Ландскнехты (глава 1 из 5)

— А покажи.

Ганза застыла, обратившись в глаза и слух. Даже рыжая перестала поедать злым взглядом Мирослава и повернулась к капитану.

— Смотри, я опускаю руки, — Мартин медленно показывал, озвучивая каждое движение, — теперь короткий шаг вперед, левой рукой толкаю в твое правое плечо, правой чуть подбиваю снизу кисть. Кинжал из ножен сам вышел. Теперь на обратном ходу разворачиваю клинок против большого пальца, а левой довожу лезвие. Все, главное все это проделать быстро и точно. Ну, и мой жалобный голос тебя успокоил раньше времени.

Швальбе через силу улыбнулся, снова потер шею — кровь течь перестала и уже начала сворачиваться.

— Вот же хитрая штука, человеческая судьба! Сколько раз со Старухой разминался, а старый дедушка чуть не зарезал. Смешно вышло, ей богу. А ты не боишься, что я решу счет сравнять?

Мартин на улыбку ответил тоже улыбкой:

— Сынок, в твои годы я был чуточку умнее, и до сих пор не вытаскиваю из рукавов все хитрости за раз. Думаешь, я только один хитрый фокус знаю?

Гюнтер хмыкнул, посмотрел на Йожина с Мирославом, которые всем видом демонстрировали, что у них хитрых фокусов на всех припасено.

— Так значит, богоугодно и за хорошую плату?

— Именно так, — не стал спорить с очевидным Мирослав.

— И всей работы на сегодняшний день?

— До восхода луны — край. А там, или мы помрем, или ту тварь сживем со свету.

Швальбе оглянулся на бойцов. Все трое кивнули. Опустила голову и девушка.

— Мы согласны, — протянул руку Мирославу капитан.

— Це добре, — фыркнул следопыт, хлопнув по ладони Гюнтера.

— И что делать надо?

— Работу работать. Правда, ты уж не обессудь, раз хотел нас ограбить, мы условия малость пересмотрим...

* * *

Как говорилось ранее, Мартин более всего напоминал солдата в отставке. Однако, когда ветеран разложил всю поклажу из двух солидных войлочных сумок-"шабаданов", принять его за обычного искателя наживы не рискнул бы никто. Инструменты, которые Мартин по одному доставал и раскладывал на широком столе (по этому поводу выскобленном и ошпаренном кипятком) подходили скорее палачу, нежели честному наемнику. Ни пистолета, ни мушкета, ни иного огнестрельного оружия. Зато в изобилии имелись всевозможные ножи хитрой формы, крючья и прочая снасть самого зловещего вида. А еще несколько ящичков того рода, в которых перевозят хитрые и дорогие аптекарские снадобья или редкие яды — с мелкими отделениями, выложенными изнутри сеном, чтобы не побились бутылочки темно-зеленого стекла без единой надписи или ярлыка.

Мирослав курил трубочку, развалившись вольготно и расслабленно, как и положено честному человеку на послеполуденном отдыхе. Только пальцы нервно пробегали по сабле, что лежала у него на коленях. Мартин продолжал придирчиво выбирать снаряжение. Отложил в сторону чекан с необычно кривым "клювом", подходящим скорее для зацепа, нежели пробивания брони. Подержал в руках "кабаний меч'для охоты на крупного зверя и тоже положил наособицу. Наконец остановился на "кригмессере", простом боевом ноже похожем на укороченную саблю, но с длинной открытой рукоятью. Мартин подхватил орудие, выписал в воздухе сложную фигуру, провернул клинок вокруг кисти. В движениях не было ни капли наигранности, мастер не рисовался, но оценивал гибкость связок и крепость сухожилий.

К боевому ножу Мартин добавил перчатки с длинными крагами, кожаную кирасу с тонкими стальными полосками. Шлем, тоже из кожи, без полей, плотно облегающий голову и оставляющий открытыми уши.

— Все-таки надо мне пойти с вами, — сказал из глубокой тени в углу комнаты невидимый доселе Йожин.

— Не нужно, — усмехнулся Мартин. — Если мы не справимся такой толпой, ты тем более не поможешь.

