в сажень еще семь рядов и так — все пятнадцать сажень. Серьезное препятствие — для конницы неодолимое, ежели колышки между собой веревкой спутать. А староста на это еще и чужого не пожалел — бухту проволоки с купеческих складов извели — приличную бухту, кольчуг на двадцать хватило бы.

Вот и дождались, накатила неудержимая волна конной лавы и как настоящая волна — перевернулась с грохотом, следующая шеренга пошла по еще живым, чтобы рухнуть под копыта следующих — слишком велика была инерция разгона, не могли кони хотя бы нагромоздить гору собственных тел, чтобы остальные, упершись в этот страшный барьер, могли остановится.

Вместо этого — вышел настил из мертвых людей и бьющихся коней, по которому пытались скакать задние — пока не прижала волна ставший передним ряд, к рядам "ежей".

Тут они и замерли — кто недвижимый в седле, зажатый конскими боками соседей слева и справа, а кто и вылетевший из седла, да повисший на кольях. Но, не сдались — начали рубить колья саблями свешиваясь с седла.

В эту спрессованную толпу — сначала разрядили свои арбалеты стрелки. На таком расстоянии болт пробивает любую бронь навылет, а щит — прикалывает к груди его владельца, а затем — копейщики, разом бросив щиты ("да плоскостью вверх, чему вас учили косорукие!"), и, разогнавшись на разделявших их с ежами пяти саженях, слитно, всем строем разом (5 шеренг!) нанесли удар. Отступили на четыре шага — и удрали снова.

В копейную шеренгу, в первый ряд, кто куда смог, втиснулись ставившие колья — рубить тех, кто перелезет через барьер кольев и плоти. Из-за спин — били арбалетчики, сзади — в конных, из третьего ряда — в самых опасных, спешенных. Катапульты — сметали пытающихся отойти, чтобы начать обстрел из луков.

Бойня словом, чем большинство битв и есть.

Заключение. Совсем не героическое.

Завершение боя совсем не походило на эпические описания, просто вдруг и разом спало напряжение смертельной опасности — и не менее смертельно уставшие люди поняли, что да, действительно, — удалось выжить, но солнце катится на закат, а дел предстоит чуть не больше чем уже сделано.

Ушли, вскочив на коней, десятки витязей и купеческой охраны — догнать ускакавших конных, да лагерь с табунами заводных захватить.

Ушли смешанные ватаги местных охотников и судовой рати — здесь свою долю они уже заработали, а то что можно взять с пытающихся уйти на юг лесами недобитков — делить уже только на ватагу. Тем боле, наверняка где-то там, лесами пытается уйти какой-нибудь старшой — унося с собой самое ценное из добычи, али казну тысячи. Казной, само собой, придется делиться, но тройная доля того стоит.

На поле — шла деловитая суета:

— своих убитых сносили под навес, в ногах складывая бронь и оружие. Потом их заберут родичи.

— бездоспешные собирали трофеи — брони, оружие, а если баять честно — с поверженного ворога снимали все, вплоть до вымазанной кровью одежи, с коней (у кого были) сдирали подковы. С некоторых коней снимали и шкуры — телега за телегой отваливали в сторону городка с сырыми шкурами, возницы торопились, не успеешь замочить — считай пропало. А пропадать и так будет немало — не в силах человеческих со всем управится.

Встал вопрос — что делать с телами, многие хотели оставить их здесь — благо до села далеко, но тут староста очнулся от обдумывания нового прожекта (по очистке русла будущего канала с помощью огнеметной машины) и выдал веское: "Неслед зверье к человечине приучать, неприятностей потом не оберемся".

Так что в небольшой "отнорок" оврага теперь были скинуты все росшие по краям деревья, поверх этого завала накидали навезенных ранее из села колод (ну, не назад же их везть?), а затем туда крючьями начали стаскивать туши лошадей — тех с которых шкуру уже сняли и тех с которых это не планировалось.

Затем, сверху накидали несколько привезенных телег колод, коим уже не судьба стать дровами, покидали сверху с обрыва трупы татарвы, опять дрова, и так несколько раз, чередуя мертвую плоть с деревом. Полученную в итоге кучу щедро полили из огнемета — да свалили на сторону поскорее. А бездоспешным еще несколько дней предстояло подбрасывать в эту страшную печь дрова, а дня через четыре — пробьют по краям расщелины траншеи и сползет обрыв вниз, похоронив, все что не сгорит, под тоннами песка и глины.

