4. Люди и нелюди

— А с чего ты взял, что он мне не по душе? — удивился вольник.

— С того, что я видел, как ты на него смотрел во время допроса. Будто в скрайта целился.

— Он не скрайт, он боров, — Ханнанд презрительно сплюнул, — жирный ублюдок. Когда его жена подняла руки, у неё рукав на правой задрался... не заметил?

— Нет. К чему ты клонишь?

— К тому, что на её запястье здоровенный синячище — аккурат в ладонь шириной. Этот Фоль только с виду увалень-увальнем. Сказать по правде, я бы с радостью согласился, чтобы Норен отправил недоноска на утрештские каменоломни. Там ему самое место.

— Если бы всех домашних тиранов отправляли рубить камень, у нас было бы больше каменных домов, чем семей в этих домах.

Северянин вздохнул:

— Увы, это так. Впрочем, больше Фоля беспокоит меня другое.

— Жнец.

— Точно так, он самый. Либо эти смоляне не разглядели толком тварюгу, либо опять соврали, либо... Брюхо "бочонком", какой-то "крюк" вместо клешней... И это гайфер?

— Нет, — спокойно констатировал Даймир.

— Что? — теперь охотник, похоже, удивился по-настоящему. — А кто же тогда?!

— Болг. Он помельче гайфера, потому мы его за молодого "прыгуна" и приняли.

— Так-так, — помолчав несколько секунд, произнёс Ханнанд, — стало быть, ты хотя бы знаешь, на кого мы тут охотимся. Но вот почему я, двадцать лет выродков промышляя, о болгах ничего даже не слышал?

— Потому, что они через Межу не переходят, с ними мы только там сталкиваемся — в ещё не разрушенных Мертвецах. Когда патрули на очередной рой натыкаются, почти всегда приходится с болгами дело иметь.

— Рой... Скажи мне, что помянул его просто к слову, Дайм.

— Хочешь услышать приятную ложь?

— Дерьмо.

"И ещё какое, любезный Ханнанд. И ещё какое".

Есть просто выродки — твари противоестественные, но для людей не всегда опасные. Есть жнецы — когда с ними встречаешься, то либо ты их, либо они тебя. А есть — рой. За Межой скрайты и гайферы, болги и мелькурты сбиваются в огромные разношёрстные стаи, где каждой хищной твари — по паре... десятков. Рой чем-то похож на армию, где есть и лёгкие застрельщики, и пехота, и тяжёлая кавалерия. Но по сути своей это всё же не объединение созданий разумных, а стая, рой — вернее не скажешь. Странный, причудливый, инстинктивный союз между чудовищами, о природе которого в Бастионе спорят со дня его основания. Ещё Абель Спаситель полагал жнецов величайшей из угроз для всей Эсмагеи; с тех пор полтораста лет минуло, а чёрные пастыри так и не сумели укротить Безлюдные земли. И полыхающей на севере войне с выродками не видно ни конца, ни края.

— Болги не бегают поодиночке. Твари слабее гайферов, не такие шустрые и живучие, но всяко легче отбиться от одного прыгуна, чем от пяти-семи болгов. А меньшим числом они нападают редко.

— Вот же дрянь. Но ведь там были следы только одного. Я ещё не разучился читать по земле.

— Оно и странно. Разве что здесь, в сотнях лиг от Межи, завелись какие-то свои особенные болги... Нет, лучше уж такого не предполагать.

— Твоя правда. Давай порешим, что Фоль и его жёнушка тварюгу выдумали? Так оно нам спокойнее будет.

Иронию вольного чистильщика Даймир пропустил мимо ушей.

— А знаешь, если бы выродок ночью на поживу не заглянул, я бы и сам усомнился, не прирезал ли всё-таки ривчан наш попугаистый толстяк. Только заметь, у болга ведь тоже зубов нет. Как и гайфер, он глотки не рвёт, после встречи с ним человек выглядит так, будто его рапирой истыкали и изрубили. А мы ясно видели единственную открытую рану на двоих мертвецов. Слишком для "паучка" аккуратная работа.

— М-да... Вот и я сомневаюсь... — северянин осёкся и замолчал на несколько секунд, а потом со вздохом подытожил: — Ну и дельце — странность за странность цепляется, что твои репьи!

