Вселенная Метро 2033: дорога стали и надежды

— Почему крысы?

— Полагаешь, куренок? — Морхольд подвинул плошку к себе, принюхался. — Да черт его знает. Ты и порося своего, с шампиньонами, что вон уже несут, проверь. Мало ли, вдруг он не так давно гавкал?

Официант, поменявший тарелки, неодобрительно покосился на него и даже набрал воздуха, явно собираясь ответить. Морхольд незаметно подмигнул, разом заставив прощелыгу успокоиться. Девушка вздохнула, глядя на бурые кусочки тушеного мяса, плавающей в густой и горячей слизи подливы. Потом снова подняла глаза, серые, с искрами бирюзы, на сталкера.

— А? — Морхольд чиркнул толстой спичкой об молнию куртки. Зачмокал, раскуривая трубку. — Что-то хотела спросить?

— Что такое шампиньоны?

— М-да... — Морхольд откинул полу куртки и, со стуком и легким лязгом, бросил на стол свой тесак. "Челнок", все-таки было вставший, как ни странно, тут же сел. — Грибы такие, вроде как даже и вкусные.

— Почему вроде? — Дарья улыбнулась, решившись съесть первую ложку жаркого.

— Да не ел никогда. Отравился в детстве, теперь на дух не переношу. Еле сижу вот, глядя, как ты их трескаешь.

Дарья кивнула и замолчала.

— Правильно. — Морхольд благодарно кивнул официанту, незаметно принесшему две кружки с потрескавшейся эмалью. — Травничка попей, не чай, конечно, но уж что есть. Ты прачкой, что ли работала?

Дарья снова поперхнулась.

— Надо же, — Морхольд глубоко затянулся, окутавшись дымом. — Как мне в голову залезать, так все хорошо. А кому другому, так ни-ни просто. Про Шерлока Холмса и метод дедукции, полагаю, ты не слышала? М-да, кто бы сомневался. Пальцы, девочка моя, да и все кисти, вместе с запястьями. Разве что ты недели две как не работаешь, вот кожа и стала нормальной. Так?

Дарья уже привычно мотнула головой вниз и вверх. Волосы, пусть и изрядно засаленные, на миг блеснули золотом.

— Угу. — Сталкер ткнул чубуком в куртку девушки. — Самая обычная штормовка, согласишься со мной? Но новая, надеванная от силы с месяц. О чем это говорит?

— О чем? — Дарья даже чуть приоткрыла рот, ловя слова сталкера.

— О чем, о чем... Работала ты не на городской прачечной, там одежду не выдают. Такие вот штормовки, характерного светлого оттенка, притащили железнодорожники, с полгода назад, откуда-то со складов в стороне Отрадного. Там еще много другого шмотья нашлось, весьма даже неплохого. Сам пару кальсон теплых сменял, помнится.

— И? — Дарья даже заерзала по скамье.

— И... — Морхольд достал из подсумка, притянутого ремнем к левому бедру, точило. Начал неторопливо точить тесак. Вокруг оглядывались, но молчали. — И, значит, становится ясно, чего ты так давно не работаешь, и почему есть хочешь, и почему такая грязная.

Он потрогал лезвие пальцем, одобрительно лизнул порез, тут же засочившийся кровью.

— Штормовки эти стоят патронов пятьдесят. Откуда они у одинокой, и, вдобавок, слегка малахольной прачки вроде тебя, а? Вот и я думаю, что ниоткуда. Да ты не ерзай, не надувай губ и не злись. Правду, девочка, порой следует принимать в любом виде. Одежонку тебе выдали после испытательного месяца на прачечной у Сашки Клеща, сына кого? Правильно, Клеща старшего, барыги и известного филантропа... в смысле, что определение "филантроп" в его случае пишется исключительно в кавычках. И...

Трубка потухла, забытая хозяином. Морхольд сплюнул и начал раскуривать. Дарья насупила брови, глядя на него. Сталкер молча смотрел на девушку, стараясь спрятать усмешку.

Чтобы там не происходило в его голове из-за нее, но она ему чем-то нравилась. Нет, видов на нее у Морхольда не возникало, слишком уж та оказалась молода. Не то, чтобы сталкер сомневался в самом себе, справедливо полагая, что для такой замухрышки покровительство взрослого и серьезного человека окажется тем, что надо, нет. Просто свои требования к противоположному полу пришлось сформировать за последние десять лет совершенно ясно и окончательно.

