| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Мать моя женщина, — присвистнул он и ладошкой без стеснения хлопнул первую девушку по выпуклой попке.
— Ай, — завизжала пухленькая блондинка, отстраняясь от него.
— Дальше путь закрыт, дамочки, — с вызовом, выпустив дым колечками, произнес Степан и придержал рукой дверь, выходящую в соседний вагон-ресторан.
— Валя, да он русский, смотри, — воскликнула радостно и удивленно курносая девушка, которую приласкал Степан.
— Кто ты, чубастый? Как ты здесь оказался? — бесцеремонно, не боясь русского незнакомца в немецкой форме, одернула его длинноногая брюнетка и зло обдала высокомерным взглядом.
— Я-то из нашенских, а вы куда рулите, сучки? — изменил тон разговора Степан, скривившись. Он явно не ожидал такого жесткого отпора от немецких 'подстилок'.
— Куда надо, туда и рулим, пропусти, малявка.
— Что? Что ты сказала? Повтори! — Степана, героя вермахта, танкиста с большой буквы, давно никто так не обижал. Пьяная кровь моментально прилила к голове. Он выпрямился, схватил девушку за руку и с силой потянул к себе. — Сейчас ты меня всего лизать будешь, б... фашистская. Я тебя, дуру, научу, как разговаривать...
Но не успел он уточнить, с кем разговаривать, как открылась дверь, в тамбур втиснулся высокий лощеный немецкий офицер в звании капитана люфтваффе.
— Halt! — закричал он, увидев, как Степан выкручивает руку его пассии, и, выхватив пистолет из кобуры, направил на Криволапова. — Ты что себе позволяешь, унтер-фельдфебель? Отпусти девушку, или я всажу пулю в твой тупой бронетанковый лоб, мерзавец.
Степан отпрянул назад, оттолкнув девку на офицера. Его лицо исказилось невероятной злобой. Брюнетка вскрикнула от испуга, а затем дико завизжала, увидев в его руках финку, непонятно откуда возникшую.
— Прирежу всех, гады! — прокричал Степан с пьяного угару и моментально сгруппировавшись, вытянув правую руку вперед, бросился с ножом на офицера.
В это момент какая-то неистовая сила подбросила в воздух впереди идущую и нагруженную песком полуплатформу и разметала в щепы. Паровоз вздыбился вверх и, как раненый бык, страшно грохоча, объятый пламенем, завалился на бок. Вагоны, следовавшие за ним, с диким скрежетом стали складываться в гармошку, набегая один на другой, и сваливаться с насыпи.
Криволапова с силой отбросило на тамбурную стенку. Он вскрикнул от боли и, как мешок, свалился на пол, теряя на мгновение сознание. Очнулся от стонов и всхлипываний в углу. С трудом открыл глаза, дотронулся непроизвольно до огромной шишки на голове, скривился. Его сильно подташнивало. 'Я жив и в этот раз', — мелькнула первая мысль. Глянул в угол, чуть удержался от рвоты. Окровавленная троица, изрезанная осколками, перемешанная друг с другом, образовав странного паука, лежала напротив и стонала в агонии.
— Мамочка, мамочка, мне больно, помоги, — лепетала длинноногая брюнетка побледневшими губами, держась за бок. Ее белое платье в горошек, нелепо задранное, быстро пропитывалось кровью, обильно сочившейся из пулевой раны. Пухленькая блондинка также исходила кровью, пульсирующей из глубокого пореза на шее. Немец ворочался, стонал, проткнутый финкой.
Степан, плохо соображая, опираясь о стенку, с трудом поднялся. Кровь, хруст разбитого стекла, женские стоны травили душу. Но помочь этим людям он не мог — не было сил и времени. Надо было спасаться самому. Надо было спасать майора Ольбрихта. Степан осторожно переступил через ногу блондинки, глянув на нее, содрогнулся и еле успел отвернуться, как фонтан европейской закуски и белорусской самогонки неудержимо вырвался наружу и зловонной массой обдал немецкого офицера. Тот, шевелясь, протягивая руку, хотел что-то сказать.