Даймир не ответил. Он думал сейчас о том, что разорванная одним ударом глотка крестьянина Тереша больше всего не желает укладываться в картину, и без того донельзя нескладную.

Из задумчивости его вывели громкие голоса. На деревенской улице возле колодца собралось десятка два крестьян. Люди оживлённо спорили, обступив нечто, лежащее на земле. К срубу колодца привязан был коник пегой масти — уставшая животина со следами подсохшей пены на крупе. При появлении чистильщиков спор мигом утих, некоторые из ривчан даже назад попятились, прячась за спины более смелых (а может — более рассудительных) односельчан.

Ханнанд осклабился, его это откровенно забавляло. А Даймир к такому отношению давно привык и даже научился делать вид, будто ему всё равно. Готовился уже, как обычно, проехать мимо, небрежно кивнув глазеющим крестьянам, но из толпы вдруг шагнул, заступая дорогу всадникам, высокий широкоплечий мужик лет сорока с волосами цвета спелой пшеницы и такими же "пшеничными" усами.

— Дозвольте спросить, господин, — человек склонился в уважительном поклоне.

— Хм? — пастырь вопросительно приподнял бровь.

— Вот, сюда гляньте, — усач подвинул плечом толстяка в сильно запылённой одежде, и взгляду Даймира предстала разостланная на жухлой траве холстина. Поверх холстины лежала шкура — грязно-серая, мокрая, со слипшимся от дождя и крови мехом; отрезанная целиком лобастая голова смотрела в небо мёртвыми глазами, тускло поблёскивали устрашающего вида жёлтые клыки. Даймир нахмурился, всматриваясь, но тут же посветлел лицом. Нет, ему просто показалось, на один лишь краткий миг...

— Волк, — сказал он негромко, но усач услышал, и на лице его расцвела широкая улыбка.

— Во! И я им всем о том же толкую! Заладили, как один: "Серая тень! Серая тень!" Будто я волка не признаю!

— Так здоровый же какой, — не слишком уверенно возмутился пыльный толстяк. — Разве ж обычные волки такими бывают?

— Здоро-о-овый! — передразнил односельчанина усач. — Пацан мой весной поздоровее уложил, и то шуму меньше было. Вы со страху скоро коз за бесов принимать станете!

— Откуда шкура? — поинтересовался Хан, привлекая к себе внимание спорщиков.

— А на жеребчике Тереша приехала, — с готовностью отозвалась дородная тётка; голос у неё оказался звонким и зычным — городским глашатаям впору обзавидоваться. — Набегался за ночь Огник, да сам домой вернулся, его Лебеш, муж мой, приметил у леса и изловил. А к седлу этот вот тюк приторочен был.

— Из тюка морда торчала, — поддержал пыльный толстяк. — Я как увидал — чуть штаны не намочил! Вот ведь страсть какую Тереш словил... Не, не могёт того быть, чтобы волк обыкновенный. Вон, пасть здоровущая...

— Да толкуют же тебе!.. — взвился разозлённый усач.

"Значит, они всё-таки не случайно припозднились, — подумал Даймир. — Теперь ясно, что их до темноты задержало. Удачная вышла у мужиков охота... неисповедимы пути людей под Ясным Небом".

7.

— Чем ты его опоил, что он тихий такой? — проворчал Ким, наблюдая, как деловито снуёт, сшивая живую плоть, острая кривая игла. Мохнатый собачий бок нет-нет, и вздрагивал судорожно, но вырываться всерьёз пёс не пытался — лежал полусонный, прижатый к столу руками хозяина.

— Отвар верный, — буркнул в ответ Мильх, — маковое "молочко", вересковый цвет, лист мяты перечной... Трав там с дюжину разных, ты половины, небось, и не знаешь вовсе. На что тебе?

— А я б своей старухе опробовать дал. Больно шумливая она у меня.

Мильх усмехнулся в усы, не прекращая шить, ему было понятно: соседушка, старый склочник, шибко переживает за своего Багула, и тревогу по давней привычке прячет за колючими шуточками.

— Ланга столько не выпьет, чтоб её успокоило. Хоть чем пои... Рэля, подай склянку с водкой и бинт уже готовь для повязки.

