Справа от председательствующего сидел раздобревший и уже лысеющий чувак в хорошем костюме редкого тут темно-шоколадного цвета. До этого он сальным взглядом изучал стройные ножки Белазар, а теперь встрепенулся, и с противной улыбочкой спросил неожиданно высоким "бабьим" голосом:

— А скажите, девушка, какие известные комсомольцы принимали участие в штурме Зимнего дворца в октябре семнадцатого года?

Ольга мучительно наморщила лоб в нервной попытке вспомнить заветные фамилии. Сидящие за столом начали переглядываться и улыбаться.

— Ну что же вы?! — патетически провозгласил гордый владелец ранней плеши, — Отсутствие ответа на такой вопрос демонстрирует ваше незнание истории и устава ВЛКСМ. И как же вы хотите вступить в ряды комсомола с такими знаниями?!

У Белазар на глаза стали наворачиваться слезы, а "чувак" смотрел и гадливо улыбался.

"Вот с-сука...".

— А вы, извините, сами член ВЛКСМ? — мой голос был настолько далек от дружелюбия, что голову от документов поднял даже председательствующий.

— Тебе слова не давали! — жестко отчеканил плешивый, — До тебя очередь дойдет позже.

— Я не знаю, до кого тут и что "дойдёт", а слово я взял сам... — невозмутимо сообщил я лысеющему идиоту.

— Выйди из кабинета, тебе рано тут находиться... Ты не только не имеешь представления, как себя вести в районном комитете комсомола, но и нарушаешь принципы демократического централизма, о которых тут рассказывал! Закрой дверь с той стороны... — лицо возбудившегося идиота покраснело и покрылось бисеринками пота.

Члены бюро райкома переводили взгляды с меня на "плешивого" и обратно, но почему-то никто не вмешивался.

Я легонько засмеялся:

— О правильном поведении рассуждает человек, который мне беспрестанно "тыкает", и сам ведет себя, как истеричная баба на рынке?!

"Плешивый" задохнулся от гнева и вскочил с места.

— О знании Устава ВЛКСМ мне говорит человек, который задает нелепейшие вопросы, демонстрирующие полное незнание этого самого Устава?!

Я мило улыбался, а вот "плешивого идиота" наконец прорвало:

— Ты НИКОГДА не вступишь в ВЛКСМ! Таким личностям в комсомоле не место! Я сказал — выйди вон с Бюро райкома, здесь имеют право присутствовать только комсомольцы!

Я повернулся к председательствующему:

— Он что, сумасшедший с манией величия, который решает за весь ВЛКСМ, кто будет в его составе, а кто "никогда"?!

Внутренние тормоза у меня уже начинали постепенно ослабевать, и сейчас главная задача была не "сорваться в штопор".

Председательствующий встал и сделал успокаивающий жест руками:

— Во-первых, я призываю всех успокоиться!

Я хмыкнул:

— А здесь все спокойны — кроме этого истеричного господина...

Председательствующий — видимо, первый секретарь райкома — нахмурился:

— ТОВАРИЩ Мякусин — второй секретарь Василиостровского райкома комсомола, а не "господин"!

— А мы этому... молодому человеку... тут, видимо, все не товарищи! — взяв себя в руки, с потугой на ехидство отреагировал Мякусин, плюхнувшись обратно на стул.

Я тоже уже успокоился, и просто принялся развлекаться:

— Странно... Товарищи не ведут себя с другими, как баре с холопами... Не оскорбляют людей, не угрожают им, не страдают манией величия, и не демонстрируют презрения к принципам социалистического общежития...

Я прислонился спиной к стенке, и сейчас просто загибал пальцы по ходу перечисления "прегрешений" товарища Мякусина:

— Я вот со многими товарищами общался — и с товарищем Романовым, и с товарищем Брежневым — и никто из них мне ни разу не нахамил, не угрожал, и не оскорблял...

