Тени Калибога (пролог, главы 1-3)

— Клянусь Калибогом! — воскликнул Симон. — Ваш отец был очень непрост!

— Возможно. Он всегда старался держаться в тени. Не знаю, правда это или нет, но, кажется, он собирал деньги на армии для Колиньи и Конде. Я помню, что не было и недели, чтобы к нему не приезжали из Орлеана, Монтобана или Монпелье теодолики из торговцев, цеховых мастеров или держателей мануфактур.

— Очень интересно, — сказал Рауль-и-Румоза. — А ваш отец вас любит?

— Любил.

Девушка сделалась грустной, и шевалье состроил бестактному эспаньольцу укоряющую гримасу. Солнце рассыпало лучи сквозь листву растущего у дороги орешника. Эсмир стегнула мерина, и тот, коротко заржав, затрусил чуть быстрее.

— Ваш отец умер? — не успокоился Рауль-и-Румоза.

— Да, — чуть слышно прошептала Колет.

— Как это случилось?

— Не знаю, его тело нашли на дне небольшого оврага. Папа любил обходить поместье. Обычно он делал это с Карфалем, своим слугой. Он опасался, что Гизы или Сент-Андре подошлют к нему убийц, а Карфаль здорово управлялся со шпагой. Но в тот раз папа почему-то отослал его в дом.

— А кто его учил? — ревниво спросил Симон.

— Кого?

— Слугу вашего отца? Итальянец или эспаньолец?

— Сеньор, разве это важно? — спросила Колет.

— Ну, я подумал, такой ли он мастер... — смутился де Ламбрасс. — Впрочем, раз его не было при вашем отце...

— Продолжайте, сеньора, — сказал Рауль-и-Румоза.

Крыши Пуа-де-При тем временем скрылись за небольшим взгорком. Стены монастыря на холме обрели четкость и вместе с ней — унылый, неухоженный вид, а в поле забелели фигурки крестьян. С колокольни ударил колокол, и густой звук прокатился над дорогой.

— Час! — определил шевалье.

— Перед оврагом есть площадка, по краям заросшая остролистом, — сказала Колет. — Небольшая, но достаточно уединенная. С нее открывался замечательный вид на поле и буковую рощу, которые отец все мечтал перекупить у сеньора де Пеньяра, но тот никак не соглашался, хотя и бедствовал. Иногда отец встречался там с доверенными лицами, которые хотели сохранить свои визиты в тайне от лишних глаз и ушей. К площадке по краю оврага подходит отдельная тропка, сворачивающая от дороги и вполне пригодная для всадника на послушной лошади. Возможно, в тот вечер отец кого-то ждал и потому Карфа...

— Каналья! — привстал, оглянувшись назад, Симон.

— Ага! — прищурился, повернув голову, и Рауль-и-Румоза, — похоже, это по наши души.

В какой-то сотне туазов позади, вынырнув из-за буковых зарослей, обозначились конные силуэты. Шесть, семь всадников. Они быстро нагоняли повозку.

Пальцы Колет нашли плечо шевалье.

— Будьте, пожалуйста, рядом.

— Это несомненно! — воскликнул де Ламбрасс.

Рауль-и-Румоза наблюдал приближение всадников со спокойствием, достойным самого Калибога. Ладонь его, впрочем, как бы сама собой накрыла эфес шпаги.

— Зря вы не взяли меч, — сказал он Симону.

— Я плохо с ним управляюсь, — ответил шевалье. — Каналья! Я думаю, они еще не лишились чести, чтобы не наделить меня оружием для честного поединка!

— Посмотрим.

По знаку Колет Эсмир остановила телегу.

Первым к ним вылетел сеньор на гнедом жеребце, в синем берете, в голубом плаще, накинутом на красно-зеленый пурпуэн, в светлых шоссах с буфами на бедрах. Был он, пожалуй, моложе Симона, на тонком, бледном, будто утомленном лице пробивались светлые усики и бородка, состоящая едва из десятка волосинок. Глаза его были светло-зелеными, но маловыразительными, в них не светилось ни ума, ни какого-либо интереса к сидящим в телеге людям.

Мгновение — и к нему присоединились отставшие на десяток туазов спутники, наполнив пространство вокруг повозки хохотом, топотом, звоном сбруи, запахом лошадиного пота, взглядами, оскалами и пестрыми одеждами.