Рэлька повернулся к полкам, плотно заставленным разных форм и цветов бутылочками, баночками, чашками и скляницами. Привычно отыскал нужную. Уже протягивая руку, услышал, как за спиной вздохнул дядька Ким:

— Твоя правда. Ланга — она никогда тихоней не была.

Открылась дверь и через порог шагнул светловолосый чистильщик, господин Ханнанд Кравиц. Один, без товарища. Увидев, чем хозяин занят, маленько оторопел и онемел. Кима тоже оторопь взяла при виде охотника на чудищ, но выдавить из себя "добрый денёчек" он всё же сумел.

— Не отвлекайся, — сердито бросил ему Мильх. — А ты, Рэлек, поди к гостям, я тут уже сам закончу.

Пришлось Рэльке откладывать порезанную на ленты чистую тряпицу и идти на двор. Батя прав: сам зазвал гостей — сам первый и крутись.

— Сосед это, — пояснил он Хану уже в сенях. — Его Багул с волкодавами мельника утром сцепился, подрали дурачка. Пришлось, вот, зашивать. Старый забияка вечно лезет один супротив трёх.

— Вон как, — светловолосый покачал головой. — Серьёзное дело, что и говорить. Уважаю вашего брата, лекаря... что людского, что собачьего. А сам умеешь?

— Шить-то? Знамо, умею, — с затаённой гордостью бросил Рэлька.

Пастырь ждал в доме, сидел на лавке, откинувшись спиной на бревенчатую стену и прикрыв глаза. По всему видать — притомился "чёрный". Эх, хозяйствовать — так хозяйствовать!

— Отобедаете? — спросил Рэлька деловито. — А то баня натоплена, попарьтесь сперва.

— Баня — это славно, — с какой-то усталой мечтательностью протянул Даймир, не открывая глаз. — Что, Хан, пыль смоем, прежде чем за стол садиться?

— Да кто б возражал!

— Ну, тогда давай, братец, веди в вашу баню.

Когда через несколько минут Рэлька вернулся в дом за чистыми простынями, во дворе он застал Кима и Мильха. Сосед держал на руках Багула — огромную лохматую псину, из тех, что турги издавна разводят для охраны табунов. Правую переднюю лапу кобеля стягивала аккуратная повязка.

— Следи, чтобы не грыз её, не драл, — поучал старого приятеля Мильх, — из дома не выпускай дня три, а лучше — всю неделю. Я буду заходить, перевязывать... Рэля, что там наши гости?

— Моются.

— А-а-а... Ну, добре.

— Стало быть, не врут в деревне, что они у тебя поселились, — как бы невзначай заметил Ким.

— Надо думать, не врут, — развёл руками Мильх. — Сам видишь... не гнать же было.

— Скажешь тоже — гнать! — Ким фыркнул. — Не-е-ет, таких гостюшек не погонишь — себе дороже выйдет. Да и коли рассудить, во всей Ривце сейчас дома безопаснее не сыщешь, сосед. Радуйся.

С тем и ушёл. А Мильх, не найдя что сказать на эти слова, так и остался, растерянный, стоять во дворе.

* * *

Даймир был высок, но не очень строен, даже сутуловат, пожалуй. При первой их встрече Рэльке помнилось, что пастырь болезненно тощ. Наверное, в том винить следовало одежду стрелка — чёрную, плотно пригнанную по фигуре. Теперь же, глядя на его обнажённое выше пояса тело, Рэлька понял: нет, это вовсе не худоба, самое большее худощавость, которую с лихвой восполняли канаты мышц на руках и ногах. Прямо удивительно, до чего пастырь оказался жилистым, полным скрытой мощи, будто сжатая стальная пружина. Сидел он на скамеечке возле сарая и, как недавно в доме, могло показаться, что брат Даймир дремлет, разомлев от пара. Под рукой у "чёрного" лежала большая кожаная кобура — с замиранием сердца паренёк разглядел торчащую из неё изогнутую, покрытую сеточкой рифления рукоять.