— Я тоже кое-что могу, — малость обиделся монах, несмотря на справедливость замечания.

Мартин, придирчиво рассматривавший стальные полоски на кирасе, отвлекся от занятия и взглянул на Йожина с добродушной улыбкой.

— Да. Но сегодня мы не вампиров загоняем. Дай повоевать другим.

Мирослав глубоко вздохнул, пыхнул люлькой.

— Мелким точилом поделись, — попросил следопыт Мартина. — Мое где-то по дороге моль съела.

— Бери.

Следопыт взял узкий брусок точильного камня — очень редкий и дорогой, такие недавно стали возить из заморских владений английской короны. Серый брусок скользнул по стали с тихим змеиным шипением, выглаживая и без того острую кромку.

— Стрелялки лучше свои проверь, — Мартин снова взялся за нож. — Сабелькой ты от него не отмахаешься.

— Да и тебе бы пора огненный бой выучить, — отмахнулся Мирослав. — Прогресс, однако.

— Стар я уже для новых трюков, — отрезал седой воин. — Пусть молодежь со своими пушками скачет. А мне по старинке надежнее.

— К слову, о старинке, — вставил Йожин. — Брат, а ты с этой огневолосой девой битв раньше не встречался?

— Не припомню, — пожал плечами Мартин. — Вроде точно не встречался. А что?

— Смотрит она на тебя ... странно.

— А и верно, — согласился Мирослав. — Как будто где-то вы уже сталкивались, и она тебя вспомнить силится.

— Я ее точно не помню, — мрачно закрыл тему усатый.

Молчание сгустилось. В гостевой комнате, самой светлой и удобной во всем трактире, повисло ощутимое напряжение. такое обычно бывает перед битвами, когда время еще есть, однако уже понятно, что быть резне, кровавой и неизбежной. Все вроде люди проверенные, уверенные, к панике не склонные. Однако каждый хорошо понимает, что смерть близко, и, вероятно, не все с нею разойдутся.

Теперь Мартин занялся аптекарскими ящичками.

— Все забываю спросить, — уточнил Мирослав. — Что у тебя там такое? Толченая печень вампира, настоянная на моче оборотня? Эликсир из перетертых костей висельника?

— Вытяжка белладонны, чтобы видеть в темноте не хуже кота. Толченая ивовая кора — от лихорадки и кровотечения, чтобы сразу рану присыпать. А еще...

Мартин поднял на уровень глаз самую маленькую бутылочку, залитую воском. Покачал, чтобы перемешать, но не взболтать содержимое до пузырей.

— Настой мухомора и африканского ореха кола. На самый крайний случай. Придает сил и быстроты, даже умирающего может превратить в берсерка. Но очень ненадолго. И сердце от него останавливается запросто.

— Раньше ты это с собой не брал, — Мирослав указал на заветную бутылочку.

Мартин взвесил ее на ладони, с явной неохотой и колебанием сунул в потайной карман на поясе.

— Раньше я был моложе, — угрюмо отвечает он. — И кладбищенские людоеды не расхаживали меж деревень, как хорек по курятнику.

Мирослав склонил голову и продолжил точить саблю.

— Дожили, — скрипнул зубами Йожин. У него, наконец, прорвалось давно вынашиваемое, бередящее душу. Прорвалось, как часто бывает в таких случаях — не вовремя и яростно.

— Дожили! Нахцерера загоняют монах, чернокнижник и радикулитный ветеран-девенатор! И паршивые ландскнехты, подобранные на дороге...

— Я не чернокнижник, — терпеливо уточнил Мирослав, скорее по привычке, поскольку слышал это обвинение отнюдь не в первый раз. — Я ведьмак .

— Все одно, дьяволово семя! — в сердцах бросил монах.

— Я сделаю вид, что не слышал этого, — после паузы сказал Мирослав, голосом холодным. как северный ветер поздней осенью. — В память о том, что обязан после Бремена. Но пожалуйста, больше так не говори.

— Pax, братья, мир! — громко потребовал Мартин. — Хватит сводить счеты святоши и ворлока, — слово "чернокнижник" он переиначил на английский манер.

И монах, и ведьмак воззрились с одинаковым возмущением, готовые наброситься на товарища объединенными силами.

