Сердце как будто сковало льдом. Хотелось подскочить к креслу и вонзить демазитовый меч, которым было так хорошо убивать чудовищ, в горло сидевшего перед ним шэрхэ, видеть, как гаснут его глаза, наслаждаться запахом смерти, чтобы он захлебнулся собственной кровью, вместе с ней заглатывая собственные, только что сказанные слова. Да что там меч... Хотелось разорвать, растерзать голыми руками! И только годами тренируемая выдержка, а так же мысль о том, что если он сделает это, то у него уже не получится ничего изменить в этой прогнившей системе, и спасти Эля он тоже не сможет, помогла Тенгри остаться на месте, даже не на йоту не показав охватившие его чувства. Да, кажется сегодня он научился ненавидеть.

— Я обязательно займусь этим, как только смогу отойти от Сферы, — произнося это обещание, которое молодой шэрхэ даже и не собирался исполнять, голос Тенгри звучал так спокойно и безразлично, словно бы это для него ничего не значило.

Дайджи снова легко кивнул, не сводя с него внимательного, изучающего взгляда.

— Мы рады это слышать. Надеемся, ты нас не разочаруешь.

Получив знак, что он свободен, Тенгри, коротко поклонившись, вышел из комнаты. Ему еще многое предстояло сделать, а времени оставалось слишком мало.

* * *

Сон отступил внезапно, без каких-либо переходов вроде утренней полудремы — раз, и словно бы кто-то поворачивает выключатель, и ты понимаешь, что уже совсем-совсем проснулся, бодр и полон сил для новых свершений.

Спать совершенно не хотелось, да еще и наглый солнечный луч упрямо лез в глаза, как бы Эль не пытался от него отворачиваться, не давая еще хотя бы немножечко понежится в постельке, поэтому, долго не раздумывая, резким движением откинув мешающееся одеяло, юноша сел на кровати: зевая и блаженно потягиваясь, и тут же замер, насторожившись. Где-то в глубине сознания мелькнула удивленная мысль о непривычной мягкости матраса — даже ни одна из вечно торчащих во все стороны пружин никуда не впивалась, да и солнце, которое не дало ему спать дальше, было слишком ярким. Откуда? Ведь в его комнате всегда царил полумрак — единственное окно выходило во двор и не давало много света.

Снедаемый все возрастающим беспокойством Эль открыл глаза. Стоило ему только это сделать, как вялое удивление переросло в уверенность, а затем и в панику. Он почувствовал себя так, словно бы перенесся на несколько месяцев назад, в те самые семь дней, проведенных им в доме шэрхэ, о которых он так старательно пытался забыть все это время.

Комната ничуть не изменилась — все такая же большая, пустая и безликая. Только теперь вечно задернутые шторы были распахнуты, и в окна лился яркий солнечный свет. Все то же самое, словно и не было этой томительной полужизни, которую Эль пытался изображать день за денем. Ущипнув себя чуть ниже локтя, убедившись, что это не сон, и обнаружив при этом, что одет только в тонкие хлопковые штаны (и это притом, что он прекрасно помнил, что засыпал не раздеваясь) Эль глубоко задумался.

В общем-то, ответ на главный вопрос нашелся сразу, и в его правильности Эль был почти стопроцентно уверен. В душе закипал гнев. Как посмел шэрхэ, молча выбросив его из своей жизни тогда, теперь, спустя столько времени, как ни в чем не бывало, вот так вот запросто, снова похитить его?! Он — свободный человек и имеет право сам распоряжаться собой! И в тоже время в сердце разгоралась надежда — он снова увидит его, сможет поговорить, а может и... Нет, он не должен так думать! Эль резко тряхнул головой в попытке отогнать от себя эти неподобающие мысли. Он не будет больше ни на что надеяться — это слишком больно...

— Здравствуй, Михаэль.