Открылась дверь; из бани, пригнувшись, чтобы не шибануться головой о низкий косяк, вышел Хан. Тоже голый, с обёрнутой вокруг бёдер простынёй. Светловолосый здоровяк довольно потянулся, по всему его телу заиграли мускулы атлета, не гнушающегося каждодневными изнурительными упражнениями. Рэльку он, конечно же, сразу заметил, и большой деревянный жбан в его руках — тоже.

— Пиво? — поинтересовался с живым интересом.

— Квас.

— Тож неплохо! — северянин с лёгкостью подхватил тяжёлую посудину, сделал несколько жадных шумных глотков и крякнул от удовольствия: — Ух, холодный... Дайм, хлебни — не пожалеешь.

Пастырь шевельнулся, открывая глаза, от движения его руки кобура с оружием глухо брякнула.

— Держи, — Хан протянул ему жбан и уставился на кобуру с хитрым прищуром. — А что, господин стрелок второго Круга, дозволишь примериться?

Даймир перехватил взгляд вольника, недовольно поморщился, но всё же толкнул к нему свой огнестрел.

— Примеряйся.

Затаив дыхание, Рэлька смотрел, как северянин освобождает из кожаного плена огромный револьвер с длинным стволом и блестящим барабаном.

Легенды о чёрных пастырях и их грозных огнестрелах, запретных даже для правителей могучих северных держав, передавались от одного поколения мальчишек к другому. Тайком от взрослых, они самозабвенно играли в чистильщиков, ловили любое упоминание о винтовках и пистолетах, рассказывали друг другу истории про знаменитые охоты на ужасных выродков... А когда вырастали, начинали с не меньшим самозабвением пороть собственных чад, заставая их задрапированными в тщательно испачканные сажей старые простыни.

— Будь я проклят, — покачал головой Хан, — это же "воглер", настоящий семизарядный "сорок пятый". Вот же сила бесовская, я-то думал, мне просто показалось... Дайм, не могу поверить, что ты, стрелок, таскаешь под плащом древнюю, как мир, железяку.

— Повежливее слова выбирай, белоголовый, — с ленцой огрызнулся Даймир. — Эта "железяка" — мой верный и преданный друг, она мне жизнь спасала несколько раз.

— Да брось! "Воглер"... ну и ну. Послушай, он же тяжёлый, как колун, и перезаряжается целую вечность.

— На двадцати шагах он останавливает голого медведя.

— На двадцати шагах я из медведя сделаю решето, — Ханнанд снял с вбитого в стену гвоздя свою куртку, под ней обнаружилась перевязь сразу с двумя кобурами, из одной он вытащил оружие куда менее внушительное, чем револьвер пастыря — более тупорылое и матово-чёрное.

— "Хольд", — бросив равнодушный взгляд, определил Даймир, — полуавтомат, тридцать восьмой калибр, десять патронов в обойме... И что?

— Что? — Хан хмыкнул. — Рэлек, дружок, найди-ка мне пару яблок. Не слишком больших.

Ближайшая яблоня росла прямо возле бани, так что далеко Рэльке бегать не пришлось. Скоро он уже стоял перед северянином, сжимая в обеих руках по желтобокой твёрдой скороспелке и отчаянно волновался, предвкушая, что сейчас произойдёт.

— Народ окрестный перепугаешь, — неодобрительно покачал головой пастырь, но Хан только осклабился и приказал мальчику:

— Бросай, как можно сильнее и повыше, чтоб вон туда, за забор улетело. Сможешь?

— Да тут мочь-то, — Рэлька даже обиделся слегка. Хорошенько размахнувшись, он запустил яблоко в полёт.

— Уши заткни, — отрывисто бросил вольник... и тут же, не дожидаясь, пока паренёк послушается, выстрелил. Из чужого револьвера.

Ба-ах!

Рэлька аж присел. Ему показалось — он в жизни ничего громче не слышал, даже скрайт давеча, и тот выл тише, хоть от того воя и звенело опосля в голове. Кабы не ждал он, что северянин стрелять станет, душа бы точно в пятки со страху убежала. А так — ничего, быстро оправился. И воскликнул почти искренне:

— Вот здорово!

Жаль, толком не успел разглядеть, куда кувырнулось подстреленное яблоко — чтобы подобрать потом и дырку рассмотреть.

— Спуск туговат, — с досадой отозвался Ханнанд. — Давай, бросай второе.