Лица членов бюро райкома вытянулись. Впрочем, лица моих одноклассников — и так пребывающих в полном ауте от происходящего — вытянулись еще больше. А вот председательствующий быстро перегнулся через стол, и буквально выдрал из-под локтя девушки которая вела заседание лист протокола, и уставился в него.

— В связи с этим, у меня и возникли серьезные сомнения, что гражданин Мякусин может претендовать...

— Товарищи! — перебил меня председательствующий, — А ведь у нас сегодня здесь не просто будущий комсомолец, а настоящий герой! Виктор — это тот самый школьник, который летом помог милиции задержать вооруженного рецидивиста! И был за это награжден в Кремле товарищем Брежневым!

Секундная заминка — и тут же все оживились, задвигались, лица как по команде расцвели улыбками и стали выражать ко мне абсолютное дружелюбие и симпатию.

И только единственное еbalo ошарашено хлопало глазами, бледнело и продолжало потеть.

— А он ещё на турнире "Кожаные перчатки" в Москве победил... — неожиданно раздался за спиной неуверенный голос Стаса Лущинина.

Члены бюро опять на мгновение замерли, а потом градом посыпались вопросы о задержании преступника и о турнире.

Нас усадили за стол, и следующие десять минут прошли "в атмосфере дружбы и взаимопонимания".

Я, ехидно посмеиваясь про себя, как мог отвечал на задаваемые вопросы, члены бюро активно интересовались и комментировали, а Мякусин сидел в углу стола всеми забытый и потерянный.

Затем состоялось быстрое (и замечу — единогласное!) голосование. Нас троих приняли в ряды ВЛКСМ и тепло поздравили!

Когда мы выходили из кабинета, я не удержался и обернулся к первому секретарю:

— А можно вас попросить выйти с нами на минутку?

Тот с готовностью кивнул, а за нашими спинами повисла тягостная тишина...

...Разговор с первым секретарем ("зови меня просто Андрей") получился предельно конструктивным. То ли истеричный Мякусин и на самом деле раздражал "первого", то ли тот решил пожертвовать "вторым", чтобы избежать возможных неприятностей самому.

Мы уединились около окна в коридоре:

— Я что хотел спросить... Как вам, Андрей, с таким вторым секретарем работается?

— Ну, как... — парень покачал головой, — Ты же сам все видел! Ни с того ни с сего... крики, обвинения... и это уже стало его стилем общения. Кто привык — стараются не обращать внимания... но это ненормально... Сами уже хотели ставить вопрос...

— Значит, вы не будете возражать, если я его поставлю? — негромко интересуюсь, глядя в сторону.

— Я буду только "за", — тут же откликнулся первый секретарь, — и не только я... У нас же в райкоме больше ТАКИХ нет...

— Да, ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ — очень приятные люди...

Мы прекрасно поняли друг друга, и пожали руки. Перед расставанием Андрей сказал, что получить комсомольские билеты можно будет завтра в организационно-методическом отделе...

А в школе завуч предупреждала, что билеты и значки обычно выдают не раньше чем через месяц!

— Спасибо тебе... — Белазар нарушила молчание только перед самым метро.

До этого всю дорогу мы шли молча.

— Никакие... — я пожал плечами.

— Что — никакие? — и Белазар и Лущинин остановились, и недоуменно уставились на меня.

— Никакие комсомольцы не принимали участия в штурме Зимнего... Ведь комсомол был образован только 29 октября 1918 года...

— Вот ведь suka! — выпалил в сердцах Лущинин.

Следующую пару минут мы стояли посередине бульвара и хохотали, глядя друг на друга. Многочисленные прохожие молча нас обходили, оборачивались, и тоже начинали улыбаться...

...Расплата за моё "донкихотство" наступила уже в метро, где Белазар упорно предпочитала держаться не за поручень, а за мою руку. Причем так, чтобы Лущинин этого по возможности не видел.

Я от этого обстоятельства предпочел абстрагироваться, зато серьезно задумался, после всего произошедшего в райкоме, над адекватностью своего восприятия.