Уж точно постарше двадцати пяти, и, желательно, не обремененная семьей в виде малолетних спиногрызов с очаровательными глазенками и обосранными штанишками, равно как и заложенными с самого детства "правильными" жизненными принципами. И все, что требовалось ему, приходя с рейдов по мертвым и только-только начавшим приходить в себя землям, так это самые простые потребности. Чистая теплая постель, еда, порой выпить, ну и, само собой, устроенная и постоянная личная жизнь. И чтоб без последствий. Лечить заболевания, подаренные богиней любви Венерой-Афродитой, сейчас выходило не только непросто, но еще и очень даже накладно.

А эта вот, тощенькая секильда, только что поевшая за его, Морхольда, счет? Свяжись с такой, много ли хорошего ждет? Да куда там, ну его. Вроде бы вокруг не просто все плохо, вокруг царит просто-напросто адский чад кутежа с конями и псевдо-птеродактилями и что? А ничто, один черт, хватает особ, желающих романтики и поклонения. Хотя, тут Морхольд и спорить не хотел, от возраста мало что зависело. Хватало таковых не только среди ровесниц девушки Дарьи, но и среди куда как более великовозрастных дур. Эт точно.

Хотя... ох уж эти глаза. Сталкер хмыкнул, понимая — стоит уже закончить рассказ про свои выводы и не разводить драматизм. А то, глядишь, от натуги еще чего с ней случиться, так гипнотизировать-то.

— Ай, ну тебя. В общем, милашка очаровашка, все проще простого. Прачечная принадлежит Сашке, являющему собой совершенно охамевшего упыря, задаваку и мачо. Что такое мачо? Эм... Ну, как тебе объяснить. Эй, земляк!

Давешний "челнок" повернулся сразу, ничем не показывая недовольства от такой наглости.

— А я тебя знаю откуда-то, не? Лицо знакомое больно.

Торговец вздрогнул, чуть побелев.

— Не, мы не знакомы.

— Точно?

— Да-да.

— Ну, извиняй, видать, ошибся.

Дарья непонимающе уставилась на него.

— Что это было?

— Демонстрация мачизма во всей его неблаговидной красе. — Морхольд вернулся к заточке тесака.

— Ты себя считаешь этим самым... мачо?

— Упаси меня Господь Бог, Аллах милосердный, Яхве и все реинкарнации Будды от такого, — Морхольд хмыкнул, — Если ты не обратила внимания, не так давно именно этот парень вел себя как самый главный петух в курятнике. Вот именно то поведение и есть мачизм.

— Ну-ну, — Дарья недоверчиво покрутила головой, — мне показалось, что наоборот.

— Да? — Морхольд поскреб подбородок. — Однако, незадача. Ну, да и ладно. Так вот, Дарьюшка, речь-то о чем. Какие нравы у Сашки в хозяйстве, всем известно. Вроде бы как и не особо оно хорошо, что если понравилась какая девка, так раз ее и кверху задницей-то... но так ведь? Так-так. Сашка-то, вот какое дело, столько пользы приносит городу, и папа его тоже, верно? И тут, о как, появляется в этом самом гнезде барства и самодурства девушка Даша, вся из себя милая и симпатичненькая. Сперва-то хоть галантно подкатывал?

— А? — Дарья непонимающе уставилась на него.

— Тьфу ты... подарки дарил?

— Да, — Даша отхлебнула из кружки. Кипяток, сдобренный шиповником, душицей и медом, пробрал сразу. На лбу появилась испарина, блестящая в свете коптилок и свечей, — один раз отрез фланельки принес. Я ее отдала Лене, у нее дома двое маленьких.

— Угу... а потом, так нежданно негаданно, в углу зажал.

— Почему неж... неожиданно? — Дарья улыбнулась. Хищно, странновато для своего, все еще по-детски мягкого лица. — Весьма даже ожиданно.

— Молодежь... — Морхольд выбил пепел прямо в плошку. А сплюнул на пол. — Все время забываю про ваши нравы современные. И?

— Я ему вальком челюсть сломала.

— Умница девочка. И ничего умнее не придумала, как прятаться здесь же, в городе?