— Ну, вот и славно, — ухмыльнулся седоусый, опередив обоих. — Нам еще дело делать, а до вечера не так много осталось.

— И то верно, — потух Йожин, воспылавший было священным огнем обличения.

— Одно уж точно. Мало вас осталось, — грустно сказал Мирослав, снова проводя бруском по клинку. — Слишком мало...

Никто ему не ответил, потому что спорить с очевидным было глупо, а соглашаться — бесполезно.

Луч полуденного солнца заискрил в стеклянной мушке, рассыпался алмазной пылью, отразившись в зеленых глазах девушки. За дощатой стеной быстро и громко заговорили внезапные работодатели, похоже, заспорили. Впрочем, разговор на повышенных голосах быстро утих. Если там что-то и не поделили, то быстро разрешили вопрос.

— Кристина, я тебя прошу, не ходи.

Только сейчас, наедине, подальше от чужих ушей, Гюнтер решился попросить. Рыжая валькирия лишь мягко улыбнулась и продолжила осмотр замка штуцера. Несколько раз взвела рычаг и спустила, проверяя мягкость хода и состояние пружины. Затем положила ружья на стол и занялась проверкой огневого шнура, пропуская его дюйм за дюймом меж тонких сильных пальцев.

— Не ходи, я тебя прошу, — неожиданно мягким и почти просительным тоном повторил Гюнтер. — Кристина, пожалуйста...

Она повернулась и спросила, без всякого раздражения, однако с ощутимой стальной ноткой в голосе:

— А ты бы остался?

Начавший беситься Швальбе хватил кулаком по столу так, что подпрыгнула деревянная пороховница, обтянутая потертой замшей.

— Нет, конечно! Но я ...

Он осекся.

— Мужчина, — с некоторой обидой и легкой насмешкой закончила за него девушка по имени Кристина.

— Солдат! — поправил Гюнтер. — Это моя работа — рисковать жизнью за деньги. А ты ...

— А кто я? — иронически спросила Кристина. — Не солдат? Или это не я спасла твою шкуру, когда нас тогда окружили шведы? Или не я отрезала тому ублюдку хрен, когда он решил, что если девушка стрижена, значит полковая шлюха?

— Это другое дело! — вскинулся Гюнтер. — Там все честно было, сталь на сталь, человек против человека.

— Тот, что в рясе, толстяк Йожин, сказал, что эту скотину можно убить, как и обычного человека. А Мирослав сказал, что на нее даже серебра не нужно, обычного свинца хватит. Только в голову надо целить.

— Но эта скотина положила насмерть банду эльзасцев, пусть они и позорили наше честное ремесло! И я думаю, что все они умели стрелять.

Кристина оставила шнур, подняла ружье стволом вверх, провела ладонью по гладкому граненому стволу отполированному годами службы. Улыбнулась:

— Значит, нам сегодня надо стрелять лучше. Если уж ты проиграл все наши деньги и приходится зарабатывать на старых кладбищах.

— С твоей пушкой там делать нечего, — заявил наемник. — Фитиль воняет, запах нас выдаст. Да и сыро сегодня, шнур может погаснуть.

— Ты ведь знаешь, для точной стрельбы фитиль лучше, — терпеливо объяснила девушка. — Спуск мягче, ствол не дергает. Испанцы огневые шнуры до сих пор используют, а их плохими солдатами никто не зовет. Шнур у меня выварен в селитре и покрыт воском, сырости не боится. Две с половиной сажени — на всю ночь хватило бы, а нам столько и не нужно. Что до запаха, то Мирослав сказал — у твари с чутьем плохо.

— Мирослав то, Йожин это... Черт побери! — Гюнтер злился бессильной злостью. — Ну почему ты меня не слушаешь?!

— Потому что ... — Кристина отложила штуцер, внимательно посмотрела на Гюнтера. Взгляд у нее оказался одновременно чуть снисходительный и в то же время светящийся, мягкий. Это была не любовная симпатия, но между парой определенно имелось нечто более близкое, чем обычная дружба или отношения командира и наемного стрелка.

