Легенда о черном рыцаре (фэнтези, попаданство)

В общем, идею робингудовской герильи я отбросил: выстрелить издали нельзя, стрельба на ближней дистанции чревата ответной стрельбой, что для меня смерти подобно. Мои сильные стороны — физические данные и мастерство рукопашной схватки, вот их-то мне и надо реализовать.

Словом, план у меня — не план, а смех. Убраться подальше от места схватки, потому что следующий отряд не ввосьмером припрется. В теории, удвоить все отряды фуражиров врагу будет не с руки, надо бы ловить маленькие... Хм...

Тут я вспомнил, что фуражиры иногда останавливаются в деревнях на ночлег... Если вовремя узнать, где и когда — можно напасть посреди ночи, это даст мне преимущество... Но как узнать?

Самая большая вероятность ночевки — в самых дальних прибрежных селениях, можно пойти туда. Второй неплохой ход — это если я договорюсь с крестьянами подать мне дымовой сигнал, а сам устроюсь где-то на высоком холме или даже на дереве и буду наблюдать. Тогда можно будет оперативно получать информацию о местонахождении фуражиров.

План с кострами, впрочем, не лишен недостатков. Во-первых, я одиночка, у меня нет сменщика, если я отдежурю на дереве полдня — а там не получится устроиться с комфортом — и потом еще должен буду чесать в деревню и там драться... Плохо. Во-вторых, дымовой сигнал могут заметить сами кочевники, и у них возникнет к крестьянам очень закономерный вопрос — кому сигналите? После чего я попаду в засаду.

И в-третьих... Что-то я с некоторых пор высоту недолюбливаю.

Так что придется смириться с тем, что врага на блюдечке мне никто не подаст, придется искать самому. Ну и ничего страшного, найду. Ну или они меня.

Правда, есть тут большой минус: если моя последняя охота затянется — придется решать все те же опостылевшие бытовые вопросы: где жить, что кушать, в чем мыться. Шалаши строить я не умею, вот палатку ставил раз пять в жизни, там ничего сложного нет, а шалаши... Впрочем, о чем это я, никто и не обещал, что все будет легко и просто.

Как бы там ни было, в одном я точно уверен: фуражиры будут чаще посещать прибрежные рыбачьи деревни. У крестьянина-земледельца можно отнять только определенное количество провианта, потому что на все про все — себя прокормить, на следующий год поле засеять, отдать в виде налогов — у него всего лишь один годовой урожай его поля. Другое дело рыбак: сети выставил утром, в обед или вечером собрал, затем на пару дней работы с уловом, ну там засолить, закоптить и так далее. Если забрать у него сегодняшний улов или припасы — он снова пойдет в море и поставит сети. То есть — относительно бесконечное количество ресурсов, которое определяется, в основном, человеческой трудоспособностью в день.

Потому я решил двигаться к морю: там выше шанс встретить противника.

Выйдя на побережье, я пошел налево. Занятно, что в этом мире нет востока и запада, солнце может сегодня подняться в одном месте, а завтра примерно там же сесть. Судя по всему, планета вращается не вокруг одной стабильной оси, а имеет их две, или вообще как-то странно кувыркается. И, скорее всего, именно потому моряне никогда не ходят в открытое море: у них всегда в пределах видимости либо земля, либо остров, либо еще какой нерушимый ориентир, при такой нестабильности планеты ни о какой навигации по звездам речи быть не может.

Дело пошло к вечеру, когда впереди показалась деревушка. Точно такая же, как та, где я жил. Такие же домики, такие же лодки на песке, такие же развешенные для просушки сети. И ограды, естественно, тоже никакой, только между деревней и лесом на травянистой полосе — то ли тотем, то ли божок, что-то вроде указания лесным зверям, лесного бога тварям, что дальше идут владения Невила, вот и вся защита. В прошлой деревне тоже такой указатель стоял, правда, на кочевников почему-то не сработал. Ну оно и понятно, до зверей лесных, в отличие от кривоногих уродцев, доходит, что тут им не рады.