За столом сидели и грустили два старика с кувшином вина — Митрофан и кузнец, причина у них была одинакова — Митрофану за весь день довелось выстрелить только два раза, а кузнецу — не довелось вообще. А вокруг суетились люди, постепенно проигрывая гонку с заходящим солнцем — уже было ясно, что придется продолжать работы при свете факелов да костров.

"День страды" — клонился к своему закату.

Эпилог. Разбор полетов

Ощущения перед некоторыми уроками здорово напоминали первый бой, многолетний опыт притуплял остроту ощущений совсем немного. Вот и сейчас, он немного замешкался перед входом, пытаясь справится с навалившимся волнением и чувством неизвестности — как все пройдет?

Когда-то, три десятка лет назад, Наставник, глядя на не находящих себе места перед экзаменами курсантов, сказал незамеченную им тогда мысль: "Сейчас, ничего страшнее экзаменов для вас нет, счастливцы. А позднее, будете вспоминать это время как самое беззаботное — потому что КАЖДЫЙ ДЕНЬ БУДЕТ ДЛЯ ВАС ЭКЗАМЕНОМ"

Спустя много лет он сам в полной мере и на своей шкуре прочувствовал правоту старого Наставника. Но, дальше тянуть нельзя, входим — как в клетку с тиграми.

Сразу на нем скрещиваются взгляды двух десятков пар глаз — нет, ну насколько в этих мальчишках проглядывает наружу природная сущность, не научились еще прятать истинное лицо под маской, хотя от пристального взгляда не укрыться и взрослому, а уж от их взглядов — не укрыть ничего и ему самому.

А тигров, здесь, на самом деле, всего трое, зато остальных — "каждой твари по паре": лисы, волки, рыси, росомахи, на последнем ряду медведь. Учителя всегда поражало — насколько в этих еще не потерявших детскость чертах просматривались черты взрослого характера, который уже было невозможно подправить даже чуть.

Чистый зверинец и есть — и все смотрят на тебя, ждут — когда дашь слабину... Нет, конечно, не разорвут, но "на зуб" попробуют обязательно — крепки ли твои клыки и лапы Учитель? По прежнему ли, не составляет для тебя труда загнать волков на дерево, а рысь в воду?

Проходим на край получившегося полукруга, садимся — сегодня ты здесь не главный, вместе с группой слушаем доклад одного из курсантов.

— Курсант Петр, приступайте.

— Данный доклад посвящен первому бою воеводы Ш. об этом неординарном военачальнике имеются весьма противоречивые мнения как современников, так более поздних исследователей. Я попытался на основании имеющихся фактов и свидетельств составить собственное мнение, как о применявшихся тактических приемах, так и причинах принятия решений.

Немного об источниках — как обычно они не страдают ни полнотой, ни объективностью, но, по крайней мере, они хоть существуют. Это рапорт самого воеводы, протоколы допроса захваченного "черби" татарской тысячи, более поздние отрывки воспоминаний очевидцев и воспитанников воеводы о рассматриваемых событиях. Все остальные источники являются вторичными, это попытки военных и историков разобраться в произошедшем.

— Предыстория ситуации была следующая: при продвижении на север и восток войско нашествия столкнулось с сильным противодействием — используя как опорные пункты цепочку построенных недавно крепостей, естественные преграды и тактику "выжженной земли" войска князя смогли сделать прорыв вглубь территории, если не невозможным, то весьма рискованным маневром. К тому же, использование как основных путей снабжения рек, поставило не имеющего водного транспорт противника в невыгодное положение.

— В этой ситуации, появившаяся из-за предательства, возможность обойти лесами очаги сопротивления и перерезать путь снабжения по реке, захватив ряд более слабых крепостиц, в ключевых узлах сети снабжения, был воспринят как подарок судьбы.

— Для выполнения этой задачи была направлена тысяча из обсервационного корпуса, поскольку предполагалась осада крепостей. Стоящее на пути село как препятствие ими не воспринималось вообще.

-Общий состав атакующих предположительно следующий: три сотни тяжелой конницы, пять сотен конных лучников (легкая конница), сотня разведчиков, сотня "смертников" — для ведения разведки боем и опасных осадных работ, в качестве замены кошара. Возглавлял тысячу опытный тысячник и инженер Махмутек. Во вьюках имелись детали для постройки осадных машин и припасы к ним.