— Потому что когда придется его выманивать и дойдет до схватки, тебе понадобится хороший стрелок. Очень хороший. И мы оба знаем, что в моих руках это... — она снова дотронулась до ствола. — ... Лучшее и самое точное оружие от Бреста до Стамбула

— В сумерках ты мушку не увидишь толком, — сделал последнюю попытку Гюнтер.

— Поэтому я и вставила в мушку и целик стеклянные кристаллики. Они блестят даже в самом скверном свете, так что я не промахнусь.

Пауза. Гюнтер склонил голову и потер лицо. Только очень внимательный взгляд мог заметить, что рука в рваной перчатке едва заметно подрагивает, а на лбу выступили крохотные капельки испарины. Ландскнехт боялся. Кристина заметила, однако не выдала себя ни словом, ни жестом.

— Ну ... тогда ... не промахнись, — наконец попросил Швальбе.

— Не промахнусь, — очень серьезно пообещала валькирия.

* * *

Нищий брел по кладбищу, кутаясь в рваное тряпье, где дыр имелось больше, чем ткани, а заплатка шилась на заплатку. Низко надвинутая шляпа знавала куда лучшие времена, но те давно уж прошли. По мере изнашивания поля обрезались, так что теперь головной убор больше смахивал на кривой колпак с дырой на макушке. Шерстяные перчатки по мере долгой носки вначале лишились пальцев, а затем порвались и распустились настолько, что сейчас едва прикрывали середину ладони. В общем, бродяга напрашивался на гравюру художника моралиста об упадке нравов и тщетности бытия.

Спотыкаясь о камни, оборванец тащился меж каменных плит, регулярно прикладываясь к стеклянной фляжке и распевая дрожащим голосом песню.

Der Tod reitet auf einem Kohlschwarzen Rappen,

Er hat ein undurchdringliches Kappen.

Wenn Landsknecht in das Feld marschieren,

Lsst er sein Ross daneben galoppieren.

Смерть едет на лошади угольно-чёрной,

Обряжена в рясу и скачет проворно,

И рядом с ландскнехтами на поле боя

Несётся галопом, зовёт за собою.

Закончив куплет, Гюнтер снова хлебнул из фляги крепленой сельской сивухи, которую, видать, ведьмы гнали из прошлогоднего прелого сена, настаивали на порохе и щедро сдобрили трупным ядом. Доброе деяние рук человеческих так жутко вонять не может. Ландскнехту было страшно. Пожалуй, даже страшнее, чем стоять в первом ряду при атаке французских жандармов. Не каждый день случается побыть наживкой для людоедской твари...

Как сказал Мирослав:

"Найти и раскопать нору нахцерера днем не успеем. А даже если бы успели — он не впадает в спячку подобно вампиру, уйдет глубже, сбежит. Драться с ним ночью, в лунном свете — самоубийство. Для этого нужна целая армия. Поэтому придется действовать вечером, когда день на исходе, но тварь еще не вошла в полную силу."

Гюнтер надвинул колпак посильнее, снова глотнул. Гнусное пойло, способное уронить с ног хоть человека, хоть тролля, прокатилось по глотке, словно вода. Ну, не совсем конечно вода, горло от нее драло, как положено. Однако ни хмеля, ни простого успокоения нервам не приключилось. Слишком страшно было солдату.

Швальбе запахнул куртку, поежился, втянув голову в плечи. Мысленно проклял Йожина, который настоял на переодевании — дескать, нахцерер не животное и, заметив вооруженного солдата на своих угодьях, вполне может насторожиться. А пьянчужка в рванье — это нормально, не тревожно. Оставалось надеяться, что ума у людоедца не хватит на то, чтобы задаться вопросом — откуда взялся бродяга здесь, в месте о котором бог и люди давно забыли.

Смерть едет верхом на коне белой масти,

Прекраснее ангелов Божьего царства.

Как девушки станут водить хороводы,

Она будет рядом, с ухмылкою подлой.

Питье кончилось. Гюнтер с проклятьем отшвырнул флягу, та громко звякнула битым стеклом. Ну и черт с ней, если все получится — завтра он будет хлебать приличное вино из нормальной латуни, а может даже и серебра. А если не получится...