Даша подняла на него глаза. Бирюза пропала, уступив место серой осенней хмари.

— Я боюсь выходить за укрепления. Мне некуда идти. Но и здесь оставаться нельзя. Я нашла тебя, позвала, сама не знаю как. Здесь страшно. Очень страшно.

Морхольд не успел спросить — почему?

— Вот она! — радостно заорал кто-то от самого входа в "рыгаловку". — Говофил фе, найдем. Лекфандр Лекфеич, вон сидит шалава. Ща я ее...

Даша затравленно оглянулась. Двое невысоких и крепких ребят, довольно улыбаясь, шли к ним. В двери, закрыв просвет, появилось еще несколько человек.

— Говорил, надо подождать, сама выберется, как жрать захочет. — Первый, с мелкими шрамами, явно от когтей, осклабился. Морхольд почувствовал запах гнилых зубов, поморщился. — От подстилка дешевая... нашла себя ханыгу какого-то, тварь. Эй, ты, мразота, вставай. Щас мы тебя мала-мала убивать будем, за Александра Алексеевича-то.

"Шестерка", по давнишнему обычаю своих коллег, суетился и доказывал собственную нужность. Сам Сашка Клещ, красиво именуемый Александром Алексеевичем, уже оказался у стола. Обычный парень, чуть старше Дарьи, встал за ней. Челюсть еще поддерживала плотная повязка, опухоль спала, но он еще ни разу не брился. Отросшая светлая бороденка смешно топорщилась, но вот кривившиеся губы ее хозяина как-то отбивали желание улыбаться. "Челноки", не так давно грозно косящиеся на Морхольда, замолчали, заворожено ожидая чего-то.

— Дарьюшка... — Морхольд улыбнулся. — Помнишь, что я говорил тебе про мачизм?

— Д-д-д-а... — серая хмарь в глазах совсем побелела, уступая место блеклому страху, — Помню.

— Ну, так вот, милая, вот это и есть его яркое проявление. В смысле, я говорю именно про вот этого молодого человека, все еще носящего поддерживающую повязку. К слову, моя дорогая, именно она свидетельствует о слабом ударе. А еще вальком, говоришь.

Клещ вытаращился на него. Кивнул четверке подручных, раздувая ноздря и наливаясь дурной краской.

— Сучку — ко мне в дом. А этого... уройте, нахрен.

"Челноки" зашевелились, зашоркали отодвигаемыми в сторону стульями и скамьями. Дарья, уставившись на сталкера, сжала пальцы на отворотах штормовки. Морхольд аккуратно положил трубку на стол и побарабанил пальцами по столу. Совсем рядом с выложенным тесаком. "Шестерки" Клеща дружно ухмыльнулись, разом двинувшись вперед. Первый, воняющий гнилью, осклабился еще шире, зашелестела цепь с грузилом. Второй, шепелявящий, щелкнул солидных размеров "выкидухой". Чуть более громкое "чпок" последовало тут же, сменившись грохотом "шестерки", от боли и неожиданности рухнувшего на пол. Начавшийся было крик, прервал сам Клещ, наступив подручному на лицо.

Морхольд не пожалел молодость, дальнейшую жизнь и все остальное, должное идти у гнилозубого "как у людей". Останется калекой, так туда и дорога. Пороховая резь начала рассеиваться, смешиваясь с табачным дымом, пригоревшим жиром с кухни, духовитым потом от "челноков" и другими, не такими сильными запахами. Кровь из простреленного колена не хлестала тонкими сильными струйками, а ровно и спокойно просачивалась на пол. Развороченное мясо, белеющие осколки кости, брызнувшие во все стороны... И небольшой аккуратный пистолет, непривычно толстый, удобно устроившийся в левой ладони Морхольда.

— Да вы отойдите, ребят... — ствол качнулся влево, прижимая оторопевших людей к стене. — Не маячьте. Дашенька, а ну-ка, пересядь ко мне сюда.

И похлопал свободной рукой по своей скамье.

— Ты знаешь кто я такой? — Негромко спросил Сашка Клещ.

— Да. — Морхольд кивнул. — А ты меня знаешь?

— Должен?

— Не обязательно. Меня зовут Морхольд.

Одного из "шестерок" перекосило. Клещ покосился на него, уставился на сталкера.

