Жизнь за жизнь (+ 15-17)

— А ты рассчитывал на другое? — все с той же улыбочкой спросил Барон. Перевел взгляд с Черера на меня. — Ты ведь знал, что они за дверью, когда швырнул туда золото?

Я пожал плечами.

— Свои долги я привык отдавать. Добудешь товар — получишь золото. Принес с хвостом — получил с довеском.

Его предупреждали, чтоб ничего с товаром не делал. Ни с тем, что внутри, ни с окладом. Даже если очень захочется.

Барон хмыкнул.

— Да, кое-кто это уже заметил... — Он поглядел на парня. — А, Птаха?

— Сам же сказал, чтоб он заткнулся, — прошипел тот, все скалясь от боли. Из угла до двери он добирался враскоряку.

Глаза Барона заледенели.

— Не за то бьют, что воруют. А за то, что попадаются.

Птаха ответил ему злым взглядом. Потом, уже на самом пороге, оглянулся на меня... не люблю, когда на меня так смотрят — будто рыбину на прилавке изучают, свежая или уже стухла.

14

Я распотрошил сумки, выложил на стол чистые рубахи.

Черер угрюмо глядел, как я срезал с края стола две тонкие, но прочные щепки. Потом скрутил их с одного конца ниткой, соорудив щипчики. Черер глядел на них, не отрываясь. Лоб у него опять взмок.

Я открыл бутыль с алхимическим вином.

— Сначала бледный мох, — просипел Черер.

Я помог ему достать кисет. По комнате разлился запах — странный, будто нос забили чем-то гладким-гладким, прохладно-твердым, всю переносицу.

Скалиться от каждого прикосновения он перестал. Я распорол черную от крови рубаху. Промыл, как умел, рану. Но когда полез щепками внутрь, отыскивая наконечник, Черера выгнуло дугой. Он зарычал, глаза лезли наружу.

— Все, все... Взял... Сейчас... Все уже, все...

Ведь так положено говорить, когда никак не можешь подцепить?

Минут через пять я все-таки выудил.

— Ношрин ты ублюдок... Ношрин ты ублюдок... — сипел Черер не переставая.

Только когда я положил наконечник ему в руку, и зажал на нем его пальцы, он заткнулся.

Я снова омыл рану. Потом одну чистую рубаху наложил в несколько слоев поверх дыры, другую разодрал на перевязки. Остаток алхимического вина потратил на то, чтобы отереть кровь с рук и лица. Потом и ему. Пока я в нем колупался, он несколько раз пытался оттбить мои руки. Все вокруг кровью уделали.

Черер протащил по столку к себе кувшинчик и припал к краю, расплескивая вино струйками.

Потом, тяжело дыша, взглянул на меня.

— Надо уходить.

Я взял кувшинчик, но он был уже пуст. Все вылакал, подранок ношрин. Я плюхнулая на скамью напротив. Не спал с самого вчерашнего рассвета, а потом эта ночь...

Черер тяжело дышал, привалившись к стене, но глаз не закрывал. Пристально сморел на меня.

— Надо уходить, Бример. Ворота, наверно, уже открыли.

Из окна, если прижаться к косяку, их даже можно рассмотреть, не высовываясь.

Я кивнул.

— Открыли.

— Тогда надо уходить. Прямо сейчас.

Я пожал плечами.

— Уходи.

Черер ощерился:

— Они тебя знают! Не меня. Я-то, если без тебя, вообще мог бы тут остаться. Подождать, пока шкура затянется.

Я закрыл глаза.

Но он, конечно, не отвязался.

— Если этот твой сэр Кром и раньше подозревал, что гаант рохор у тебя... Теперь арканы... Одно с другим сложит — должен быть уверен. Так? И если теперь он точно знает, что гаант рохор у тебя...

Я открыл глаза.

— А если Эйк жив?

Черер глаз не отвел.

— А если мертв? А ты тут сидишь — и ждешь!

Я уставился в окно.

— Собрался ждать, пока они тебе ответ принесут? Часок может растянуться. На денек. А то и на два...

— Эйк может быть еще жив.

Черер отлип от стены. Теперь сидел прямо. Его взгляд жег мне щеку.

— И что? — жестко проговорил он.