— Сеньора.

Зеленоглазый всадник в синем берете спрыгнул с жеребца, но, увидев прилипший к дощатому борту телеги мазок навоза, передумал подходить ближе.

— Сеньора, я рад вас видеть в добром здравии.

Поклонившись, он махнул снятым беретом перед коленом.

— Вы рады? — фыркнула Колет, выпрямив спину.

Она проделала это с таким достоинством и надменностью, что перед Симоном вместо жалкой деревенской повозки на миг возник тронный зал. Возможно, что-то такое привиделось и зеленоглазому, поскольку он дернул щекой и усмехнулся.

— Да, я рад, и сожалею о поступке своего сюзерена. Пусть и с опозданием, но сеньор де Шамб и сам осознал свою вину и просит прощения о той вспышке гнева, что позволила ему так обойтись с вами. Это его извинения.

Молодой человек извлек бумагу, украшенную оттиском печати на сургуче, из отворота перчатки.

— Он хотел заколоть меня, как свинью! — произнесла Колет дрожащим от негодования голосом. — Вы слышите, виконт де Морсан?

Рука виконта повисла в воздухе.

— Я слышу, сеньора.

Из шести спутников де Морсана трое спешились, оказавшись напротив Рауля-и-Румозы и шевалье. Один, мордатый, с пушистыми усами, настоящий мерзавец, Симону особенно не понравился.

— Он посадил меня в телегу и отправил домой без денье в кошельке! — промолвила Колет.

Глаза ее сверкнули.

— И все же, сеньора, — кривя губы, виконт де Морсан подкинул письмо в телегу, — как только я об этом узнал, то постарался усовестить барона, а потом с его разрешения спешно бросился за вами в погоню.

— Зачем?

— Чтобы служить эскортом. Дороги Франгаллии небезопасны. Мы, кажется, воюем с Эспаньолией, италийскими герцогствами, Бурбонами, Англией, императором Карлом, немного в Лотарингии, чуть-чуть в Пикардии, чуть-чуть между собой, я имею ввиду религиозные противоречия, — виконт посмотрел на девушку с непонятным выражением лица. — Войска наемников и королевские войска необходимы то на севере, то на юге, то защищают Лион, то атакуют Парму, то стоят у Кале, то идут маршем оттуда сюда. Добавьте к тому же мародеров, цыган и разбойников, алчущих поживы. Хорошенькой девушке на простой телеге в обрисованном мной положении трудно будет не попасть в историю.

— Тогда вы припозднились, сеньор!

Виконт де Морсан приподнял брови.

— Неужели?

— Да, на нас уже напали. Верный Ламбер бросился меня защищать, и его... его подло закололи в спину.

Колет спрятала лицо в ладонях. Симон свирепо посмотрел на виконта. Тот вяло, будто извинительно, улыбнулся.

— Интересно, — сказал де Морсан, обернувшись к своим приятелям, — не те ли это негодяи, что встретились нам неподалеку?

— Возможно, Шарль, что это и так, — ответил пышноусый.

— Их было четверо? — спросила Колет.

— Да, — кивнул де Морсан, — и при виде нас они, как тараканы, прыснули в подлесок. Мы уж не стали за ними гоняться. А эти два сеньора, что сидят с вами рядом, они какими путями оказались в повозке?

— Они спасли меня.

Виконт хмыкнул.

— Странствующие сеньоры? Может, они назовут себя?

Рауль-и-Румоза спрыгнул на землю.

— Хуан Кальедо Рауль-и-Румоза, к вашим услугам.

— Заблудившийся эспаньолец? — наклонил голову де Морсан. — Эспаньолия — в той стороне.

Он показал рукой за спину. Его приятели загоготали.

— Каналья! — не утерпел Симон.

Он спрыгнул тоже. Виконт де Морсан смерил его насмешливым взглядом.

— А вы из какой деревни?

— Из Пуэнна. Шевалье де Ламбрасс! — вздернул подбородок Симон.

Де Морсан покрутил перчаткой в воздухе.

— Это, я так понимаю, где-то на юго-востоке?

— Почти Прованс.

Виконт скривился.

— И какого дьявола вас забросило так далеко от привычных мест?