Я конечно не страдаю (пока!) манией величия — но вряд ли не то, что в Василеостровском районе, но и во всем городе-герое Ленинграде есть школьник более известный властям, чем я. Ну, я так думаю...

А следовательно, что? Правильно... Это не я "поимел" идиота Мякусина — это первый секретарь райкома "поимел" Мякусина посредством меня-идиота! Причем на интригу особо и не потратился. Просто дал возможность второму секретарю проявить свой говнистый характер. Получится — мы сцепимся, не получится — меня официально представят как героя, и примут в ряды ВЛКСМ.

А получилось всё как нельзя лучше! Малолетний дурачок не только бесстрашно сцепился с опостылевшим замом, так ещё и по собственной инициативе подписался на дальнейшую борьбу.

А сам "зови меня просто Андрей" вроде как и не при делах. Ни с Мякусиным отношений не испортил, ни с его гипотетической "крышей".

Легко и элегантно...

Но ведь "малолетний дурачок" типа как не "малолетний". Да и не совсем "дурачок", как самому казалось. А вот поди ж ты...

Из метро я вышел с легкой улыбкой на губах и черной досадой в сердце.

Тупо "не поняв" призывный взгляд классной красавицы, я сразу же распрощался с одноклассниками, отговорившись придуманными делами.

Убивая время и давая новоиспеченным комсомольцам возможность уйти подальше, постоял у киоска "Спортлото". От нечего делать, лишь отдавая дань ностальгическим воспоминаниям, купил три билета моментальной лотереи "Спринт". Мельче "трёшки" денег в кармане не было, а билеты стоили по рублю.

Без всякого азарта я неспешно разорвал "обертку". Два билета лаконично сообщили, что они "без выигрыша", а третий осчастливил текстом "пятнадцать рублей".

"Ну вот... Не получилось даже "трёшку" просадить! Может и правильно говорят, что деньги к деньгам идут...".

Кисло усмехнувшись своим мыслям, я протянул выигрышный билет киоскерше.

Та внимательно его изучила, и порадовавшись чужому счастью, с улыбкой и поздравлениями протянула мне три новенькие хрустящие синие "пятерки".

С трудом выдавив ответную улыбку, я засунул "пятнашку" в карман джинсов. Туда, где лежали свернутыми еще пятьсот рублей!

Плетясь домой "нога за ногу", я незаметно погрузился в сугубо философские рассуждения о некоторых странностях своего поведения.

Вот откуда у меня берутся эти периодические наплывы чернейшего настроения, немотивированной злобы и частого желания надраться? Ведь в "первой жизни" я никогда не испытывал слабости к алкоголю. Выпивал иногда и понемногу, как все нормальные люди, но и только... И лишь после смерти мамы на некоторое время "слетел с катушек" и пил каждый день. Да и то... не получилось спиться...

Вывод один — мною движет состояние перманентного стресса от произошедшего переноса сознания. И чисто интуитивно я пытаюсь решить проблему тремя знакомыми по "взрослой" жизни способами: алкоголь, спорт и секс.

Алкоголь я достаю с трудом, да и надраться не могу — мама не поймет! А соревнования по боксу сами по себе для меня дополнительным стрессом оказались! Секс с Верой... вот это, конечно, да... Особенно в последний раз, когда я впервые по-настоящему расслабился: ни о чем не думал, не старался "доставить, произвести, продемонстрировать"... Но ведь даже это только раз! А до него только и мыслей было, как бы сделать так, чтобы сделать хорошо...

И тут еще не стоит забывать про период активного роста и созревания подросткового организма. Наверняка "в полный рост" дает о себе знать и гормональная нестабильность...

Так что сознание и жизненный опыт взрослого — это само собой, но и от физиологии с биохимией никуда не денешься. Моё подсознание взрослого человека постоянно чувствует давление от "внешней среды" — подросткового организма — толкающего на реакции и поступки, несвойственные мне-взрослому.