— Я слышал про тебя.

— Это так радует, юноша, просто безгранично. Так вот... — Морхольд отпил остывший сбор из кружки. — Сдается мне, господа, что сейчас вы немного ошиблись. Ну, либо поторопились.

— Это почему? — Клещ явно не хотел сдавать назад, теряя лицо. — Наше право...

— А ну-ка, хавальник завали! — Морхольд улыбнулся. Так, что еще один из прижавшихся к стенке совсем молодых парней побелел. — Право у него... Хотя, что это я, давай, проясни мне, что у тебя за право.

Клещ покосился на стул, кем-то опрокинутый.

— Садись, садись. В ногах правды нет. — Морхольд не убирал пистолет. — Давайте, юноша, вещайте. И помните о том, господа, что есть такая наука, как физиогномика.

— Чего?

— Рассказывай, ушлепок, на что ты право имеешь. В чем, так сказать, правда, брат?

Клещ дернул подбородком, аккуратно присев.

— Да не брат ты мне.

— Вот в этом месте стоило бы прибавить про черножопую суку, но с фольклором ты явно не знаком. Ну, да и ладно. Итак?

— Она сломала мне челюсть. — Клещ насупился. Странноватый и опасный тип наверняка раздражал парня. Имеющихся слухов, рассказов и просто ненароком услышанных сплетен хватало для понимания: Клещ опасен. Да, папка молодого хищника, несомненно, поддержит сынишку всегда и во всем. Но и сам отпрыск купчины наверняка мог многое. Не то сейчас время, чтобы за батиной спиной прятаться.

— И? — Морхольд удивился. — Что дальше-то?

— Она. Мне. Сломала. Челюсть! — Клещ прищурился. "Шестерки" вернулись к нормальному цвету лиц и потихоньку отлипали от стен. Морхольд покосился на них и поиграл желваками. Те вжались обратно. Хотя, скорее всего, дело было не в садистском выражении лица сталкера. А все в том же упрямо смотрящем на них ПС.

— Давай-ка разберемся. — Морхольд вернулся к прерванному разговору. — Девушка сломала тебе челюсть, так?

— Да.

— За то, что ты ее хотел тупо отодрать, так?

— Да. — Клещ насупился, сам поиграл желваками. — И что?

— И что... Ты видел головы возле администрации? — Морхольд наклонил голову набок, кивнул девочке на свою трубку и кисет. Та неумело начала набивать чашечку, заметно волнуясь, просыпая недешевую труху. — Видел?

— Да.

— Вот ты лаконичный-то, а? Подожди-ка. Ты вон, пальцем, что ли, утрамбуй ... вот-вот, именно что надо. Ага, давай сюда. Тепефф разофги спичку и дай пфикуить. Так...

Сталкер окутался дымом, прищурился.

— О чем мы с тобой там разговаривали? Точно, про головы. За эти самые доказательства моей работы мне еще и заплатили, представляешь? У меня, Саша, есть работа, даже не так, не поверишь, у меня есть любимая работа. Страх как, понимаешь ли, люблю убивать всяких там упырей. Да и просто, прикинь, мне нравится мое хобби. Обожаю, представь себе, сгоревший порох, паленое мясо и волосы. А уж как мне по душе свежий запах напалма с утра, м-м-м, сказка просто.

— И? — Клещ заметно нервничал. Глядел на сталкера, раздувающего ноздри, с начавшими блестеть глазами, и нервничал.

— Те ребята получили по заслугам. Причины, как сам знаешь, разные. Грабежи с убийствами, нападения на караваны и путников, на территории Кинеля по окраинам. И за изнасилования тоже. Понимаешь меня, хорошо слышишь?

— Да.

— Да... — Морхольд покачал головой. Движение Дарья не успела и заметить. Тесак, только что лежавший на столешнице, метнулся вперед, рубанул, казалось, прямо по лицу Клеща. И с хрустом врубился в доски, еле заметно вибрируя в вязкой древесине. — Вот этим самым мочетом я отрубил им их поганые головы. Хотя сперва, с а-а-а-громным удовольствием отсек кое-чего другое. Повязка? Ну, тебе она все равно уже не нужна.

Клещ сглотнул, провел по щеке, посмотрел на кровь, потекшую из разреза.