— Фу-у... — облегченно выдохнул русский танкист и, отодвигая тела дверью, выскочил из тамбура.
Вагон, к счастью, удержался на рельсах. Степан, шатаясь, не замечая стрельбы и осыпавшихся стекол, пробирался к купе, держась за стенку. Мимо пробегали ошалелые отпускники. Они кричали, ругались, задевали его. Но Степан не падал, стиснув зубы, двигался вперед. К его большой радости майор Ольбрихт был жив и практически не пострадал, не считая ссадины на лице.
— Криволапоф, — крикнул негодующе Франц, увидев Степана, — где тебя черти носят? Это партизаны! Бегом бери вещи, уходим.
Степан недоуменно уставился на командира. Несмотря на заторможенное сознание, его удивили решительность и напор Франца. 'Странно, — подумал он, — пятнадцать минут назад немец был сильно пьяный, а сейчас почти трезвый и рассудительный. И главное, без синяков', — и скривился от боли, вспомнив о своей шишке. 'Железный организм у майора, можно позавидовать', — но дальше рассуждения не пошли, было не до них.
— Быстрее, что ты возишься, как рохля?! — вновь подогнал его Франц, защелкивая на замок небольшую кожаную сумку.
Степан торопливо забросил ранец за плечо и ухватился за чемодан майора.
— Проклятье, оставь этот чемодан, все необходимое я уложил в несессер. Не туда! Куда ты прешься? Оттуда стреляют, — Франц резко за руку остановил Криволапова, который рванулся на выход через дверь.
В эту минуту ухнула малокалиберная пушка, но первый снаряд пронесся выше, не попав в поезд. Видимо, стреляли без прицела. Пулеметно-оружейный огонь партизан усиливался. Пули, как жучки-короеды, превращали вагоны в решето, находя, помимо древесины, и человеческую плоть. Стреляли только с правой, по ходу движения поезда, стороны. Послышалась и ответная неорганизованная стрельба уцелевших отпускников и охраны поезда.
Франц, а вернее Клаус, мгновенно оценил ситуацию. Он вскочил на диван и здоровой левой ногой мощным ударом разнес оконное стекло. Схватил трость и резкими движениями сбил остатки стекла с краев рамы.
— Прыгай, Криволапоф, я за тобой, — последовала жесткая команда.
Степан не раздумывая бросил ранец в окно и, сгруппировавшись, прыгнул вниз. За ним выскочил майор Ольбрихт, крепко сжимая трость. Упали удачно. Офицер и сержант подхватили вещи и споро двинулись к мосту. Под ногами зашуршала галька, осыпаясь с высокой насыпи.
— Быстрее, быстрее, — подгонял Франц, ковыляя сзади.
Впереди дымился паровоз, сваленный и поджаренный, словно мамонт. За ним виднелся небольшой железнодорожный мост. Картина боя прояснялась. Партизаны, видимо, хотели подорвать поезд на мосту, но что-то не вышло, не успели заминировать. На мину наскочила приставленная полуплатформа раньше, перед мостом.
— Вниз к реке, — скомандовал Франц. — Надо попасть на ту сторону. Это, похоже, река Щара. В пяти километрах полевой аэродром.
— Подождите, господин майор. Одну минуту, — Криволапов остановился, тяжело дыша. Лицо огненное, злое.
— Что случилось, Степан? — возмутился Франц.
— Вы идите, я вас догоню. Я быстрый. Надо лесным братьям пощекотать нервы. Руки прямо чешутся. Это надо же так испоганить отпуск, первый за четыре года, — Степан зло сплюнул.
— Степан, — Франц в упор посмотрел на Криволапова, — береги себя, ты мне дорог.
— Спасибо, господин майор, я буду помнить об этом, — Криволапов сделал шаг вперед и протянул руку.
Франца не смутила фамильярность подчиненного — слишком много пережито вместе. Он ответил крепким рукопожатием.
— Догоняй, я буду ждать.
— Не беспокойтесь, я живучий. Вы же знаете. Вы еще станцуете танго на моей свадьбе. Все, бегите.
— Давай, Степан, — махнул Франц, — встреча в условленном месте, — и скатился с насыпи.