У крайнего домика я заметил пару подростков лет по тринадцать, мальчика и девочку, которые занимались починкой сети или чем-то вроде. Завидев вооруженного человека, они сразу же побежали в дом. Парой секунд позже из двери высунулась косматая рожа крестьянина, настороженно на меня глядевшего.

— Здравствуй, добрый человек, — взял я быка за рога, — в деревне чужие есть?

Он, услышав свою речь, хоть и с акцентом — я ведь все-таки не местный — но не дико ломаную в исполнении гортанно вопящих кочевников, немного с виду успокоился.

— Доброго вам вечера, благородный господин, — почтительно сказал он, сняв шапку, — ну покамест нету... Но ежели вы это про ханнайцев — то могут и нагрянуть... Так-то они срок поставили ко вчерашнему дню им три воза рыбы наловить и засолить, но пока еще не пришли...

— Они пешком приходят?

— На телегах приезжают. А обратно, когда телеги груженые — тогда, бывает, и пешком.

— Сколько их было в последний раз?

— Шестеро. Их всегда было шестеро.

Тут я заметил, что крестьянин как-то странно смотрит на меня, но не в глаза, а ниже.

— Что-то не так? — спросил я.

— Нет-нет, — поспешно возразил он.

Я посмотрел на себя. А, кажется, понял.

— Ты на куртку мою смотришь?

— Нет-нет, — снова ответил крестьянин.

— Если ты вдруг подумал, с чего эйдельгартский воин в куртке кочевника — я с убитого уродца снял. Холодно в лесу, знаешь ли... Они на ночевку останавливаются или уезжают?

— Это когда как. Если приезжают в обед и с пустыми телегами — то забирают рыбу и уезжают. А если под вечер и с чем-то, в другой деревне отнятым — ну, тогда занимают дом старосты, пьют, веселятся...

Тут лицо крестьянина приняло тоскливое выражение. Он не договорил, но я и так его понял.

— Знаю, — сказал я, — тут в соседней деревне тоже того... над девками надругались. Кстати, это куртка их командира. В общем, мил человек, приюти меня на денек или пока окаянные ублюдки не припрутся. Недосуг мне за ними по лесам бегать, еще и заблудиться могу.

Он посмотрел на меня, и в его глазах появилась надежда.

— А где остальное войско?

Вот тут я решил приврать слегка, чтобы не усложнять ситуацию.

— Войско спряталось и ждет сигнала. А я тут поганцев подожду.

Пока мы беседовали, чуть поближе подтянулись другие крестьяне, и слова о войске вызвали в редкой толпе тихий, но радостный гомон. Мне, должно быть, будет неприятно сообщить им, что войска-то нет... Это, разумеется, если я выживу в бою.

Тут и староста подоспел с причитаниями, как он рад такому гостю. Проводил меня в свой дом — такой же дом, как и у всех остальных, в общем-то — а затем вся деревня притащила, у кого чего деликатесного завалялось. Не сказать, что и правда яства несказанные, но отношение, конечно, хорошее. Но я не стал наедаться: мне предстоит еще один бой, и я должен приложить все силы, чтобы после был еще один, и еще один — чем больше, тем лучше.

Ждать пришлось недолго, едва час. Послышался шум и гам, с которым жители деревни разбегались по укромным закоулкам от греха подальше, затем — цоканье копыт и скрип колес.

— Значит так, веди себя как обычно, — сказал я старосте, — а я за подмогой сбегаю.

Выбрался я из его дома с мечом в руке, юркнул за длинные вывешенные сети, пригнувшись, обошел еще пару домов и оказался за крайним, так что меня и фуражиров на площади теперь разделяла почти вся деревня.

Я огляделся — других варваров не видать, вот и отлично. Затем осторожно двинулся обратно по той же дорожке, по которой приперлись враги: войска нет, и мне приходится думать о том, чтобы за мою вендетту не страдали местные жители.