— А какого дьявола не представятся ваши друзья? — раздувая ноздри, поинтересовался шевалье.

— Не переходите границы, шевалье, — сказал де Морсан, но отступил, давая назвать себя своим спутникам.

Пышноусый оказался виконтом де Пар, еще двое спешившихся в одинаковых, черных с фиолетовым камзолах — сеньорами де Пелюж и Консари, конные — виконтами де Сен-Ломм, де Боргонь и де Жакеран. У всех на одежде так или иначе присутствовали цвета сюзерена — барона де Шамба, белые лилии на голубом поле. Вставший на задние лапы лев украшал, правда, лишь притороченный к седлу круглый щит самого виконта де Морсана.

— Вы удовлетворены? — спросил он.

— А вы убедились, что сеньоре ничего не угрожает? — спросил в ответ Симон.

— Не совсем, — улыбнулся виконт.

Он чуть наклонил голову, и де Пелюж, Консари и де Пар мгновенно достали шпаги. Они оттеснили шевалье и Рауля-и-Румозу от телеги на несколько шагов.

— Канальи! — прошипел Симон, по привычке схватившись за опустевшие ножны.

— Сеньоры! — вскрикнула Колет.

Между ними на жеребце вклинился еще и де Сен-Ломм, смуглый брюнет с ледяными глазами и шрамом, стянувшим правую щеку.

— Теперь, — де Морсан приблизился к девушке, — когда сеньоры не могут вам навредить, вы можете все честно рассказать мне.

— Что вам рассказать?

— Они захватили вас?

— Нет!

Де Морсан подался вперед, но Эсмир, замычав, заслонила Колет собой.

— Что ты мычишь, курица! — досадливо произнес виконт. — Не собираюсь я ее убивать! Помочь хотел!

— Вы уже очень помогли, Шарль, — возвращая себе спокойствие, сказала Колет.

— Значит, я могу надеяться на вашу благосклонность? — понизил голос де Морсан. — В конце концов, я ничего не имею против жены-теодолички.

— То же самое говорил ваш сюзерен, виконт. Год назад.

Симон, слушая тихий разговор, тянул голову и вставал на цыпочки. Рауль-и-Румоза, напротив, из-под полуприкрытых век изучал друзей виконта, их стойки, положение рук, мысленно выделяя наиболее опасного фехтовальщика. Пока он склонялся к тому, что это де Пелюж, узколицый, горбоносый, где-то одного с ним возраста молодой человек. Кончик шпаги его, нацеленный эспаньольцу в адамово яблоко, едва подрагивал.

Твердая рука.

— Политика, сеньора, — тем временем пожал плечами де Морсан, продолжая негромко говорить. — Под губернаторством моего господина и так достаточно теодоликов. Но я пользуюсь его расположением и могу предоставить понравившейся мне девушке надежную защиту.

— Если она выйдет за вас?

— Разумеется. Я не благотворитель.

— Я могу подумать над вашим предложением?

Виконт улыбнулся.

— Месяца вам хватит? Поверьте, и Колиньи, и Конде, и Кастельно с Лаварденами скоро не смогут защитить даже самих себя.

— И это вы без страха говорите той, кто исповедует ту же веру? — спросила Колет.

— Пути Калибога неисповедимы, сеньора, — нахлобучил берет и качнул перьями де Морсан. — Захочешь жить, и соловьем запоешь... Это насчет веры. А раз у вас объявились заступники, я, пожалуй, отправлюсь обратно, в Шален, хотя, честно говоря, мог бы...

Он, не договорив, усмехнулся.

— Калибог подскажет вам дорогу, — сказала Колет.

— Да-да, — виконт хлопнул по крупу коня де Сен-Ломма и, сунув ногу в стремя, легко вскочил на своего жеребца. — В Шален, сеньоры! — крикнул он.

— Что? — огорчился пышноусый де Пар. — И никого не проткнем?

— Я дам вам время погонять тех четверых!

— Это дело! — повеселел де Пар.

Приятели де Морсана отправили шпаги в ножны (де Пелюж — с видимым сожалением) и взобрались в седла.

— Счастливой дороги, сеньора! — виконт развернул жеребца. — И думайте, сильно думайте!

Колет не ответила.

