Три дороги во Тьму. Изменение

Чтобы успокоиться, Елена отправилась в свою комнату, где лежали анатомические атласы, которые рисовала сама. Из-за ее собственных исследований организма с помощью магии атласы быль столь подробны и точны, как ни у одного из ученых. Сама девушка, впрочем, об этом и не подозревала... В своем увлечении она не замечала, что родители все чаще и чаще поглядывают на нее с тревогой. Тревогой, усиливающейся с каждым днем. Все чаще по ночам в комнате отца с матерью горел свет, и слышались слова молитвы. Но Елена не обращала на это внимания, живя в своем собственном мире. Поэтому для нее оказалось полным сюрпризом, когда отец заговорил с ней о родственниках, живущих в Корграде.

— Ты о чем это, пап? — не поняла Елена.

— Я говорю, что нехорошо получается. Мы уже почти пятнадцать лет не были у них. Недавно вот письмо получил. Приглашают в гости. Хотят тебя увидеть.

— Но папа, мои опыты...

— Ничего с твоими опытами не случится! А вот тебе самой стоит немного попутешествовать, развеяться, так сказать. Посмотреть мир. Раньше-то мы не хотели тебя брать, мала еще была. А сейчас тебе уже скоро пятнадцать исполнится. Да и посмотришь, как я деньги зарабатываю... не помешает.

Последние слова были ошибкой, это Дионисий понял сразу.

— Что? — яростно вскинулась Елена. — Опять ты за старое? Папа, я не хочу заниматься торговлей! Как ты не можешь этого понять?

— Но ведь на твои опыты нужны деньги, — купец попробовал зайти с другой стороны. — А это дело поможет тебе их получить. К тому же я тебя не заставляю. Просто посмотришь, а заодно и родню навестишь. Через полгода в Корград как раз идет мой караван, тогда и отправишься. А то ведь нехорошо. Твои бабушка с дедушкой ни разу не виделись с внучкой.

Это действительно было нехорошо, с чем Елена нехотя согласилась. Если бы не это обстоятельство, никогда бы отцу не удалось убедить дочь отправиться с караваном и бросить свои дела.

— Ладно, — сдалась, наконец, девушка после долгих препирательств. — Я все понимаю.

— Вот и умница! — обрадовался Дионисий.

Подготовка несколько затянулась, и караван был готов к выходу только спустя десять месяцев. Так что отправились в путь всего за несколько дней до дня рождения Елены. Это значило, что свое пятнадцатилетие она встретит в пути, хотя до этого планировалось отпраздновать этот знаменательный день уже в Корграде.

— Да не переживай ты, — успокаивал дочь Дионисий. — Не было бы у тебя больших бед!

Он был оживлен и весел, собираясь в дорогу. Рядом суетилась жена, так как чуть ли не впервые в жизни отправлялась вместе с мужем, чему была очень рада. Проверяя, все ли она взяла, Варфоломей упаковывал последние тюки. Сам Дионисий отправился к людям, которых он нанял присматривать за домом в их отсутствие, дать последние напутствия.

— Все взяли? — поинтересовался он у семьи, возвратившись.

— Да, папа, — отозвалась Елена, проверяя свою сумку.

Несмотря на давнишнее нежелание ехать, сейчас девушка испытывала странное возбуждение. Ей даже казалась, что доброжелательная сила, которая с рождения следила за ней, была почему-то очень довольна этой поездкой. В чем-то поездка соответствовала ее, силы, планам. Хоть это и не совсем нравилось Елене, не привыкшей, чтобы что-либо тянуло ее на поводке, но она и сама уже хотела повидать новые места, новых людей. Узнать что-то иное, недоступное прежде. Ну вот, пора отправляться...

— Тогда в путь. — Дионисий махнул рукой караванщикам.

Сам караван был не слишком большой. Два десятка мулов с поклажей и пятнадцать человек охраны. Погонщики защелкали кнутами, и мулы начали покидать двор дома. И в никто этот момент не подозревал, что караван отправился не просто в торговый путь. Нет, этот караван отправился навстречу самой судьбе...