— Защитники имели намного меньшие силы — вместе с охраной, оказавшихся в тот момент возле пристани двух ладей и встречающих их груз конвоя, количество профессиональных воинов не превышало 50 -70 человек. Благодаря вовремя полученному предупреждению, от сожженного ниже по течению форта, из-за разности в скорости перемещения гонца по реке и конных татар по лесу удалось выиграть больше двух с половиной суток, в село стянулось население со всей не слишком населенной округи — общее количество воинов и ополчения составило около полутысячи человек.

— Совершенно проигрышное соотношение с противником, но удачная позиция позволила сравнять силы.

— Одну минуту, существовала ли возможность другого решения? Сбежать например. — лисенок со второго ряда.

— Возможности тактического отступления не имелось, поскольку, на единственном пути отхода конные легко догнали бы перемещающихся пешком и на телегах. Была возможность встречного боя на лесных тропах, где противник не смог бы использовать численное преимущество, но полностью остановить бы не получилось — а оставшихся после этого сил не хватило бы на оборону... Противник имел гораздо большее число тяжеловооруженных воинов, о чем воевода впрочем, не знал, они просто смели б любую преграду.

— Поэтому, весь резерв времени был потрачен на выбор и подготовку места боя, и сбор ополчения.

— Место будущего боя выбрано, по общему мнению, чрезвычайно удачно. Смотрим схему: с левого фланга идет цепочка холмов по высокому и обрывистому правому берегу речки, правый фланг упирается в обрыв глубокого оврага, к тому же заваленного упавшими деревьями, с ручьем на дне. Общий фронт, который необходимо было защищать, был многократно меньше протяженности стен села и составлял порядка семи-восьми десятков метров.

— Так чего ж там крепость не стояла?

— Леса, а главное — сеть балок и оврагов, на многие версты южнее, считалась непроходимой даже для мелких отрядов. Укрепления села прикрывали единственный пригодный для высадки луг, на ближайших пять верст реки, и начало тракта. Традиционно опасность приходила либо рекой, либо со стороны тракта — окружающие леса, болота левого берега реки и овраги юга труднопроходимы даже для местных охотников.

— Продолжу, на холме левого фланга были оборудованы две укрепленных позиции для двух новейших катапульт, на обратной стороне холма был установлен требуше, скорострельность которого была существенно увеличена одним из первых эксцентриковых редукторов.

— Какие характеристики?— вот и наш медвежонок проснулся, артиллерия — его любимая тема.

— У катапульт — дальность легким копьем до 400 метров, тяжелым многоэлементным 120 — 160, время заряжания от 40 до 80. Требуше "легким" до 450, подготовка к стрельбе — 140-220. Но реальная дальность стрельбы, смотрим схему, — 200 до поворота и максимум 60 за ним.

Все, медвежонок "ушел", что-то считает не обращая внимания на все вокруг. Докладчик тем временем продолжает.

— Проход был перегорожен тремя рядами ополчения с копьями, для защиты от стрел они сплели себе тяжелые щиты — настолько тяжелые, что держать в руках их не было никакой возможности, их просто ставили на землю и друг на друга. Четвертым рядом стоял женский стрелковый батальон, созданный по традиции Академии, семьдесят пять стрелков и двадцать пять заряжающих. За тридцать метров от них тремя отдельными отрядами стояли ополченцы, усиленные спешенными всадниками и судовой ратью купцов.

— Логичный ход — первые ряды конница, конечно, сомнет, но по второй линии не сможет даже стрелять — далеко. Сосредоточенные на флангах стрелки окажутся незатронутыми, если удар придется в центр, и смогут нанести приличные потери. А затем, три колонны разогнавшись на коротком участке, смогут нанести мощный удар по завязшей в свалке коннице.

Вот и лисенок вылез, на свою голову, понятно, что работа командира часто требует принесения в жертву части войск — ради общей победы, но столь неприкрытый цинизм пока не в чести. "Хороший штабист или стратег из него может выйти,— подумалось — если доживет, к командованию людьми его допускать не стоит..."

На "опередившем свое время" скрестились десятки недружелюбных взглядов, померещились оскаленные клыки и поднятая дыбом шерсть — надо было бы вмешаться, но ситуацию спас докладчик.

