Холодная зима 37-го

— Надо Шемяку предупредить. У него воев много и все справные и, говорят, воевал он татар в Булгаре.

— Ох уж эта гордыня... — тяжело вздохнул боярин. — Грех смертный.

Глубокая печаль легла на чело боярина, придавила могучие плечи, но не лишила решительности.

— Собирайся, Устиньюшка, — велел он жене. — На берегу два челна стоят. Уйдете водой.

— Я тебя не оставлю! — жена бросилась к мужу, крепко обняв за шею, прижавшись к щеке.

— Страдал господь, когда шел на Голгофу. Так, должно, и нам придется, — глядя в пустоту, произнес боярин, здоровой рукой поглаживая голову любимой.

Молодая женщина еще крепче прижалась к мужу.

— А ведь, правда, любимая, — подумал он, вдыхая женский запах.

— Вместе примем муку смертную, — горячо зашептала жена, отстраняясь.

— Нет, — он резко оборвал ее, пристально глядя в бездонные, полные смертной тоски, глаза, растворяясь и утопая в их синеве.

— Я обещала быть с тобой до гробовой доски, — прошептала Устинья.

— Что ты говоришь, душа моя, — незаметно стряхнув набежавшую слезу, ответил боярин. — Я умирать не собираюсь.

— Может вместе убежим? — со слабой надеждой предложила она.

— Думай, что говоришь! — боярин резко оттолкнул жену. — Что бы русский боярин бежал от врага! Я лучше умру!

— Князья не чураются бегать, — укорила жена.

— Это моя земля, — твердо произнес боярин. — И я ее буду защищать, так от дедов повелось.

— Один? — с нескрываемым раздражением выкрикнула Устинья.

— Надо будет и один, — решительно ответил боярин.

— А обо мне ты подумал? О детях? — набросилась она на него.

— Да что ты все заладила, — досадливо поморщился боярин Андрей. — О ком я сейчас думаю? О тебе и детях!

— Все равно не поеду, — упрямо заявила Устинья.

Боярину надоел этот спор, и он в окно позвал гридня:

— Стражка!

Парень быстро примчался.

— Боярыню с детьми в челн, — отдал распоряжение Андрей Михайлович. — Будет упираться, силком посадить. Сам с ней поплывешь. Возьми с собой четверых челядников, посадишь на весла.

— Сделаю, — кивнул гридень.

— Серебро, что на татарах взяли, с собой положи, авось сгодиться, — продолжал боярин. — Шемяке же скажи, боярин помощи просит.

Он замолчал, последние слова дались с трудом. В горле стоял комок горечи.

— Идите, — махнул он рукой.

Как ни были быстры сборы, а они едва успели отплыть, когда на горизонте появилась черная масса всадников.

— Помни, — на прощание сказал он жене. — Под нашей березой... И сохрани детей.

Он резко отвернулся, зашагав прочь от пристани и ни разу не обернулся.

Устинья смотрела на отдаляющегося мужа с каменным лицом. Она уже знала, что больше никогда не увидит данного богом супруга. Двое маленьких сыновей, крепко вцепившись в подол мамкиного платья, плакали.

— Прощай, мой муж, — наконец, произнесла Устинья и больше не сказала ни слова, а только гладила детей по белокурым головкам хныкающих детей.

Как ни торопился Шемяка с постройкой укреплений, но многое сделать не успели. Подземный ход из града, как стали называть усадьбу, до конца не успели прорыть. Изначально задумывалось, что по этому ходу можно провести коней, но сроки поджимали, пришла пора уборки урожая и рытье забросили, едва доведя до середины, ограничившись далее узким лазом, где с трудом протискивался один человек. Ход вел к оплывшему оврагу, по которому можно было добраться до реки, где в склоне вынули землю, срубив длинную клеть, в которой стояли наготове пять стругов и небольшие лодки-долбленки, а также круглые кожаные лодки. Хранился там небольшой запас одежды, продуктов, оружия и стрел. К строительству привлекали людей пришлых, из черниговской земли, и по осени отправили их восвояси, щедро заплатив труд.