Итарв в приподнятом настроении вошел в город Символ Веры на побережье Студеного моря. Здесь он планировал сесть на корабль и отправиться дальше, навстречу своей судьбе, даже не подозревая, что та уже сделала свой выбор.

Городишко, носящий гордое название Символ Веры, не вызвал у сатира ничего, кроме омерзения. Он не понимал, как люди могут жить среди этих вонючих груд гниющей рыбы. Да, город кормится рыбой, но зачем же сваливать ее в кучи посреди улиц? Неужели обязательно разводить такую грязь? Не понимал сатир, даже будучи полностью сыном своего разгульного и безалаберного народа, как так можно. Неужели людям самим не противна эта постоянная вонь и гнилая рыбья требуха под ногами?

Итарв поморщился и быстро отыскал взглядом трактир. За годы странствий по свету он научился находить такие заведения с лету. Пересчитав сбережения, сатир радостно оскалился и зашагал вперед.

Трактир встретил его гомоном голосов, которые моментально смолкли, стоило ему появиться там.

— Ого, козел пожаловал! — воскликнул кто-то.

— От козла слышу, — буркнул Итарв себе под нос, благоразумно не повышая голоса.

Трактирщик при виде сатира радостно ухмыльнулся. В свое время он жил неподалеку от резервации козлообразных и успел неплохо изучить этот народец. Они обычно не уходили из-за стола до тех пор, пока у них в кармане оставались хоть какие-то деньги. При этом грязный и потрепанный вид сатира ничуть не ввел трактирщика в заблуждение. Прекрасно знал, что эта публика может экономить на всем, кроме выпивки. Поэтому даже очень богатый сатир может ходить в таком рванье, что не наденет самый небрезгливый нищий.

Едва сатир опустился за стол, как трактирщик тут же поставил перед ним кувшин вина. Итарв раздраженно дернул плечом. Нет, не потому, что ему чем-то не угодили, а именно потому, что угадали его желание. В свое время он от этого и сбежал из резервации. Его постоянно раздражала проницательность остальных разумных существ. Стоило Итарву Су-Скабу где-нибудь оказаться, как каждый норовил тут же поставить ему кувшин с вином. Сначала это забавляло, но постепенно стало раздражать. Неужели нигде к сатирам не относятся нормально? Сейчас он завидовал даже драконам. Этих тварей Церковь боялась. Боялась и ненавидела, потому и уничтожала. К сатирам же... Да-с, к сатирам все относились с пренебрежением, если не сказать с презрением. Даже Церковь, этот известный ксенофоб, позволила сатирам жить в Фалноре и свободно по его территории передвигаться. Сначала он не понимал, почему. Но однажды, когда Итарв был моложе, он подслушал разговор двух инквизиторов. Один спрашивал, почему не трогают сатиров, а другой объяснял.

При этом воспоминании сатир скрипнул зубами и быстро хлебнул из кувшина, чтобы забыть жгучее чувство стыда, которое испытал, услышав ответ. Тот инквизитор объяснил, что сатиров не трогают для примера. Их держат, как животных в зоопарке, только без клетки, чтобы все смотрели на них и видели, как нельзя себя вести, не то станешь сатиром. С тех пор Итарв твердо решил уйти. Уйти в надежде доказать, что не все сатиры столь презренные существа. Он мечтал добиться уважения для своего народа. Но быстро понял, что это не так просто, как казалось. Залил горе вином, а дальше все покатилось как обычно...

— Они правы! — повторял в такие минуты Итарв. — Все они правы! Сатиры самые жалкие существа в мире! И я тому доказательство! — И заливая горе, он пил. Пил так, что горе не успевало вырваться наружу.

Вот и сейчас он собирался залить свое горе. Залить унижение своего народа. Хотя и прекрасно понимал, что виноваты сатиры в таком отношении к себе только сами. Никто ведь не заставляет их вести разгульную и бесполезную жизнь. Просто так уж сложилось за поколения и поколения... Итарв очень бы хотел изменить это, но пока не мог справиться даже с собой.