— Нет, тактическая задумка состояла в другом. Сразу за первой линией, под прикрытием щитов заканчивалось спешное возведение "стерни", по моим прикидкам — тоже первой за обозримый исторический отрезок. "Стерня", дошла до наших дней, практически без изменений — отпиленный под острым углом хлыст дает одновременно сразу два острых конца, половина или чуть больше кола (общей длиной в аршин) в земле, остальная торчит наружу. Колья установлены рядами с интервалом в аршин, поларшина между соседними рядами, в шахматном порядке. Спутывались между собой они веревками и конфискованной со складов "кольчужной" проволокой. Как видите, отличия от современного заграждения действительно минимальны. Замаскировано все было разбросанным сеном.

Прикрывал это "поле смерти" установленный на правом фланге, между первой и второй линией, огнемет — переоборудованная пожарная машина. Он же должен был прикрыть строй от обстрела со стороны оврага — от факела направленного сверху вниз укрыться там было негде. Чтобы не вызвать пожара и дыма, который мог помешать собственным лучникам, рядом стояла специальная бочка с водой на телеге — тушить.

Перед строем были разложены несколько рядов, по разным источникам от трех до семи, "чащи" — не первые в мире — рогатки и прочие заграждения от конницы были известны, но "быстро-сборной" вариант, с морским узлом посередине кола, был применен явно впервые. Из новшеств — две веревки разной длины, первая явно будет оборвана при натиске, позволяющие "ежам" относительно свободно перекатываться.

За второй линий все "нестроевые" изображали бурную деятельность по постройке засеки. Ладьи, с установленными на каждую двумя стрелометами, должны были перекрывать реку. Второстепенные направления — две лесные тропы, прикрывались засеками, охотниками с тяжелыми арбалетами, десятком судовой рати и конным разъездом ТК из восьми витязей патрулировавших кромку леса.

— Вот вроде все перечислил, вопросы?

— А как же мнение известного историка Ф. о том, что у воеводы было заложено от трех до пяти зарядов "огненного шторма"? — А это уже "лучший курсант группы", не иначе как ревнует.

— Хм, ну известность Ф. несколько специфична... А против этой версии говорит то факт, что имея столь мощное оружие обороны, вообще не было необходимости выводить пехоту "в поле". Для организации ловушки вполне хватило бы профессиональных воинов. "Огненный шторм" до сих пор не потерял актуальности при организации обороны, но возможностей для применения его обороняющимися была масса, а применения-то и не было!

— Правда и отрицать такую вероятность нельзя — в тот момент его изобретатель Ф., действительно находился на том поле. Но версия, что он просто был впечатлен результатами применения огнемета — как неожиданной эффективностью, так и опасностью, ведь защитники тоже уцелели чудом, и после начал создавать свое оружие, избавленное от этих недостатков, мне кажется более обоснованной. Но мы забегаем вперед...

— Все эти построения — ерунда. — Ну вот, и наш медвежонок вернулся в реальность.

А докладчик похоже растерялся, этот взгляд из под бровей и листок в руке значит — все посчитано и уверен он в своей позиции полностью.

— Надо было просто перекапывать проход рвом, вбивать колья в получившийся вал и максимально укреплять холм, на него ставить все наличные силы — прикрывать машины. Там выходит отличный "артиллерийский мешок" в нем, не то что тысячу — тумэн перемолоть можно запросто.

А докладчик похоже "завял" — его любимый полководец проворонил очевидный момент, понятный простому курсанту... Приходится вмешиваться:

— Курсант Илья, учтите, пожалуйста, следующий момент — кем и когда была разработана теория "артиллерийской мясорубки"? И, на основании анализа чьих битв, она вырабатывалась?

В глазах появляется понимание, но этого так просто не собьешь.

— Битвы с массовым применением машин были позже, на несколько лет, именно Ш. в них участвовал в качестве либо полководца, либо командира нарядов пороков, теорию разрабатывали тоже при непосредственном его участии — тридцать лет спустя. Но вещи-то очевидные...

— Тогда учтите второй момент — редуктор для требуше сделан буквально только что, катапульты тоже новейшие — еще без единого отказа... Прикиньте, пожалуйста, что произойдет, если сломается редуктор и требуше придется натягивать "по старинке", или если оборвется тетива на хотя бы одной из катапульт — еще не испытанных на максимальную скорострельность.

Смутился — тут и считать ничего не надо.

— Но должен сказать, Ваше предложение воевода и пытался реализовать — просто он подстраховался еще и от возможных отказов техники. Прошу докладчика переходить к тактике.

— Тактический план воеводы исходил из преподаваемой, на тот момент, в Академии тактики монголов: две волны конницы одна "бескровная" ведет обстрел, начиная от 100 метров до 30 метров, затем сворачивает в сторону, или расходится в две стороны, подставляя расстроенный обстрелом и потерявший монолитность строй под удар тяжелой конницы, который рассекает оборону.