До боли знакомый голос с мягким, словно бы растягивающим слова выговором и глубокими бархатными интонациями, в котором одновременно со всем этим чувствовалась сила и власть, раздавшись в тишине комнаты, заставил юношу вздрогнуть от неожиданности и, буквально подскочив на кровати, обернуться на звук. Сердце предательски забилось быстрее. У дверей в непринужденной позе, чуть придерживаясь рукой за косяк стоял ОН, тот о ком он думал все эти недели, чей образ неизменно стоял перед его глазами, тот, кого он хотел и одновременно ненавидел — его хозяин-шэрхэ, с ног до головы закутанный в так любимый его народом черный балахон. Правда лицо, на котором неистовым пламенем горели золотые глаза, в разрез с традициями в этот раз было открыто.

``Он пришел'`, — забилась в голове юноши паническая и одновременно ликующая мысль. Эль сам сейчас слабо понимал, что чувствует — счастье, от того, что он все же смог увидится с ним еще раз, неуверенность, страх, беспокойство от непонимания того, зачем он мог понадобиться шэрхэ спустя столько времени, злость, от осознания, что все те стены, возведенные в его душе, начали рушится от одного только взгляда этих нечеловеческих глаз. Кроме всей той бури у Эля вызывало смятение еще одно обстоятельство — шэрхэ назвал его по имени. Раньше юноша даже не был уверен, что хозяин знает, как его зовут. Ведь до этого момента он никогда к нему не обращался так. Впрочем, они вообще мало разговаривали — им было как-то не до этого. Эль густо покраснел, вспомнив, чем они были заняты вместо светской беседы, но тут же постарался отвлечься от этих воспоминаний.

Эль тоже никогда, даже мысленно, не мог заставить себя произнести ...

— Здравствуй, Тенгри.

Тенгри...Бурный, ревущий поток, бушующее пламя, смертельный шторм, басовитое мурлыканье кошки — вот что слышалось в звуке этого имени. Да, оно подходило шэрхэ, он был таким же неукротимо диким с плавной кошачьей грацией, пугающий и притягательный одновременно.

Зачем?.. Зачем он снова ворвался в его жизнь? Зачем он пришел? Эль смотрел ему прямо в глаза, словно силясь во взгляде прочитать ответы на эти так мучающие его вопросы, но золотой взгляд молчал, впрочем, как и его хозяин, не желая отвечать, а может просто набираясь решимости перед сложным разговором. Хотя... зачем шэрхэ решимость? Они ведь не испытывают страха, неловкости или чего-то подобного, они вообще ничего не испытывают... И Эль не должен больше ошибаться на этот счет, прозрение слишком болезненно.

Неужели он решил вернуть свою игрушку, которую лишь недавно, наигравшись вдосталь, выбросил, как ненужный хлам, не сказав даже доброго слова напоследок?

Эль болезненно скривился от промелькнувшей в его голове мысли — она казалась на столько пугающе верной, что хотелось кричать. Но, даже это не могло заставить его перестать надеяться...

Он в буквальном смысле сходил с ума, разрываясь между двумя абсолютно противоположными желаниями. Сердце радовалось и пело, требуя забыть обо всем и бросится к шэрхэ, обнять его, прижаться к нему всем телом и больше никогда не отпускать. Рассудок же умолял не делать глупостей и не поддаваться дурацким желаниям тела, говоря, что, когда Тенгри снова уйдет, будет еще больнее.

— Зачем ты это сделал?

Эль поднялся с кровати и подошел к шэрхэ, остановившись примерно в полутора метрах от него и скрестив руки на груди в безотчетном стремлении отгородиться от этих манящих золотых глаз и тех желаний, что они в нем будили, с вызовом посмотрел на своего бывшего хозяина.

— Мне очень хотелось тебя увидеть.

Элю на секунду показалось, что в голосе шэрхэ промелькнула грусть, но он тут же отверг эту сумасшедшую мысль — шэрхэ не умеют грустить — это знает каждый ребенок. Отчего-то именно это воспоминание о всем известном факте и добавило злости, опалив его яростью, словно огненной волной. И, вместо того, чтобы держать себя в руках и выяснить все спокойно, как он хотел поступить до этого, юноша с вызовом вздернув подбородок заявил:

— Ты ждешь от меня восторгов?