Жеребец под де Морсаном заржал, и виконт сразу пустил его рысью. За ним, гикая и хохоча, рванули его приятели. Гнедой де Пара при этом уронил в пыль несколько 'яблок'.

— Канальи! — Симон, скрипя зубами, залез обратно в телегу.

На девушку он старался не смотреть. Ему было стыдно, что он не смог ее защитить. Эспаньолец, наоборот, еще постоял, сквозь прищур вглядываясь в поднятую всадниками пыль.

— Очень интересно, — пробормотал он.

— Хуан, ну их к дьяволу! — сказал шевалье.

— Не скажи...

— Сеньор! — нетерпеливо позвала уже Колет.

Эсмир стегнула мерина, и повозка медленно покатила по дороге. Колеса, поскрипывая, повели новую колею. Рауль-и-Румоза мотнул головой, словно отбрасывая лишние мысли, и, пробежавшись, ухватился за борт.

— Залезайте!

Де Ламбрасс помог эспаньольцу сесть. Рауль-и-Румоза уместился на тряпках и соломе, едва не порезавшись о свою шпагу.

— У вас опять кровит, — сказал он Симону.

Шевалье посмотрел на проступающую сквозь полотно рубашки красноту.

— Ерунда. Это от злости.

— Доброго Пути вам, братья и сестры. Благослови вас Калибог! — раздалось спереди.

Через мгновение телега поравнялась с говорившими. Человек десять монахов, босых, в коричневых рясах, подвязанных веревками, сгрудились на обочине. Один был лет сорока, остальные — остриженные 'горшком' мальчишки лет семнадцати.

Все они истово осеняли себя путем.

— Куда идете, братия? — крикнул им Симон.

— В аббатство Сен-Керюзан, что рядом с Лионом, — ответил старший. — И для меня, и для новых послушников, что я веду с собой, это есть испытание веры и благочестия на земном Пути.

— Калибог в помощь!

Фигуры монахов, удаляясь, слиплись в темное пятно на фоне яркой зелени.

— Симон, а вам не показалось, — произнес, помолчав, Рауль-и-Румоза, — что сеньор виконт и сеньор Эгю, тот, из грабителей, рассказали нам об опасности нынешних путешествий одними и теми же словами?

— Неужели?

— Один в один.

— Каналья! И что это значит? — спросил шевалье.

— Что оба они пели с одного голоса.

Симон нахмурился.

— Погодите, как это? То есть... Эй-эй-эй! — воскликнул он, заметив, что на развилке телега свернула в объезд монастыря, а не к деревне. — Сеньора, Пуа-де-При в другой стороне!

— Мы не едем в Пуа-де-При, — объявила Колет, — мы едем в Рошефон, это на милю севернее. Там большая теодолическая община.

— Но нам нужно в Пуа-де-При!

— Я специально объявила об этом погромче, — сказала девушка, — чтобы грабители, если они надумают меня преследовать, остались с носом.

— Сеньора, — вздохнул Симон, — я готов простить вам все, но в Пуа-де-При меня зовет голос чести оскорбленного дворянина!

— Его стукнули по голове в одной таверне, — пояснил Рауль-и-Румоза. — И он ищет, кого бы стукнуть в ответ.

Колет с серьезным видом выслушала эспаньольца и чуть сдавила плечо немой служанки. Телега остановилась.

— Тогда я не смею вас задерживать, сеньоры.

Рауль-и-Румоза спрыгнул на землю.

— Вам точно не нужно сопровождение?

— В Рошемоне меня знают, — улыбнулась Колет. — И даже такой дряхлый мерин, которым меня одарил несостоявшийся жених, думаю, доберется туда за полчаса. Так что не беспокойтесь за меня, сеньоры.

— Сеньора! — Симон на коленках подполз ближе. — Видит Калибог, я оставляю вас с тяжелым сердцем. Пообещайте несчастному шевалье скорую встречу!

— Я приглашаю вас в Кюсак, шевалье.

— А я могу надеяться...

Колет лукаво улыбнулась.

— Вы очень нетерпеливы, сеньор.

— Да, я такой! — выпятил грудь де Ламбрасс. — Ха! Да если б я был терпелив...

— Сеньор, — прервала его девушка, — вашего голоса пугается даже конь. А мне совсем не нравятся торопыги.

Симон побледнел.