— Приблизительно таких действий и ожидали от Махмутека. После разведки, несколькими десятками "смертников", которая обнаружит отсутствие волчих ям и малую численность противника, а также возводимое в тылу оборонное сооружение — просто напрашивался фронтальный удар, пока пехота не отведена за засеку и стоит в уязвимой позиции, имея за спиной еще не построенную, но уже мешающую маневру баррикаду из колод.

— Правда, из-за узости прохода, бескровной волне просто некуда было деться, фланги прикрыты естественными препятствиями. Именно поэтому строй стоял за тридцать метров от прохода между холмами, смотрим на схеме, именно в этот проход на обрыв к реке должны были свернуть конные лучники, открывая удар для ТК.

— Подготовленная ловушка была проста и незатейлива: как только противник начнет разгон — первая линия обратится в притворное, или непритворное, тут как выйдет, бегство. Именно на этот случай вторая линия стояла не "стеной", а тремя отрядами — чтоб оставить место для отхода первой линии. Затем и вторая линия должна была начать организованный отход — тремя колонами не разрушая строя. И создавая перед атакующими "чащу"

В этом и состояла первая ловушка — для бескровной волны, еще до того как можно было начать обстрел, цель выходила из зоны обстрела. Перед их командиром вставала дилемма — или повернуть без единого выстрела в проход, чтобы не мешать ТК, или пытаться начать преследование, находясь впереди взявшей разгон тяжелой конницы — рискуя оказаться межу молотом и наковальней.

— Надо пытаться прорвать фланг вдоль склона холма, оставив центр для удара ТК. — не выдерживает "лучший курсант" группы. И тут же запинается, сообразив, что легким конникам не прорваться через "ежи" как могут это сделать тяжелые конники — пусть даже ценой чудовищных потерь.

Докладчик даже ухом не повел:

— Любой вариант в этом случае оказывается проигрышным: или из удара вынимается самая большая и маневренная часть, или она же создает "вал" перекрывающий половину фронта и опять же теряя разгон и маневр.

— В этот момент строй должен был прикрыть огнемет — факел длиной восемь десятков метров должен был уничтожить ту конницу, до которой мог дотянуться, и поставить "стену огня" предотвратив тем самым возможность "атаки обреченных" — на тот случай если б противник смог организоваться и предпринять вторую попытку атаки "невзирая на потери", коней просто невозможно заставить идти в огонь, а пешие не имеют никаких шансов.

— В тот же момент, требуше должен был нанести удар вязкой огнесмесью по повороту — перегородив путь отхода и возможность атаки резерва (на случай, если он значителен). А затем начать наносить последовательные удары все приближая их к строю. Катапульты и арбалетчики должны были вести непрерывный огонь — сея панику и не давая организоваться. Илья совершенно прав — была запланирована первая из "мясорубок".

— Попавшим в огненную ловушку, находящимся в панике лошадям (да и людям — одно дело враг, и совсем другое огонь) оставалось два выхода: Стрелкам — с обрыва в реку с довольно быстрым в этом месте течением, под стрелы со стоящих под обрывом ладей, тем, кто остался на поле — в овраг, в этом залитом огнем овраге и должна была погибнуть большая часть отряда татар.

— Ну, уважаемый докладчик весьма подробно расписал нам план боя, а теперь остановимся на том, что пошло "не так"?

На это докладчик просто разводит руками:

— Да все пошло "не так" — прямо в соответствии с более поздним выражением "первой жертвой любого сражения становятся планы этого сражения".

— Сначала обороняющихся подвела дисциплина арбалетчиков: как только из-за поворота показалась татарская разведка, арбалетчики, неизвестно зачем обученные вести огонь на максимальную дальность, по команде расчетчика/корректировщика их обстреляли. Кого-то умудрились при том ранить и зацепить несколько лошадей, и это несмотря на то, что в разведку, зачем-то, послали тяжелую конницу — и люди и кони были неплохо защищены. А после этого к обстрелу подключилась одна из катапульт — ранив или убив, судя по всему, командира разъезда.

— После была сорвана попытки пройти для разведки вверх по реке на плотах. Требуеше просто развалил плоты, рассекретив заодно еще и свою позицию.