И что...

Я снова поглядел ему в глаза.

— Бросить его здесь?

— Нет, сидеть здесь! Ждать! Пока тот Берш рассказывает этому твоему Крому, что видел тебя тут! Пока Кром во всех подробностях вспоминает все, что было там. Чтобы уж точно увериться, что гаант рохор у него из-под носа увел ты! — он долбанул ладонями в край стола, оскалившись на меня, — и зашипел, чуть не взвыв от боли.

Застыл, зажмурившись и рыча сквозь зубы, весь дрожа, боясь шелохнуться и снова потревожить рану.

Когда снова заговорил, голос был холодный и собранный.

— Сколько его людей знают тебя?

Я пожал плечами.

— Все.

Его-то гарпии точно. А может, еще и кто-то из людей других белых братьев. Их же в городе несколько? У "Коронного вепря" было трое созерцающих. Как минимум трое.

15

Улица внизу вела от южных ворот прямиком к главной площади. Прижавшись к косяку, чтобы видеть как можно дальше, я ждал, когда покажется кто-то из пристяжных Барона.

Но вместо невзрачной хламиды — там мелькнул алый. Красный плащ. С ним второй... Очередной патруль гарпий?

Не-ет...

Красные плащи множились и множились: уже пять, шесть... семь... девять! Трое из них были на лошадях.

Черер, провалившийся было в сон, вздрогнул. Заморгал.

— Что там за грохот?

Именно этот вопрос удержал меня от того, чтобы вскочить и броситься бежать — в глубину нижних этажей, на крышу, куда угодно, но прочь отсюда! Подальше от места, где они собрались нас взять!.. Почему они идут не скрываясь? Да еще и грохочут подковами по мостовой, ни свет ни заря?

Не будь на этих лбах красных плащей, им на головы выплеснули бы уже не одну помойную лохань и ночную вазу.

Если бы Барон или кто-то из его подручных решил продать нас ордену, — ведь тогда гарпии подбирались бы сюда тихо и незаметно?

Черер, заранее стиснув зубы, вцепился в стол. Опираясь на руки и едва переставляя ноги, чтобы не напрягать живот, подался к окну.

Если они тут не ради нас тут, то зачем? Они поравнялись со входом в "Торунью кружку", но шли дальше, даже не поглядев на трактир.

Черер зло оскалился.

— Думаешь, что такое? Так я тебе скажу. Мальчишку не бросишь? Кром тоже не даст тебе пропасть!

Гарпии шли к самым воротам. Трое стражников заранее подались в сторону, освобождая им путь.

Но гарпии не собирались покидать город. Из троих всадников двое спешились, и теперь о чем-то говорили со стражей. Один из стражников нырнул в сторожку, и вернулся вместе с сержантом. Весь пост в сборе...

Гарпии о чем-то расспрашивают их? Да нет. Похоже, наоборот, что-то втолковывают.

Один снова вскочил на коня. А второй сбросил красный плащ и спрятал его в седельную сумку. Его лошадь повели к привязи, а сам он притулился к боку сторожки, почти за ее углом.

— Спорим, — прошипел Черер, — это один из тех, кто знает тебя в лицо?

Кто-то из стражников вынес ему из сторожки темный плащ. Накинув его, человек сунулся в нишу под началом арки, почти затерявшись в тенях.

Отряд гарпий разделился. Трое спрятались в сторожку. Остальные двинулись вдоль стены, скрылись за углом.

— Там напрямик к реке? — спросил я.

Туда из нашего оконца не увидеть. Но помню, там стена идет уже уступами, спускаясь к берегу.

— Да, на причал... И спорю на все мои потроха, у северных и западных ворот сейчас то же самое! И на том берегу тоже!

Я пожал плечами.

Через ворота, может, и не уйти. И прямо через причал тоже. Только к чему идти прямо через причал, когда Шрота здесь — почти верста в ширину?

Конечно, если ты торгаш, желающий провезти товар без пошлины, это тебя не спасет. Попытаешься проскочить мимо причала, оттуда вслед пустят лодку со стражей, и по берегу всадники помчатся. Незаметно причалить и разгрузиться не выйдет. По-любому схватят.