Хрен бы я в своем "взрослом" состоянии попался бы на эту примитивную райкомовскую "двухходовку". И ведь заметил же(!), что никто за столом не попытался загасить конфликт в самом начале. Заметил — а выводы не сделал... Предпочел "переть буром".

Ну а раз осознание все-таки пришло, то отныне за "подростково-гормональным стрессом" нужен будет глаз да глаз...

А пока главное(!) косяков пороть как можно меньше, и не наживать себе врагов на ровном месте.

Их у меня в перспективе и так не пересчитаешь...

Поскольку алкоголь мне пока противопоказан, а секс "территориально" недоступен, то может, спорт? Хм...

По приезду из Москвы я и носу в спортзал не казал. И не хотелось, и Леха остался в Москве, и отношения с Ретлуевым непонятные... Но тело реально требовало нагрузки! Сложно длительное время нагружать организм, а потом взять и всё бросить. Бегать по утрам уже стало холодно, а занятия дома с гирями не радовали. Мои плечи неожиданно попёрли в ширину... хм... скажем так — больше, чем хотелось бы. Уже и школьный пиджак стал жать. Перекачанным "бройлером" я становиться не хотел, да к тому же подозревал, что гора мышц негативно скажется на скорости. А она, как ни крути, мой основной козырь...

...В зале меня встретил хор приветственных возгласов! Занималась "взрослая" группа, и гадать, знают ли они о моих "достижениях" или нет, не приходилось. Пришлось принимать поздравления и дружеские хлопки по плечам.

Ретлуев тоже был тут. Кивнув, как будто мы расстались пару часов назад, он отправил меня на разминку. Вещи были в шкафчике, я быстро переоделся и приступил к делу...

...Что называется, дорвался! Я с остервенелым наслаждением лупил грушу, чувствуя, как накатывает приятная тяжесть в мышцах, и как всё тело восторженно отзывается на долгожданную нагрузку. Край сознания уцепился за непривычную для зала тишину. Я с некоторым усилием остановился и оторвал своё внимание от избиваемой груши.

В паре шагов за спиной стоял Ретлуев, и молча, с непонятным выражением лица, рассматривал меня. Еще дальше, за капитаном, оставив свои дела, сгрудились те несколько человек, что были в зале.

— Чего вы?! — недоуменно поинтересовался я, судорожно соображая, что я сделал не так.

— Ты, прям, как робот!.. — удивленно восхитился Михалыч — Лехин участковый и спарринг-партнер.

На лицах остальных мужиков тоже было написано немалое удивление.

— Неделю не тренировался... Соскучился! — ничего умнее я сообразить не смог, поэтому отвернулся к груше, и попытался начать отрабатывать удары левой рукой. Хоть я и переученный левша, но удар слева у меня заметно слабее. Надо подтягивать...

Однако очень скоро Ретлуев позвал меня в ринг.

"А это что-то новенькое!".

Михалыч держал "щит", а Ретлуев вооружился "лапами".

Вот теперь меня надолго не хватило! Здоровенный Михалыч постоянно толкал меня "щитом", а Ретлуев обозначал "лапами", куда мне следует наносить удары.

Я продержался на самолюбии и морально-волевых сколько мог, и полностью обессилев, буквально плюхнулся на канвас.

— Хватит на сегодня... Переоденешься — зайди ко мне, да... — Ретлуев снял "лапы" и сделал знак Михалычу...

...— Сам решай, да... Второго ноября в Липецке первенство Союза среди юниоров... Ты в своем весе возьмешь "золото" без проблем... Но нужно твердо решить вопрос с возрастом... В Москве, да...

Я сижу в маленькой тренерской "каморке" и слушаю уставившегося в угол Ретлуева.

— Когда тебе пятнадцать исполняется? — Ретлуев наконец оторвал взгляд от приглянувшегося угла и посмотрел на меня.

— Двадцать пятого...

— Да, с возрастом, если Москва решит... — капитан поднялся из-за стола, — подумай, да...