— Тысячник татар, Махмутек, оказался в сложном положении — он видел грамотно созданные укрепления на холме, в них — мощные машины, строй перегораживающий проход и вовсю ведущееся за ним строительство явно оборонного характера, наличие ловушек в траве перед строем не подлежало сомнению, но разведать их было невозможно — у противника была чуть не сотня дальнобойных луков. При попытке разведки небольшими силами — разведчиков бы просто истыкали стрелами сразу за поворотом. Нужно было проводить "разведку боем" — бросая на врага сразу большие силы и неся соответствующие потери.

— Будучи не кавалеристом, если можно так сказать про монгола, а инженером, тысячник или впал в растерянность, или крайнюю подозрительность. В любом случае он, вместо решительного натиска, на находящегося в уязвимом положении противника, начал готовится к "правильной осаде"! Был отдан приказ сбивать чапары — подвижные щиты на колесах для защиты от стрел, разводить неприкосновенный запас яда для отравления стрел. Даже попытались начать строить осадные машины, что вообще ни в какие ворота, но быстро от этого отказались — стоящие на возвышенности стационарные пороки не оставляли никаких шансов своим "полевым" родственникам.

И само собой — он продолжил разведку, послал несколько десятков в овраг и почти две сотни = переправиться на другой берег реки, пытаясь обойти невесть откуда взявшуюся крепость.

— А дальше начинаются вообще трудно объяснимые вещи — зная, что заболоченный берег непроходим, воевода все равно рискует имеющимися ладьями — отправляя их помешать переправе. Зачем это было сделано — понять невозможно.

Все начинают переглядываться, пытаясь дать объяснение до этого вполне логичному поведению воеводы (про обстрел плотов из требуше, выдавший его наличие, все благополучно забыли), но тут оживившийся рысенок и, в чисто своей манере, стремительно переворачивает все с ног на голову.

— Да что тут гадать: не было до этого момента побед над татарами, тем более с таким контингентом и столь мизерными силами. Не верил в нее и воевода, и ту сотню, что могли угробить ладьи при переправе, счел чуть не максимальным вредом, который может нанести его воинство, потому и бросил ладьи на кон. Или если не так близко к жизни — счел риск оправданным и необходимым для поднятия боевого духа ополчения — как оно до того момента не разбежалось, просто удивительно, не иначе как действительно некуда было ...

Учитель жестом оборвал начавший возникать шум и кивнул докладчику — продолжай.

— В любом случае, после неудачи с переправой, по другим источникам попыток было несколько, Махмутек решается на проведение разведки небольшими силами. Насколько важна она была для него, можно судить по тому, что возглавлял ее его родной брат — Джамал.

— Удачной назвать ее сложно, все кто не погиб попали в плен, погиб и брат тысячника. Дальнейшие действия были продиктованы, скорее всего, бешенством — разведке все же удалось установить, что ловушек перед строем нет вообще, а вместо лучников у противника арбалетчики, способные за время удара конницы выстрелить всего раз, от силы два.

— Но, к чести тысячника, надо сказать — головы он не потерял, и, во избежание излишних потерь, была все равно предпринята попытка атаки под прикрытием чапар. Чапары должны были подойти к строю близко и начать обстрел отравленными стрелами, одновременно "ударная группа" из двух сотен ТК и одной ЛК ведет стрельбу навесом с безопасного расстояния. Затем два, или три десятка, наносят удар по центру строя — их сил достаточно как для локального прорыва, так и в качестве провокации — необходимо было заставить катапульты расстрелять по ним заряды, после этого, всей массой конницы наносится удар — разваливая строй и переходя к избиению.

— Все повисло на очень тонкой нити — спасаясь от обстрела, первая линия отошла назад ко второй образовав "черепаху". Чапары неумолимо двигались вперед — остановить их было нечем, они неминуемо должны были наткнутся на "стерню", после чего козырей, против совсем не глупого и многократно превосходящего по силе врага, просто не оставалось.

— Тогда воевода и решил применить огнемет против чапар, но командир расчета понял его команду по своему: оценив имеющееся давление он не отдал команду поджечь факел сразу, а, пользуясь повышенной дальностью полета не горящей смеси, нанес первый удар по стоявшей в отдалении коннице, она как раз оказалась на пределе дальности, затем по атакующим десяткам и только после этого — "обработал" щиты. Затем катапульты, ударив разом, смели шедшие в атаку десятки и потеряли возможность нанести вред основной группе — чем мигом воспользовался ее командир, приказав атаковать.

— Увидев начало атаки, огнемет переключился, на новую группу противников отдав приказ поджечь факел, в самый последний момент, когда и топливо уже было на исходе.