Но это если ты входишь в город, и тебе надо разгружать товар. А если тебе не надо разгружать товар, и все что нужно — это просто вырваться за стену?

— Всегда можно нанять лодочку.

Или, если совсем уж прижмет, угнать.

Если идти вниз по течению, то даже грести не обязательно. Течение у Шроты здесь такое, что на середине несет, почти как лошадь рысью.

На южном причале только моргнуть успеют. Лодку вслед, конечно, могут послать, и всадников по берегу... Но сколько они будут за тобой гнаться? Ну, двадцать верст. Ну, пятьдесят. Хоть сто! Не до самого же моря будут спускаться? Уйти можно.

— А где твои ту... — Черер осекся.

Я тоже застыл.

Скрип был тихий, почти неприметный — но он был. Прямо за дверью.

А лестница тут кончается. Кроме как в эту каморку, под скошенными боками крыши, по ней идти некуда...

Дверь чуть заметно дрогнула. Кто-то попытался тихонько потянуть ее. Но я задвинул засов, еще как только ушли лихие.

Черер беззвучно вытянул кинжал из ножен. Я, стараясь не скрипеть половицами, снова приник к самому окну.

Но на улице было пусто. Ни людей, ни новых лошадей у привязей.

— Если это гарпии, — одними губами шепнул я, — то их немного.

В дверь снова заскреблись.

— Вы там? — тихонько позвало из-за нее. — Черер? Красотуля? Ну, давай! Я же слышу, вы там, мертвяки трепливые.

— Одноухий, — выдохнул я.

Мне стало не по себе. Пальцы как чужие, когда я сдвигал засов.

Если пришел не Барон — а его пристяжной... Это значит...

Одноухий, войдя, подозрительно принюхивался.

— Мошик? Широко живете.

Если бы намечалось серьезное дела, Барон же пришел бы сам?.. А если повода для таких разговоров нет...

— Он... — голос сел, не слушался меня. — Он жив?

Одноухий поморщился. Он словно мялся? Покосился на Черера.

Черер снова сел на скамью, в самый угол, привалившись к стене. Прикрыл глаза, будто его это не касалось.

— Он жив?

Я дернул одноухого, разворачивая к себе. Он наконец-то открыл рот...

Словно с самих небес, из неведомой дали, накатил странный звенящий звук — дум-м-м-м! — будто сшиблись два железных истукана чудовищных размеров, и звон от их удара все висел, не желая затихать, заставляя мелко дрожать и пол под ногами, и рукоять кинжала в руке, и все тело.

Одноухий, нахмурившись, оглянулся на окно.

Я крутанул лихого к себе.

— Он. Жив?

— Жив-то жив... — пробормотал одноухий, мыслями будто не здесь. — Но...

— Но?

Он покачал головой.

— Ничего не выйдет...

Он скривился. Слишком сильно я стиснул ему плечо? Ничего, перетопчется!

— Ваш тюремщик отказался? Или Барон передумал, не хочет рисковать? Я же сказал, будет золото! Много золота.

— Никто ни от чего не отказывался! — процедил он с внезапной злостью.

Я замотал головой, отказываясь понимать — что он лепечет? Если Эйк жив, и Барон не передумал — тогда что он тут несет?!

— Его не в ратушь в подвалы повезли! — одноухий дернул плечом, пытаясь высвободиться. — Гарпии его стражникам не отдали.

Дум-м-м-м!

— С собой взяли! Сразу через речку, на остров свой!

Дум-м-м-м!

— У них в замке свои каменные мешки есть, и к ним свои мастера прилагаются. Еще получше городских!

Дум-м-м-м!

Одноухий вырвал плечо. Но кривился все сильнее, будто хлебнул уксуса, и никак не мог выплюнуть. Отпихнув меня с пути, он выглянул в окно, высунулся по пояс, пытаясь заглянуть куда-то вдоль стены.

Я плюхнулся на скамью.

Жив.

Жив, но... В замок ордена...

Дум-м-м-м!

— Что это? — спросил Черер.

Одноухий, отлипнув от окна, сам досадливо хмурился.

А звук теперь пошел чаще, будто целый строй из огромных железных истуканов валился друг на друга: дум!-дум!-дум!-дум!-дум!