В трактире тем временем возобновился гам. На сатира перестали обращать внимания. Но трактирщик прекрасно знал, что это дело временное... На трезвого сатира еще можно не обращать внимания. А вот когда сатир пьян, это уже проблематично.

Как трактирщик и ожидал, после второго кувшина сатир затянул какую-то песню. Довольно веселую, надо признать. Да и пел неплохо. Люди примолкли, обернулись. Кто-то стал подпевать. Трактирщик усмехнулся. Вот так всегда. Стоило где-то появиться сатиру, как там тут же начиналась гулянка. Через десять минут козлообразный был уже в центре всеобщего внимания. Он что-то рассказывал, сам смеялся над своими довольно похабными шутками. Слушатели ржали вместе с ним. Немногие присутствующие дамы краснели, что вызывало новые шутки сатира в их адрес и чрезвычайно нравилось остальным. В общей суматохе никто не заметил трех мрачных типов, которые вошли в трактир, сели в сторонке и стали хмуро наблюдать за происходящим. Вскоре один из троицы махнул своему спутнику и когда тот нагнулся, показал рукой на одного из посетителей, который только что засмеялся очередной скабрезности сатира.

— Вот он, — сообщил он. — Этот недоносок осмелился захапать больше, чем ему положено. Такого прощать нельзя.

Его спутник прищурился.

— Сейчас? — спросил он.

— Чуть позже. Хорошо бы в драке.

Два человека переглянулись и кивнули друг другу. Через мгновение они уже присоединились к компании и вскоре весело хохотали над шутками Итарва. Мало кто видел, что они изредка бросали взгляды в сторону одного из посетителей в простой рыбацкой одежде. Неожиданно один из вошедших резко выбил стул из-под какого-то пьяного человека, тот не разобрался и заехал в челюсть ни в чем не повинному соседу. Через мгновение вспыхнула драка.

Сатир замолчал и стал философски наблюдать за боем. Его он никоим образом не касался. Сейчас он был целиком поглощен своим кувшином, и поэтому не видел, как один из недавно вошедших придвинулся к человеку, на которого троица обратила внимание по приходу. Вот он закрыл своим телом его ото всех, вот резко дернул рукой. А когда отошел, рыбак рухнул на пол. Убийца аккуратно вытер нож, махнул своему спутнику и быстро вышел. За ним покинули трактир и они. В общей суматохе никто не обратил внимания на это происшествие. Когда ворвалась стража, то обнаружила одну драку и один труп. Офицеру разбираться в этом деле совершенно не хотелось, поэтому он велел схватить всех драчунов. Арестовали и сатира.

Сам Итарв в этот момент находился на вершине блаженства, потягивая вино. Он немного посопротивлялся каким-то людям, которые хотели его куда-то увести. Получил по шее и примолк. Однако категорически был против того, чтобы у него отобрали кувшин. Он начал тонко повизгивать и даже попытался кого-то боднуть своими рожками.

— Да оставьте вы ему этот кувшин! — раздраженно бросил офицер.

С этим сатир был полностью согласен и сопротивляться тут же перестал. Продолжая отпускать сальные шуточки, он зашагал за солдатами. Так его и бросили в тюрьму вместе со всеми. Но он этого уже не видел...

Итарв медленно открыл глаза. Что было вчера, он помнил смутно. Вспоминалось только, что что-то произошло. Сатиры не страдали похмельем — такова была одна из особенностей их организма. Вполне возможно, что именно она и сделала их такими пьяницами. Поэтому Итарву удалось очень быстро восстановить все, что случилось вчера, и понять, в какую переделку он угодил. Вряд ли стража будет разбираться, кто виноват, а кто нет. Итарв застонал.

— Вот же влип... — прошептал он.

Скрипнула дверь.

— А ну, на выход, мразь! — потребовал кто-то, открыв решетку.

Люди задвигались. Стали неуверенно подниматься и выходить. Итарв поколебался, но решил, что качать права сейчас абсолютно бессмысленно.