А варвары вели себя крайне беспечно: у коней оставили всего одного охранника, да и то, не столько охранять, сколько просто присматривать за животиной, видать, не принято у них такое сокровище без присмотра оставлять.

Охранник этот даже алебарду свою поставил, к телеге прислонив, потому, когда я появился рядом, схватить ее он уже не успел. Меч вошел ему в горло, не позволив пикнуть. Правда, слегка всполошились кони, не любят они запаха крови по вполне очевидным причинам.

Я двинулся быстрым шагом туда, где буянили чужаки, осторожно выглянул из-за угла — трое тут, что-то гогочут старосте в лицо. Где-то в стороне пронзительный женский визг.

Подкрадываюсь к этим трем. Меня увидел староста и это едва все не испортило: он глазеет на меня, кочевники, видя это, начали оборачиваться — но я уже рядом.

Первого рубанул наискось справа налево, так, чтобы клинку было удобно, распоров грудную клетку, описать петлю и снова рубануть наискось, но уже слева направо — второго.

А вот третий стал неожиданно большой проблемой. Он и был больше, чем остальные двое, но стоял дальше, иначе ему достался бы самый первый удар. И той секунды, за которую я убил двоих его товарищей, ему хватило. Я ожидал, что он схватится за кинжал или саблю — но варвар сделал быстрый шаг вперед и схватил меня за запястья, а затем завопил, зовя на помощь остальных. Хреново.

Я резко ударил его головой в рожу, он взвыл, но руки не разжал, сложив дважды два и понимая, что вместо риска боя один на один лучше подержать меня до прихода подмоги. Позади уже слышны поспешные шаги двоих оставшихся — бегут сюда. Плохо дело.

Разжимаю руку, выпуская рукоять меча, и делаю резкие синхронные повороты кистей изнутри наружу, против его больших пальцев: этот прием, как оказалось, довольно известный, я выучил еще в детдоме. Он сработал, мои руки свободны. Правым кулаком — в горло, левой я выхватил у кочевника из-за пояса кинжал и воткнул ему же в живот. Он сложился напополам и упал.

К тому времени, как двое последних выскочили из-за угла, я уже поднял меч с земли. Они смотрят на меня, я — на них. Варвары удивленно озираются, наверняка в поисках того самого 'войска', в их мелкие умы не укладывается, что я пришел один.

Бросаюсь в атаку, не ожидая, пока это сделают они. Кочевники вооружены неплохо, у одного сабля, короткая, изогнутая, но острая, у второго — прямой меч вроде моего, только одноручный, а не полуторный. Явно трофейный.

Двое на одного — не самый легкий бой. И эти двое вряд ли дадут мне использовать трюк Спартака, к тому же бегать на виду у крестьян... зазорно как-то. Главное — помнить выражение одного мастера-фехтовальщика о том, что фехтуют вначале ногами и только потом шпагой: постоянно смещаясь, я смогу усложнить им реализацию численного перевеса.

Мы сошлись в центре небольшой площади, и садящееся солнце бросило на землю наши длинные, гротескные тени.

Я сместился вправо, чтобы один из врагов находился между мной и его товарищем, и атаковал, энергично и стремительно. Кочевник с саблей едва сумел парировать мой удар и попятился, сразу же поняв, что в одиночку ему со мной не тягаться. Его товарищ неудачно попытался вступить в бой, но я снова сместился вправо, оставляя противников на одной линии относительно себя.

Удар, уход, ответный выпад! Я отбил в сторону кривую саблю так, что враг оказался совсем открыт, но не сумел ударить в ответ, так как пришлось отражать атаку мечника. Снова уход, удар, финт, удар!