— Вообще, произошедшую до этого момента цепь совпадений, иначе как "чудом" назвать просто нельзя — нарочно такую ситуацию создать просто невозможно. Но еще большее "ЧУДО" случилось в момент, когда был выполнен поджог факела — оказавшиеся в центре громадного по площади пожара люди и животные погибли, по другим источникам потеряли сознание, практически мгновенно.

— Причины гибели такого количества живых существ осталась загадкой, несомненным является одно — собственно сгорели очень немногие, у всех остальных обгорели лишь руки, волосы, лицо, что не может быть причиной мгновенной смерти. Потому, дискуссия на эту тему, продолжается до сих пор, наиболее распространены следующие версии — остановка (либо разрыв) сердца от невообразимого ужаса, в виду буйства огня, либо то, что не слишком значительные ожоги были нанесены практически мгновенно — что значительно усилило боль и привело, опять же, к остановке сердца. Есть также теория, что применяемое для метания огня "сосновое масло" и само по себе способно отравить человека насмерть, а в момент такого возгорания приобрело повышенную ядовитость — ввиду смешения стихий и возможности проникать в тело через обожженные члены — точно как олифа, мгновенно впитывается в дерево, если подогреть ее факелом.

— Но все это понятно хоть и имеет противоречивые объяснения, а вот то, что рванувшееся во все стороны пламя только сбило с ног строй, вместо того чтобы испепелить его полностью — иначе как "божим присмотром" объяснить нельзя.

— Далее воеводой было явно допущен ряд просчетов, произошедший из переоценки силы воздействия произошедшего на оставленный татарами резерв. Вполне закономерно, что те, кто оказался очень близко к такой катастрофе, были потрясены сильнее наблюдавших ее издали.

— Но тем не менее: во-первых — был отдан приказ огнемету двинуться вдоль края оврага, для уничтожения обнаруженных там татар. Во-вторых — не имеющим доспеха ополченцам был отдан приказ выйти на поле для сбора трофеев, и расчистки его от тел погибших. Оба распоряжения явно происходили из предположения, что противник ошеломлен происходящим, дезорганизован потерей командования и нуждается во времени, для восстановления боеспособности.

— Это чуть не привело к разгрому, как говорится, "в шаге от победы" — зная о наказании, за невыполнении приказа командования тумэна, принявший командование начальник резерва попросту бросил все имеющиеся силы в атаку — в расчете на скорость и маневр.

— Такое решение оказалось неожиданно верным — огнемет попросту не успел выстрелить, залп "огненными кувшинами" из требуше накрыл всего лишь задние ряды, обстрел ядрами из баллист нанес потери, но не смог создать препятствия для развития атаки.

Диспозиция была следующая — впереди шла последняя сотня тяжелой конницы, через ее голову навесом били три сотни лучников ЛК.

— Правда "о чудесах" в данном эпизоде говорить не приходится — атаку остановили подготовленные заранее "стерня" и "чаща", на них атакующие и понесли самые большие потери. А ополчение в последний раз проявило отсутствие дисциплины — вместо последовательного расстрела потерявших мобильность конников, после первого залпа из арбалетов практически в упор копейщики отбросили мешающие щиты и нанесли удар "всем строем" — попросту говоря полезли в драку...

— Разгромом сложившаяся ситуация уже не грозила, переломить тот настрой который возник под конец боя и обратить войско в бегство, было нереально. А вот от крупных потерь их спас низкий боевой дух противника, приличная защита и грамотные действия не потерявших головы расчетов катапульт и арбалетчиков, ну и наличие опытных воинов в количестве четверти от общего числа — само собой.

— Если подводить итог произошедшего в тот день — можно понять, почему позднее Ш. очень большое внимание уделял вопросам дисциплины и управляемости войск.

— Доклад окончен, благодарю за внимание.

Будто дождавшись этого момента, ударил колокол, призывая курсантов на обед — и жизнерадостная толпа, мигом забыв все "пыльные премудрости", рванула на выход, а вот учителю предстояло последнее на сегодня испытание — потому что в аудитории остались те, кто возможность получить ответы на вопросы поставил выше сытого брюха, что в их возрасте говорит о многом.

Первым подошел докладчик — волчонок находился в полном раздрае, что не удивительно — последняя часть доклада явна была чистым экспромтом под влиянием внезапно оформившегося "нового понимания", а в его возрасте к авторитетам и их крушению относятся чрезвычайно серьезно.