Криволапов заметил возле разбитой полуплатформы разметанный пулеметный расчет. Тут же валялись разбросанные мешки с песком. Простившись с Ольбрихтом, он кинулся к пулеметчикам. К его счастью, MG-42 уцелел. Подхватив автоматическое оружие и пару гранат, он добежал до насыпи у моста. Подтащив быстро мешки и образовал огневую точку, он установил пулемет на сошки. Партизаны заходили с хвоста поезда, пытаясь перерезать путь отхода раненым и уцелевшим немцам, убегавшим к реке.
— Эх, братки, браточки! Зачем вы испоганили мне праздник? — произнес вслух Криволапов, успокаивая себя, готовясь к бою. Руки дрожали, впервые он будет стрелять по своим. Сердце колотилось, выскакивало из груди. — Я же вас не трогал и знать не знал. Я в Берлин ехал, а вы меня мордой об тамбурную стенку, — прицельная планка установлена, предохранитель отведен. — Не я первый начал. Зачем же вы так? Ведь я был своим, детдомовским. Вышло — не по пути. Извиняйте, браточки. Я хочу еще пожить, — Степан прицелился и дал длинную очередь по мелькавшим фигуркам партизан. Те залегли, увидев грозного противника, перенесли огонь на пулеметную точку.
— Фьють, фьють, — засвистели пули вокруг.
— Ух, — рявкнула малокалиберная пушка.
Толщи воды сзади взметнулись над рекой Щарой. Степан молчал и поджидал, подпуская лесное воинство ближе.
— Вот, сволочи, получайте! Это вам за недопитый первач! — палец плавно нажал спусковой крючок. Короткая очередь отсекла партизан, пытавших его окружить. — Это за мои страдания в детстве! Это за мамку и батяньку! — несколько партизан упало. Атака вновь захлебнулась.
Свинцовые осы бешено и прицельно подбирались к Степану.
— Фьють, фьють, — пилотка, ухарски заломленная, улетела к мосту.
— О-го-го, как жарко.
— Фьють, фьють, — песок сыпанул в глаза.
'Пора уносить ноги, — мелькнула по-настоящему трезвая мысль. — Майор уже добрался до реки. Пошел и я. А то танго на моей свадьбе будут танцевать черти'.
Степан протер глаза и дал длинную настильную очередь, и пулемет заглох.
— Все! Баста! Приехали! — он решительно отбросил от себя оружие. — Получите подарок от тамбовского волка и распишитесь. Это, братки, вам за гостеприимство, — с силой улетели две гранаты в сторону первого вагона, из-под колес которого выползали партизаны. Степан, не дожидаясь взрывов, кубарем скатился с насыпи догонять Франца.
ГЛАВА 6
3 июля 1944 года. Москва. Лубянка
Лаврентий Павлович Берия принялся выполнять очередное задание Верховного Главнокомандующего на следующий день. За работу взялся с присущей ему необузданной энергией и темпераментом. Что характерно было для Берии, какое бы поручение ему ни давал вождь, он во всем хотел разобраться досконально и точно, насколько позволяли ему образованность, природная интуиция и помощники с их разветвленными отделами, и выполнить его в строго указанный срок. Здесь была не столько боязнь за свою репутацию перед Сталиным — тот мог его выдернуть и спросить по любому порученному заданию, у вождя была великолепная память, а прежде всего непоказная ответственность за порученное дело и способность доводить его до конца, подкрепленные высочайшим организаторским даром.
Берия вызвал Абакумова на десять утра, заранее предупредив собрать все имеющиеся сведения об Арийце. Докладная записка по линии НКВД к этому времени уже лежала столе. Просмотрев документ, Берия подумал: 'Не густо, однако. Этот Ариец, видно, крепкий орешек. Ничего, разберемся. Абакумов, Абакумчик — хорош гусь, полез к Верховному, не показав 'непонятное дело' об Арийце.
Непонятное, то есть странное, загадочное или не понятое людьми Абакумова? Конечно, непонятое. Выскочка! Хочет выслужиться перед хозяином. Холуйская душа. Куда ты денешься без меня? Я тебя выдвинул, я тебя и...' — но не успел Берия развить мысль до логического конца, как позвонил секретарь и доложил о прибытии комиссара госбезопасности 2-го ранга Абакумова.