В лесных чащобах, где сам черт ногу сломит, построили заимки с конюшнями. В каждой такой заимке поселили семью, велев хранить запасы и заботиться о конях.

Шемяка потратил все свои средства, нажитые честными и не очень трудами, но крепость получилась на славу. Стояла она на высоком мысу, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. Городники приглашенные из Чернигова дело свое знали — мощные валы, рубленные стены с забаролами представляли собой прекрасную защиту. Клети для городен рубили еще по зиме, а летом сплавляли по реке до места.

Дорога в крепость проходила по узкой террасе между подошвой крутой насыпи вала и не менее крутым южным склоном мыса. Обогнув край вала, дрога делала резкий поворот направо к воротам. Такая планировка подъезда типична для Руси, она позволяла исключить штурм ворот врагом. Мощная двух-ярусная надвратная башня надежно защищала вход в крепость.

В самом центре планировалось возвести каменный донжон по типу европейских, но из-за недостатка времени, средств, а главное специалистов, Шемяка ограничился каменным основанием на высоту человеческого роста, а остальное возвели из дерева. Зато башня в три яруса и с нее можно вести круговой обзор. Венчала конструкцию открытая площадка, на которую подняли метательную машину. Даже предусмотрели поворотное устройство для нее, что позволяло обстреливать реку в случае необходимости.

С напольной стороны к заполненным грунтом срубам-городням, с внутренней стороны крепости, пристроили хозяйственные клети, где хранилось оружие и другие припасы, здесь же могли укрыться воины. С других сторон клети сделали жилыми, снабдив в углу небольшими печами, сложенными из кирпича. Правда, кое-где оставили традиционные глинобитные печи посередь помещения О противопожарных разрывах между строениями тоже подумали, и даже установили пожарные щиты, с ларями, наполненными песком.

Открытые пространства защитили от стрел самым простым способом, установили столбы с перекрытиями из бревен. Поверх насыпали песку, а в случае опасности можно еще настелить сырые кожи. Дешево и сердито.

По расчетам Шемяки, в усадьбе могли укрыться до полутора тысяч человек, если потесниться, то и больше. По сути, она превратилась в главный укрепленный центр волости, что естественно не нравилось боярину Андрею Михайловичу. Но на нежные чувства боярина Шемяка плевал с высокой колокольни.

А ведь была в граде колокольня! Церковь срубили и, Василь стал в ней священствовать, рукоположенный в сан самим епископом Чернигова. А на резанского грека-епископа Шемяка плевал с той же колокольни. Война все спишет.

Для татар приготовили несколько сюрпризов: были тут зажигательные снаряды известные на Руси как 'живой огонь' — подобие 'греческого огня', и гранаты начиненные порохом (к слову сказать, Шемяка не 'изобретал' их, китайцы опередили его), и даже мины заложили местами на открытой площадке, где как предполагалось, встанут лагерем татары и где они могут установить свои камнеметные машины.

Пленный немец, доставленный из поруба под Черниговым, где он просидел последний год, наладил выпуск собственных камнеметов и тяжелых самострелов, метавших короткие толстые копья. Он даже построил конструкции на подобии кранов, позволяющих железными крюками цеплять приставленные к стене лестницы. Если осада затянется — то лестницы на дрова сгодятся. Проблема с топливом тревожила Шемяку.

Китайский мастер наладил-таки производство белого снега и теперь Шемяка смело смотрел в будущее. Еще бы пушками нормальными разжиться и было бы совсем хорошо. Никакой Батый не страшен.

Пушек, к сожалению, не было, но огнестрел имелся. Шемяка не любил вспоминать, как древние пищали попали к нему в руки. Становилось жутко. Провожая тестя и молодую жену, заехали они к Дмитру, брату Степана. Братья крепко обнялись, да устроили по случаю встречи праздник, а Шемяка позвав с собой кузнеца Лавра и Местятку, отправился на лыжах к схрону в лесной чаще. Если бы не кузнец, не найти Шемяке дорогу.