Мое преимущество в скорости и рефлексах позволило мне держаться на равных против двоих, но у врагов явно имелся кое-какой опыт рукопашных схваток. В то же время я, 'унаследовав' силу, скорость, рефлексы и навыки своего предшественника, не получил его опыт, потому что опыт — он, увы, в лобных долях и был перезаписан моим жизненным опытом. Таким образом, я с удивительным даже для себя мастерством выделывал с мечом все, что мог себе представить, но мои представления ограничены историческими фильмами, поставленными людьми, малосведущими в фехтовании, и знакомством с ролевиками, которые тоже, мягко говоря, не доки. И потому, даже если безымянный воин знал и мог исполнить самые сложные и потрясающие приемы — я не могу их повторить, потому что не знаю о них. Черт.

В этой ситуации мне оставалось только таким образом использовать силу и скорость, чтобы у врагов не хватило мастерства этому противостоять.

Я атакую, быстро и точно, но противник парирует. Если б я мог выложиться на полную — ему пришел бы конец, потому что я быстрее его, вот и все. Но каждый раз, когда я вот-вот прищучу одного — ему на помощь успевает второй и я оказываюсь перед выбором: добить одного и стать жертвой другого или защищаться, прекратив атаку.

К тому же тот, что с мечом — тоже с крепкими руками, на мечах он не мастер, но оружие держит весьма уверенно и мои удары принимает клинком просто и бесхитростно.

Я бью направо, заставляя саблиста закрыться и попятиться, затем атакую мечника быстрым рубящим ударом. Он не рискует и не выпендривается, блокирует мой меч своим, держа его перпендикулярно моему клинку. Пожалуй, я уже знаю, как его переиграть.

Саблист пытается обойти меня справа, я стремительно смещаюсь к нему и от мечника, удар — он вновь закрывается и отпрыгивает. И тогда я бросаюсь на мечника и бью его мощно и размашисто, сверху вниз, вкладывая в удар всю силу руки и весь вес меча. Он закрывается, но я еще до удара хватаюсь за рукоять левой рукой.

Полуторный меч, вопреки расхожему представлению, отличается от обычного не полуторной длиной клинка, а полуторной длиной рукояти, что позволяет держать его двумя руками, со всеми вытекающими отсюда преимуществами. И когда я нанес удар двумя руками, вложив в него весь вес и всю силу, кочевник парировать его не смог. Его собственный меч ударил его по лицу, перечеркнув перекошенную физиономию красной полосой. Мечник взвыл, словно проклятая душа в аду, и упал, выронив оружие и хватившись за рану, а я ударил в другую сторону, отогнав саблиста, и перешел в наступление.

Удар, замах, удар! Я тесню его к краю площади, уже почти прижал к стене дома. Замах и мощный удар сверху вниз! Кочевник видел, что случилось с его товарищем, и урок из этого извлек: держа саблю над головой, он уперся также левой рукой в клинок, благо сабля изнутри не заточена. В этот момент я просто двинул его ногой в грудь и сбил с ног, а когда варвар, лежа, все же исхитрился выставить мне навстречу саблю — взмахнул мечом слева направо и проследил, как туда же, направо, улетает его сабля вместе с сомкнутой на рукоятке кистью.

Кочевник завыл страшным голосом, должно быть, не столько от боли, сколько от понимания, что жить калекой ему предстоит секунды две.

— Сзади! — крикнул чей-то звонкий голос.

Я неспешно обернулся. Неспешно — потому что шаги слышал в десятке метров позади. Как я и думал, мечник, пошатываясь, приближается, одной рукой держась за залитое кровью лицо так, что смотрит только одним глазом, в правой — меч. Понимает гад, что, не убив меня, не выживет. Видя, что я обернулся, бросается вперед с криком то ли ярости, то ли отчаяния.

Выбрасываю ему навстречу меч, клинок входит в глаз и выходит из затылка. Хорошая все-таки в Эйдельгарте сталь. Делаю шаг в сторону, пропуская падающее тело — вот, собственно, и конец боя.

Я перевел взгляд на однорукого, тот, лежа в пыли и сжимая обрубок, начинает завывать, скулить и причитать на своем языке. Подхожу ближе и присаживаюсь на корточки.