— Мне казалось, что ты тоже этого желал.

— Да что ты можешь знать...

— Значит я ошибся, и ты совсем не рад меня видеть?

— Ну отчего же, — голос юноши сочился ничем неприкрытым сарказмом. — Игрушка всегда покорна господину. Неужели вы наконец вспомнили обо мне, эже Тенгри? Решили еще раз проиграться?

— Я скучал...

Вот сейчас бы даже самый суровый критик не усомнился бы, что в словах шэрхэ звучала тоска, но Эль уже просто не слышал и не мог остановиться.

— Мне сразу ложиться и ноги раздвигать, чтобы ты удовлетворился и отвалил?! Или подождем? А может мне тебя еще как-нибудь развлечь? А? Сплясать? Спеть? Или что там еще делают хорошие рабы?...

Эль уже мало понимал, что делает и говорит. Боль и обида, копившиеся все это время где-то в глубине, наконец-то выплеснулись на поверхность, полностью затопив его разум. Ему было уже наплевать на то, что перед ним стоит грозный шэрхэ, способный убить его едва ли не одним движением пальца за все сказанные им дерзости. Сейчас даже смерть для него была желанной, только бы заглушить эту раздирающую его душу боль...

Но Тенгри совсем не спешил злиться и убивать. Медленно отойдя от двери, завораживая взгляд своими плавными движениями, он приблизился к взбешенному юноше почти вплотную. Настолько, что Эль всем своим телом почувствовал жар, исходящий от мощной фигуры шэрхэ.

— Я скучал... — снова повторил Тенгри, легонько коснувшись пальцами лица Эля. Отчего тот вздрогнул, как от удара током, и, гневно мотнув головой, оттолкнул его руку, сверкая глазами и снова явно желая сказать еще что-то не менее злобное, но шэрхэ, опередив его, быстро добавил: — Я не могу без тебя, Михаэль. Я пытался забыть тебя. Сопротивлялся своим мыслям и тем чувствам и эмоциям, которые ты смог пробудить во мне... Но так и не смог. Ты не игрушка, ты часть меня, моя половинка, Эль, и без тебя мне очень трудно.

— Тогда почему... Почему ты не пришел раньше? — голос Эля сорвался на крик. — Я так ждал тебя... Мне было без тебя так плохо... Так... больно... Почему?..

Юноша замолчал, и по щекам его покатились крупные слезы. Он выглядел сейчас таким трогательным и беззащитными, и в тоже время рассерженным и нахохлившимся, словно боевой воробей, что Тенгри не выдержал и, поддавшись моменту, наклонился, коснувшись губами его лица, желая собрать драгоценную влагу, осушить ее, желая утешить, желая заставить забыть... Но юноша, как оказалось, отнюдь не хотел такого утешения. Внезапно отшатнувшись и оттолкнув шэрхэ, он шагнул назад, пытаясь оказаться подальше.

— Не подходи! Не трогай меня! Слышишь? Я не хочу, не желаю, что бы ты меня касался! Я не буду больше играть в твои игры!

В душе Эля сейчас бушевала настоящая буря. Все его чувства — ненависть, любовь, надежда, отчаяние, злость и растерянность — переплелись в какой-то чудовищный клубок так, что стало просто невозможно отделить одно от другого.

Тенгри ощущал весь это шквал противоречивых эмоций, что клокотал в душе Эля, и ему было неимоверно стыдно и больно, что он, желая сделать как лучше, заставил юношу так страдать.

— Прости меня... Но я действительно не мог прийти раньше, — слова давались с трудом, но Тенгри заставлял себя продолжать, потому что молчать было просто нельзя. — Я очень виноват перед тобой, но я желал, что бы ты был... счастлив... наверное так. Мне казалось, что так будет правильнее. Вот только я совсем не учел, что мы теперь слишком связаны...

— Связаны? Я не понимаю...

— Той ночью наши энергии переплелись настолько, что мы стали одним целым на уровне эмоций, в ментальном пространстве. Такое случается очень редко сейчас. Практически никогда. Я и сам сразу не понял...