— Без тебя, Лавр, плутал бы я по лесу, — сказал Шемяка, осторожно передвигая лыжи, следуя за уверенно шагающим кузнецом. — Чисто леший водит.

Лавр в ответ промычал, ускорив шаг.

Схрон они нашли нетронутым. Лавр сразу заинтересовался холодным оружием, поочередно рассматривая образцы, а Местятка обрадовавшись котелку и крупе, развел костерок и принялся варить кашу. Шемяка стоя на коленях, на куске брезента пересчитывал червонцы, прикидывая в уме, хватит ли золота, чтобы завершить задуманное. Вдруг, его словно обожгло. Шемяка резко поднялся и встретился взглядом с существом из кошмаров. Прямо перед ним стоял босой, в рваном рубище с голой грудью волхв Любомир.

— Иди за мной, — велел волхв и не оборачиваясь пошел в болото.

Шемяку безвольно двинулся следом, удивляясь отсутствию следов за волхвом.

Они пришли на злополучный остров, материализовавшийся из ниоткуда. Волхв прошел мимо торчащей из-под снега груды ржавого железа, в которую превратилась машина на которой Шемяка попал в этот мир, и двинулся в глубь острова. В воздухе стоял запах гари. Шемяка покорно шел за стариком, перешагивая мертвые распростертые тела в красных кафтанах, запорошенные снегом. Из снега торчали стволы пищалей, сабли и древки пик.

Морозный воздух неожиданно сгустился, как перед грозой, сильно запахло озоном, и казалось, вокруг начали потрескивать электрические разряды.

— Пей, — потребовал волхв, протягивая черную от времени чашу, с дымящимся варевом.

Шемяка отпил глоток и чуть не поперхнулся от мерзкого, прогорклого вкуса.

— Пей! — настойчиво потребовал волхв, не повышая голоса.

Шемяка послушно выпил обжигающее варево, до последней капли. Голова закружилась и дальнейшее он помнил смутно, предпочитая навсегда забыть ужас. Бурые, от впитавшейся за века крови, лики деревянных идолов, словно оживших, и буравивших своими светящимися глазами, сменялись лицами бородатых людей покорно подставляющими горло под удар древнего, как сам мир, каменного ножа в форме серпа, нож в руке и потоки крови обагряющие землю у идолов, кровавые брызги, вырезанные сердца, отданные в жертву языческим богам и уже довольные, напитавшиеся человеческими жизнями лики страшных богов.

Шемяка очнулся, широко раскинув руки он лежал на снегу, а над ним хлопотали Местятка и Лавр.

— Слава богу, очнулся, — обрадовался Местятка.

— Ты бы бога не вспоминал тут, — опасливо покосившись в сторону, пробурчал Лавр. — Не ровен час...

— Богородица защитит, — легкомысленно, свойственной юности, отмахнулся парень. — Господин, глянь, что я тут нашел!

Он с радостью продемонстрировал кривую турецкую саблю.

— Брось, — зашипел на него кузнец. — Не чистое это!

— Перестань, Лавр, — недовольно отмахнулся Местятка.

Сашка поднялся, оглядывая себя. Весь окровавленный, словно выкупался в крови.

— Где он? — спросил Лавра.

Кузнец, вновь обретший дар речи, ответил:

— Ушел он. Велел тебя забрать и ушел.

В его словах чувствовался страх. Да и Сашке, честно сказать, было не по себе.

— Ого! — крикнул Местятка, поднимая с земли бердыш, — Вот это вещь!

— Ты лучше палки железные собери, — велел ему Шемяка.

— А чего их собирать? — оскалился Местятка. — Вон в возах их полно лежит. Обоз значит шел. Только я не пойму откуда он тут взялся?

— Много будешь знать — скоро состаришься, — рыкнул на него Лавр. — Делай, что велено.