— Как, ну как такое возможно? Ведь действительно признанный гений тактики. Детальнейший план битвы, а победил — исключительно из-за случайности да благодаря "чудесам", прошел просто по самому краю и разгрома избежал...

Эк, его проняло, попробуем заставить задуматься.

— А как думаешь, почему он в "О тактике" написал что — "для победы в любой битве достаточно сделать на одну ошибку меньше чем противник"? Думал это шутка? А ведь эта фраза самая что ни на есть выстраданная — только дураки предпочитают не замечать собственных ошибок. Вся гениальность в тактике именно в том и состоит, чтобы суметь вовремя среагировать на изменения — хоть как-то, вместо тупого продолжения выполнения "такого замечательного" плана.

— И признание он, у думающих людей, получил совсем не за то, ты сам в конце поднял вопрос о сделанных выводах: вот эта способность — делать выводы из собственных ошибок, и меняться так, чтоб больше их не повторять, это и есть самое ценное свойство полководца. Наравне с десятком других качеств — вот об этом на досуге и подумай.

Вторым, понятно, раскачался медвежонок.

— Странное что-то с тем огнеметом выходит, нет, если заранее давление поднять — дальности теоретически должно было хватить, а вот производительности ... Ну, очень сложно четырем мужикам поддерживать нужный расход смеси — совсем запаса по мощности нет, действительно — чудо получается, а нет их чудес в реальной жизни.

— Ну, раз в чудеса не веришь, то зачем предков глупей нас считаешь? Ведь недостаточная производительность, она не только для огнемета характерна, она и для пожарной машины наблюдается — причем как древней, так и современной. И почему тогда предкам до углекислотного патрона не додуматься? Ведь реакция негашеной извести с водой известна любому крестьянину не одно тысячелетие ...

— Но, тогда другая конструкция нужна ... два аккумулятора, патроны в каждом ...

— Стыдно, ну-ка быстро вспоминаем конструкцию насоса Гирона, он ведь от разности давлений работает, а если оба цилиндра "подперты" одинаковым давлением — ручная помпа никаких проблем испытывать не будет. Так что размещаем патроны вот тут — в магистрали возле четвертого бака того, который с водой, и ...

— Получаем самоподдерживающуюся систему! Пока давление в аккумуляторе меньше — оба клапана в цилиндрах откроются, и смесь самотёком под давлением пойдет через цилиндры в аккумулятор. Когда сравняется — можно закачивать топливо руками, а как упадет — пойдет подсос воды из бака прямо на патрон и давление опять возрастет — и так пока вся известь не погасится, или топливо в баках не кончится!

— Не факт, конечно, что так и было, но как видишь любой технический вопрос можно решить — главное его правильно сформулировать.

Рысенок на эти педагогические выверты только фыркнул, но в глазах понимание — и как такого воспитывать, если он тебя глубже видит, чем ты сам себя понимаешь?

— А мне все-таки количество чудес не кажется запредельным — Ш. три года в этой глухомани сидел, мешки с мукой пересчитывая, больше ему там нечем заняться было — или придумывать, или спиваться.

— Ну, он вообще то еще жениться мог ... И женился, кстати, после того боя.

Ага, проняло нашего душеведа — судят-то других на основании опыта, СВОЕГО — а у него он ПОКА маловат... Но не сдается:

— Но откуда в этом захолустье столько еще придумщиков взялось? Ведь не меньше еще троих насчитать можно — а ведь и одного Ф., изобретателя "огненного шторма", многовато будет.

— Ну, Ш. можно оценивать по-разному, и победы его и поражения, а уж политические загибы чего стоят, но одного у него не отнимешь — помимо нескольких десятков книг, по которым до сих пор учат, это его организаторские и педагогические способности. Ну-ка, вспомни, кто здесь учился в то самое время, когда Ш. от дел отошел и стал в Академии преподавать?

В глазах становится все больше понимания — по мере как на руке начинают заканчиваться пальцы для загибания.

— Вижу дошло — откуда в глухомани еще три таланта нашлось. Педагогика она вообще сила, хоть одному из воспитуемых Ш. во внуки годился, второй был ему ровесником, а третий за младшего брата сошел бы, если не за сына.

— Ну все, дуйте на обед, а то точно без него оставят, за опоздание.

И неразлучная троица рванула на выход, разом забыв про все кроме зова желудка, а на учителя снова накатило чувство предвиденья не такого уж далекого будущего ...

Конец