— Что это?! — гаркнул Черер на одноухого.

— Ну, вообще... — начал тот неуверенно, и замотал головой. — Но ведь в рога на трубили?.. И колокола не бьют... Обычно если тревогу объявляют, то...

— При чем здесь тревога?!

— Ну, как... Это же цепь пускают.

— Цепь?

— Кряжи на реке видел?

Черер вытаращился на него.

— Эту цепь?..

Я первый раз слышал, что они называют их кряжами, но понял, о чем они — те башни, торчащие прямо из воды.

Город раскинулся на оба берега. Стена полностью прикрывает каждую часть — и западную, и восточную. Река не дает стене сомкнуться, но совсем без защиты и эти места не оставили — там из воды торчат небольшие бастионы. Словно кто-то прочертил пунктиром, поперек реки, где должна быть стена, но возвели лишь опорные башни, без куртин между ними. Штук восемь в северном разрыве стены, и десяток на южном.

Но я был уверен, это просто для обстрела кораблей, если кто попытается войти в город по реке.

Дум-м-м-м!

Цепь...

— Орки, что ли, с моря поднимаются?.. — Одноухий вдруг заторопился. — Ладно, про малого я сказал? Лучше пойду узнаю, что там. Если правда орки по реке идут... И будет заварушка...

На его морде гуляла предвкушающая ухмылочка, когда он выскользнул на лестницу.

Дум-м-м-м! Дум-м-м-м!

— Сколько я здесь был, — оторопело проговорил Черер, — первый раз они эту цепь...

Дум-м-м-м!

— Ну? — сказал Черер. — Все? Теперь твоя совесть чиста? Можем уходить?

Дум-м-м-м!

— Чего ты застыл?! — он оскалился. — Давай шевелись, иди ищи свою лодочку! Пока еще цепь не выставили. Пара часов должна быть, пока до середины дотянут. Потом уж точно отсюда не выберешься. Ни через ворота, ни по реке... Давай!

Он замолк, нехорошо глядя на меня.

— Бример?

Дум-м-м-м. Дум-м-м-м. Дум-м-м-м.

— Ты меня слышишь?

Телегу, ехавшую из города, у ворот остановили. И возницу и его спутника заставили слезть. На вознице был капюшон, капюшон с него сдернули.

В нише, куда вжался сменивший плащ гарпия, шевельнулось. Подал знак? Я не мог разглядеть лучше в густой тени.

Пара стражников, запрыгнувших в повозку, все там перевернули. Путникам разрешили забраться обратно. Мул потащил повозку дальше...

— Бример! Посмотри на меня. На меня посмотри!

Я повернул голову к нему.

— Ты еще можешь уйти! Потом — уже не уйдешь!

Очень может быть.

Вот только...

— Если я сейчас уйду, — сказал я, — то потом в город мне уже не вернуться.

— А ты тут собрался жить остаться?!

— А Эйк?

— Что — Эйк?! Хочешь его тут подождать? Пока его отпустят?! — Черер оскалился, как-то странно. Наверно, должно было стать саркастической улыбкой, управляй он собой лучше. Да только щепоть бледного мха через час уже не всесильна. Теперь он морщился от каждого вздоха. — Если они перекрыли все ворота и заставили городских закрыть проход по реке, будет облава.

Дум-м-м-м. Дум-м-м-м.

— Все гарпии, какие здесь и в окрестностях найдутся! Стража — весь гарнизон... Они всех поднимут, если уж реку перекрывают! И перевернут весь город. Ты это понимаешь?

Дум-м-м-м. Дум-м-м-м. Дум-м-м-м.

— Бример!

От бледного мха глаза у него мутные.

— Ты можешь уйти и через ворота, — сказал я. — Тебя они не знают.

Если вообще догадываются, что кроме меня был кто-то еще...

Что они успели узнать от Эйка? Что они успели вытащить из него?

— Могу, — сказал Черер. — Но тебе надо уходить прямо сейчас.

Дум-м-м-м.

— Ты для него уже ничего не сделаешь. Ничего.

Дум-м-м-м...

— С ним все. Конечно. Забудь!

16

Дум-м-м-м... Ум-м-м-м... Дум-м-м-м... Ум-м-м-м...