Так Шемяка обзавелся огненным боем времен царя гороха. Вернее Алексея Михайловича Романова. С одного из убитых обозников Местятка снял сумку, в которой лежала грамотка, писанная скорописью. Прочесть загагули было сложно, но смысл Шемяка уловил. Из Москвы с дьяком Федором Тонково якутскому воеводе посылалась партия пищалей и мушкетов для осадного сидения, зелье и свинец. К сожалению, во времени на остров перенеслась только часть обоза, и расспросить путешественников во времени уже не получится. Те мертвые, что устилали землю и пленные попавшие под нож волхва — обозники и стрельцы наткнулись на капище и давай его жечь. Результат известен. Шемяка сам принял участие в финальной драме.

Как бы то ни было, он обзавелся тремя десятками пищалей крупного калибра, десятком меньшего калибра, годившихся разве, что для охоты, двумя дюжинами мушкетов, к счастью не фитильных, таким же количеством короткоствольных легких карабинов, да десятком винтовок — пищалей винтовальных, да пятью парами пистолей, причем одна из них была двуствольной.

Шемяка надеялся, что к приходу Батыя он приготовился, и сможет изменить ход истории. Атаман Ермак Тимофеевич с малыми силами покорил Сибирское ханство, а чем Шемяка хуже? История знает массу примеров, когда горстка храбрецов присоединяла к России огромные территории, взять хотя бы быстрый успех небольшого отряда Бекетова (30 человек), подчинившего за один год 31 якутскую волость. И когда из дальнего мордовского села прискакал гонец с вестью о появлении врагов, Шемяка даже обрадовался. Быстрые вестники отправились предупредить народ об опасности. В усадьбу потянулись вереницы людей, ища спасения за крепкими стенами.

Итларь с Карасиком отправились на разведку. Шемяка хотел сам все разведать, составить собственное мнение о силах и намерениях врага, но ближники отговорили.

Татары в силе тяжкой объявились на другой день, принявшись ловить тянувшихся в усадьбу смердов. Из усадьбы вылетел конный отряд и отбил часть людей. Чурнаю пришлось отступить, видя, как татары, получив подкрепление, пытаются отрезать его от усадьбы. Шемяке хватило ума, послать по реке мальцов с предупреждением — в усадьбу не ходить, укрыться в лесу.

Молодые торки, посланные в разведку, воспользовались заварушкой и благополучно вернулись назад, притащив с собой языка.

— Два села вырезали под корень, — рассказывал Итларь. — В одном резали спящих, а в другом по следу шли, нагнали и порубили всех, от мала до велика. Никого не пощадили.

— Может, кто и спасться... — с надеждой предположил Лавр.

— Исключено, — помотал вихрастой головой торк.

— Спаси их господи, — пробормотал Василь. — Хоть и нехристи, а твари божьи...

Допрос пленного мало что прояснил. Башкира насильно угнали на войну, определив в сотню, где собрался разноязыкий народ: половцы, башкиры, булгары и иные племена. Командовали ими татары, страшные и жестокие. В его сотне командиром был Алчих-бавурчи . Командовал отрядом некто Катаган. У мунгал свои правила, коим все должны подчиняться. На пример, нельзя есть с ножа — за это полагается смерть. А хуже всего — проявить трусость в бою — убьют весь десяток. Пленник рассказал много мелких бытовых подробностей, но не сказал главного — где главные силы татар...

— Вот ведь силища какая! — невольно восхитился врагами Курак из племени сувар. — А порядок-то какой!

Враги действительно демонстрировали железную выучку. Быстро разбили правильный лагерь, пленников заставили разобрать дома в близлежащей деревеньке и установить частокол. Конные караулы, разосланные татарами, приводили все новых полоняников и, вскоре, крепость оказалась отрезанной от большой земли.

— Глянь-ка, — Курак пальцем указывал на чернокожего воина в белом тюрбане, бившего плетью недостаточно радивого, по его мнению, пленника. — Ну, чисто черт!

— Вот ведь как измывается, — в сердцах сплюнул Баюш.