— Пусть войдет, — коротко ответил Берия и вышел изза стола.
— Заходи, дорогой Виктор Сэменович, — встретил Берия начальника Главного управления контрразведки Смерша Наркомата обороны, пожав некрепко руку. Голос вежливый, подобострастный, показной.
— Присаживайся. Может, вино, фрукты или коньяк? Знаю, балуешься им один в кабинете после рабочего времени. Любишь хороший 'Арагви'.
Абакумов вскинул брови, его несколько удивил и даже озадачил слащавый тон разговора народного комиссара внутренних дел.
— Спасибо, Лаврентий Павлович, ни то и ни другое.
— Как хочешь. А я не отказываю себе в бокале хорошего кахетинского вина во время обеда.
— Вы знаете мои принципы, Лаврентий Павлович, если пить, то стаканами, если рубить, то сплеча. Пару стаканов коньяка накатишь после трудового дня, и душа отходит, легче становится.
— И часто приходится душу отпаивать? — через пенсне в упор на Абакумова смотрели уже холодные, непроницаемые, далеко неприветливые глаза второго лица страны.
Абакумов вздрогнул, настолько поразительны были перемены в настроении Берии. Он понял, что тот хочет заманить его в одну из словесных ловушек, затем нанести удар, подмяв волю.
— Товарищ народный комиссар, — официально обратился Абакумов, — давайте перейдем к делу. Вы ведь для этого меня вызвали. Наши грешные души пока оставим в покое.
— О деле, говоришь?! — почти взвизгнул Берия. — Это правильно. Но ты, Абакумыч, — фамильярно резанул народный комиссар, — в последнее время стал суетлив и поспешен. А любое дело требует обстоятельного подхода и выдержки, как тот добрый 'Арагви', что ты пьешь.
— Я понимаю ваши упреки, товарищ народный комиссар, но...
— Не понимаешь, генерал! — резко выкрикнул Берия и вскочил из-за стола, мгновенно взорвавшись. — Ты свои слюнтяйские рассуждения оставь, — и, вытянув правую руку, в порыве раздражения он стал размахивать указательным пальцем. — Ишь, умник нашелся! Ты это брось! Ты думаешь, я ничего не вижу? Берия все видит. Берия все знает. Мне товарищ Сталин сказал: 'Лаврентий, разберись!' И я разберусь.
— Дело с Арийцем требовало немедленных решений, — вскочил со стула и Абакумов, нависнув глыбой над огромным рабочим столом наркома. — На карту был поставлен план осуществления всей операции 'Багратион'. Я вынужден был немедленно доложить об этом товарищу Сталину, — уверенно произнес главный контрразведчик, хотя сердце его тревожно заныло. Он полностью осознавал, насколько силен и опасен Берия, что тот сотрет в порошок любого, кто станет на его пути. Он действительно в последнее время зачастил к Верховному. Вот и брызжет слюной от ревности народный комиссар.
— Садись и не кипятись, — нарком чуть отпустил напряжение речи и махнул рукой. — Пойми правильно меня, Абакумыч. Ты пришел сюда не просто так, а потому, что все дела особой важности стекаются ко мне и вершатся в этом кабинете, — Берия постучал пальцем по столу: — Вот здесь. Ты понял? Ты, наверное, забыл, так я тебе напомню, что с 11 мая этого года я — Председатель оперативного бюро ГКО и первый заместитель председателя Комитета обороны. А ты полез к Верховному по такому важному делу, как срыв летней наступательной операции, с сырым материалом, не поставив меня в известность. Ты подвел под монастырь наших военных товарищей и меня в том числе. Ты понял, Виктор Сэменович? — уже поучительно, почти успокоившись, задал вопрос Берия, не требуя на него ответа, и важно через пенсне посмотрел на Абакумова.
К большой чести Берии он, имея взрывной характер, после очередной вспышки мог быстро взять себя в руки и успокоиться, не доводя разговор до крайней степени неприязни и противоречий, что произошло и в этот момент.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