Это казалось бредом, но это все объясняло. Его почти непереносимую тоску, то самое вечное ощущение половинчатости его существования, его слишком реальные сны, которые (теперь Эль это понимал) совсем не были галлюцинациями.

— То есть все, что я чувствую сейчас — всего лишь последствия этой связи? — после недолгого обдумывания желчно поинтересовался юноша, не желая признаваться даже самому себе, насколько сильно задела его эта правда.

— Нет... то есть — не совсем так. Связь не могла создать чувств из ничего, она просто усилила уже существующие. Если бы я был тебе полностью безразличен, ты бы ничего бы и не почувствовал, впрочем в этом случае связь бы и не образовалась...

— И что же нам теперь делать? Зачем ты привез меня сюда? Зачем сейчас все это рассказываешь?

— Прости, что мне пришлось тебя вот так похитить, я... мне очень нужно было с тобой поговорить. И я боялся... — Тенгри запнулся подбирая слова. — Боялся, что ты не захочешь меня слушать, просто повернешься и уйдешь.

— И ты сделал так, чтобы мне некуда было убежать! Что ж отличный ход. Поздравляю! — с мрачным ехидством заметил Эль. — И что будешь делать дальше? Если я откажу тебе? Привяжешь к кровати и будешь ``любить'`, пока не соглашусь?

Но шэрхэ, словно не обращая внимания на его злые слова, продолжал:

— Я только прошу — позволь мне быть рядом с тобой. Я не собираюсь тебя к чему-то принуждать. Просто подумай, разве ты действительно хочешь уйти отсюда и снова остаться в одиночестве? Разве хочешь, чтобы мы опять страдали от невозможности быть рядом друг с другом?

— Я не знаю... — потерянно пробормотал юноша, покачав головой. — Я уже ничего не знаю...

Он буквально разрывался на две половинки, на два кардинально разных решения. Что же выбрать — уйти или остаться?

Вдруг Тенгри скользнул своим кошачьим шагом вперед и, схватив Эля, притиснул его к находящейся рядом стене, впившись в губы жадным поцелуем. Сначала оторопевший от такого напора юноша снова попытался его оттолкнуть, но шэрхэ, вцепившись в него, словно клещ, не отпускал. А поцелуй постепенно становился все более и более страстным и глубоким, обволакивая разум паутиной сладкого безумия. И Эль сдался, полностью отдавшись на волю этим пьянящим ощущениям.

Это был настоящий взрыв. То, что сейчас чувствовали они оба, было просто невозможно объяснить на словах — рождение мира и его гибель, жизнь и смерть...

Зачем, почему они находились так долго и так далеко друг от друга? Все попытки ответить на эти вопросы теперь показались бы глупыми и жалкими. Все терзающие их сомнения и страхи растворились в штормовой силе вновь сплетающихся эмоций.

Никто из них не помнил, как они оказались лежащими на кровати уже без одежды.

Элю казалось, что он сошел с ума. В очередной раз. Ласки Тенгри, его огненные поцелуи, расцветающие по его словно охваченному огнем телу, совершенно затуманивали его рассудок. А уж когда губы шэрхэ, спустившись ниже, коснулись его напряженной плоти — мир окончательно полетел в тартарары.

То, что Тенгри вытворял с его членом своими языком, губами и ртом, одновременно нежно двигаясь пальцами в его попке, было таким прекрасным, что Эль стонал в голос, прося большего, изо всех сил желая прекратить эту сладкую пытку и наконец-то почувствовать в себе твердую плоть шэрхэ. Но пытка длилась и длилась.

Эль уже думал, что сейчас, еще секунда, и он попросту умрет от наслаждения, когда Тенгри, оторвавшись наконец от его члена, положил его ноги к себе на плечи, подхватив под попку, и одним резким движением скользнул в него.

Это чувство заполненности, ощущение огромного горячего стержня, двигающегося внутри, при каждом толчке задевающего заветную точку, дарившую наслаждение, было таким долгожданным и потрясающим, что Эль, не в силах сдерживаться, вскоре кончил, одновременно чувствуя, как в него изливается Тенгри.