Арестованных привели в какое-то просторное помещение и заперли в железной клетке. Отворилась боковая дверь, и в помещение вошел человек в черной мантии судьи с добрыми-добрыми глазами. Он ласково оглядел арестованных и прошел на свое место. Сокамерники сатира издали отчетливый стон. Некоторые побледнели.

— Эстан, черт бы его побрал. Нам хана, — прошептал кто-то. Сатир этого не понял. Ему судья понравился.

Судья еще раз оглядел своими добрыми глазами арестованных и повернулся к офицеру.

— В чем обвиняют этих милейших людей, почтеннейший?

Офицер зло зыркнул на арестованных.

— В нарушении общественного порядка, драке и убийстве.

— Ай-яй-яй, — покачал головой судья. — Как нехорошо получилось. Как же вы так, мальчики? Ну, понимаю, нарушение порядка. Размяться захотелось, с кем не бывает. Но зачем было убивать раба божьего?.. Кстати, кого убили, почтеннейший?

— Рыбака Джонатана, ваша милость.

— О, милейший человек. Как же вы могли так поступить, мальчики?

— Ваша милость, — вскочил Итарв, — но мы, честное слово, его не убивали! — Остальные арестованные посмотрели на него, как на сумасшедшего. — Мы не знаем, кто его убил.

Судья покивал, ласково улыбнулся сатиру.

— Да-да, понимаю. Но хочу заметить, что ложь ни в коем случае не украшает уста такого почтеннейшего существа. Нехорошо, ай как нехорошо. — Судья встал, прокашлялся. Улыбнулся. — Итак, объявляю приговор. Всем убийцам по пять лет каторжных работ в рудниках. А вот этому за ложь еще пять.

Под стоны арестованных судья все с той же милой улыбкой покинул зал. Итарв замер. Только сейчас он по-настоящему осознал, во что влип. От отчаяния сатиру захотелось треснуться головой обо что-нибудь твердое. Да как он мог купиться на все эти ласковые улыбки и вежливые слова? Совсем из ума выжил?! Ведь мог же сообразить, что этого судью справедливость интересует в последнюю очередь!

Итарв ухватился за решетку и в отчаянии завыл. Это вой пронзил пространство и как раскаленная игла вонзился в голову Елене. Она застонала, схватившись за голову. Почти мгновенно провалилась в видение и успела услышать обвинение и вынесение приговора. Отчаяние сатира резало ее голову раскаленными прутьями. Она мало что могла соображать и медленно провалилась в беспамятство, однако продолжала все воспринимать. Видела как стражники оттащили Итарва от решетки. Сатир ощутил ее присутствие и повернул к ней голову.

— Сделай же что-нибудь?! — закричал он. — Ведь я не виноват!!! Не виноват я!!! Помоги мне!!! Помоги!!! Я же не виноват...

Елена отчаянно замотала головой, пытаясь прогнать этот вопль отчаяния. У нее перехватывало дыхание от боли, столь сильным оказалось воздействие сатира. Ни с Далталасом, ни с Крученым Рогом она не испытывала ничего подобного. Те более стойко встречали невзгоды. Тут же... Похоже, для сатира случившееся стало настоящим шоком. Именно потому, что с ним еще никогда не случалось настоящей, большой беды, он просто не мог понять, что это и как такое может быть с ним, драгоценным. Да, по-видимому, до этого ему не проходилось еще испытывать ничего подобного. Неудивительно, что раньше девушка не видела его в своих видениях. Но, несмотря ни на что, не испытывала к сатиру никакого сострадания. Убийца недостоин жалости. Вскоре, не выдержав напряжения, Елена отключилась и ее сознание окутала тьма.

Сатир, уловив исчезновение неизвестного мага, сдался и позволил уволочь себя в тюрьму, погрузившись в полнейшую апатию. Ничего больше не интересовало его во внешнем мире. А этот маг? Он же мог помочь! Или не мог? Но даже если и мог, то вовсе не стремился помочь убийце. Это его чувство сатир уловил четко.